Книга Должность во Вселенной онлайн - страница 13

III

Машина остановилась у выпяченного дугой одноэтажного здания со многими дверьми; оно замыкало ограду, как широкая пряжка – пояс. Проходная была рассчитана на пропуск 14 тысяч работников; сейчас в Шаре работало 17 тысяч. Над входами светились аршинные буквы: над крайним – слева «А, Б, В», над соседним – «Г, Д, Е…» и так весь алфавит.

Все, время для общих мыслей исчерпалось – теперь, головой в воду, в текучку, в частные проблемы. Пец двинулся было к своей проходной «О, П, Р»; как раз над ней тройное табло электрочасов показывало время: 8.30 обычного, 17.00 эпицентра и 64.00 уровня координатора и его кабинета. Вот и надо скорей туда: общим правилом руководителей НИИ НПВ было не задерживаться внизу, где каждая потерянная минута стоит четверти часа.

Но в эту именно минуту прямо перед ним затормозила черная «Чайка». «Эт-то еще кого принесло?!» Из нее появился, приветливо жмуря набрякшие веки, секретарь крайкома Страшнов; он придержал заднюю дверцу, помог выбраться сухощавому седому человеку со строгим лицом.

– Значит, вам передали, Валерьян Вениаминович? – сказал секретарь здороваясь. – А то телефона у вас дома нет. Знакомьтесь: заместитель председателя Госкомитета по труду и заработной плате Федор Федорович Авдотьин.

Пец с упавшим сердцем пожал руку, назвался. Ему не передали. «Вот так – пренебрегать сводкой ради эмпиреев! Теперь даже нет времени собраться с мыслями».

– Сразу, пожалуй, и приступим? – сказал зампред тоном человека, привыкшего, что его суждения принимают как приказы.

– Сразу не получится, – ответил Валерьян Вениаминович, чувствуя, что терять ему нечего и лучше быть твердым. – Я отсутствовал восемьдесят координаторных часов, должен войти в курс основных дел. После этого – скажем, в 72.00 – я к вашим услугам.

– А наше дело вы не относите к основным? – Авдотьин поднял седые брови. – Мне не нравится, как вы встречаете представителя правительства.

– Вообще говоря, я живу на свете не для того, чтобы кому-то нравиться, – коротко сказал Пец.

У зампреда от негодования отвисла челюсть. «Ну и пусть снимают! – яростно подумал Пец. – А что я могу?!»

– Ну-ну, – примирительно сказал Страшнов, – зачем такие слова? Уверен, что все выяснится к общему удовлетворению.

– Соглашусь с любыми выводами, – повернулся к нему директор. – А сейчас не могу сам и не рекомендую вам терять время внизу. Проходная товарища Авдотьина первая слева, ваша, Виктор Пантелеймонович, вот эта. Пропуска я сейчас закажу, сопровождающего пришлю к…

– Сопровождающего?! – гневно повторил Авдотьин. – А сами не изволите… да как вы!…

– …к проходной «А, Б, В», – закончил Пец и вежливо улыбнулся зампреду – Вы осмотритесь, здесь у нас интересно. Распушить всегда успеете. До встречи наверху! – и двинулся к своей проходной.

Начальник охраны и – в нарушение КЗоТ – комендант зоны и башни Петренко, бравый усач в полувоенной одежде, как всегда ко времени прихода Пеца, находился в проходной. Завидев Валерьяна Вениаминовича, он встал. Их разделял никелированный турникет и окошко табельщицы. Пец показал в раскрытом виде пропуск, девушка достала со стеллажа контрольный бланк, передала ему, он отбил на электрочасах время прихода, возвратил бланк. Табельщица поместила его в ячейку в стеллаже, достала оттуда ЧЛВ, пустила их нажатием кнопки, выдала входящему – и только после этого нажала кнопку «впуск» турникета. Процедура заняла 15 секунд: для всех, от директора до уборщицы, она была одинакова.

– Кто наверху? – спросил Пец, пожимая руку коменданту.

– Товарищ Корнев, главкибернетик Малюта, начплана Документгура, завснаб Приятель. Зискинд дежурил ночью, только ушел. Бугаев на пристани. В кабинете ваш референт Синица.

– Референту немедленно вниз, к кабине «А, Б, В» – сопровождать товарищей Страшнова и Авдотьина. Выпишите им разовые пропуска! – Валерьян Вениаминович вышел в зону. Петренко метнулся к телефону.

Среди мужчин, шедших навстречу, к пропускным кабинам, преобладали небритые, заросшие многодневной щетиной. Пецу, человеку аккуратному, подтянутому, и всегда это не нравилось, а сейчас, понимая, какими глазами на это посмотрят высокие гости, приехавшие в институт, он вовсе расстроился. «Взяли моду – демонстрировать, что долго работали наверху! Приказ, что ли, специальный издать, чтобы брились? Ведь хватает там времени для всего: для работы, для трепа, для перекуров – а для этого?… Как не противно самим! Славянская манера: быть аккуратным не для себя, а для других».

Многие – как встречные, так и обгонявшие Валерьяна Вениаминовича – здоровались; он отвечал, узнавая и не узнавая. Народ валил валом. «И что мне за вас, граждане, сейчас будет!…»

Дело в том, что подавляющее большинство этих людей, окончивших работу и спешивших на нее, – систематически нарушали трудовое законодательство и инструкции о заработной плате. Набрать достаточное количество строителей и монтажников – людей в Катаганском крае, как и всюду, дефицитных – сразу стало проблемой. На первой тысяче поток желающих иссяк; из них часть отсеялась в силу специфики работы в НПВ. Пока осваивали низ – обходились. Но чем выше воздвигалась башня, тем яснее становилось: что-то надо придумывать.

Было тошно смотреть, как стройплощадки, начиная с 3-го уровня, только на восемь, реже на шестнадцать часов из 72 возможных (а на высотах за сто метров и вовсе из 120 – 180 возможных) заполнялись работающими людьми, а остальное время пребывали в запустении. Каменел неиспользованный раствор, ржавели, распуская на стыках в бетоне мерзкие пятна, трубы и прутья арматуры, покрывались плесенью углы. «Послушайте, этак придется начинать текущий ремонт, не закончив помещений!» – тревожился Зискинд. Стоило захватывать Шар, целиться на эксплуатацию сверхускоренного времени, чтобы пасовать перед элементарным «долгостроем»!

И руководители НИИ НПВ, вздохнув, пустились во все тяжкие: на противозаконные совместительства, на такие же трудосоглашения – со своими, и без того работавшими на полную ставку, чрезмерные сверхурочные, сомнительные аккордные и премиальные. Через сотрудников, уже вкусивших благ в Шаре, вели вербовку их знакомцев на других предприятиях и стройках: сманивали в штат или совместить, а то и просто закалымить. Страшнов, считавший Шар своим детищем, призвал других руководителей не препятствовать тому, что их работники отдадут два разрешенных законом часа переработок на сооружение башни. Те не возражали.

И рабочие не против были отхватить за эти два сверхурочных часа полную, хорошо оплаченную смену; свои, штатные, и вовсе соглашались пребывать наверху хоть сутками, если при этом окажется, что к вечеру они нормально вернутся домой. И работа пошла веселей: при взгляде снизу этажи башни росли на глазах.

И те, кто вслед за строителями осваивал башню, разворачивали в ней службы, мастерские, лаборатории, начинали в НПВ новые исследования и испытания, смотрели на дело совершенно так же. Никто не был против. Но все упиралось в знаменитый международный жест: потирание большого пальца об указательный и средний – и в не менее знаменитый международный термин «pety-mety» ^[1]. За работу надо платить. За хорошую работу надо платить хорошо. За большую надо платить много.

К концу зимы о Шаре у населения пошла слава как об Эльдорадо с бешеными заработками. К нему стал тесниться далеко не лучший работник: рвач, несун, халтурщик. Многих пришлось, уличив в недобросовестности, в опасных недоделках, гнать. Эти тоже пускали славу: о произволе, нещадной эксплуатации… А когда руководители других катаганских предприятий заметили, что работники, которым они не препятствовали, за два сверхурочных часа в НИИ НПВ выматываются, будто вкалывали две смены, и на следующий день у них работа не идет, да узнали, что там они получают больше, чем на основной работе, – посыпались протесты.

Конечным результатом этого было возведение за три месяца сооружения, которое иначе не поставить за многие годы, и развертывание в нем уникальных исследований и испытаний; был ценнейший опыт организации сложных работ в неоднородном пространстве-времени. Но и у зампредседателя Госкомтруда были основания нагрянуть с ревизией. Его и ждали – но не так скоро.

Внешнее кольцо башни опиралось на двадцать четыре бетонные опоры. В высоте они смыкались арками. Первое, что бросилось в глаза Валерьяну Вениаминовичу, это новенький лозунг над ближней, золотыми буквами на праздничном пурпуре:

ВОДИТЕЛЬ! ВО ВРЕМЯ ВОЖДЕНИЯ И РАЗГРУЖЕНИЯ ОБЕРЕГАЙ СООРУЖЕНИЯ И ОГРАЖДЕНИЯ ОТ ПОВРЕЖДЕНИЯ!

Пец, заглядевшись на него, споткнулся, ругнулся: «Ну, Петренко!…» Под арки справа неспешно въезжали на спиральную дорогу груженые машины, скрывались за кольцом, через минуту появлялись над его рваным краем, все разгоняясь (по впечатлению снизу) и повышая до истошного воя, до визга звук мотора. Казалось невероятным, что центробежные силы не сбрасывают со спирали летящие на такой скорости машины; зрелище было не для слабонервных.

Другая, большая часть грузовиков оставляла привезенное внизу, у складов и подъемников. Сейчас здесь скопилось около сотни машин; к середине дня соберется сотни полторы-две. Эта – дневная – волна на грузопотоке была опасна заторами.

Валерьян Вениаминович спешил к осевому стволу. Вокруг кивали хоботами краны, катили тележки-автокары, шли люди. В динамиках слышался голос диспетчера: «Машина 22-14 на спираль, выгрузка на 9-м уровне… Машина 40-55, к восьмому складу… Машина 72-02 и машина 72-05, разворачивайтесь к выездным воротам, вас разгрузят на кольце. Быстрей, быстрей!…» («Эт-то еще что за новости?» – остановился на секунду директор, но тотчас спохватился, заспешил: вперед, вверх, там он все выяснит!)

Пец прошел под выступом спирали, миновал арку пониже, между опорами промежуточного слоя. Осевая башня опиралась на три бетонные лопасти, как ракета на стабилизатор. Стены ее уносились ввысь, сияя полосами освещенных окон; здесь было сумеречно, средний слой (его этажи тоже светились, голубея с высотой) отгораживал башню от блеска дня.

– Валерьян Вениаминович!

Останавливать руководителей внизу, обращаться к ним было запрещено категорическим приказом. Но это был исключительный случай: перед Пецем возник референт Синица. Он шагал от башни, но развернулся, пошел рядом с директором:

– Я говорю: может, внизу их поводить подольше, пока… – он не окончил вопроса. – Тоже есть что показать.

Валерьян Вениаминович покосился на него. У референта Синицы были круглые щеки, мягкие черты лица, густая шевелюра; по-женски длинные ресницы придавали глубину ясным глазам – и по глазам было видно, что он все понимает. Референту было двадцать восемь лет.

– Нет, Валя, – отрубил на ходу директор. – Пусть идут куда пожелают, смотрят что захотят. Вы – только провожатый. Все!

Пец вошел в кабину сквозного лифта осевой башни. Вместе с ним втиснулись еще человек пятнадцать, явно сверх нормы. Ну да пока бог миловал. За минуту подъема директор успел кое с кем поздороваться, перекинуться словом.