Книга Наследник Громовержца онлайн - страница 2

2

Далеко внизу клубились тяжелые грозовые тучи, застилая до самого горизонта Олимпийское предгорье. Там, под плотным облачным покровом, бушевала буря – оглушительно грохотал гром, сверкали тысячи молний, дул шквальный ветер и хлестал горячий ливень. Сумеречная гроза в долине набирала силу.

Как раз по этой причине улицы и площади города Олимпа на вершине одноименной горы были непривычно малолюдны. Сегодня заканчивались йовиналии – дни Зевса-Юпитера, дни Громовержца, – и еще вчера почти все горожане заблаговременно спустились в предгорье, надеясь на очередную грозу. Их ожидания полностью оправдались, и буря разразилась точно по расписанию, как это случалось уже одиннадцатый год подряд – в один и тот же день, в один и тот же час, в одном и том же месте.

Но ничего мистического в такой пунктуальности стихии не было. Эта гроза в Олимпийском предгорье, как и все предыдущие, приуроченные к йовиналиям, не была вызвана естественными причинами – ее наслал я по распоряжению деда Януса.

Я стоял на вершине мира – на верхней площадке самой высокой башни на высочайшей горе Страны Сумерек – и наблюдал за движением грозового фронта. На мне была плотная тога с теплой подкладкой, но все равно я порядочно озяб. И дышать было трудновато: здесь ослабевали чары, которые поддерживали в расположенном на девятикилометровой высоте городе температуру и давление воздуха как на уровне моря.

Моя работа была почти закончена: в течение последних двух часов я сгонял в долину тучи, попутно насыщая их дополнительной влагой, а теперь оставалось только следить за тем, чтобы буря не вышла из-под контроля. Впрочем, этого еще ни разу не случалось, и я был уверен, что сегодня тоже не случится – ведь не зря же меня называли наследником Громовержца.

Само по себе управление погодой не было каким-то уникальным, присущим лишь мне даром. Вызвать грозу под силу любому мало-мальски умелому колдуну, однако масштабное вмешательство в природные процессы всегда чревато непредсказуемыми и крайне неприятными осложнениями. Как правило, это приводило к серьезному нарушению атмосферного баланса, который еще многие дни, а то и целые месяцы, давал о себе знать всевозможными стихийными бедствиями.

Однако мне каким-то непостижимым образом удавалось нейтрализовать все негативные последствия своего воздействия на окружающую среду. Я сам не понимал, как это получается; просто всегда интуитивно знал, что нужно делать, и еще ни разу не ошибался. В истории известно лишь несколько человек, обладавших такой способностью: Тор, Адад, Лей-Гун, Индра, Перун и, конечно, Зевс – тот самый Громовержец, чьим наследником меня считали, правнук Януса и первый понтифик Олимпа, правивший городом восемь тысяч лет назад. Должен сказать, что я чувствовал себя весьма неуютно в такой блестящей компании выдающихся предшественников, которым во многих мирах поклонялись как богам.

Грозы, штормы и ураганы я начал вызывать с двенадцати лет, но занимался этим скрытно от всех, поскольку в официальных владениях колдовских Домов любые метеорологические опыты были запрещены под страхом сурового наказания. К пятнадцати годам я поднаторел в погодной магии настолько, что стал устраивать для своих друзей горячие сумеречные ливни. До сих пор не знаю, кто из них проболтался, но как-то раз на очередную грозу явились мой отец Дионис, понтифик Олимпа, и мой прадед Янус, король Сумерек.

Никогда не забуду, как они смотрели на меня, когда гроза закончилась, тучи разошлись, вновь стало ясно, безветренно и никаких природных катаклизмов не наступило. Тогда я впервые осознал, что даже отец, которому перевалило за двести лет, даже дед, чей возраст исчислялся многими тысячелетиями, отнюдь не всемогущи. Источник дал им невероятную силу, они были способны взрывать звезды и стирать в порошок планеты, но не могли сделать того, что было для меня проще простого.

А когда мне исполнилось семнадцать, дед Янус привел меня сюда, на Зевсову башню, и попросил вызвать грозу. С того времени я ежегодно в последний день йовиналий устраивал в Олимпийском предгорье сумеречные грозы с горячими ливнями, и все чаще меня сравнивали с легендарным Зевсом-Юпитером. Это сравнение (что греха таить) очень льстило моему тщеславию, но вместе с тем здорово смущало меня...

Гроза отгремела, дождь закончился, и тучи стали расходиться. Убедившись, что моего вмешательства больше не потребуется, я покинул верхнюю площадку башни и начал спускаться вниз по винтовой лестнице. С каждым шагом воздух становился плотнее, и от избытка кислорода в крови у меня слегка закружилась голова.

На четвертом уровне я свернул в короткий боковой коридор и вошел в рабочий кабинет понтифика. Отец сидел за столом и внимательно просматривал какие-то бумаги. Услышав звук открывшейся двери, он поднял голову и повернулся ко мне.

– Уже закончил?

– Да, – ответил я. – А ты не был в долине?

– Почему же, смотался ненадолго, – ответил отец. И впрямь: его черные волосы слегка поблескивали от влаги. – Ты, как всегда, мощно задвинул. Гроза была великолепная!

Поскольку в кабинете было тепло, я снял тогу, устроился в кресле под стеной и посмотрел на часы.

– Ты же не против, если я подожду здесь Диану? Мы договорились, что в три она зайдет за мной.

Отец ухмыльнулся:

– Опять смываешься? Твои фаны будут огорчены.

Моими фанами он называл тех Сумеречных, в основном молодежь, которые искренне верили, что я являюсь воплощением Зевса-Юпитера, и оказывали мне всяческие знаки почтения. Особенно назойливыми они становились после очередной грозы, и в такие дни я прятался от них в Авалоне, где достать меня было невозможно.

– Ну и пусть себе огорчаются сколько влезет, – устало произнес я. – И знаешь, теперь я начинаю понимать, почему Зевс убежал куда глаза глядят.

– Ни черта ты не понимаешь, – любезно сказал отец. – Зевс шестьсот лет метал молнии с Олимпа, пока не задолбался. К тому же он был знаменит не только своими грозами. Вот проживешь хоть пару столетий, сумеешь оправдать хоть на десятую часть те щедрые авансы, которые тебе раздают, тогда и сможешь говорить, что понимаешь Зевса.

– А я не собираюсь оправдывать ничьих авансов, кроме собственных, – ответил я сердито. – Мне по барабану, чего от меня ждут. Я стану тем, кем сам хочу стать.

Отец пристально посмотрел на меня. Я стойко выдержал его острый, испытующий взгляд и глаз не отвел.

– Это правильные слова, Феб, – произнес он. – Вот только твоя злость совершенно излишня, она свидетельствует о слабости и неуверенности в собственных силах. Если тебе действительно до лампочки, то живи своим умом и не обращай внимания на всю эту болтовню о наследнике Громовержца.

Я вздохнул:

– Легко сказать: «не обращай внимания». Это здорово раздражает... А еще говорят, – закинул я удочку, – что я должен стать твоим преемником на посту понтифика.

– Да, – подтвердил отец, – такие разговоры имеют место. Но они преждевременны. Безусловно, у тебя есть все задатки сильного лидера, да и харизмы хватает, однако твой потенциал еще нужно реализовать. Вот лет через тридцать—сорок будет видно, на что ты гонишься.

– У меня не тот склад характера, – заметил я. – И в будущем это вряд ли изменится. Мне совсем не по душе административная работа.

– Думаешь, мне она нравится? – с горечью рассеялся отец. – Да будь моя воля, я бросил бы все, вернулся на свою любимую Землю Аврелия и снова стал бы командовать неаполитанской армией. Я воин, а не политик. Но Янус решил сделать меня понтификом, а он, когда захочет, бывает чертовски убедительным.

– Тем не менее один раз ты ему отказал.

– А потом целых сто лет чувствовал себя виноватым перед ним. Ощущение не из приятных, доложу тебе. Поэтому прими совет: если в будущем он предложит тебе должность, лучше согласись, отмотай свой срок и живи дальше со спокойной совестью.

Я покачал головой:

– Ну нет уж. Лучше я сделаю так, чтобы он вообще не предлагал.

Наш разговор прервал тихий стук, но не во входную дверь, а в дверцу шкафа между книжными полками. На самом деле там находился не шкаф, а «ниша» – небольшая комнатушка, где защитные чары, предохранявшие дворец понтифика и весь город Олимп от внешнего вторжения, были несколько модифицированы, чтобы пропускать адептов Источника.

– Открыто! – рявкнул отец.

Дверца распахнулась, и в кабинет вошла стройная русоволосая девушка в белой блузке с галстучком и коротенькой клетчатой юбке. Этот наряд, вкупе с небрежной прической и невинным выражением лица, делал ее похожей на примерную школьницу. Моя тетя Дейдра, мамина сводная сестра, многие годы экспериментировала со своей внешностью и в конце концов выбрала облик совсем молоденькой, еще незрелой девчонки. Выглядела она лет на четырнадцать-пятнадцать и обычно вела себя соответствующим образом. Причем играла свою роль настолько убедительно, что даже ее сын, мой друг и ровесник Гленн, еще в детстве перестал называть ее мамой и относился к ней скорее как к сестре. Говорят, что истинный возраст ведьмы можно прочесть но глазам, но в случае с Дейдрой это правило не срабатывало. В ее озорных карих глазах не было видно ни прожитых лет, ни приобретенного с годами житейского опыта, ни следов разочарований, которые она испытала в своей долгой жизни.

Сколько себя помню, Дейдра почти безвыездно жила в Авалоне, и главным ее занятием (если вообще не единственным) была забота о колдовской детворе. Она преподавала основы магии самым младшим ученикам – от шести до десяти лет, а также вела многочисленные факультативы по разным колдовским предметам для старшеклассников. Дейдра была хорошей учительницей, и дети обожали ее, особенно подростки – не в последнюю очередь потому, что она была похожа на них, и в ее присутствии они чувствовали себя свободно и раскованно. В свое время я тоже посещал ее занятия, хотя не постоянно, а периодически – после того, как родители разошлись, я по три месяца в году проводил в Доме Источника. С уроками Дейдры были связаны мои лучшие школьные воспоминания, я многому у нее научился и очень ее любил.

– Ради бога, Дионис, – сказала Дейдра с обворожительной улыбкой, – не надо так орать. Я же не глухая. И кстати, всем привет. Как делишки?

– Нормально, – буркнул отец без особого энтузиазма. – Рад тебя видеть.

– Я тоже, – заверил я, вставая с кресла. – Ты по мою душу?

– Ага, – кивнула Дейдра. – Твоя матушка попросила сбегать за тобой.

Я сразу все понял:

– Так Диана снова забыла обо мне?

– Угадал. У нее и Бренды не сошлись результаты каких-то расчетов, и сейчас они спорят – чуть ли не дерутся, и каждая доказывает свою правоту.

Отец фыркнул:

– Ну это в их стиле. Держу пари, что ошиблась все-таки Бренда, но она ни за что не признает этого, пока не вмешается Колин и не утихомирит ее.

– Что верно, то верно, – согласилась Дейдра. – Пенелопа уже вызвала его.

– Кстати, как она поживает? – словно между прочим поинтересовался отец.

– Нормально. Снова пишет отцовский портрет.

– О, Тартар! – закатил я глаза к потолку. – Какой уже по счету? Сотый, сто пятидесятый?

– Всего лишь семьдесят третий, – уточнила Дейдра. – К тому же это будет особенный портрет. Специально для него Пенелопа уговорила отца обзавестись бородой.

– Серьезно? – рассмеялся я. – С ума сойти. Бородатый Артур – это круто! Зрелище, должно быть, отпадное.

– Еще какое. Вчера за ужином Морган и Шон ржали, как два придурка. Тошно было смотреть... Ну что, Феб, пойдем?

– Пойдем, – сказал я и направился к двери «ниши». – Пока, отец.

– Пока, – ответил он. – И... это...

– Да, конечно. Обязательно передам маме привет. И Люси тоже.

– Счастливо, Дионис, – сказала Дейдра. Она вошла вслед за мной в «нишу», закрыла дверь и взяла меня за руку. – Поехали.