Книга Остров Русь онлайн - страница 3

Глава 2.
НАМЕСТНИКИ БОГОВ

Истинная вина Хуссейна, Каддафи и Милошевича перед мировым сообществом не в том, что они установили диктаторские режимы и грубо попирают права человека, а в том, что они не желают принять новый мировой порядок. Американский диктат.

Автор

Я лежал в своей комнате в двухэтажной вилле со странным названием «Масбах» и скрипел зубами от боли в позвоночнике.

Спустя месяц после разговора с Джафаром, который оказался офицером иракской военной разведки и работал в Москве на должности помощника военного атташе, меня переправили в Дамаск. Оттуда я переехал в Хомс, где провёл неделю в задрипанном гостиничном номере без кондиционера (благо жара уже спала), а затем тёмной ночью на грузовике пересёк сирийско-иракскую границу. Путешествие прошло без приключений, и я поселился на вилле «Масбах», где жили ещё шесть бывших русских офицеров, два болгарина и немец. Я служил в мотопехотной дивизии, отличившейся в войне с Израилем в 1973-м и в войне с США в 1990-м.

После «Бури в пустыне», как американцы назвали свою операцию по вышибанию иракской армии из Кувейта, дивизия была сильно ослаблена (треть личного состава была выбита), и её командир, мой непосредственный начальник, полковник Данун усиленно занимался её укомплектованием. Будучи официально советником Дануна, я фактически выполнял обязанности начальника штаба, место которого было свободно.

Штаб дивизии помещался в большом военном лагере Таджи в сорока километрах от Багдада. Рабочий день начинался в восемь утра и заканчивался в час дня. Я выезжал в семь утра из дома и возвращался в два. Данун предупредил меня, что от прогулок по городу следует воздерживаться, во всяком случае не удаляться от центра, поскольку Багдад наполнен курдскими террористами. Тем не менее я сходил на сук (так арабы называют базар), который находился в районе одной из самых старых улиц под названием Рашид. Несмотря на то что Ирак был в глухой осаде (международные экономические санкции изолировали страну от внешнего мира), на суку можно было купить все, что угодно. И многие торговцы говорили по-русски не хуже меня. Глаза разбегались от изобилия товаров. Золотые ряды, серебряные, керамика, ткани.

Мои размышления прервал Володя Мартынов, живший в соседней комнате, советник командира зенитно-ракетной бригады. Он вошёл в комнату без стука, остановился в дверях и, поизучав моё зеленое от боли лицо, спросил:

– Может быть, врача вызвать?

Я отрицательно покачал головой и поднялся.

– Пойду прогуляюсь.

Была пятница (у арабов выходной), и улицы были безлюдны. Я шёл в трущобы на другой берег Тигра. Целью прогулки были наркотики. Когда я неделю назад на суку спрашивал у торговцев этот товар, они в испуге от меня отшатывались. Позже, беседуя с лейтенантом Сади, адъютантом Дануна, я затронул этот вопрос и получил объяснение. Оказывается, торговцев наркотиками в Ираке не судили. Попавшийся на распространении этого товара араб или иностранец доставлялся в ближайший участок полиции, расстреливался во дворе, после чего полиция составляла протокол, а труп увозился за город и закапывался. Поэтому гашиш или опиум можно было достать только в трущобах, куда полиция никогда не забредала.

Когда я переходил мост, ведущий к району бедноты, скрутило так, что вынужден был присесть возле перил. Редкие прохожие отворачивались и ускоряли шаг. Наконец, сконцентрировав все силы, я побрёл дальше. Сади утверждал, что в этом районе нет нужды искать торговцев наркотой. Они сами подойдут и предложат. Я бродил по узким улочкам. Расстояние между домами было не более двух метров. Если зажмут с двух сторон, мало не покажется. Из домов доносились женские крики, арабская музыка и молитвы. Внезапно в глазах начало темнеть. Я опустился на тротуар, прислонившись спиной к стене, и сознание покинуло меня.

Так прошло несколько часов. Время от времени сознание возвращалось, и я видел, как проходившие мимо оборванцы лениво перешагивали через моё тело, распростёршееся поперёк тротуара от одного дома до другого. От боли хотелось орать благим матом, но не было сил. Я закрыл глаза и стал мысленно молить Бога, чтобы поскорее умереть.

Внезапно я услышал незнакомую, явно не арабскую речь, и кто-то легонько тронул меня за плечо. С неимоверным усилием я поднял голову и разлепил веки. Рядом стояли три бородача. «Курды», – пронеслось в голове. Арабы не носили бороды. Попытался вскочить, но тут же повалился на тротуар, сильно стукнувшись локтем. Незнакомцы что-то оживлённо обсуждали, видимо, выбирали способ умерщвления саддамовского наёмника. (На мне была форма подполковника.) Затем они осторожно подняли меня и понесли. Сопротивляться не было сил.

Минут через сорок меня внесли в небольшой особняк окружённый высокой кирпичной стеной. В комнате без окон горели факелы, а посредине лежал огромный плоский камень чёрного цвета. «Курды» положили моё тело на камень и принялись стаскивать с меня одежду. Судя по всему, готовилось какое-то языческое жертвоприношение, но движения их были очень осторожными, а лица даже выражали сочувствие. Спустя пять минут я, голый, как Адам в раю, лежал на спине, устремив взгляд в потолок. Прикосновение к камню было приятно, несмотря на дикую боль. Я молча ждал своей участи. За те несколько минут, которые я пролежал в одиночестве на чёрном камне («курды», раздев меня, молча удалились), в мозгу пролетела вся прожитая жизнь. Причём не в форме мысленных воспоминаний, а как в кино. Я видел себя в детском возрасте, причём все ситуации, как кинокадры возникающие перед моим взором, были обязательно связаны с какими-нибудь горестями, имевшими место в далёком прошлом. Некоторые уже были давно забыты. Все было в ярких красках на каком-то светло-синем фоне.

Послышался скрип отворяемой двери, и я открыл глаза. Видения исчезли, а в ногах у меня стоял высокий, седой как лунь, старик в длинной белой рубахе. Его внешность завораживала. Длинная седая борода опускалась почти до живота. Серебряные густые вьющиеся волосы лежали на плечах. Неестественно огромный, почти не тронутый морщинами лоб. Прямой с горбинкой нос. Глаза… Это было что-то сверхъестественное. Огромные, чёрные, не имеющие выражения. Зрачков не было видно, и создавалось впечатление, что это не человеческие глаза, а два окна в другой мир. Мистический мир.

Старик смотрел на меня, а я чувствовал, как все моё тело вибрирует под этим магическим взглядом и словно наполняется каким-то горячим воздухом. Казалось, что меня сейчас разорвёт. Одновременно усилилась боль, которую я и так едва выдерживал.

Видимо, лицо моё искривилось. Старик смотрел уже с некоторым интересом, видимо, удивляясь, почему я не кричу. А не кричал я просто потому, что не мог пошевелить губами. Наконец, он протянул левую руку ко мне, а вторую направил на молодого бородача, который стоял справа от него. Боль почему-то сразу исчезла, а лицо юноши слегка искривилось. Затем ещё два бородача осторожно перевернули меня на живот, а старик, зайдя сбоку, положил свои широкие ладони мне на спину. Его прикосновение вызвало необъяснимое блаженство. Хотелось петь и летать. Но я не мог пошевелиться. Затем веки начали тяжелеть, а какая-то тёплая волна окутала меня с ног до головы. Я заснул. Последнее, что я успел почувствовать, это какой-то ароматный запах.

Не знаю, сколько времени я пролежал в забытьи и как долго старик «колдовал» над моим телом. Когда я очнулся, его в комнате уже не было, и только юноша, на которого старец перевёл мою боль, стоял перед камнем у меня в ногах и терпеливо ждал, когда я проснусь. Он молча протянул мне одежду и, когда я уже был одет, жестом пригласил следовать за собой. Боли не было. Я пошевелил туловищем. Ни малейших признаков. Не столько радостный, сколько обалдевший, я последовал за ним. Не говоря ни слова, он вывел меня за ворота, после чего они закрылись со страшным скрипом. Я побрёл на виллу.

Прошло несколько дней. Позвоночник о себе не напоминал, но тем не менее я на следующий же день рискнул отправиться к врачу. Пожилой полковник медицинской службы долго обследовал мои рефлексы, а затем так же пристально изучал снимки, которые мне сделали тут же.

«Я не нахожу никаких изменений в позвоночнике, подполковник, – сказал он по-английски. – Вы абсолютно здоровы, а боль, видимо, имеет чисто нервное происхождение. Если хотите, я выпишу вам освобождение от службы на три дня. Полежите. Уверен, что через пару дней все пройдёт».

Два дня, как и советовал мне доктор, я провалялся в своей комнате. И постоянно какая-то непонятная тяга к «бородачам» переполняла всю мою сущность. Меня тянуло к ним, как алкоголика к водке, и на третий день я опять отправился в трущобы. В тот раз, когда я возвращался от них, было уже темно и я очень смутно запомнил дорогу.

До места, где они меня подобрали, я дошёл без затруднений, а дальше начал плутать и каждый раз, как в лабиринте, возвращался на то самое место. Проплутав пять часов я, злой как черт, вернулся на виллу.

На следующий день, вернувшись из Таджи и наскоро перекусив, я опять отправился на другую сторону Тигра. Результат был тот же до мельчайших подробностей. И чем дольше я их искал, тем сильнее было желание найти. Прошла неделя, затем другая. Я ежедневно по приезде со службы отправлялся в трущобы. Все было тщетно. Но вот в один прекрасный день…

Я сидел в своём кабинете и просматривал план боевой подготовки дивизии, внося свои коррективы, когда зазвонил внутренний телефон.

– Зайди, пожалуйста, – прозвучал в трубке сочный бас полковника Дануна.

Сунув план в сейф, я отправился к своему шефу. Данун сидел за письменным столом с чашкой кофе в руке и беседовал с каким-то полковником, который развалился в кресле спиной к двери. Увидев меня, Данун приветливо кивнул головой.

– Проходи. Садись и познакомься.

Я сел на диван, справа от собеседника Дануна и, когда тот обернулся, чуть не вскрикнул от удивления. Передо мной в форме полковника иракских сухопутных войск сидел один из «бородачей», подобравших меня в трущобах.

Он встал, протянул мне руку и на чистом русском языке представился:

– Полковник Сабих, начальник Управления сухопутных войск министерства обороны.

Я встал, пожал ему руку и представился.

– Я слышал, подполковник, вы окончили Академию Фрунзе, – улыбаясь сказал Сабих. – Я тоже выпускник этого храма военной науки. Очень рад встретить ещё одного питомца моей альма-матер.

Около часа мы обсуждали план предстоящих командно-штабных учений, где Сабих должен был выступать в качестве посредника, после чего он посмотрел на часы:

– Рабочий день закончился. Я возвращаюсь в Багдад. Могу подбросить вас до дома, подполковник.

– С удовольствием воспользуюсь вашим предложением, господин полковник, сказал я.

За рулём «мерседеса», на котором приехал Сабих, сидел солдат с непроницаемым, нетипичным для эмоциональных арабов лицом. Мы уселись на заднем сиденье, и Сабих что-то сказал ему на арабском языке, а затем повернулся ко мне.

– Что тебе нужно от нас. Ищущий. Великий Молчащий прислал меня к тебе, чтобы узнать, что гнетёт тебя. Ты теперь абсолютно здоров. Чего ты ещё хочешь?

Я пожал плечами.

– Даже для выпускника русской академии ты очень правильно говоришь по-русски. Арабы всегда говорят с акцентом.

Сабих смотрел мне в глаза не мигая, и под этим взглядом я физически ощущал нечто. По позвоночнику снизу вверх ползло тепло. Тело как бы вибрировало. Я отчётливо ощущал свою макушку, словно мне на голову положили камень.

– Я не араб, и моё настоящее имя не Сабих.

– Ты курд? – спросил я.

Он отрицательно покачал головой.

– Ты иностранец? Разведчик?

– Нет, я родился здесь, в Междуречье. И я не работаю на какое-либо отдельное государство.

– Ты ассириец? – продолжал допытываться я, вспомнив, что на территории Ирака и Сирии проживают несколько десятков тысяч представителей этой древнейшей нации.

– Нет. Не гадай, все равно не угадаешь. Так чего же ты хочешь?

– Не знаю, – честно сказал я. – Просто не могу отделаться от образа вашего старика. И во сне его вижу, и чувствую постоянно. Хочется его видеть. Прикоснуться к нему.

Сабих понимающе кивнул головой. Лицо его стало непроницаемым, как только мы сели в машину. Он сразу же стал другим человеком, не имевшим ничего общего с тем жизнерадостным иракским полковником, с которым я ещё десять минут назад беседовал в кабинете Дануна.

– Ты видел Великого Молчащего. Это очень опасно для обычного человека, но вылечить тебя мог только он. А вообще-то его уже много лет не видел никто, кроме его учеников и жрецов.

– Жрецов? – заинтересовался я. – Так вы не мусульмане?

– Нет. Наша религия гораздо древнее и отличается от всех религий мира.

– Чем?

– Она стоит над всеми остальными религиями, потому что не только непосредственно контактирует с Творцом, но и выполняет миссию.

– Какую?

– Ты очень много хочешь узнать сразу. Ищущий.

– Хорошо, – согласился я, – скажи хотя бы как тебя зовут.

– Это тайна. Большая тайна. Если я открою тебе её, то ты будешь навсегда связан с нами. На всю жизнь и после неё тоже.

– Вы не отпускаете тех, кто приходит к вам?

– Не в этом дело. Мы редко допускаем к себе иноземцев, в том числе и арабов. Но те, кого допускаем, сами не могут уйти от нас. Даже если уезжают навсегда за тысячи километров.

– Гипноз? Зомбирование?

Он отрицательно покачал головой.

– Я не боюсь. Открой мне твоё имя, – настойчиво сказал я.

– Ты понимаешь, что просишь? Ты понимаешь, что выбираешь путь, которого не знаешь и о существовании которого не можешь даже подозревать, и с которого невозможно сойти?

– Да, – твёрдо сказал я. Мне казалось, что я сойду с ума, если не увижу ещё хотя бы раз великого старца.

– Ну что ж. Меня зовут Берос.

Когда он произнёс это слово, в моем мозгу словно что-то щёлкнуло, и все ощущения пропали. Но появилось чувство, что я стал каким-то другим.

– Кто же вы?

– Мы великие халдейские жрецы. Наблюдатели, а если нужно, регуляторы Всемирного Баланса на этой планете.

– Так вы халдеи, – задумчиво проговорил я. Мои знания древнего Вавилона были ограничены школьной программой, но я знал, что вавилонские жрецы творили чудеса, объяснение которым современная наука дать не могла. У нас в Москве есть целая община ассирийцев. Я слышал, что сейчас в Египте их живёт несколько тысяч, но, что есть халдеи, я не знал.

– Халдейский народ исчез, как только выполнил свою миссию, – сказал Сабих-Берос, – но мы, жрецы, остались и продолжаем выполнять то, что предписано нам Великим Хором.

– Что такое Хор? – спросил я.

– Хор – это Творец, источник всех Начал.

– То есть, как я понимаю, это Бог Вавилона.

– Не существует Бога Вавилона или Бога Израиля. Бог един.

– Возможно, – согласился я, – но религий великое множество. Ты полагаешь, что ваша религия единственно правильная?

– Все религии, за исключением языческих, правильные. Они выражают единую сущность и являются психическими составляющими единого Всемирного Баланса.

– Но разве у вас в Вавилоне религия не была языческой? Ведь халдеи поклонялись множеству богов.

– Халдеи, да. Религия толпы была языческой. Но жрецы всегда исполняли волю единого Бога Хора. И до поры до времени тот факт, что Бог един, был великой жреческой тайной.

– Почему?

– Этого требовал Баланс.

– А что такое Баланс?

– Ты слишком торопишься. Ищущий. Завтра приходи к нам. Будешь узнавать все постепенно и, как и мы, служить Балансу.

– Я пытался найти вас, но не смог.

– В этот раз сможешь, – сказал Сабих. «Мерседес» остановился возле виллы. Я пожал руку полковника и вылез из машины.

Лёжа на тахте в своей комнате в излюбленной позе (на спине, заложив руки за голову), я размышлял о случившемся. С одной стороны, все это отдавало мистикой и всякой чепухой, в которую я никогда не верил. Будучи вульгарным материалистом по складу ума, я всегда смеялся над суеверными приятелями, которые, забыв что-нибудь дома и вернувшись, всегда смотрелись в зеркало, а увидев чёрную кошку, замедляли шаг и топтались на месте, пока их кто-нибудь не обгонял. С другой – факт, что называется, «на лице». Позвоночник в норме. Я здоров.

Во что может вылиться эта связь? Сабих сказал, что порвать с ними невозможно, но я не мог себе представить, что не смогу порвать с кем-нибудь, если захочу. Во всяком случае, у них можно многому научиться. Это я понимал ясно. Ну, а как я это использую, уже моё дело.

Где-то в ночи прозвучала автоматная очередь. Затем ещё одна. Через минуту поблизости уже шёл бой. Я поднялся на крышу и увидел, что метрах в ста от виллы два человека из автоматов обстреливают машину, которая петляя продвигалась к реке. Машина сделала резкий поворот, врезалась в магазин «Вильяме» и взорвалась.

– Дикий народ, – послышалось сзади.

Я обернулся и увидел Постникова. Мы обнялись.

– Какими судьбами? И вообще. Ты где находишься? В Багдаде?

– Нет, – ответил Валентин. – Моя бригада дислоцируется в Киркуке.

Постников выглядел молодцом. В нем появилась какая-то уверенность, не имевшая ничего общего с тем истерическим состоянием, в котором я оставил его в московской коммуналке. Форма полковника иракских танковых войск ладно облегала его поджарую фигуру. Я отметил про себя, что кобура с пистолетом висела у него не как у арабов сбоку, а как у советских офицеров сзади.

– Ну как ты? Обвыкся? – спросил он, после того как мы, спустившись в мою комнату и сев за стол, опрокинули по рюмке арака.

– Служим потихоньку, – ответил я, разрезая помидор. – А ты как?

– Повоевать пришлось. Восемь танков потерял.

– С кем? – удивился я.

– С курдами, разумеется. Эти остолопы, я имею в виду арабов, суют танки куда попало. Все не могут уяснить, что боевые действия в горах ведутся пехотой и спецподразделениями.

С азартом Валентин живописно рассказал мне о боях войск Саддама с курдскими повстанцами, которые были не только прекрасно оснащены новейшим американским оружием, но и имели иностранных инструкторов, преимущественно афганцев. Я отчётливо понимал, что, несмотря на азарт воспоминаний, мысли его были прикованы не к горам Курдистана, а к Родине.

Сам я весьма смутно представлял ситуацию в России, так как средства массовой информации были для меня пока ещё недоступны, хотя я уже немного понимал арабский и даже пытался говорить.

– Ну, а дома что делается? Ты в курсе? – спросил я, как только он сделал паузу.

Весёлое, дышащее азартом лицо Постникова помрачнело. Он начал нервно катать шарик из хлебного мякиша, затем налил полстакана арака и залпом выпил.

– То, что и предполагалось всеми, кто по своим мыслительным способностям отличается от барана.

– А именно?

– Разграбление государства невесть откуда появившимися «новыми русскими» с партийным прошлым, обнищание населения и полное моральное падение нации. Все это под проповеди и под благословение антихристов в рясах. Этот жирный боров (я понял, что он имеет в виду нового премьера, который внезапно выскочил из какого-то института, как чёртик из табакерки) ввёл свободную внешнюю торговлю. В том числе на стратегическое сырьё. – Он помолчал и добавил, чётко выговаривая звуки: – Бесконтрольно. Сейчас миллионы тонн нефти, металлов, древесины фактически присваиваются высокими чинами новой «демократической» России, гонятся за границу, а деньги оседают на их личных счетах. Одновременно наблюдается мощный подъем бандитизма. – Он снова налил себе араку и резким движением влил его себе в глотку. – Идёт борьба за выживание. Люди взялись за оружие, но не против верхов, а против друг друга. Словом, Россия уже превратилась в криминальное государство с бандитским уклоном.

– Мда-а, – промычал я. Несмотря на то что я собирался вернуться домой, а Постников нет, его события в России волновали гораздо больше меня.

– Я регулярно читаю сводки иракской разведки о развитии ситуации в России,

– продолжал Валентин. – Все идёт в соответствии с прогнозом. Формируется специфический тоталитарный режим в демократической одежде. Иракцы выявили некую аналитическую группу, которая, используя псиметоды, направляет событие в нужное русло. По расчётам иракской разведки, формирование тоталитарного режима закончится к концу 93-го, после чего Россия и русские будут принадлежать десяти, пятнадцати семейным кланам, которые к этому времени уже сложатся как финансовые олигархии и возьмут под контроль финансовую систему государства, средства массовой информации, ключевые отрасли промышленности и организованную преступность. Поскольку все эти мероприятия будут финансироваться за счёт государственного бюджета, то начнётся дикое обнищание масс. Внешне все сейчас уже выглядит как анархия, бесконтрольность. В действительности уже действует чёткая система приватизации государственных денег. Население полностью лишится всех видов защиты от этих олигархий и фактически тоже будет приватизировано.

– Как так? – не понял я.

– А вот так. Новая форма рабства. Словом, эти интеллектуалы, в полном смысле этого слова, разработали принципиально новый строй, в структуру которого входят элементы всех предыдущих общественно-экономических формаций, включая рабовладельческую. Причём современные рабы в отличие от рабов Древнего Рима не будут понимать, что они рабы, что исключит вероятность появление нового Спартака.

– Я не пойму только одного, – сказал я, внимательно всматриваясь в лицо Постникова. – Почему тебя это все интересует? Ведь ты принял решение порвать с Россией.

Постников на несколько минут задумался. Затем, твёрдо глядя мне в глаза, сказал:

– Я не исключаю, что в России создастся ситуация, когда я обязан буду вернуться. Обязан как патриот и офицер.

– Гражданская война? – спросил я скептически. Постников снисходительно улыбнулся.

– Да. Но не в том виде, в котором они проходили в прошлом. Гражданская война в России неизбежна. Но будет вестись без огнестрельного оружия.

Он посмотрел на часы и встал.

– Обо всем этом мы ещё поговорим, а сейчас я должен ехать к министру. Нужно изложить кое-какие соображения.