Книга Тропа мертвых онлайн - страница 3

III. Послание южных вождей

Я проехал вниз через весь лагерь прямо ко входу в палатку Белого Волка. Его женщины приняли у меня лошадь и расседлали ее. Они же проводили меня в палатку и занесли мое снаряжение. Сидевший там Питамакан наводил блеск на свое новое ружье. Его отец сидел, откинувшись на спинку ложа^{note 30}. Он негромко напевал Песню Волка, отбивая ритм на барабане. Оба они приветствовали меня улыбками и теплыми словами. Отаки тоже была там: она одарила меня быстрой улыбкой и снова согнулась над своей работой – она украшала ножны для ножа великолепным бисерным узором.

– Ха! Сын мой! Ты здесь! Ты прибыл как раз вовремя. Совсем недавно Раскрашенные Крылья присылал узнать, не приехал ли ты. Камни для потельни уже раскалены, – произнес Белый Волк.

– Да! Он нас ждет. Пошли! – воскликнул Питамакан, вставая и откладывая винтовку.

– Тситсаки предупредила меня. Идем, – ответил я.

Мы направились к большой палатке, на которой были изображены два громадных черных бизона – бык и телушка. Языки и сердца их были нарисованы красным, ото ртов к сердцам бежали красные дорожки. Раскрашенные Крылья был бизоньим сновидцем^{note 31}, или, как говорили первые белые торговцы, бизоньим знахарем. Остальные жрецы Солнца были сновидцами грома, червя, вапити, выдры и так далее – перечень мог бы быть весьма длинен. Каждый знахарь имел свои церемонии, молитвы, песни и танцы, посвященные Солнцу, и все они были древнего происхождения.

Позади жилой палатки стояла потельня. Это было временное сооружение – на каркас из ивовых прутьев были наброшены старые куски выделанной кожи. Его венчал разрисованный тусклой белой и красной краской череп бизона, закрепленный носом на восток – одну из священных Сторон Света. Все сооружение имело около десяти футов в диаметре и четырех – в высоту. Рядом с ним одна из женщин поддерживала огонь в небольшом костре, где раскалялось несколько круглых камней.

Перед палаткой сидел Раскрашенные Крылья, седой старик с проникновенным голосом, прославленный великими подвигами. В свои лучшие дни он был великим воином, а теперь славился как самый угодный Солнцу жрец среди всех племен черноногих. Он поднялся и приветствовал каждого из нас по обычаю племени – обняв и поцеловав в щеку.

– Все готово и ожидает вас, полезайте, – сказал он, приподняв полог ровно настолько, чтобы пропустить нас.

Мы пробрались внутрь (он сам – вслед за нами), быстро сбросили одежду и выпихнули ее наружу. Сквозь старую бизонью кожу в палатку просачивался слабый желтоватый свет. В центре потельни было вырыто углубление. Снаружи одна из женщин слегка приподняла покрытие и один за другим вкатила в палатку несколько раскаленных камней. Старик короткой палкой столкнул их в углубление. Перед ним стоял деревянный сосуд с водой. Он обмакнул туда бизоний хвост и спрыснул водой камни. С громким шипением облако пара заполнило всю палатку настолько, что поначалу мы даже перестали видеть друг друга.

Жрец затянул Песню Бизона – протяжную, торжественную, волнующую. Она выражала некую неопределенную мольбу, обобщенное обращение к Беспредельному^{note 32}, и это было поистине проникновенно. Он закончил песню, опять спрыснул камни и воззвал:

– О древний Священный Бизон^{note 33}, попроси Солнце сжалиться над нами. О Солнце, мы чисты перед тобой!

К этому времени мы уже пропотели до самых корней волос. Обильный пот капал с носа и кончиков ушей, тек по щекам.

– О Солнце! О все Высшие над нами. Смилуйтесь. Пожалейте нас всех – мужчин, женщин, детей. Даруйте нам полную жизнь, жилище, одежду, пищу. Смилуйтесь над этими юношами, что сидят рядом со мной. Сохраните их от множества напастей, ожидающих на той долгой тропе, на которую они встают. Оставьте их в живых! Позвольте преодолеть все опасности! Даруйте им полную жизнь, о Великие в голубых небесах!

– Да! Сжальтесь над нами! Позвольте преодолеть все опасности, о Солнце и вы, Высшие! – поддержали мы.

– А! А!^{note 34} Хорошо сказано, дети мои! Все Могущество и Добро – в Солнце. Твердо верьте в него и всех Высших, – поучал нас старик, передавая свою большую трубку наружу женщине-помощнице, чтобы она положила в нее горячий уголек.

Раскрашенные Крылья выпустил дым к Небу, Земле и на все четыре Стороны Света^{note 35}, повторяя при этом молитвы богам за наше благополучие. Затем он передал трубку нам, мы тоже покурили ее и помолились. Он опять закурил и снова долго молился за нас. А потом убеждал нас самих не забывать возносить молитвы каждый день на своем пути. Сам он обещал делать то же и ежедневно объезжать весь лагерь, возглашая наши имена и призывая людей молиться за наше благополучие.

Наконец, церемония была закончена. Мы отыскали свои одеяла, закутались в них, выбрались наружу, побежали к реке и бросились в холодную воду. Только потом мы оделись по-настоящему. И какими же свежими и очищенными почувствовали мы себя!

Тепло распрощавшись со стариком, мы направились домой. Женщины уже приготовили ужин. Они быстро поставили перед нами миски с мясом и блюда с сушеными ягодами, а для питья подали напиток из сока какого-то горного винограда, европейского названия которому я не знаю. Отаки подала мне еду молча, и я не смог поймать ее взгляда. Это меня встревожило.

Мы уже доедали, когда появился юноша, посланный Большим Озером. Вождь передавал, что прежде, чем отправляться на север, мы с Питамаканом должны зайти к нему. Могли ли мы ослушаться?

Белый Волк пошел вместе с нами. В палатке вождя мы увидели, что Большое Озеро пирует и курит трубку вместе с самыми влиятельными людьми всех здешних лагерей. Среди них были вождь каина, Красное Крыло, и предводитель большебрюхих, Мощная Грудь. Мы были еще юношами, и вождь указал нам места у входа. Мы присели там нерешительно, хотя и пришли по приглашению присутствовавших вождей и воинов. Конечно, Белый Волк был усажен слева от хозяина совсем рядом с ним, так как он занимал весьма влиятельное положение в племени.

Угощение уже закончилось, и по кругу ходила трубка. Когда пришла наша очередь, мы также сделали по нескольку затяжек.

Тем временем один из воинов рассказывал, что на берегу Большой Реки^{note 36}, как раз чуть ниже впадения в нее Медвежьей Реки^{note 37}, он нашел огромные кости, торчащие из земли. Толщина их была с его бедро, а длина ребер превышала его рост. Все согласились, что эти кости были останками водившегося в древние времена в речных долинах водяного быка, и такого большого, что он нигде не смог переправиться через Большую Реку. Позже я часто думал, что чудовище из рассказа того черноногого было древним мамонтом. Возможно, что его описание могло передаваться из поколения в поколение предками современных индейцев. В свое время немало таких животных могло попадать в пропасти-ловушки^{note 38}.

Разговор окончился. Большое Озеро повернулся к нам и произнес:

– Теперь о тебе, Ататойя! И о тебе, Питамакан! Вы собираетесь посетить наших северных родичей, сиксика и каина, и наших горных друзей, кутене. Мы поручаем вам пригласить их всех сюда, чтобы охотиться этой зимой вместе с нами в нашей стране. Прошло уже много лет, с тех пор как мы в последний раз разбивали лагерь на Желтой Реке и Другой Медвежьей Реке^{note 39} и теперь там обосновались кроу – только что вернувшийся военный отряд сообщил, что они разбили там свой лагерь. Видно, они вообразили, что мы вернули им обратно этот край и не решаемся даже пытаться прогнать их. Скажите нашим северным родичам, а также и кутене, что они должны помочь нам заставить этих кроу думать правильно!

– Да. Мы передадим им ваши слова, – ответил Питамакан.

– Ха! Уж коль они увидят у посланных к ним наших детей многострельные ружья и услышат, что и сами могут получить у Дальнего Грома такие же, никакие посулы и обещания торговцев красных курток не удержат их на севере! – воскликнул Белый Волк.

– Ха! Это чистая правда, – заметил Красное Крыло. – О, я могу себе представить, как северный торговец, Скверный Язык, всю зиму, день за днем смотрит на свои полки, полные товаров и последними словами поносит наш народ!

Тут мы дружно рассмеялись вместе с ним. Когда четвертая трубка завершила круг, Большое Озеро выбил из нее пепел.

– Все. Она погасла^{note 40}, – сказал он.

Мы встали и друг за другом по одному вышли из палатки.

Питамакан и его отец отправились навестить своих друзей. Я же пошел домой. Если мне и не представится случая поговорить с Отаки, то по крайней мере я смогу ее увидеть. Они с матерью по-прежнему были в палатке. Другие жены вождя, захватив своих детей, разошлись по гостям поболтать о том о сем. Девушка опять избегала встречаться со мной взглядом и упорно молчала.

Я видел, что она чем-то встревожена. Нахмурив брови она сидела у огня и нервно теребила бахрому шали.

– Ты быстро вернулся. Почему ты не пошел развлечься со своим «почти-братом»? – спросила ее мать.

– Я устал и предпочитаю посидеть здесь, – ответил я.

Она повернулась к стоящему подле нее медному котелку, чтобы напиться.

– Кьяйо! – воскликнула она. – Он пуст. Как любят пить дети. Отаки, принеси-ка воды.

– Не посылай меня. Ты же знаешь, как я боюсь ночью ходить к реке через заросли, – взмолилась девушка.

– Что за робость такая?! Ну а я не боюсь темноты, – воскликнула ее мать с долей запальчивости, взяла сосуд и вышла из палатки.

– Похоже, что я для тебя больше ничего не значу, – сказал я Отаки.

Вдруг она вскочила со своего места, обошла вокруг огня, подошла и прижалась ко мне.

– Невозможно любить больше, чем я люблю тебя. Ты для меня – все! Но, Ататойя! Я боюсь! Страшно боюсь! – произнесла она и расплакалась.

– Ну говори скорее, в чем причина твоего страха! – потребовал я.

– Сегодня один за другим приходили три друга Одинокого Орла, и каждый говорил отцу с матерью, как тот храбр, богат и добр. Ты ведь знаешь, что это значит: завтра придут другие и скажут, что Одинокий Орел хочет меня в жены, – почти прошептала она.

– Он не получит тебя: ни он, ни кто-либо другой! – с яростью заявил я и не успел сказать ничего более, поскольку послышались шаги возвращавшейся матери Отаки.

Девушка быстро метнулась на свое место и закрыла лицо шалью. Войдя, ее мать бросила взгляд на дочь и сказала:

– Ну, вот я и вернулась. На тропе не оказалось никаких привидений. Там вообще никого нет. Ататойя, ты не хочешь напиться?

– Нет, не хочу, – коротко ответил я.

Как же я был зол на то, что Одинокий Орел положил глаз на Отаки! По строгим обычаям черноногих мужчина не может сам сватать девушку и ни в коем случае не должен напрямую говорить с ее родителями о своих намерениях. А после брака он не смеет входить в палатку тещи и вообще должен избегать каких-либо встреч с ней. Неожиданно я решил поломать этот обычай. И обращаясь к матери Отаки, почти воскликнул:

– Вы наверное будете удивлены и даже рассердитесь тому, что я скажу, но я ничего не могу с этим поделать. Я белый, а у белых есть свои, отличные от ваших обычаи. Отаки сказала мне, что Одинокий Орел собирается отправить своих друзей просить вас отдать ее ему. Ну так вот – я хочу ее в жены, и она хочет меня. Я знаю, что мы еще очень молоды, и не прошу о скорой женитьбе. Но я прошу вас разрешить нам пожениться, когда мы станем чуть постарше, скажем, через два, а может быть, и одно лето.

Ну и удивлен же я был, тем что последовало за этим! Мать девушки слушала меня с суровым и даже (как я подумал) недовольным видом. Все недавние страхи воскресли во мне: заключительные слова я выговаривал все медленнее и все более запинаясь. Но, когда я закончил, она всплеснула руками и, осев на свое место, безудержно захохотала. Мы с Отаки смотрели и не понимали, что с ней. Я даже заподозрил, что она повредилась в рассудке.

И как раз в это время появились Белый Волк с Питамаканом.

– Ну, жена, что это здесь происходит? Отчего такое веселье? – спросил вождь, опускаясь на свое ложе.

Она указала на меня.

– Это его проделки! – почти простонала она. – Он рассмешил меня. Он вдруг решил, что поразит меня и рассердит! Он, видите ли, хочет Отаки, а она хочет его. А ведь уж сколько лун тому назад мы заметили, что они полюбили друг друга. Именно так мы сами давно задумали и надеялись, что так оно и будет!

Белый Волк и Питамакан присоединились к ее смеху. Потом вождь сказал мне:

– Я всегда называл тебя сыном и рад, что теперь ты действительно им становишься. И твоя «почти-мать» Тситсаки – как она будет рада, когда вы с дочкой поставите общую палатку. Она мечтает об этом уже много зим.

– И когда же будет поставлена эта новая палатка? – полюбопытствовал Питамакан.

– О, они еще так молоды! Давайте не будем сейчас об этом, – предложила мать Отаки.

– Ну, сынок, – обратился ко мне вождь и глаза его блеснули, – я думаю, если ты смело и достойно пройдешь всю предстоящую вам длинную и опасную тропу, на которую вы выходите завтра, то ты будешь вполне готов к тому, чтобы тебе можно было доверить завести собственную палатку.

Как счастливо (и смущенно) обменялись мы с Отаки улыбками! И как быстро спрятала она свое зарумянившееся лицо! Но ее отец был весьма тактичен – он переменил разговор на то, какие предосторожности мы с Питамаканом должны будем блюсти и день и ночь на своей длинной тропе. Когда он закончил свои наставления и мы легли спать, было уже довольно поздно.

– Хо! Просыпайтесь! Просыпайтесь, лентяи! – разбудил нас Белый Волк ранним утром.

Мы открыли глаза и увидели, что вершина палатки покраснела в первых лучах восходящего Солнца. Завернувшись в свои накидки, мы вместе с вождем поспешили к реке и бросились в воду. По всему течению, и вверх и вниз, раздавался плеск купающихся мужчин и мальчишек. Женщины и девушки делали это позже, днем. Это ежедневное (зимой и летом) купание значило для черноногих много больше, чем простое омовение для соблюдения чистоты. Оно так их закаляло, что они становились нечувствительными к зимним холодам. Это позволяло мужчинам охотиться и сдирать шкуру с добычи на снежных равнинах, когда она смерзалась так, что ее трудно было снять даже ножом.