Книга Брошенная в бездну онлайн - страница 4

5

– Надеюсь, что вам не пришлось залезать в долги, чтобы купить этот перстень? – спросила Назан.

– Нет, – ответил Мазхар. – Я давно хотел его купить, но ждал, пока в руках окажется достаточная сумма. Теперь дело сделано. Ну и пусть лежит себе в сундуке. Нечего беспокоиться. Ты-то мне досталась так дёшево! Вот этот перстень и будет тебе моим свадебным подарком…

Мазхар отпил глоток чаю.

Они сидели друг против друга в одном из семейных казино, которые начинали входить в моду.

Мазхар быстро воспринимал всё новое. Поэтому ему не казалось предосудительным прийти с женой в летний ресторанчик или в казино и выпить там чаю, кофе или даже ракы. Правда, многим это казалось ещё чем-то диким.

Люди, заходившие в казино, косо поглядывали на адвоката. Зачем приводить жену в такие места, где сидят мужчины? Виданное ли это дело?

Назан ощущала на себе косые взгляды и понимала, что их осуждают. Но она старалась не обращать ни на кого внимания. Раз так угодно мужу, она готова пойти не только в казино, а хоть на край света.

Назан радовалась подарку. Но она не привыкла проявлять свои чувства и сидела молча, потупив взгляд. Мазхар потерял всякую надежду как-то развеселить жену, увидеть на её лице выражение радости. Слишком уж она была сдержанной!

– Было бы лучше, – только и сказала Назан, – если бы вы показали перстень матери.

– Почему лучше? – строго спросил Мазхар.

– Не знаю… Она ведь всё-таки мать.

– Прежде всего, перестань обращаться ко мне на «вы». Я уже тысячу раз просил тебя об этом. И перестань заступаться за мою мать. Я знаю её лучше, чем ты.

Мазхар разнервничался, у него разболелась голова.

Всякий раз, когда он слышал от жены это «вы», ему начинало казаться, что между ними вырастает какая-то невидимая стена отчуждения. Зачем она это делала? Мазхар не видел в этом никакого умысла, но в то же время не мог подавить в себе чувство досады. Они женаты уже пять лет, а он так и не отучил её от этого «выканья», от привычки скрывать свои чувства, от стремления всегда оставаться в тени…

Назан думала о том же. Почему она не умеет показывать свои чувства? Ведь муж сердится на неё за это… Ах, если бы она смогла распахнуть свою душу, обнять его и сказать: «Мазхар, дорогой мой!..»

Назан посмотрела на мужа. Ей показалось, что надвигается гроза. Иногда, даже в самые счастливые минуты, хорошее настроение неожиданно сменялось у него глубоким унынием. Он становился резок и причинял ей немало страданий.

– Куда же девался Халдун? – проговорила Назан, чтобы прервать тягостное молчание.

Мазхар огляделся вокруг. За дальним столиком, у самого барьера, важно восседал какой-то грузный мужчина. Перед ним стояла плоская бутылка ракы. И вдруг Мазхару тоже захотелось выпить ракы. «Подойти к незнакомцу? Поздороваться, сесть с ним рядом и заговорить? Да нет же! Зачем всё это!»

Он поднялся из-за стола и пошёл к выходу искать сына. Мазхар увидел Халдуна на улице. Он стоял около извозчика и о чём-то его расспрашивал. Глядя на сосредоточенное серьёзное лицо мальчика, Мазхар прошептал: «Совсем как взрослый!»

Халдун давно мечтал стать извозчиком. Он долго стоял, заложив руки за спину, и думал: «Вот бы мне таких лошадок!»

– Это твой фаэтон? – спросил он извозчика.

– Мой, если не найдётся хозяина, – улыбаясь ответил извозчик. Он был очень худ и мал ростом.

– А лошади?

– И лошади тоже мои.

– Ты где их взял?

– Нашёл на улице.

– Скажешь тоже! Разве лошади и фаэтоны валяются на улице?

– А разве нет? Если не веришь, спроси у отца. Он тебе подтвердит, что этот фаэтон потеряли, а я его нашёл.

«Наверно, он говорит правду, если велит спросить у отца, – подумал Халдун, – ведь отца все называют «бей-эфенди». Ещё бы – ведь он носит накрахмаленный воротничок. И всё, всё знает. Ему-то никто не соврёт. А если соврёт, он сразу в тюрьму отправит…»

– А я смогу найти фаэтон, как ты?

– Когда подрастёшь, сможешь.

Больше Халдун ни о чём не спрашивал. Стоит только подрасти, его мечта осуществится. Но когда же всё-таки это будет? Можно было бы спросить у отца, но ему лучше не задавать такие вопросы. А то ещё скажет: «Ну и глуп же ты, Халдун!»

Он подошёл к подъезду казино.

– Где ты был? – спросил Мазхар.

– Я хотел посмотреть, что делается на улице.

– Ну и что ты видел?

Халдуну не хотелось рассказывать. Он боялся, что отец скажет: «И не стыдно тебе якшаться с извозчиком? Ведь ты же сын знатного господина!»

– Может, там обезьянки танцевали?

Халдун нахмурился. «Зачем отец надо мной смеётся? Если бы были обезьяны, я бы сказал».

Не получив ответа, Мазхар повторил вопрос:

– Ну как, видел обезьянок?

– Нет.

Мазхар вздохнул. Голова болела всё сильней. Так бывало всегда, когда на смену недавнему возбуждению приходило какое-то смутное беспокойство. Он знал, что вскоре боль станет нестерпимой, и поэтому сказал:

– Может, пойдём домой?

– Как вам будет угодно, – ответила Назан.

О, как его раздражала постоянная готовность жены сделать всё, чего бы он ни захотел! Неужели у неё никогда не было своих желаний?

Он взглянул на сына. Тот, словно котёнок, ласкался к матери, но вид у него был какой-то встревоженный.

– Ну, что у тебя стряслось?

Халдун поёжился. И вдруг стал похож на улитку, которая прячется в свою раковину.

– Ни-че-го, – пролепетал он.

– Ну говори, говори, что там у тебя на уме.

Халдун понял, что отец начинает сердиться. Так, пожалуй, и оплеуху заработаешь. Он тронул отца за рукав:

– Папочка, а как дети вырастают?

Мазхар решительно не знал, как следует объяснить всё это сыну.

– Ты задал серьёзный вопрос, сынок. Об этом можно много говорить, но ты, пожалуй, и не поймёшь. Запомни самое главное: чтобы вырасти, надо хорошо есть и спать после обеда. Вот подрастёшь, пойдёшь в школу, а там учителя тебе всё как следует объяснят. Ты понял меня?

Халдун ничего не ответил. Раз отец говорит, значит, так оно и есть. Но всё-таки его мучил вопрос: «Как же вырастают дети?»

Они поднялись из-за стола и вышли. Солнце неторопливо садилось за далёкие синие горы.

После прогулки Назан немного оправилась от страха, который нагнала на неё свекровь. В доме царила тишина. Ото всего веяло покоем, словно и не было этого ужасного скандала. Хаджер-ханым не показывалась. Она заперлась в своей комнате и плотно занавесила стеклянную дверь.

«Когда ждать новой бури?» – думала Назан. Она так устала от скандалов. Особенно больно было смотреть в такие минуты на сына. Бедный ребёнок трепетал от страха, как осенний лист на ветру.

– Наверно, вам следовало бы попросить прощения у матери, – сказала Назан, снимая с головы платок.

Мазхар передёрнул плечами. Головная боль усиливалась. С каждой минутой ему становилось всё хуже. Он был не в состоянии сейчас не только выносить капризы матери, но наверно, не смог бы заставить себя почтительно говорить с отцом, если бы тот вдруг поднялся из могилы.

У Мазхара едва хватило сил снять пиджак и брюки. Он как подкошенный рухнул на кровать. Какая усталость! А ведь сегодня он почти ничего не делал. «Душевные переживания, – подумал Мазхар, – выматывают человека больше, чем любая работа». Он повернулся на бок и попытался забыться. Но чувство гнетущей тоски не проходило. Почему-то он вспомнил вдруг пузатого посетителя казино и стоявшую перед ним плоскую бутылку ракы. Но ведь у него тоже есть такая бутылка! Что ж, так она и будет до бесконечности стоять нетронутой? Мазхар вскочил:

– Назан!

Молодая женщина, которая в это время, стоя на коленях перед сундуком, приводила в порядок разбросанные узлы, вздрогнула. Она никак не могла найти подарок мужа. И только после того, как были перебраны все узлы, увидела наконец синий футляр чуть ли не на самом дне сундука. «Словно кто-то нарочно забросил его подальше», – подумала Назан. Она ещё не пришла в себя от только что пережитого волнения, когда раздался голос мужа.

– Что вам угодно? – спросила Назан, нежно погладив бархатный футляр и бережно положив его в сундук.

– Мне захотелось выпить пару рюмок ракы. Достань-ка маринованные баклажаны, брынзу, ещё чего-нибудь.

Ей всегда становилось страшно, когда муж выпивал. Сначала он смеялся, говорил без умолку, а ночью наступала реакция. Эта резкая смена настроений очень пугала Назан. У неё самой был ровный, спокойный характер, она не смогла бы обидеть и муравья. Втайне ей очень хотелось, чтобы и муж был таким…

Но делать нечего: она покорно направилась в кухню, достала закуски, накрыла стол.

Мазхар налил ракы, разбавил водой и быстро выпил.

– Ох, сильна же ты, жизнь! – крякнул он и закурил сигарету. Привычку приговаривать эти слова после опрокинутой рюмки он перенял у своего друга, которого звали Оккеш. Стройный, высокий, темпераментный юноша был родом из Антепа. Они подружились ещё в идадие^[5] и вместе поступили в университет. Когда они были на втором курсе юридического факультета, началась национально-освободительная война. И оба молодых человека, как и многие другие студенты, пошли в армию. Вместе демобилизовались и снова приступили к занятиям. Оккеш и Мазхар почти не расставались. Частенько они проводили часы досуга в одном из полюбившихся им кабачков Стамбула. Оккеш, пропустив первую рюмку, обычно потирал руки и обязательно приговаривал: «Ох, сильна же ты, жизнь!»

Да, он любил жизнь! Подвижный, словно ртуть, Оккеш обладал пытливым, беспокойным умом. Его целиком захватили идеи национально-освободительной борьбы, и он сумел увлечь и своего друга Мазхара.

Один родственник Оккеша, служивший в муниципалитете, дал им поручение распространить листовки и нелегальную литературу среди тех, кто умел держать язык за зубами. Они охотно взялись за это поручение и, не страшась опасностей, горячо принялись за дело.

Эх, были денёчки!.. Кто бы мог думать, что ему придётся торчать в каком-то захолустном городишке, ходить ежедневно из дома в контору и из конторы домой, заниматься чужими делами, всё более теряя интерес к окружающей жизни?..

Появление жены прервало ход его мыслей.

– Здравствуй, – сказал он, увидев Назан. Но ответа не получил. Как всегда, она ограничилась молчаливой улыбкой.

– Почему не отвечаешь? Я тебе сказал: «Здравствуй!»

– Здравствуйте!

– Ну, здравствуй! Да что ты словно неживая?

И вдруг он подумал: «Интересно, какой она станет, если выпьет немного ракы? Ведь иной раз вино пробуждает в нас совсем другого человека. Как знать, быть может, этот второй человек у жены окажется более жизнерадостным?»

Наполнив рюмку, он поставил её перед Назан:

– На, выпей!

Назан растерялась. Пить ракы? Ещё чего не хватало!

– Почему же ты стоишь? Садись и пей!

– А вы это серьёзно?

– Да, серьёзно!

– Но разве это возможно?

– Конечно! Я так желаю! Если муж повелит выпить хоть яд, ты не смеешь отказываться.

– Это верно, но… от одного запаха у меня всё переворачивается внутри.

– А хоть и так, всё равно: ты должна выпить.

– Не заставляйте меня, Мазхар-бей!

– Ты должна выпить, я приказываю! – загремел он.

Назан нерешительно взяла в руки рюмку, поднесла её ко рту, но пряный запах аниса, ударивший в нос, вызвал тошноту. Она едва смогла поставить рюмку на стол. Это взбесило Мазхара.

– Пей, говорят тебе!

– Мазхар-бей!..

– Или выпей, или…

Назан потупилась и молчала.

– …или тебе придется поцеловать моё мёртвое чело!

Не помня себя, Назан схватила рюмку, сделала глоток. Мутная жидкость опалила ей горло и язык; она закашлялась.

Мазхар взорвался:

– Вон отсюда!

Назан с виноватым видом тихонько ускользнула в спальню.

Наблюдавшая эту сцену сквозь занавеску Хаджер-ханым широко раскрыла рот. Колени её дрожали. Позабыв об обиде, она готова была тотчас броситься к сыну на шею, обнять его и расцеловать. Ей с трудом удалось сдержать себя.

Выпив несколько рюмок и не закусив ничем, Мазхар поднялся из-за стола. Он совсем захмелел. Нет, он не желает более ни минуты оставаться в этом постылом доме!

Нахлобучив на голову шапку, Мазхар вышел на улицу.

Сейчас ему были противны и жена и мать. Он, конечно, понимал, что их нельзя сравнивать друг с другом. Да что и говорить, если бы, например, его матери предложили рюмку ракы… О, она без малейшего колебания опрокинула бы её себе в рот. А ещё вечно похваляется, что строго соблюдает религиозные обряды и не пропускает ни одного намаза. «Ну и аллах с ней! – подумал Мазхар. – Гораздо хуже, что она позволяет себе так обращаться с невесткой. Это вообще чёрт знает что!»

Как бы то ни было, обе женщины делают его несчастным. Конечно, характер матери не изменишь. Но Назан… Если бы она хоть как-то проявила свою волю, настояла на том, чтобы отделиться от матери, сердилась, наконец. Тогда ещё можно было бы искать выход. Но она не выражала никаких желаний и никогда ни на что не жаловалась.

«Измотанная женщина», – подумал Мазхар. Ему казалось, что это самое меткое определение для жены. По целым дням она не вылезала из дому. Если не стряпала, то скребла полы или стирала бельё, штопала, латала.

А ведь он взял её в дом не как служанку. Он мечтал о жизнерадостной, пылкой подруге… Ему вспомнилась жена адвоката Кадри – Леман. Высокая, пышногрудая, вечно смеющаяся. Она вносила в дом радость и счастье. Вот бы ему такую!

Ему хотелось, чтобы, постучав в дверь, он слышал весёлый топот спешащей навстречу жены, чтобы стены их дома были наполнены её звонким смехом, чтобы она могла посидеть с ним за рюмкой ракы и петь вместе с ним чудесные турецкие песни. А его встречала утомлённая, измотанная работой женщина. Такой же она была и в постели. Да как же он до сих пор не обращал на это внимания? Ведь ей всегда только хотелось спать… «Мать, наверно, не так уж неправа, когда говорит, что сама судьба предначертала Назан быть служанкой», – заключил Мазхар и прыгнул в проезжавший мимо свободный фаэтон.

– В бар «Джейлан»!

– В бар «Джейлан», господин?

– Да, а что?

Извозчик не ответил, но было ясно, что он озадачен. Сколько раз он возил Мазхар-бея из дома в контору и из конторы домой. Но вот в бар он ехал впервые.

Кнут щёлкнул над гривами коней, и фаэтон рванулся вперёд.

Бар «Джейлан» был небольшим увеселительным заведением, в котором стояло несколько столиков и играл маленький джаз. Баром его можно было назвать лишь условно. Но именно такие входили тогда в моду в Анатолии.

Бар находился почти на самой окраине города, в помещении, служившем до этого складом. Владелец бара – низкорослый сухонький человек – оставил снаружи почти всё нетронутым. Зато внутри он основательно переделал складское помещение. В общем это было увеселительное заведение средней руки – зал, кабинеты, дешёвые олеографии: «Закат солнца», «Штиль на море», «Деревья хурмы, позолоченные лучами заходящего солнца», которые, по мнению хозяина, создавали уют.

Он встретил Мазхара у порога низким поклоном.

– Ах, эфенди, ах, уважаемый, ах, премногоуважаемый!.. Какая честь для нас! Ветер принёс вас сюда или горный поток?

В глубине его глаз светилась хитрая улыбка. Он уже давно пытался встретиться с адвокатом в неофициальной обстановке, но всё как-то не удавалось. А сейчас случай сам шёл в руки.

Хозяин бара, правда, уже передал адвокату Мазхару бумаги, требовавшиеся для ведения его дела. Но не обо всём можно было переговорить в конторе. Зато, кажется, сейчас был вполне подходящий момент: молодой человек, обычно очень серьёзный, находился в явно приподнятом настроении.

Хозяин решил накрыть для него столик в дальнем углу. Там будет удобнее потолковать о своих делах. Он расскажет адвокату все подробности о людях, с которыми затеял тяжбу. Эти ловкачи, предложившие ему стать компаньоном, по-своему понимали, что такое бар. Он представлялся им своего рода банком. Конечно, компаньоны брали на себя известную часть расходов. Но разве только в этом было дело? Компаньоны полагали, что достаточно выдворить прежнего хозяина – араба, разбросать в помещении склада восемь-десять столиков и десятка два стульев, привезти из Стамбула девиц и музыкантов, швырнуть им мешок с инструментами – и бар готов! После этого можно не спеша раздевать всех, у кого много денег и мало ума.

Он же совсем не считал, что это так просто…

Когда Мазхар вошёл в зал, там находились только две девицы – Жале и Несрин, которые по контракту были обязаны занимать гостей. Но сейчас в баре не было никого и девицы от скуки пускали в воздух столбы табачного дыма.

Но что это? В мгновенье ока неподалёку от них накрыли столик. Почему такая суета? Ведь их хозяин отнюдь не принадлежал к породе людей, отличавшихся особым радушием.

Жале – высокая, полная, статная красавица – проговорила:

– Наш-то, слава аллаху, забегал!

Сидевшая рядом с ней и непрерывно кашлявшая Несрин, зажимая рот розовым платочком, кивнула:

– Да, забегал.

– Интересно, что за персона этот гость?

– А может, он вовсе и не гость?

– Возможно. Но всё равно он душечка!

– Да. Неплохо было бы провести с ним ночку.

– И даже не одну, – добавила Жале.

Несрин надолго закашлялась. Наконец приступ мучившего её кашля утих и, вытерев губы, она сказала, пожимая плечами:

– Если бы это было в Стамбуле, и я бы не отказалась. Но здесь… Здесь… Не приведи аллах! Скорей бы кончился этот контракт!

Жале не отрывала глаз от светловолосого незнакомца с маленькими пушистыми усами. Его мужественный вид будоражил кровь. Она была не прочь завязать с ним знакомство, тем более что сердце её было сейчас свободно.

Закурив новую сигарету, Жале выпустила к потолку струю дыма. Мазхар заметил красивую девицу, и они обменялись долгими пристальными взглядами. Жале приветливо улыбнулась ему, и Мазхар ответил ей улыбкой.

Несрин, наблюдавшая за этим немым разговором, поняла, что дело на мази.

– Желаю удачи! – шепнула она подруге.

– Мерси! Простачок, кажется, уже залезает в клетку, – проговорила Жале, не глядя на подружку.

– Не залезает, а уже залез.

– Смотри, смотри, он что-то говорит хозяину и поглядывает на меня. Ах, подозвали гарсона. Всё! Гарсон идёт к нам…

– Желаю успеха!

– Жале-ханым, пожалуйста, – проговорил гарсон, склоняясь перед ней.

Загасив сигарету в пепельнице, Жале поднялась.

Мазхар встретил её очень любезно, галантно поцеловав руку. Жале совсем отвыкла от такого обхождения в этом городе; здешние мужчины не умели быть вежливыми и пренебрегали этикетом.

– Адвокат Мазхар-бей, – представил гостя хозяин.

– Очень приятно, благодарю вас. Меня зовут Жале.

Приподняв свою пышную юбку цвета спелого арбуза, она опустилась на стул рядом с Мазхаром.

Ему показалось, что она похожа на Леман – жену его коллеги Кадри. Но Жале была ещё красивее. Она была просто обворожительна! Какие у неё руки – нежные, с длинными пальцами! Он всё ещё ощущал прикосновение её мягкой руки, и было так неприятно вспомнить загрубевшие руки жены, ставшие по-мужски жёсткими от стирки белья и мытья грязной посуды.

После обмена несколькими ничего не значащими любезностями между ними возникла приятно волновавшая близость. Жале с удовольствием отметила про себя, что незнакомец вблизи ещё более привлекателен. Да, это был настоящий мужчина!

– Что желает выпить уважаемая ханым? – спросил Мазхар.

– Вина!

Она переглянулась с хозяином. В его взгляде не было обычной суровости. По каким-то едва уловимым признакам Жале поняла, что хозяин приказывал ей: «Сделай всё, чтобы гость остался доволен. У нас с ним есть дела». Жале взмахнула ресницами, давая понять хозяину, что всё сделает как надо.

Как только они остались вдвоём, девица придвинула свой стул к стулу гостя.

– А не лучше ли нам перейти в один из кабинетов?

Он кивнул. Стоявший неподалёку с дежурной улыбкой на лице расторопный гарсон тотчас стал переносить приборы.

Когда хозяин бара вернулся, в зале уже никого не было. «Значит, девица пришлась адвокату по вкусу», – решил он. Это устраивало его во всех отношениях. Если будет на то воля аллаха, Мазхар-бей влюбится в Жале. А уж она сумеет сделать его завсегдатаем бара.

– Вам не нравится вино? Я вижу, вы пьёте без всякой охоты, – сказал Мазхар, поглаживая руку Жале. Она отняла руку и прижала её к сердцу.

– Я не хотела бы вводить вас в излишние расходы.

«Да, может, хозяин не возьмёт с меня ни куруша, ведь я взялся вести его дело», – мелькнуло в голове у Мазхара. Однако гордость мгновенно заставила его отказаться от этой мысли.

– Ну а вам-то от этого какой ущерб?

– Мерси! Но я вообще не люблю вино. По-моему, король всех напитков – ракы.

– О, ракы! – встрепенулся Мазхар и хотел было подняться.

– Не торопитесь, – потянула его за рукав Жале. – У нашего хозяина всегда один ответ: «запрещено!»

– Я адвокат вашего хозяина, – доверительно сказал Мазхар.

– Ах, вот как! – протянула Жале и сразу сменила тему разговора: – Вы, надеюсь, женаты?

– К сожалению, – поморщился Мазхар.

– К сожалению? Странно! Вы недовольны своей женой?

Мазхар спохватился. Было просто неловко посвящать женщину, с которой он только что познакомился, в свои домашние дела…

– Гарсон, дружок!

– Что прикажете, эфенди? – мгновенно подлетел тот.

– Не сможешь ли ты достать для нас бутылочку ракы?

– В нашем баре запрещается… Но только не для вас, конечно… Одним словом, будет исполнено, – сказал он, подобострастно улыбаясь. И, наклонясь к уху Мазхара, прошептал:

– Я приятель Рызы.

– Какого Рызы? – не сразу понял Мазхар.

– Да того самого, который живёт напротив вашего дома.

– А-а! Рыза-эфенди! Так что же?

– Поскольку вы у нас, эфенди, не забудьте, пожалуйста, переговорить с хозяином. Ведь вы обещали. А у нас как раз есть одно свободное место.

– Хорошо! Только напомни мне ещё разок.

– Слушаюсь, эфенди!

Гарсон опрометью кинулся выполнять заказ. Жале не забыла о том, что не получила ответа на свой вопрос.

– Простите, вы, кажется, сказали, что не совсем довольны своей супругой?

Долгие годы Мазхар запрещал себе говорить с кем-нибудь о своих семейных делах. Но сейчас, под влиянием выпитого, подумал, что можно нарушить этот запрет.

Услышав его исповедь, Жале воскликнула:

– Как похожи наши судьбы, Мазхар-бей! – И, глубоко вздохнув, продолжала: – Я, как и вы, не смогла поймать птицу счастья… Мой муж был маленьким, тщедушным, трусливым. Муравья не обидит. Вся радость жизни для него состояла в том, чтобы в одной из самых больших мечетей Стамбула ежедневно совершать все пять намазов. Да ещё поиграть в тавла^[6]. Всему остальному он не придавал никакого значения. Я была для него служанкой и значила для него не больше, чем стол, стул, сундук – словом, чем какая-нибудь мебель. Я была товаром, за который он заплатил деньги, и мне надлежало делать только то, что прикажут.

Представьте себе жизнь затворницы. Даже окна наши были забраны решёткой. Выходить на улицу мне разрешалось лишь изредка и, конечно, закутанной с головы до пят в чаршаф. Меня всегда сопровождала свекровь, и была она такой же, как и её сын. Направо не смотри – грех, налево не смотри – грех! Лица не открывай! Не смейся! А между тем я… Я была создана человеком, жаждавшим общения с людьми, жаждавшим свободы.

Конец вы можете себе представить без труда, Мазхар-бей.

– Почему же вы не вернулись к своему отцу?

– Я вернулась, – сказала Жале, и по её щекам скатились две прозрачные капли. – Но дверь захлопнули перед моим носом. Отец ничем не отличался от мужа, если дело касалось религии или семейной чести.

Они проговорили до поздней ночи, забыв об окружающем, и даже ни разу не потанцевали.

Наконец Мазхар решился задать вопрос, который долго вертелся у него на языке:

– Как вы попали сюда?

В огромным зелёных глазах Жале вспыхнули огоньки.

– Попала? О нет, – запротестовала она. – Я поступила в бар по собственному желанию.

– В таком случае простите, беру свои слова на зад. Но скажите, однако, что побудило вас…

– Возможно, сыграло роль желание вознаградить себя за те годы, которые я прожила со своим никчемным, немилым мужем… Но, вообще говоря, то была простая случайность.

Жале отпила немного из рюмки. Её глаза подёрнулись дымкой, взгляд стал рассеянным. Думая о чём-то своём, она принялась расправлять складки измявшегося платья и провела рукой по груди. По телу Мазхара пробежала огненная волна.

– А что было потом? – спросил он глухим, прерывающимся голосом.

– Потом?.. Даже не знаю… Иногда мне становится грустно. Особенно по ночам, когда я прихожу из бара в свою комнату. Я бросаюсь на кровать и плачу. Нет, не о такой жизни я мечтала! Моя бедная мамочка частенько говорила: «Стисни зубы, дитя моё, Нериман! Аллах милостив, всё кончится хорошо».

– Так ваше настоящее имя Нериман?

– Да.

– Разрешите мне называть вас этим именем.

– Прошу вас. Это доставит мне удовольствие.

– Однако вы ещё не рассказали, как же кончилась ваша семейная жизнь.

– Я долго слушалась материнских советов и старалась покрепче стиснуть зубы. Терпела недели, месяцы, годы… Потом поняла, что можно сломать зубы, но судьбы этим не изменишь. От неё нечего было ждать. И однажды восстала. Вот как случилось, что я покинула мужа…

– Чем занимался ваш муж?

– Муж был очень богат. Он держал в Султанхамаме^[7] большой магазин тканей. И работал, работал, не покладая рук, чтобы стать ещё богаче. Для чего? Вряд ли он мог бы ответить на этот вопрос. А к чему мне было это богатство? Для меня счастье заключалось не в деньгах. Ведь я любила жизнь и тянулась к её радостям. Я мечтала о том, чтобы муж заключил меня в объятия, от которых захватило бы дух. А он… с первой брачной ночи, едва ложился в постель, как поворачивался ко мне спиной и храпел до рассвета.

– Он был стар?

– Вовсе нет! Ему не было и тридцати. Уж таким, видно, он на свет родился. Но я поняла всё это много позднее…

Их взгляды встретились.

– Да, это была женщина в образе мужчины, – словно читая его мысли, сказала Жале и залпом выпила рюмку.

В дверях появилась физиономия улыбающегося гарсона.

– Не надо ли чего господину?

Мазхар вспомнил о Рызе и сказал:

– Я не забыл о твоей просьбе.

Гарсон удалился.

– Наши судьбы очень схожи, – повернулся Мазхар к Жале. – То, чего вы не нашли в своём муже, я искал и тоже не нашёл в своей жене. Но вот вы, вы та женщина, о которой я мечтал.

– Мерси!

Дверь снова приоткрылась, показалась коротенькая сухонькая фигурка хозяина бара. Не успел он усесться за их столик, как опять появился гарсон. «Этот малый выбрал подходящее время», – подумал Мазхар и повернулся к хозяину:

– Послушай, я хотел обратиться к тебе с просьбой.

– С просьбой? – с деланным изумлением спросил смуглый сухощавый человечек. – Ко мне? Ну и скажете! Приказывайте, дорогой!

– Благодарю! Так вот, есть у меня сосед. Человек хороший. Вполне заслуживает доверия. Недавно попросил он меня помочь ему в одном деле. Говорит, будто у тебя свободно место гарсона.

– Это не Рыза ли? – засмеялся хозяин.

– Откуда ты знаешь?

– Есть дружки у него в моём баре. Они мне все уши прожужжали. А теперь, значит, и до вас добрались?

– Но он хороший человек.

– Да хоть бы и плохой, достаточно того, что вы печётесь о нём.

– Спасибо тебе. Так можно сказать, чтобы он завтра пришёл?

– Пусть приходит когда угодно и приступает к работе.

Мазхар подмигнул вертевшемуся вокруг них гарсону: дело, мол, сделано. Того тут же как ветром сдуло – помчался поделиться новостью со своими дружками.

Мазхар выпил рюмку с хозяином бара. Совсем захмелев, он решил, что пора уходить. К тому же было очень поздно.

На улицу он вышел в самом радостном настроении. В сердце его водворилась прелестная Жале, а от головной боли и тоски не осталось и следа.

– Домой! – крикнул Мазхар, прыгнув в свободный фаэтон.

– Слушаюсь, Мазхар-бей!

Дорогой он размечтался. Вот если бы его женой была Жале, то есть Нериман! Она встречала бы его у дверей и заключала в объятия. О… Нериман необыкновенная женщина! Не то что жена, которая, кажется, не знает других слов, кроме: «как прикажете», «что вам будет угодно». Хоть бы раз попыталась проявить свою волю, возмутиться наконец, когда несправедливо обижают… И на женщину-то не похожа. Ни кокетства, ни капризов… Даже никаких желаний нет…

Мазхар закурил. Ах, если бы его женой была Жале! Она-то сумела бы поладить с матерью, а та не смогла бы устоять перед красотой Жале и полюбила бы её… Как знать, быть может, мать плохо обращается с Назан потому, что она безответна и покорна до отвращения?

У дома Рызы Мазхар остановил фаэтон и, рассчитавшись, направился к двери соседа. «А прилично ли в такой поздний час будить людей?» – усомнился было он, собираясь постучать. Однако тут же упрекнул себя: «Ну что я за человек? Вечные сомнения: правильно – неправильно, хорошо – нехорошо. Хорошая весть всегда ко времени!» – И он с силой застучал кулаком в ветхую дверцу.

Никакого ответа. Но вот в окошке, завешенном тряпкой, появился слабый свет. Женский осипший голос спросил:

– Кто там?

– Это я, ваш сосед, Мазхар.

Покосившийся домишко, казалось, заходил ходуном. Послышался топот босых ног и какой-то шум. Должно быть, торопились убрать постель.

Вскоре тяжело дышавший Рыза распахнул дверь:

– Пожалуйте, эфенди! Прошу вас! – суетился он вокруг гостя. – Сейчас приготовим кофе…

– Нет! – отмахнулся Мазхар. – Не нужно. Поздно уже, спать хочется. Но я не был уверен, что утром увижу тебя, вот и решил разбудить сейчас. Прошу прощения за беспокойство!

– Помилуйте, эфенди! Какое беспокойство? Спасибо за честь, – бормотал всё ещё тяжело дышавший Рыза, подобострастно кланяясь.

– Завтра можешь приступать к работе в баре. Твоё дело улажено.

– Да пошлёт вам аллах счастья, эфенди! Да обратит он камень в руке вашей в золото!..

– Это было не так уж трудно, дорогой! – сказал Мазхар. – Ну а теперь спокойной ночи!

– До свидания, эфенди! Да пошлёт аллах счастья вашим детям! Да превратит он камень в руках ваших…

Но Мазхар уже шагал к своему дому. Он вошёл в переднюю, поднялся по лестнице. В комнате матери ещё горел свет. Мазхар замедлил шаги и остановился. «Может, зайти, попробовать помириться?» Но он тут же отказался от этой мысли: «Нет, не время». Сердце его было переполнено счастьем от встречи с Жале. Он побрёл в спальню и не успел переступить порога, как – о чудо! – Назан повисла у него на шее…