Книга Феномен игры онлайн - страница 8

Глава восьмая. Беспокойные мысли.

Виктор Ильич Сосновский жил последнее время ожиданиями. Было такое ощущение, что вот-вот что-то. Ага. И даже непонятно – радостное для него, или совсем даже того... Совсем наоборот. Ночами даже стал, ага... Плохо стал спать, что раньше никогда, ни того. Измучился. Трудно держать все эти в одних руках, все нити. Столько задействовано людей, средств. Попробуй все вот так вот. Кого там. Одни бездари кругом. Ни кому ничего нельзя. Испортят только. Сколько можно. Почему он за всех, а они на готовенькое. И главное – ни за что. За все он. Давно бы плюнул и уехал из этой дурацкой. Нельзя. Придут к власти эти. Эти и оттуда достанут. Да и хотели уже. Едва успел... Принять меры успел. Прокурора того и все такое. Но нет душе... покоя, ага. Чувствовал – продолжают копать. Все сужается вокруг... Раньше Кавказ выручал. Сейчас и на него ни того. Большую волю взяли. Вон Татиев, янычар этот, за грудки, дурак. Но ничего. Это ничего. Он ещё пожалеет. Но почему молчит Бахметов? Договорились же. Ни на кого нельзя того...

Сосновский встал с кровати, накинул на плечи халат.

– Виктор Ильич, куда же вы? – раздался сонный голос жены. – Рано еще.

– Пойду малость ага. Что-то ни того... не спится.

– Что-нибудь случилось?

– Ну что ты... Зачем. Ты спи, Ира. Спи.

Жена поначалу называла его Витей. Потом – Виктором. Сейчас – Виктором Ильичем и на вы. Уважает. Живут они вроде ничего, но пресно как-то... И детей ни того... И вообще... В смысле секса. Куда только не обращался. Одних денег сколько. Как в воду. Бестолку. Ничего не умеют. Ни здесь, ни там. Болтают только. Трепачи!. Может быть ту гейшу из Японии того... выписать? Она и мертвого ага. От одного только воспоминания о ней того. Чем этим дармоедам. Лучше ей.

Сосновский спустился вниз. В холле в кресле сидел один из его телохранителей и смотрел какой-то парнографический журнал. Заметив босса вскочил, вытянулся, подобострасно улыбнулся. Виктор Ильич с неувдовольствием рассматривал стоящего перед ним телохранителя. Новенький. Никогда раньше его... не видел раньше. Какой однако... Великан какой. Виктор Ильич патологически не любил высоких. А этот – вон какой... Детинушка. Каланча. Что же он на него смотреть... Шея заболит. Начальник охраны своего того... родственника. Не иначе. Надо будет ему сделать... Внушение сделать, ага.

У выхода Сосновскому встретился ещё один телохранитель. Этот был старый... В смысле – давний. Этого он знал. Этакий крепыш. Приятно ага... Смотреть приятно. Юрием, кажется. Этого он любил. Подошел, протянул тому руку.

– Здравствуй, Юра!

– Здравствуйте, Виктор Ильич! – задохнулся телохранитель радостью, почтительно пожимая боссу руку. Он никак не ожидал, что такой человек помнит его по имени. В сердце парня вспыхнула надежда – а вдруг! Так бывает. Сегодня ты никто, а завтра уже у самого телохранители.

– Как поживаешь, Юра?

– Все хорошо, Виктор Ильич! Спасибо! – вдохновенно, будто читал на сцене стихи, выпалил телохранитель.

– Это ты правильно. Молодец, ага... У тебя сигаретки ни того?

Юра выхватил из кармана пачку «Кэмэл», протянул боссу.

– Пожалуйста, Виктор Ильич! – Телохранитель был на седьмом небе от счастья. Нет, недаром босс к нему подошел. Честное слово, недаром! Эх, елки! Утрет он кое кому нос!

– Дорогие сигареты... Куришь дорогие. А я раньше... Как ее?... «Приму» раньше, ага.

– Вы?! «Приму»?!! – От удивления охранник даже поперхнулся и закашлялся. Чтобы босс курил такие сигареты?! Быть такого не может!

– Ага. В студентах еще... Потом бросил. А сейчас так... Иногда. Накатит иногда. – Сосновский выудил из пачки сигарету, сунул в рот. Юра тотчас чиркнул зажигалкой.

Виктор Ильич прикурил. Похлопал телохранителя по плечу.

– Спасибо, дружок! Ты это... Молодец!

Он вышел на большую открытую веранду, сел в плетеное кресло. Светало. Было удивительно тихо. Над самой землей слоился туман. Пахло спелой зеленью и ещё чем-то горьковатым, приятным. Хорошо! Виктор Ильич любил ее... Природу, ага. У костра там и все такое... Любил. В турпоходы бывало любил. А теперь из ограды вон ни того... На воротах стражник. Не выпустит. Вот жизнь! Хоромы вон какие... Денег ага и все такое. Но нет душе этого... Веселья нет. Нет, приятно, конечно, когда машина с мигалкой и милиционеры навытяжку, и честь. Приятно. Когда по телевизору и личный самолет. Без этого уже не того... Не сможет без этого. Ага. Только слишком хлопотно и веселья ни того... Все есть, а жить скучно. Скажи кому – не поверят. Вот он студентом... Был он студентом. Ведь ничего же не было, а жить было интересно. Еще как того... Он тогда в Ленинградском университете ага. От сессии до сессии на пирожках с ливером... И ничего. Купит три пирожка с ливером и стакан мясного бульона и того... порядок. Сколько же они – эти пирожки? Четыре или пять копеек ага. Сейчас всякие там эти... Деликатесы всякие. А он эти пирожки... Аж слюнки текут. Так порой бы того. Но нельзя. Не поймут... Вон даже телохранитель не поймет. Скучно.

Он щелчком выбросил окурок. Тот, прочертив в воздухе большую дугу, упал в сочную траву, дымясь. Вот так и жизнь. Промелькнет и того. А зачем и почему – попробуй пойми. Пресно все как-то. Скучно.

Да, но почему Бахметов ни того... Молчит почему? Странно. Должен был уже. Может что случилось? Вот этого бы не надо. Очень ему сейчас Кавказ... Нужен. Очень. А то сожрут и этих... Косточек не оставят. А Татиевы ему сейчас ни к чему. А что в этом... В Дагестане этом... Горцы, называются ага!... Их долбят, долбят, а они ни того... Сколько же можно. Надо что-то придумать. С Басаевым надо... Переговорить надо. Нужно что-нибудь такое, что б проняло. Этот придумает. Пусть подерутся ага. Надо с замминистра этим... Как его? С милиционером этим съездить в Чечню. «Освободить» нескольких заложников и перетолковать я этим янычаром, ага. Раньше хоть надежда на этого дурака была... На этого всенародноизбранного... Фу, ну и слово!... Длинное какое. Раньше на него надежда была. А сейчас никакой. Как трухлявый пень стал – вот-вот того-этого. Все самому ага. Но ничего, он им ещё того... Покажет, как под него копать. Они ещё все запомнят.

Утренняя свежесть стала пробирать. Виктор Ильич поежился. встал с кресла и направился в дом. Проходя мимо полюбившегося ему телохранителя Юры, он вновь похлопал его по плечу (Экий молодец! Как гриб этот... Как его? Боровик. Как гриб боровик, ага. Такой же крепкий, ладный), добродушно сказал:

– Будь здоров, Юра! Этой... семье привет передавай, ага.

– Холостой я, Виктор Ильич, – подобострастно разулыбался телохранитель.

– Холостой – это хорошо. Это ты правильно... Молодец. Хомут – это ещё успеешь. Верно?

– Так точно, Виктор Ильич!

– Хорошо, дружок. Будь это... здоров! – Он вновь похлопал парня по плечу и отправился в спальню. Скинул халат. Лег в удобную мягкую постель. Хорошо. Тепло ага. И тут же уснул.

Утром в кабинет к Сосновскому зашел его пресс-секретарь Вадим Углов с кипой свежих газет. По его кислому виду Виктор Ильич понял, что что-то того... Случилось что-то.

– Ты что такой? – спросил он, пытливо глядя на Углова. – Будто напуган чем.

– Неприятности у нас, Виктор Ильич, ответил тот, пряча глаза.

– А что такое? – насторожился Сосновский.

Углов положил на стол газеты, нашел свежий номер «Вашингтон пост», протянул Виктору Ильичу.

– Вот. Сами почитайте. Я там карандашом отметил.

Сосновский быстро отыскал отмеченную статью. Она называлась: «Очередная авантюра Москвы». Эка они как... Хлестко как. В статье раскрывались подлинные мотивы заключения фирмой Танина и американской кампанией «Боинг» многомиллиардной сделки с подключением к договору подставной новозеландской фирмы. Была помещена даже ксерокопия договора с подписями и все такое. Как жаль... Теперь уже «Боинг» не того... Надо же! Такая была выгодная сделка. Виктор Ильич сам ею много занимался. Содействовал и все такое. Фирма Танина входила в финансовую империю Сосновского. Удар по Танину – это и по нему. Ага. Он сразу почувствовал неладное. Недаром все это того. Совсем недаром!

– "Нью-Йорк таймс" напечатала почти тоже, – сказал Углов, выкладывая перед ним газету.

– А-а! – Виктор Ильич раздраженно отодвинул газету. – Чего уж, понимаешь. Все и так... Чего думаешь по этому? – он кивнул на газеты.

Углов надул щеки, глубокомысленно проговорил:

– Трудно пока сказать... Никак не могу взять в толк – зачем это им все нужно?

– Это – кому?

– Американцам.

– Так ты считаешь, что это они того?

– А кто же?! – очень удивился Углов этому вопросу. Ему, лично, уже все давно было ясно. – Ведь утечка произошла у них.

Сосновский внимательно посмотрел на своего пресс-секретаря. Дурак какой! В трех деревьях ага... Никто ничего. Когда же все это... Когда все кончится. Кругом один. Устал.

– Ты иди давай, ступай, – отмахнулся он от Углова. – Иди... Я один тут, ага.

Углов вышел. Сосновский вскочил из-за стола и принялся бегать по кабинету. Так ему лучше ага... Лучше думалось. Прочтя статью, он сразу понял, что ни того все это... Не просто так. Кто-то начал с ним эту... Борьбу начал. И это не там... Зачем им. Это – здесь. Кто-то из политиков? Нет. Те лишь умеют, как этот вот дурак... Надувать щеки умеют. Нет, это кто-то из своих кто-то... Кто? Веселовский? Нет, жиковат. Не осмелиться. Этот по мелочи... Плюнуть ему вслед или анекдот там про него... А на крупное не способен. Калинин? Этот давно на него зуб. Но трусоват. Да и калибр ни тот... Неужто Потаев? Этот подходит. По всем статьям ага. Но почему? Был у них конфликт по нефти, но так – несущественный. И все же, кроме него, больше ни того... больше некому. Это серьезно. Да, но как он того... Как узнал? Да ещё ксерокопия ага... Значит, кто-то доступ к договору? Без людей Танина никак нельзя... Кто-то работает на Потаева. Кто?

Виктор Петрович вышел в приемную и сказал референту срочно вызвать к нему начальника отдела службы безопасности Алика Варданяна.

В ожидании Варданяна он сделал ещё несколько кругов по кабинету. Еще как следует того... Все сходилось. Это мог быть только Потаев. Серьезный, ага... противник. Но ничего. Это ничего. Он, Сосновский, и не с такими... Надо этому подполковнику компромат... Обязательно надо. Пусть займутся. А то совсем того... Обнаглел совсем.

Дверь тихо и медленно приоткрылась и в кабинет незаметно, бочком проник Варданян, застыл у порога в почтительной позе, чуть слышно спросил:

– Вызывали, Виктор Ильич?

Сосновский незаметил появления шефа службы безопасности и невольно вздрогнул от неожиданности.

– А? Ну, да... Прходи... Чего уж. Садись. – Подошел к столу, машинально передвинул на нем все предметы, взял газету «Вашингтон пост», протянул Варданяну. – Вот. Почитай.

Тот взял газету, сел и смущенно проговорил:

– Вы ведь знаете, Виктор Ильич, что я английским не настолько, чтобы газеты читать.

– Ах, да. Забыл... Плохо. Сейчас, если кто чего, то английский обязательно... Должен обязательно знать ага... Потаева знаешь?

– Кто ж его не знает, Виктор Ильич.

– Это конечно... Ты должен срочно... Кто из людей Танина того... встречался с ним в последнее время.

– С Потаевым? – решил уточнить Варданян.

– Ну да... С кем же еще. Кто встречался и о чем шел разговор. Понял?

– Хорошо, Виктор Ильич. Разрешите идти?

– Подожди. Узнай также кто из людей Потаева того...выходил на людей Танина... У Потаева, надеюсь, есть эти... Как их? Агенты. Есть твои агенты?

– Есть. Но так – мелкая сошка. Могут ничего и не знать.

– А вот этого я слышать ни того... Не хочу слышать. Что б через два дня здесь, – Сосновский похлопал по столу, – вся информация. Иначе плохо... Плохо тебе иначе будет. Ступай давай. И что б кровь из носу ага.

После ухода Варданяна Виктор Ильич позвонил генералу ФСБ Крамаренко.

– Алло! Слушаю! – услышал он в трубке барственный баритон. Чего-чего, а это... Как его? Самомнения. Чего-чего, а сомомнения у генерала хоть того... отбавляй. Ага. Как этот... Как его? Глупый такой. Птица... Забыл. Ну. не важно. Как этот самый. Одна внешность ага. А сам – дурак-дураком.

– Здравствуй ага... Ты что-то совсем того... Я уже стал, понимаешь. – Почувствовав опасность, мысли в голове Виктора Ильича забегали ещё быстрее, чем прежде. Слова совсем перестали за ними поспевать. Потому получалась не речь – а сплошная тарабарщина. Но Крамаренко уже изучил манеру разговора олигарха и мог даже из тех скудных слов понять, что тот хечет сказать. Голос генерала в один миг потерял свое барственное звучание, стал елейным, заискивающим.

– Здравствуйте, Виктор Ильич! Очень рад вас слышать. Как раз сегодня собирался напроситься к вам на аудиенцию.

– Это потом... Ты вот что мне... У тебя в Америке есть... Как их?... Есть?

Генерал обеспокоенно закашлял.

– Это не совсем телефонный разговор, Виктор Ильич.

– Плевать ага... Скажи – есть?

– Ну, кое-кто в торговых представительствах и ещё кое-где.

– Это ага... Хорошо это. Дай им... Чтобы узнали – кто информацию... Понял?

– Какую информацию, Виктор Ильич? О чем?

– Ах, да... Про Танина... Его фирму... Газетчикам. В «Вашнгтон пост» и... Как ее? «Нью-Йорк таймс».

– Хорошо. Я попробую, Виктор Ильич.

– Ага... Попробуй. Обязательно... А как там того... Остальное как?

– Все хорошо. Можно сказать, – замечательно. Скоро все будет готово.

– Как ты это... Так сразу... Хочу того... С Кудрявцевым переговорить.

– Обязательно сообщу, Виктор Ильич. Не беспокойтесь.

– Ну, тогда это... Пока! – Сосновский положил трубку. Вскочил. Вновь забегал по кабинету. Ничего. Это ничего. Ни на того ага... Он им ещё покажет... А этот Потаев-дурак ещё пожалеет. Но почему не звонит Бахметов? Сейчас ему, Сосновскому, очень нужен этот... Кавказ нужен... По зарез ага.

Вечером Виктор Ильич пошел спать в свою спальню. Хотелось того... Выспаться хотелось. Завтра трудный ага... Но, как на грех... Мысли всякие и все такое. Думал – уже все, все в руках. Можно и того... Отдохнуть можно. Куда там. Еще больше... Бывшие соратники стали подставлять. Не знаешь откуда... Вот и попробуй тут. Завистники! Страшно. Бессоница вот... Что раньше никогда... Измучился весь. И что всем от него того?... Но ничего, ещё пожалеют. Ни на того ага... Думают, что с ним можно... Вот так – можно? Ошибаются. Еще очень того... пожалееют. Дураки! С кем решили... Главное – на местах ага... А там он всем покажет – кто того. Надо с самим встретиться. Что-то он совсем перестал... Пень трухлявый! Все мозги того... Все мозги пропил. Дураков всяких слушает. А хорошо он, Сосновский, придумал... С семейкой его придумал. Хорошо! Теперь не только он, но и все они того... Пусть знают – кто здесь того... Кто хозяин – пусть знают. Но беспокойно как-то. Вдруг, где – что? Тут и костей можно... Страшно! А тут ещё за окном этот... Ветер воет. Как волк ага. Только тоску того. И что им всем от него... надо от него? Никакого покоя... Никакого покоя... Никакого...

... А потом он ощутил этот запах. Будто пахло тухлыми яйцами или ещё чем-то очень похожим и столь же неприятным. Хотел встать, чтобы выяснить – откуда этот запах. И тут он увидел его, сидящим в кресле. В быстром мозгу Сосновского сразу возникло множество вопросов. Кто он такой и как здесь появился? Каким образом его пропустили телохранители? Зачем он пришел и что ему нужно? На ночном госте был надет фрак, цилиндр, белые перчатки и лаковые туфли. Весьма странный гость! Обращенное к Виктору Ильичу лицо гостя было в тени и тот, как не пытался, не смог его рассмотреть. От незнакомца исходила какая-то непонятная, но мощная энергия. Все тело Сосновского будто прокололи тысячи маленьких и злых иголок. Ему стало жутковато.

– Кто вы такой? – спросил Виктор Ильич. Голос, помимо его воли был скрипуч и неприятно вибрировал. Но, к своему удивлению, обнаружил, что мысли теперь никуда не спешили, а слова, наоборот, – не отставали, а потому им, мыслям, соответствовали.

– Неужели вы меня не узнаете, Виктор Ильич? – раздался бархатистый баритон. Лицо незнакомца выплыло из тени. Оно было строгим, аскетическим с заостренными чертами. Большой орлинный нос. Тонкогубый властный рот. Бородка клинышком. Вгляд темных глаз мрачен, даже зловещ. Бр-р! Лицо необычного ночного гостя было знакомо Сосновскому. Кого-то ему напоминало. Очень даже напоминало. И, вместе с тем, он готов был поклясться, что никогда прежде не видел этого человека.

– Н-нет, простите, – ответил он неуверенно.

– Так, дьявол я, Виктор Ильич, – ответил мужчина и весело рассмеялся. Но странный это был смех. Он смеялся, а глаза его даже не изменили своего мрачного выражения.

«Ну конечно же, Мефистофель, Люцифер, Воланд, Сатана – обычный литературный и театральный типаж. Да, но кому в голову пришла столь дурацкая идея – меня разыгрывать?!» – подумал с неудовольствием Виктор Ильич. Он никогда не верил ни в Бога, ни в черта – считал это досужими выдумками всяких там писателей, попов и прочих несерьезных людей, которые подобными байками хлеб себе зарабатывают. Но сейчас, помимо его воли, все его члены сковал мистический ужас и он был не в состоянии ни одним из них даже пошевелить.

– Ш-ш-шутите?! – прошептал он, сильно заикаясь и очень надеясь, что это так и есть, что сейчас все прояснится.

– Вы забываетесь, милостивый государь! – гневно проговорил незнакомец. – Со мной подобным образом ещё никто не позволял себе разговаривать!

«Нет-нет! Этого не может быть! – в панике подумал Сосновский. – Это сон! Все это мне сниться!» – Он попробвал себя ущипнуть, но не смог даже пальцем пошевелить.

– Но ведь вас же нет! – жалобно воскликнул.

– Как же меня нет, когда вот он – я, – мрачно рассмеялся незнакомец. – Забавно! Ваша матушка-грешница говорила мне о вашем своеобразии, о том, что вы никогда, ни во что и никому не верите. Но я никак не предполагал, что настолько.

– Моя матушка?! – пролепетал несчастный Виктор Ильич. – Но она давно умерла.

– Вы что же, опять мне не верите?! – очень удивился мужчина. – Но она сама может вам это подтвердить.

Он щелкнул пальцами и в тот же миг рядом с его креслом Сосновский увидел свою мать. Но, Боже, что же...

– Не сметь! – закричал незнакомец и даже подскочил в кресле. – Не сметь вспоминать при мне этого... Не люблю!

Но Виктор Ильич не обратил на него внимания. Он смотрел на мать и плакал от жалости к ней. Что же с ней сталось! Он помнит, какой веселой, шумной она была при жизни. Как любила наряды, шумные застолья с шампанским, что б пробка в потолок, любила мужчин. Это она не раз говорила ему: «Все здесь, Витя. Здесь начинается и здесь кончается. Все остальное – враки!» Как же сейчас она не похожа на ту, прежнюю, в этом темном, изглоданном временем, рубище, с худым, бледно-синюшным одутловатым лицом, сгорбленная, поникшая. А этот затравленный взгляд, некогда сверкавший задором и лукавством? Бедная, бедная! Да как же это?! Да что же это?!

– Скажи ему, старая перешница, кто прав? – проговорил незнакомец.

– Он прав, Витя, – сказала покорно мать. – Ты ему не перечь, а то хуже будет. Прости меня, сынок!

– А вот этого не надо! – раздраженно проговорил дьявол (Виктор Ильич окончательно поверил в его существование). – Не люблю! Пошла вон! – Он вновь щелкунул пальцами и мать исчезла.

– Почему же вы так с ней?! – жалобно проговорил Сосновский.

– Я с ней так, как она того заслуживает. Понял? Учить он тут меня будет, – проворчал дьявол. – Собирайся?

– Куда?! – испуганно вскричал Виктор Ильич.

– Туда, – громко расхохотался дьявол, указав себе под ноги. – Там уже давно тебя ждут.

– Но я не хочу!... Пожалуйста, не надо! – взмолился Сосновский.

– Еще бы я спрашивал твоего желания! – возмутился дьявол. – Если бы я спрашивал у всех желания, то, вряд ли, кого дождался.

– Но так нельзя! Должен быть суд! Я знаю... Читал.

– Экий ты, батенька, формалист! – удивился дьявол. – А что же ты о суде не вспомнил, когда пакости свои здесь чинил?... Что молчишь?

– Но я... Я не знал. Я думал, что вас и всего там нет. Извините!

– А если бы знал?

– Тогда конечно же... Что же я не понимаю! Но я искуплю! Не сомневайтесь! Очень искуплю!

– А вот этого мне как раз не надо. Раньше надо было думать. Ты что же, дурак, считал, что мозги тебе просто так дадены? Сибирайся.

– Но как же Высший суд! Я суда хочу. Как же без суда?! Это, простите, произвол!

– Ишь ты, о законности вспомнил! – удивился дьявол. – Какой тебе ещё суд нужен, негодник ты этакий! Ты уже давным-давно свою душу мне продал. Ты думал, что за просто так ты жируешь, денег вон сколько нахапал? Я пришел за своим. Пойдем!

– Не хочу-у-у!!! – заорал благим матом Виктор Ильич и... проснулся.

В комнате было темно. Он лежал обессиленный от только-что пережитого страха. Да и сейчас того... Сейчас все еще... Руки, ноги и все такое. Трясутся. А вдруг, если ага?... Нет-нет. глупости это... Это сон. И все. Но все, будто ага... Странно!

И, вдруг, Сосновский уловил тот же запах? Он страшно запаниковал:

«Как же это почему ага не имеют права и темно как вот тебе того и пожалуйста достукался ага сердце как того больно как сволочи что я им не могли ага понять не могут дураки без суда хотят и все такое».

– Стража!!! – заорал он в истерике.

Дверь тотчас распахнулась. Щелкнул выключатель. Спальню залил яркий свет сверх модерновой люстры. И Виктор Ильич увидел телохранителя Юру – своего любимца. Лицо его было встревоженным.

– Что случилось, Виктор Ильич? – спросил он.

И яркий этот... и Юра успокоили Сосновского. Бредни это... Ночные бредни.

– Что это... за запах, что? – спросил Виктор Ильич.

– Канализацию у нас прорвало, Виктор Ильич. Потому и запах. Но вы не беспокойтесь, мы уже вызвали бригаду ремонтников.

– Почему свет?

– Какой свет? – не понял Юра.

– Настольная лампа почему?

Телохранитель подошел к прикроватной тумбочке, снял абажур с ночной лампы, вывинтил лампочку, посмотрел на свет.

– Лампочка перегорела, Виктор Ильич. Я сейчас заменю. – Юра направился к двери.

«Надо его того повысть или премию там какую обязательно надо заслужил ага», – подумал Сосновский, глядя вслед телохранителю.

Когда Юра заменил лампочку, Сосновский попросил его выключить верхний свет. Тот это сделал и, пожелав споконой ночи Виктору Ильичу, направился к двери.

– Ты это... Ты посиди тут... – Сосновский указал на кресло, в котором только-что... Фу, черт! Глупость какая! Так можно и того... Свихнуться можно. Ага.

Звонок с Кавказа нашел его утром ещё в постеле. Но это был не тот звонок, которого он ожидал. Совсем не тот.