Книга Без ума от любви онлайн - страница 3

Глава 3

На другом конце города, в салоне «Ваш стиль», Дарла причесывала Сьюзен Бриджес и уговаривала себя не злиться, поскольку не видела для этого причин. Вчера вечером Макс был прав. Займись они любовью на виду у всего Тиббета, это пошло бы во вред их занятиям. Вдобавок Дарла в полной мере отвела душу, прогнав мужа в одиннадцать часов. Когда Марк и Митч наконец улеглись в постель, Макс облапил ее в пустой кухне, но Дарла сказала: «Нет настроения». Муж, опустив руки, протянул: «Н-нуу, как знаешь», – и отправился на боковую, не сказав более ни слова. Ни слова!

– Ой! – воскликнула Сьюзен, и Дарла, извинившись, вновь сосредоточила внимание на ее волосах.

– Тебе никогда не приходило в голову изменить свой стиль? – спросила она, заглядывая поверх плеча Сьюзен в зеркало с красно-серой рамой. – Ты носишь эту прическу… уже довольно давно. – Лет тридцать, кажется. – Тебе пошла бы стрижка клинышком. Она подчеркнула бы твои скулы.

Сьюзен втянула щеки и осмотрела себя в зеркале.

– Дэррил меня бы не узнал.

– Ну и хорошо, – сказала Дарла. – Покажи ему что-то новенькое. Заставь смотреть на тебя другим взглядом. Заставь подумать, будто он спит с новой женщиной.

– Что-то не припомню, чтобы ты меняла свою прическу, – заметила Сьюзен.

Дарла осмотрела в зеркале свои светло-каштановые волосы, собранные во французский боб.

– Максу нравятся длинные волосы, и это единственная прическа, позволяющая мне сохранить их длинными. К тому же они не мешают работать.

– Ну так обрежь их, – посоветовала Сьюзен. – Пусть Максу кажется, будто он изменяет тебе.

– Я не это имела в виду, – отозвалась Дарла. Впрочем, мысль о короткой стрижке соблазнила ее. Беда лишь в том, что Максу нравятся длинные волосы. Было бы жестоко заставить его таким образом расплачиваться за ошибку, которую он сам не осознает, а Дарла не может ему объяснить. «Я мечтаю о чем-нибудь новом, – хотела она сказать ему. – Мечтаю о том, чтобы мы оба почувствовали себя обновленными». И каково бы пришлось старому доброму Максу, коли он не понимает, чего от него ждут? Муж не виноват. – Нет, я не могу поступить так с Максом, – заключила Дарла.

– Вот видишь! – воскликнула Сьюзен.

Как только Сьюзен ушла, из комнаты отдыха появилась Дебби, сестра Дарлы, и опустилась в красное кресло соседнего отсека.

– Мама жалуется, что ты редко ей звонишь. – Дебби осмотрела в зеркале свои неправдоподобно светлые волосы. – Она говорит, что растила тебя хорошей девочкой, да все без толку. Тебе не кажется, что с этой прической я похожа на принцессу Диану? Я было решила, что волосы длинноваты, но Ронни утверждает, что нет. Кто у тебя только что был? Сьюзен Бриджес? Эта женщина не меняла свой внешний вид с тех пор, как развалились «Дуби Бразерс».

– Привет, Деб. – Дарла смела остатки локонов Сьюзен с серо-красных плиток пола в своем отсеке и с трудом подавила желание ответить, что Диана уже не задает тон в модах, поэтому в желании подражать ей есть что-то неприличное.

Глядя в зеркало, Дебби оправила свой рабочий халат.

– Знаешь, что мне сказали? – Она вытянула шею и убедилась, что в соседних отсеках не подслушивают. Кроме них, в зале работали лишь три человека, да и те находились у дальней стены. – Барбара Нидмейер выгнала Мэтью Фергюсона. Дала ему хорошего пинка под зад. – Дебби удовлетворенно кивнула собственному отражению.

«Стара новость, Деб», – подумала Дарла, продолжая молча наводить порядок в своем отсеке. Пускай Деббра забавляется. Смысл ее жизни всегда составляли три вещи: Ронни, работа в «Вашем стиле» и возможность первой поведать миру какую-нибудь пикантную сплетню.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это означает? В ближайшее время Барбара заявится сюда, чтобы сделать новую стрижку. И уж тогда станет ясно, за кем она охотится на сей раз.

Дарла прекратила орудовать щеткой.

– О чем ты?

– Видишь ли… – Дебби подалась вперед.

Дарла посмотрела на часы. Было уже четыре.

– Сейчас у меня Марти Якобсен, – сказала она.

Дебби взмахнула рукой.

– Марти всегда опаздывает. Вероятно, опять собирает сплетни. Знаешь, бывают такие люди…

– Верно. – Дарла уселась. – Слушаю тебя.

– Припомни те времена, когда Барбара начинала ухлестывать за Мэтью. Она явилась сюда, заставила меня покрасить ее волосы хной и зачесать кверху. «Только сделай поаккуратнее и помягче, как у Ивонны», – попросила она. Тогда я лишь позабавилась, но, когда Ронни сказал, что Барбара бросила Мэтью, подумала: «Интересно, придет ли она опять сделать новую прическу?» И тут меня озарило.

– Откровенно говоря, не понимаю, – сказала Дарла.

Дебби подалась еще ближе, и поручень кресла вдавился в ее мягкий живот.

– Она хотела быть похожей на Луизу.

Дарла бросила на сестру хмурый взгляд.

– Кто? Барбара?

Дебби с довольным видом откинулась на спинку.

– Ага. Я вспомнила: когда Барбара гонялась за Джилом, мужем Дженис, она носила конский хвост, точно как у Дженис, только сделала его более пышным и заставила меня заплести ей на затылке косу, чтобы выглядеть изящнее. А когда она охотилась за Луи, то собирала волосы в узел, точно как его жена Бея, только отпустила локоны вдоль щек, чтобы казаться сексуальнее. С этой прической несчастная Бея выглядела так, словно у нее горшок на голове, а от Барбары было глаз не оторвать. Перед Мэтью она явилась в образе светловолосой Ивонны – в подражание Луизе, которая нипочем не откажется от своего рыжего начеса, хотя и заправляет салоном красоты… – Дебби вновь наклонилась к сестре. – Я уверена, что в ближайший месяц Барбара заявится за чем-нибудь новеньким. И тогда мы поймем, на кого она нацелилась, чью жену пытается копировать. Такие дела.

– Барбара нацелилась на Ника, – сказала Дарла. – Вчера она пригнала в мастерскую свой автомобиль, и тот оказался в полном порядке.

– Значит, Ник. – Явно озадаченная, Дебби старалась не хмуриться, чтобы не появились морщины. – Черт возьми! На месте Ника мог оказаться кто угодно. С кем он сейчас гуляет? С этой малолеткой Лиз?

– Нет. – Дарла встала и вновь принялась за уборку. – С Лиз давно покончено. Она хотела получить на Рождество кольцо, а Ник принес ей «Антологию Дасти Спрингфилда». Лиз не знала даже, кто это такой. По-моему, Ник сейчас ни с кем не встречается.

– Девчонки недолго задерживаются у Ника. Максимум год. – Дебби покачала головой. – Должно быть, с этим парнем что-то неладно, если даже спустя двадцать лет после развода он никак не придет в себя.

– Чтобы прийти в себя после развода, ему хватило двадцати минут, – возразила Дарла, стараясь, чтобы ее слова не прозвучали насмешкой. Ник, конечно, непостоянен с женщинами, но он хороший родственник и прекрасный человек. В своих любовных похождениях Ник никогда не заходил слишком далеко. Не то что другие. – Просто ему не нравится чувствовать себя связанным.

– Мужчина должен быть женат.

– С чего бы это?

Сестры обменялись такими же недовольными взглядами, какие впервые бросили друг на друга, когда Дарла посмотрела в колыбель новорожденной Дебби и увидела там нечто, весьма несимпатичное ей. Нет никаких причин каждому мужчине быть женатым. А женщине – замужней. Как бы удачно ни сложилась жизнь Деббры с ее пустоголовым Ронни.

Или ее собственная жизнь с Максом, которого уже начинало затягивать в пучину обыденщины, чтоб ему пусто было.

Ее мысли приняли нежелательный оборот. Дарле не следовало так сердиться. В особенности на Макса. Ведь он не сделал ничего плохого, а к тому же стоит дюжины никчемных Ронни.

И все же Дарла сердилась.

– С чего это ты вдруг стала такой чувствительной? – спросила Дебби, и Дарла вновь ощутила себя виноватой. Дебби звезд с неба не хватает, но она хорошая сестра.

– Не обращай внимания, – ответила Дарла.

– Попомни мои слова – Барбара появится здесь со дня на день. Но если она захочет походить на Лиз, ей придется отрастить волосы – ведь когда я в последний раз встречала эту девчонку, ее волосы спускались ниже задницы.

– Ник не встречается с Лиз. – В салон впорхнула опоздавшая Марти, и Дарла поднялась. – Может, Барбара поумнела и теперь предпочитает свободных парней?

– Это была бы настоящая сенсация, – отозвалась Дебби. – Но люди не меняются. И вот что я тебе скажу: если Барбара вздумает околачиваться у склада и заигрывать с Ронни, ей не потребуется никакая прическа, потому что я лично выдеру ей патлы.

– Люди меняются, – возразила Дарла. – Если найдется достаточно веская причина…

Марти села в кресло отсека Дарлы.

– Привет. Я не опоздала? Вы говорите о Барбаре? Она окончательно порвала с Мэтью. Я слышала…

К четырем часам Биллу начало казаться, что день никогда не кончится. Это усугублялось присутствием Бобби, настоявшего на том, чтобы ему позволили помогать парням тренироваться со штангами, хотя те знали о тяжелой атлетике куда больше, чем он.

– Эй, Билл, тебе не кажется, что Кори следует увеличить нагрузку? – крикнул Бобби, и Кори Моссерт, самый серьезный (во многих отношениях) воспитанник Билла, закатил глаза.

– У него все в порядке, – ответил Билл, переходя к следующему спортсмену. Бобби шел следом, едва не наступая ему на пятки.

– Грета сведет меня с ума, чертова старуха. – Бобби покачал головой, и Билл уже хотел сказать, что Грете пятьдесят и она еще не старуха, но, поскольку самому Бобби едва стукнуло двадцать девять, не было никакого смысла указывать ему на относительную молодость секретарши.

– Она думает, что все нужно делать, как делал Харви; — продолжал Бобби. – Представляешь?

– В сущности, Харви все делал так, как того желала Грета, – ответил Билл, проверяя достижения очередного ученика. – Она всегда отлично управлялась со школой. – Грете не оставалось ничего иного, поскольку Харви выжил из ума еще лет двадцать назад и отказывался выйти на пенсию. Прошло четыре месяца с тех пор, как на Фестивале тыкв он сыграл в ящик от сердечного припадка, хотя Куинн сказала тогда, что не верит в его кончину, поскольку в гробу Харви выглядел ничуть не хуже, чем на учительских собраниях.

– Вот видишь! – воскликнул Бобби. – Теперь понятно, почему школа катилась в пропасть: из-за отсутствия настоящего лидера. Но теперь все будет иначе.

Билл осмотрел штангу Джессона Бэрнса и убедился, что тот поднимает именно столько, сколько ему положено. На Джессона можно положиться. Билл кивнул крупному светловолосому старшекласснику, которого Куинн называла «Биллом следующего поколения». Их сыновья вырастут такими же, как Джессон: высокими, крепкими, надежными.

– Знаешь, что сказал мне Карл Брюкнер? – спросил Бобби.

– Что? – осведомился Билл, только чтобы не рассердить его.

– Он подумывает провести в этом году сбор средств для школы. – Бобби уставился в пространство, и в его глазах вспыхнул огонек. – Увидев, как расписаны стены зала, Карл решил, что новый атлетический комплекс – слишком малая награда за все то, что ты делаешь для наших парней.

– Да, нам не помешали бы деньги, – скромно отозвался Билл. – Новые учебники, надбавки преподавателям – короче говоря, мы на мели. – Настенная роспись в зале была щекотливой темой. Билл предложил поручить все работы отделению прикладных искусств, но Куинн выступила против. «Не понимаю, почему студенты-художники должны потеть ради спортсменов», – сказала она тогда, но Билл проявил терпение, и Куинн отступилась.

– Верно, но главное в другом, – оживился Бобби. – Карл считает, что мы не должны размениваться на мелочи. Он сказал, что к осени будет выпущен заем на возведение новых построек. – Голос Бобби чуть охрип. – Новый стадион и легкоатлетический манеж.

При этих словах Билл выпрямился.

– Шутишь?

– Ничуть. – Бобби покачал головой, взирая в будущее. – Стадион имени Билла Хиллиарда. – Он не прибавил «Манеж имени Роберта Глоума», но Билл понимал, что это подразумевается.

– Мне безразлично, как их назовут, но стадион нам нужен.

– Знаю, знаю, Босс. – Бобби вновь вернулся к реальности. – И мы можем его заполучить. Выиграй десятый кубок – и стадион наш.

Билл выиграет десятый кубок. Пять лет не покладая рук он муштровал бейсбольную команду и выиграет кубок.

И получит стадион. При этой мысли Билл улыбнулся.

– Какое славное будущее ждет нас, – сказал Дэ Эм.

Но не успел Билл ответить, как хлопнула дверь, ведущая на автостоянку, и голос Куинн произнес за его спиной:

– Мне нужно с тобой поговорить.

Билл рывком повернулся и увидел устремленный на него взгляд тяжело дышащей Куинн. Несколько парней прекратили тренировку и уставились на Билла. Увидев, что он нахмурился, они вновь взялись за работу – почти все, кроме Джессона Бэрнса, который повесил штангу на кронштейны.

– Джессон… – начал Билл и дождался, когда штанга вновь заходила вверх-вниз в руках парня. После этого, не спуская с Куинн взгляда, Билл обратился к Бобби: – Веди тренировку, Роберт.

Куинн отступила к двери, и Билл двинулся следом, подумав, что она немного расстроена из-за собаки, но не видя причин, которые помешали бы ему успокоить ее.

– Где она? – требовательно осведомилась Куинн, как только они вышли на улицу и остановились у ее машины. Ореховые глаза впились в лицо Билла, на щеках вспыхнул румянец. В эту минуту она была изумительно хороша.

– В тепле и уюте. – Билл погладил Куинн по руке. – У нее все хорошо. Успокойся.

Она стряхнула его руку и подступила ближе.

– Не вижу ничего хорошего. Я хочу, чтобы мне вернули эту собаку. Куда бы ты ее ни засунул, мы сейчас же едем за ней. Не дай Бог, если ты увез ее на живодерню, потому что в таком случае я знать тебя не желаю.

– Ты слишком взволнована. – Билл говорил спокойно, но был озадачен. Что-то идет не так. Он не понимал, отчего Куинн так рассержена. – У собаки все хорошо. Я велел не усыплять ее и позвонить нам, если никто не…

– Ты отдал собаку на живодерню. – Голос Куинн дрогнул. – Вези меня туда сейчас же.

– Куинн, будь благоразумна.

– Я благоразумна, – серьезно и бесстрастно отозвалась она. – Но ты даже не представляешь, насколько я близка к тому, чтобы закатить истерику! Немедленно вези меня к моей собаке!

Билл усадил Куинн в ее машину, а сам, заняв место за рулем, подумал, что уже давно следовало подарить ей новые чехлы для сидений, поскольку старые в ужасном состоянии. Как только он умиротворит Куинн, они заедут в автомагазин и купят новые чехлы.

– Мне очень жаль, если ты расстроилась.

– Если? – Голос Куинн поднялся до крика. – Ты слушал все, что я тебе говорила, и до сих пор не уверен? Так вот знай: я вне себя!

– Нам все равно нельзя держать дома собаку. – Он завел мотор и вывел машину со стоянки. – Я справился у хозяина квартиры, и он ответил категорическим отказом.

– В таком случае я перееду. – Куинн скрестила руки на груди.

Билл глубоко вздохнул. Что ж, она огорчена, но возьмет себя в руки.

– Но мы не можем отказаться от этой квартиры. Это дело серьезное. К тому же школа совсем рядом. Это было бы…

– Перееду я, – отрезала Куинн. – А ты можешь оставаться.

– Куинн…

– Так или иначе, наша совместная жизнь не сложилась, – невозмутимо констатировала Куинн. – А после того, как ты похитил мою собаку, не сложится никогда.

Билл хотел прикрикнуть на нее, но сдержался. Не могут же они оба вести себя как дети!

– Не говори глупостей. Ты никуда не переедешь.

Куинн посмотрела на него, и Билл тут же пожалел о своих словах.

– Ты убедишься в этом собственными глазами, – холодно проговорила она.

Билл не стал спорить. Когда Куинн в таком состоянии, спорить с ней бесполезно. Она успокоится, и тогда ему станет ясно, в чем была причина ее раздражения. Мысли Билла обратились к занятиям в атлетическом зале – кто из парней дал слабину, кому пора прибавить вес штанги, кто нарастил излишние мышцы в ущерб подвижности – и настолько увлекся своими планами, что едва не пропустил поворот к питомнику.

Войдя туда, Куинн повела себя еще хуже. Она навалилась на стойку, пытаясь схватить за горло несчастную служащую в коричневой униформе. Когда Билл привез собаку, эта славная женщина призналась, что горячо болеет за «Тигров». «Вы делаете замечательное дело, тренер», – сказала она, и Билл поблагодарил ее: ведь поддержка общества жизненно важна для реализации спортивных проектов. Теперь он вспомнил, что эту женщину зовут Бетти. Билл пришел в легкое замешательство, когда Бетти подвела их к клеткам и Куинн, бросившись на колени на бетонный пол и просунув руки сквозь решетку, завопила «Кэти!» таким голосом, будто рассталась с собакой сто лет назад. Собака подошла к ней, стуча когтями и дрожа всем телом. Билл не сомневался, что она нарочно дрожит. Собаки умеют прикидываться, глядя на вас расчетливым взглядом, особенно такие вот тощие коварные крысы. В большой и теплой клетке стояла миска с едой и поилка. Было очевидно, что собаке здесь совсем неплохо.

– Выпустите ее оттуда, – потребовала Куинн, не глядя на Билла. Полностью сосредоточившись на собаке, она гладила ее через прутья решетки. – Выпустите собаку немедленно.

Что-то новое в ее голосе, странное и немного пугающее, подсказало Биллу, что сейчас не время спорить.

– Я привез эту собаку сегодня утром, – сказал он Бетти. – И теперь хотел бы забрать ее.

– Простите, тренер, но вам придется заплатить тридцать долларов плюс стоимость лицензии, – смущенно сообщила Бетти. – Таков закон.

Билл не стал говорить, что поскольку именно он привез собаку, то может забрать ее бесплатно, решив лучше раскошелиться. Зачем настраивать против себя болельщицу «Тигров»? Ведь чем быстрее он увезет отсюда Куинн, тем скорее ему удастся прочистить ей мозги и навсегда избавиться от животного. Придется найти собаке хозяина. Судя по всему, питомник не по вкусу Куинн.

Все это было так не похоже на эту благоразумную женщину. Может, у нее скоро месячные?

Усевшись в машину, Куинн прижала к себе собаку и замкнулась в молчании, а собака смотрела поверх ее плеча на Билла и словно ухмылялась. Он не обращал на нее внимания. Пусть Куинн повозится немножко с этой тварью, но недолго. В их совместном будущем нет места собаке – как бы Куинн ни злилась в эту минуту.

– Чем собираешься заняться вечером? – сердечным тоном спросил Билл, надеясь разрядить обстановку.

– Переездом, – ответила Куинн таким же голосом, каким обычно сообщала: «Сегодня мы с Дарлой едим пиццу».

– Прекрати, Куинн. – От раздражения Билл повернул на дорогу к школе чуть круче, чем следовало. – Не валяй дурака. Мы не будем переезжать. Поговорим об этом, когда я вернусь домой.

Куинн промолчала, и Билл, решив, что добился своего, вновь обратился мыслями к ученикам. Кое-кому из парней не хватает усердия. Например, Кори Моссерту. Жаль, что Кори не похож на Джессона Бэрнса. Но Кори и Джессон – лучшие друзья. Может, посоветоваться с Джессоном?

Куинн молча сидела рядом с Биллом, и собака продолжала следить за ним.

– Ради всего святого, попытайся взять себя в руки! – Ник смотрел на Куинн поверх блейзера, гадая, за что ему такое наказание – весь день успокаивать ополоумевших женщин.

Куинн гневно взирала на него, словно читая его мысли.

– Сейчас не время сохранять спокойствие.

Она прижала собаку к себе, и та, положив морду ей на локоть, укоризненно поглядывала на Ника. Вдвоем они выглядели невероятно живописно, но Ник решил не увлекаться зрелищами.

– Я не смогу помочь тебе, пока не выясню, что происходит, а это невозможно, поскольку ты мне ничего не рассказала.

Куинн глубоко вздохнула.

– Я лишь прошу тебя об одном: помочь мне вынести из квартиры вещи и доставить их в дом моей матери, пока Билл не вернулся из школы. И все.

И все. Ник облокотился о машину, жалея, что не находится где-нибудь в другом месте. Ему нравился Билл. Он играл с Биллом в покер.

– Может, ты договоришься с Биллом…

– Он отвез мою собаку на живодерню и оставил ее в холодной клетке. Собака могла умереть! – Куинн прижала к себе Кэти. На ее лице появилось болезненное выражение. – Там усыпляют всех животных, которые выглядят хворыми, а Кэти постоянно дрожит. Ее могли уничтожить!

Ник покачал головой:

– Билл – хороший парень. Возможно…

– Ты слышал, что я сказала? Он отдал Кэти на живодерню!

– Да, понимаю. – Нику хотелось успокоить Куинн и не влезать в эту историю. – Билл – человек незаурядный, и ты это знаешь. Тебе нужно успокоиться, прежде чем ты не натворила такого, о чем пожалеешь.

– Нет! – Куинн начала расхаживать по ремонтному боксу взад-вперед, по-прежнему прижимая к себе Кэти. – Я больше не желаю успокаиваться. С меня хватит. Сколько себя помню, Зоя выкидывала коленца, мать делала вид, что все в порядке, отец смотрел в телевизор, ожидая, когда уляжется скандал, Дарла осыпала людей оскорблениями, а ты оставался в стороне. И только мне приходилось сохранять присутствие духа и все улаживать.

– Да, ты этим славишься. – Ник с нетерпением ждал, когда Куинн перестанет мелькать перед глазами.

– Но я вовсе не такая спокойная, это только видимость. – Куинн еще крепче прижала к себе Кэти, ее дыхание участилось. – Все дело в том, что, когда один человек сходит с ума, кто-то другой должен проявлять благоразумие. В такие моменты у меня словно отключаются мозги, я сохраняю спокойствие и, позабыв о собственных чувствах, ищу компромисс и улаживаю возникшее затруднение. Но больше этому не бывать. Отныне я превращаюсь в Зою. К черту спокойствие! Пусть теперь другие проявляют благоразумие и выдержку, а я намерена стать эгоисткой и делать все, что захочу!

Пока она несла всю эту чушь, Ник следил за ней, несколько встревоженный выражением ее глаз. Куинн заявила, что не желает более сохранять спокойствие, а это все равно, как если бы она отказалась дышать. Когда ее мать, изрядно хлебнув шипучки, не справилась с управлением и врезалась в огромный дуб, именно Куинн остановила ей кровь, перевязав рану своим носком, покуда Зоя завывала на весь город. Когда Зоя в день своей свадьбы вдруг передумала на полпути к алтарю, именно Куинн уговорила ее вернуться в церковь. Когда Макс окончательно провалил экзамен по истории, именно Куинн убедила преподавателя дать ему возможность окончить школу и сидела с Максом до тех пор, пока тот не выучил предмет назубок. Ник знал Куинн уже двадцать лет, и все это время она улаживала любые неприятности, никогда не теряя при этом головы.

И вот теперь этому приходит конец.

Все, что нужно Куинн, – это собака.

С другой стороны, Куинн заслужила все, чего бы ей ни захотелось.

– Ладно, – сказал Ник.

– Значит, ты согласен? – удивилась Куинн.

– Что мы будем перевозить?

– Так ты согласен?

Услышав недоверие в ее голосе, Ник досадливо поморщился:

– Разве я когда-нибудь отказывался выполнить твою просьбу?

– Нет, никогда, – ответила Куинн так быстро, что досада Ника тут же улеглась.

– Я только решил удостовериться, что ты действительно этого хочешь.

Куинн кивнула:

– Да, я действительно этого хочу.

– Я говорил не о собаке, а о твоем желании уйти от Билла.

– Да, я хочу именно этого, – повторила Куинн, и в ее голосе прозвучала непреклонная твердость.

– Ладно. – Ник направился к вешалке. – Не объяснишь ли мне, почему необходимо сделать это, пока Билл находится в школе?

– Я больше не желаю с ним встречаться, – ответила Куинн. – Пока мы ехали в машине, я сказала ему, что ухожу, а он лишь улыбнулся.

Ник потянулся было к пальто, но его рука замерла на месте.

– Что он сделал?

– Улыбнулся. – Куинн покачала головой. – Билл собирался поговорить со мной об этом, когда вернется домой, но он не станет слушать, а мне незачем общаться с каменной стеной.

– Он всего лишь улыбнулся? Ты действительно сказала ему, что уходишь?

– Да, и добавила: «Ты убедишься в этом собственными глазами».

– И он всего лишь улыбнулся? – Ник снял пальто с крючка. – Да, тебе не позавидуешь.

– Именно поэтому я и переезжаю. – Куинн нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, как маленькая девочка. – Нельзя ли побыстрее? Сегодня Билл задержится на собрании бейсбольной команды, но ведь оно когда-нибудь да кончится.

– Уже иду. Что будем перевозить?

Куинн задумалась.

– Дедушкин буфет и комод, бабушкино столовое серебро, мои книги, одеяла, рисунки и одежду. Очень мило, что ты согласился помочь мне, Ник.

– Ты раздобыла коробки для книг?

– Нет.

– Ладно, я достану завтра несколько штук. – Ник достал из кармана перчатки и отвернулся, чтобы не видеть дрожащего подбородка Куинн. – А пока перевезем мебель и прочие пожитки, чтобы у тебя создалось ощущение переезда. Потом захватим книги и все, что останется.

– Спасибо.

– Чепуха. – Ник повернулся и посмотрел на Куинн, все еще прижимавшую к себе собаку. Огромные ореховые глаза женщины оживились и наполнились благодарностью; Ник еще ни разу не видел, чтобы они так сияли.

– Нет, не чепуха, – возразила она. – Я знаю, как это трудно для тебя – вмешиваться в дела других людей. Знаю, как ты ненавидишь это и как неловко тебе будет встречаться с Биллом.

– Все в порядке, – сказал Ник, ужаснувшись, когда Куинн обняла его. Ее шелковистые волосы скользнули по подбородку Ника. Она была теплая, от нее пахло мылом, и его сердце забилось чаще. Внезапно Ник ощутил каждый изгиб ее тела, каждый вдох, но сам не обнял Куинн.

– Все не просто в порядке. – Куинн уткнулась ему в шею. – Я действительно этого хочу, а тебе отвратительна сама мысль о том, что приходится это делать. Ты настоящий друг. – Казалось, прошло не меньше двух тысячелетий, прежде чем Куинн отстранилась и шагнула к двери.

Дыхание вновь вернулось к Нику.

– Отлично. Не забывай об этом. – Он проводил Куинн на улицу, чуть смущенный ее пылкостью и твердо намеренный более никогда не подпускать эту женщину так близко к себе.

Короткая поездка до квартиры Куинн казалась дольше обычного, а кабина грузовика – теснее. Нику было муторно при мысли о том, что Куинн так расстроилась, ему не хотелось предавать Билла, но в общем и целом он чувствовал скорее скованность. Куинн сидела рядом, прижимая к себе чертову собаку, и безумное желание быть ближе к ней, чувствовать ее тепло все возрастало. Ник считал, что для него лучше, когда у Куинн есть мужчина. В таких случаях она была недосягаема для него и он лишь изредка вспоминал о ней. И только в те времена, когда у Куинн никого не было, Ник ощущал тревогу, но, хвала Всевышнему, такое случалось редко, потому что Куинн не была ветреницей…

– Ты чего притих? – спросила Куинн. – Оттого, что не хочешь этого делать?

– Я хочу, чтобы ты была счастлива и не оставалась в одиночестве.

– Я не останусь в одиночестве. – Голос Куинн звучал чуть удивленно и слегка дрожал от переполнявших ее чувств. – Я никогда не бываю одна. Меня всегда окружает множество людей.

– Я имею в виду мужчину.

– Мне не нужен мужчина. – Куинн отвернулась и посмотрела в окошко. – Особенно такой, который ворует мою собаку.

– Это точно. – Ник затормозил на подъездной дорожке у дома Куинн. – Собака останется в грузовике, – сказал он, и Куинн в последний раз обняла Кэти. Собака укоризненно посмотрела им вслед, казалось, желая сказать: «А я? Кто позаботится обо мне?»

Ник демонстративно игнорировал ее.

Поднявшись наверх, он понял, что Куинн сказала правду и собирается забрать совсем немного вещей, поэтому все, кроме ее одежды, они погрузили в кузов менее чем за полчаса.

– И все? – спросил Ник. – Ты ничего больше не хочешь взять?

– Я чувствую себя виноватой уже оттого, что ухожу от него, – ответила Куинн. – Видишь ли, Билл украл мою собаку и я вынуждена уйти, но не намерена оставлять его без мебели. Остальные пожитки моей семье не так уж и нужны. Все старье приобретено на гаражных распродажах, новые вещи куплены Биллом, и я ненавижу их. Я разложу одежду по мешкам для мусора, и на этом можно покончить. Кэти не замерзнет в кабине?

Собака нетерпеливо выглядывала в заднее окошко грузовика, прижавшись лапами к стеклу. Для такой крысы она была на редкость сообразительна.

– Все в порядке. Давай-ка займемся твоей одеждой.

– Я очень благодарна тебе, Ник.

– Давай займемся твоей одеждой.

Ник поднялся следом за Куинн и тут же понял, что совершил ошибку. Пока она складывала в мешки платья, все было хорошо. Но потом, когда выдвинула ящики и начала охапками вытаскивать оттуда шелковое белье самых буйных расцветок и фантастических рисунков – ярко-голубое, розовое и светло-золотистое, в мелкий и крупный горошек, под зебру и леопарда, – Ник помимо своей воли начал представлять, как все эти цвета должны выглядеть на фоне ее бледно-медовой кожи, весь этот шелк, облегающий округлости ее тела, тепло которого Ник ощутил, когда Куинн обнимала его.

– Я отнесу это вниз, – сказал он, как только Куинн занялась ночными рубашками, и, схватив два мешка, бегом спустился по лестнице и швырнул их в кузов. Потом он стоял на холоде, пытаясь собраться с мыслями и понять, что с ним происходит. Кэти с упреком взирала на него из кабины.

Куинн – его друг, и ничего более.

Да, она самый близкий его друг, если не считать Макса, и он любит ее – любит по-дружески, но и только. Откуда взялись эти похотливые мысли? Должно быть, он сходит с ума.

«И это не впервые», – сказал себе Ник, вспомнив о том, как девятнадцать лет назад они с Зоей вернулись в родной город, поскольку их семейная жизнь окончательно разладилась. За три месяца, минувшие со времени свадьбы, они осознали, что их единственная сходная черта – вспыльчивость. Но в эти же три месяца Куинн сильно изменилась. Когда Ник уезжал, это была застенчивая семнадцатилетняя девчонка в голубом шифоновом платье подружки невесты. Она сделала все, чтобы спасти положение, когда ее сестра «передумала» на полпути к алтарю. «Я все улажу», – сказала Куинн, и все уладила, пока Ник сидел, кипя от злости и раздумывая, а хочется ли ему в самом деле жениться на Зое. Но когда он вернулся три месяца спустя, Куинн выскочила из машины в шортах и облегающей майке и обняла сестру. Зоя бросилась ей на шею с еще большей радостью – и у Ника отпала челюсть. Изумленный, стыдясь своего вожделения, он таращился на Куинн, которая со смехом покачивала Зою из стороны в сторону, такая округлившаяся, уверенная в себе, счастливая и чертовски соблазнительная. «Проклятие, я выбрал не ту сестру!» – подумал он тогда с пылкостью девятнадцатилетнего юнца.

Едва Зоя оглянулась и перехватила его взгляд, Ник отвернулся к машине и начал вытаскивать вещи. Вечером того же дня Зоя притиснула его спиной к белому металлическому шкафу на кухне матери и, приставив разделочный нож к горлу, сказала: «Ей шестнадцать лет, сукин ты сын».

При воспоминании об этом Ник поморщился. Господи, Куинн всего шестнадцать лет, а он раздевает ее взглядом. Но тогда ему было девятнадцать, и с тех пор он изменился.

Ник представил себе Куинн в том золотом леопардовом лифчике, который она запихнула в мешок. Да, он повзрослел.

«Если ты изменишь мне, Ник Зейглер, – сказала тогда Зоя, – я всего лишь перееду тебя машиной. Но если ты хотя бы прикоснешься к моей сестре, я выпущу тебе кишки маникюрными ножницами, а уж затем перееду машиной». И поскольку Зоя никогда не бросала слов на ветер, Ник вообще перестал смотреть на Куинн. В ту пору его брак пришел в плачевное состояние – не хватало только Куинн и маникюрных ножниц. Еще через три месяца Зоя бросила Ника, к его громадному облегчению. Это несколько удивило Ника, но за четыре года армейской службы он совершенно забыл о Зое, о Куинн и о Тиббете, а солдатское жалованье дало ему возможность окончить бизнес-колледж. Вторым предметом у него была английская поэзия, убойное средство для улещивания девиц. Именно благодаря девицам он легко запихнул сестер Маккензи в самый дальний уголок своего сознания. К тому времени, когда Ник вернулся домой, Куинн уже преподавала прикладные искусства, встречалась с хорошим парнем Грегом (как бишь его фамилия?), и этого оказалось достаточно, покуда Ник продолжал читать Донна и Марвелла удивленным, но очарованным тиббетским женщинам. Маникюрные ножницы постепенно отошли в область смутных воспоминаний.

Его мысли вернулись к Куинн в леопардовом лифчике. Почему-то Нику казалось, что Билл воспримет известие о ее уходе с куда меньшим облегчением, нежели то, которое принес ему развод с Зоей.

Это уж точно.

Куинн вынула из ящика лист писчей бумаги и уселась за обеденный стол.

«Дорогой Билл», – написала она.

Что дальше? Да, она сердится на Билла из-за собаки, но он заслуживает того, чтобы ему оставили записку. После двух лет совместной жизни он определенно заслуживает того, чтобы ему оставили записку.

«Я ухожу от тебя».

Замечательно. Сразу к делу.

«Не только из-за Кэти…»

Не только, но в основном. Билл забрал ее собаку, словно желания Куинн ничего не значат. Он рассчитывал, что Куинн «одумается». Он совсем ее не знает.

«…но то, что случилось с Кэти, заставило меня осознать, что мы совсем не знаем друг друга».

Возможно, это ее вина. Она ни разу не заставила Билла по-настоящему посмотреть на себя, ни разу не заявила «я не согласна», ни разу не сказала «я хочу собаку» и лишь раздавала людям всех собак, которых подбирала на улице. Куинн не может оставаться с Биллом, ни в коем случае не может оставаться с ним после живодерни, но не должна делать гадости, ожесточаться и создавать трудности им обоим.

«Я одна виновата в том, что не была откровенна с тобой, но теперь я вижу, что мы совершенно разные люди и нам никогда не ужиться».

Разумные, взвешенные слова. В сущности, сказать было больше нечего, и Куинн черкнула в конце:

«Я переезжаю к родителям и буду там до тех пор, пока не найду себе жилье. Позже приеду за своими книгами и тогда верну тебе ключ».

Подчиняясь привычке, она едва не приписала: «С любовью. Куинн», – но передумала. Она не любит Билла. И никогда не любила. Он нравился ей настолько, чтобы не уходить от него, и не внушал ей неприязни, побуждающей уйти. Как печально.

Поэтому она просто подписалась «Куинн» и спустилась по лестнице к Нику и Кэти, ощущая легкую вину, но в основном облегчение оттого, что эта часть ее жизни полностью и окончательно осталась в прошлом.

Ник помог Куинн выгрузить ее мебель в гараже семьи Маккензи и вопреки здравому смыслу остался в доме выпить пива и составить ей компанию, пока не приедут родители.

– Они могут вернуться в любую минуту, – сказала Куинн и попросила Ника задержаться. – Жду не дождусь, когда обо всем им расскажу.

– Они огорчатся? – Ник последовал за Куинн в кухню, стараясь не опускать глаза. Джинсы слишком плотно облегали ее бедра. Раньше он этого не замечал, но джинсы определенно слишком тесные. Просто удивительно, что мальчишки на улицах не свистят ей вслед.

– Да, они привыкли видеть меня с Биллом. – Куинн опустила на пол кухни последний мешок, и Кэти, посапывая, обнюхала его, как и остальные восемь, явно подозревая, что в них заключена какая-то угроза. – Я даже не уверена, что родители заметят меня без него. Кажется, с некоторых пор меня вообще никто не видит. Никто не видит настоящую меня.

В это мгновение Ник доставал пиво из холодильника. Он на секунду замер, потом вскрыл бутылку и захлопнул дверцу, подтолкнув ее плечом.

– Даже слышать об этом не хочу, – сказал он.

Куинн облокотилась о стойку так, что розовый свитер туго натянулся на ее груди, и сердито посмотрела на Ника:

– Убеждена, ты всю жизнь думал обо мне как о сестре Зои либо о чьей-нибудь подружке.

Ник покачал головой.

– Чепуха, и ты прекрасно об этом знаешь.

Сам он отлично знал, что это далеко не чепуха, но ему совсем не хотелось об этом размышлять.

– Все обстояло иначе, пока рядом была Зоя. – Куинн протиснулась мимо него к холодильнику. – Я еще могу понять, что в присутствии Зои меня никто не замечал…

Настоящий джентльмен не преминул бы заверить ее, что она ошибается, хотя это была истинная правда. Зоя была на редкость хороша собой, незаурядна; ее маленькое лицо обрамляла буйная грива кудрявых, ниспадавших на плечи волос столь темного рыжего цвета, что на солнце они казались почти черными.

– Со временем я привыкла к этому, – продолжала Куинн, вынимая из холодильника пиво. – Но надеялась, что рядом с мужчинами не буду столь незаметной.

Откупорив бутылку, она поднесла ее к губам. Ник смотрел на изгиб ее шеи, на то, как двигались мускулы по мере того, как Куинн запрокидывала голову. Он старался не опускать глаза к округлостям, обтянутым розовым свитером. Волосы Куинн ниспадали книзу тем самым мягким колоколом, который она носила с пятнадцатилетнего возраста. У нее совсем прямые волосы, думал Ник, стараясь отвлечься от мыслей об округлостях. Ровный поток шелковистых медно-золотистых волос, текущих словно вода между его пальцами…

– Не знаю, как другие, но я тебя замечал, – сказал Ник. – Послушай, мне пора идти.

– Ты еще не допил пиво, – отозвалась Куинн. – Но я поняла намек и перестану хныкать.

В сопровождении Кэти, беспокойно семенившей рядом, она удалилась из кухни сквозь широкую сводчатую дверь в тесную сумрачную гостиную и обошла вокруг огромной красной тахты, которая стояла напротив арки, сколько себя помнил Ник. «Представляешь? – сказала ему Зоя, когда они учились в старших классах. – Моя матушка купила кроваво-красную лежанку. Неужели у тебя не возникает желания потрахаться всякий раз, когда ты видишь ее?» Тогда Нику было восемнадцать, и ему хотелось оттрахать кого угодно, когда угодно и при взгляде на что угодно. В ту пору это был праздный вопрос, но теперь он вновь лишил Ника покоя, поскольку в это мгновение Куинн разлеглась посреди тахты. Розовый свитер, медные волосы и алая обивка излучали такой жар, что Ник ощутил его даже на расстоянии.

«Сваливай отсюда», – велел он себе, но Куинн повернула голову на подушке, улыбнулась ему.

– Я больше не буду хныкать. Правда. И очень благодарна за то, что ты помог мне переехать. Прости, что показала себя такой занудой.

Свет из кухни поблескивал на ее волосах.

– Твоей матушке следовало бы сменить обстановку, – сказал Ник и, подойдя к тахте, уселся рядом с Куинн.

– Моей матушке следовало бы сделать очень многое. – Куинн подвинулась, освобождая место для Ника. Кэти тем временем беспокойно суетилась у ее ног. – Например, зажить настоящей жизнью. Думаю, это одна из причин, по которым я оставила у себя Кэти… – Она улыбнулась собаке, но ее улыбка тотчас увяла, – …и ушла от Билла. Я бы не хотела на склоне лет уподобиться своей матери – разъезжать вместе с лучшей подругой по гаражным распродажам и иметь мужа, который предпочитает смотреть в телевизор, а не на меня – а ведь именно этим закончился бы мой брак с Биллом. Мне нужно гораздо больше. Радость. Страсть.

Ник облокотился о подушки, положив руку на край тахты, но не прикасаясь к Куинн – это не привело бы ни к чему хорошему, так далеко заходить не следовало, – и смотрел, как в такт словам ее мягкие губы раздвигаются и смыкаются вновь. Он почувствовал, как учащается его дыхание. «Это глупо, смывайся отсюда», – снова сказал себе Ник и постарался отделаться от мыслей о губах Куинн в тот самый миг, когда она говорила:

– Я хочу стать другой, новой, заметной. Хочу стать Зоей.

– Пожалуй, эту часть можно пропустить, – пробормотал Ник.

– Думаю, Кэти явилась мне как знамение. Понимаешь, будто сама судьба велела мне зажить настоящей жизнью. – Куинн опять улыбнулась и добавила: – С судьбой не поспоришь..

Ник вновь потерял нить разговора. Он всегда ощущал тепло Куинн, пронизывающее все, что ее окружало, но в течение двадцати лет это тепло представлялось Нику чем-то вроде ласки домашнего животного, смышленого и совершенно безвредного. Но теперь, когда ее губы улыбаются так чувственно…

– Ник? – Куинн чуть подалась вперед, и ее волосы упали на спинку тахты. – Ты хорошо себя чувствуешь?

Ее голос доносился откуда-то издалека. Стоило Нику шевельнуть пальцем, и он прикоснулся бы к ней. Всего лишь пальцем. Легкое движение – и пряди ее волос скользнут, словно шелк, прохладные и гладкие. У Ника перехватило дыхание.

Глаза Куинн расширились, и Ник вдруг поймал себя – нет, они оба поймали себя на том, что смотрят друг на друга не отрываясь, долго, слишком долго, словно загипнотизированные. И чем дольше они смотрели, тем более испуганными становились глаза Куинн. Ее мягкие губы раздвинулись, она пылала жаром, которого Ник даже не подозревал в ней. Куинн. Он начал наклоняться, притянутый ее теплом, и у него закружилась голова от желания прикоснуться к губам этой женщины. Куинн закрыла глаза и подалась вперед, такая близкая и доступная. Слишком доступная. «Прекрати», – сказал себе Ник, но продолжал наклоняться, впитывая ее тепло. И тут на улице хлопнула дверца машины, Кэти тявкнула, и Ник отпрянул.

– О, черт! – Он выпрямился и отодвинулся, отчего Куинн едва не упала вперед, а Кэти испуганно забилась под столик.

«Ты совсем потерял голову», – подумал Ник.

– Ладно, – бросил он вслух, выдавая свое волнение лишь чуть охрипшим голосом. – Ничего страшного не случилось. Ты не виновата. Ты ничего не делала. Мне очень жаль. Все это из-за тахты. Я должен идти.

Куинн глубоко вздохнула. Ник старался не смотреть, как вздымается и опадает ее розовый свитер. «Маникюрные ножницы, – напомнил он себе. – Сестра жены. Лучший друг. Женщина Билла».

Ничто не помогало.

– Может, это из-за меня, – едва слышно пробормотала Куинн. – Может, это моя вина. Сегодня я уже не та, что прежде. – Она сглотнула, и от движения ее шеи мысли Ника вновь помутились.

– Ничего подобного, – отрезал он. – Мне пора. – Он двинулся в обход тахты, и в тот же миг вошла мать Куинн и завопила.