История осады Лиссабона

Когда я читаю книгу Жозе Сарамаго, то вспоминаю короткий анекдот, состоящий всего из двух реплик:
— Ты вообще можешь говорить нормально?!
— К сожалению, мой ответ не да.

Манера Сарамаго и в самом деле очень отличается от «нормальной». Через созданный им текст необходимо продираться, буквально прорубать в нём проход, как прорубают дорогу при помощи мачете в непроходимых джунглях. Роль клинка выполняют глаза читателя, не скользящие, а целеустремлённо вонзающиеся в строчки. Случайная потеря концентрации, мимолётный посторонний звук, и приходится возвращаться на шаг или два назад, чтобы вновь ухватить ускользнувшую смысловую нить.

«История осады Лиссабона» написана привычно для португальца без деления на главы и без пунктуационной маркировки диалогов. На бесконечных фразах Сарамаго, занимающих огромное страничное пространство, придаточные предложения висят тяжёлыми, переспевшими гроздьями, из которых писатель производит туманящий разум портвейн своего повествования. Читать «Историю...» большими отрезками времени трудно — пьянеешь.

Казалось бы, при таких параметрах книга должна являться в большей степени абстрактной игрой, но нет, в «Истории...» есть вполне конкретный сюжет. Более того, роман при желании можно причислить сразу к двум категориям: любовная драма и альтернативная история.

История осады Лиссабона — это не только название фактического издания, которое можно взять в руки, но и название сразу двух книг в книге. Звучит очень витиевато, прямо по-сарамаговски! А дело в том, что главный герой произведения, корректор в издательстве, в силу обстоятельств и под давлением начинает писать альтернативную историю отвоёвывания португальцами Лиссабона у мавров в 1147 году в противопоставление другой, изданной в мире романа чуть раньше.

В этом вымышленном в квадрате мире главный герой вводит двух персонажей, являющихся альтер эго себя самого и любимой им женщины. Этим ходом он словно бы задаёт вектор развития собственных любовных отношений.

Любовь в «Истории...» у Сарамаго, как мне кажется, выступает в роли неуправляемой стихии, потому что логических предпосылок к её рождению в романе вроде бы нет. Но человеческие чувства в целом, и любовь в частности, наверное, нередко бывают алогичными. Да, по правде говоря, в таком тексте, как этот, у меня лично не возникает желания проверять проходимость цепи.

Отмечу, что в силу авторского стиля образы действующих лиц формируются в читательском сознании трудно. С одной стороны, идёт мощный поток информации об их переживаниях, страхах, надеждах и сомнениях, но, с другой стороны, почти нет простых и обыкновенных характеристик, которые создают в нашем сознании представление о персонажах.

PS На русский язык работы Сарамаго перевёл авторитетный специалист Александр Сергеевич Богдановский. Вот, что он говорит об особенностях письма португальского писателя в одном из интервью: «Сарамаго, например, плетёт сложнейшие кружевные конструкции, фразы у него на полстраницы, а то и на целую… в лексическом смысле необыкновенно изобретателен, он вгрызается во фразеологизмы, расщепляет идиомы, переиначивает так называемые «устойчивые словосочетания» и достигает порой удивительного эффекта… Когда в голову приходит забавная игра слов, думаю, приберегу её для Сарамаго, он, наверняка, сострит на эту тему. Так оно обычно и оказывается. Тут не без мистики… Сарамаго требует со-творчества в полном смысле слова». Также Богдановский говорит, что дневная норма по переводу Сарамаго для него — три страницы, в то время как других авторов он переводит пять страниц в день.

PPS Из ЖЖ переводчика в 2016 году, когда была опубликована «История...» на русском:
«(истомлённо) Моего автора за особые заслуги в деле развития литературы следовало возвести в графское достоинство и впредь титуловать:
- Граф Оман (Aumand),
а никакого не Нобеля ему давать!»

Интересно, о ком это Сан Сергеич?