Книга Божественная Зефирина онлайн - страница 3



ГЛАВА II
ТРИУМФ

В этот день, 5 октября 1516 года колокола громко трезвонили. Бейте, барабаны! Пойте, флейты! Звените, трубы!

Из ста восьмидесяти тысяч парижан, населявших этот славный город, не было ни одного, который бы не высовывался из своего окна или не стоял там, где проходил кортеж, чтобы приветствовать столь долгожданное возвращение юного короля – победителя гельветов[5].

С момента восшествия на престол Франциск I сначала попытался мирным путем вновь захватить герцогство Миланское, утраченное Людовиком XII, очаровав швейцарцев, истинных хозяев этой страны. Несмотря на многократно повторенные предложения о союзе, «господа-конфедераты», как их называли, решительно отвергли четыреста тысяч экю золотом, предложенных королем Франции в том случае, если они вернутся в свои горы и кантоны.

Обеспокоенные слишком большими аппетитами молодого Франциска I, король Испании Фердинанд и старый император Священной Римской Империи Максимилиан Австрийский подстрекнули швейцарцев к бескомпромиссной борьбе. Уверенный в своем праве, Франциск I собрал войска и перешел через Альпы. В день, когда ему исполнился двадцать один год, он во главе своих всадников атаковал и опрокинул швейцарскую армию, поддержанную австрийскими, испанскими и венецианскими союзниками.

Уже вечером следующего дня, 14 сентября 1515 года, битва при Мариньяно, эта «битва гигантов», как говорил простой люд, стала легендой.

На балконе, обтянутом переливающимся шелком, украшенным флер-д'оранжем, Зефирина была живым воплощением восторга, опьянившего город. Ее отливающие медью длинные волосы были искусно заплетены Пелажи и убраны под усыпанный жемчугами головной убор. Ее своенравное личико горело от возбуждения. Она держалась очень прямо, как подобает маленькой девочке из аристократической семьи, одетая в настоящий дамский сюркот[6] с корсажем на китовом усе и воротничком из серебристых кружев. Крошечная фигурка в тосканских шелках бледно-зеленого цвета на возвышении была окружена всей прислугой; каждый надел новую ливрею с буквой Б и короной Багателей.

Зефирина была очень горда собой. На улице люди задирали головы, глядя на нее с восхищением. Они знали, что это дочь героя, товарища по оружию самого короля. Ее пальцы сжимали руку друга Бастьена. Оба юных провинциала переглядывались, оглушенные, восхищенные, очарованные волнением, охватившим народ. Длинные вымпелы из синего бархата, с вышитыми лилиями реяли над островерхими крышами жилищ.

На перекрестке, где стояла церковь Сен-Ле и куда выходила улица Пти-Льон, Зефирина еще могла видеть красовавшегося там, в память о покойном короле Людовике XII, дикобраза, но везде, на каждом фасаде, начиная с самого убогого домишки и кончая самым роскошным дворцом, сверкали саламандры, грубо нарисованные на дереве детьми или искусно вышитые мастерами на самых тонких шелках. Саламандры, извергавшие из пасти огонь! Саламандры, валившие наземь швейцарского медведя! Золотые саламандры! Синие саламандры! Саламандры с зелеными глазами! Саламандры, пронзающие насквозь дракона! Саламандры, плывущие средь бушующих волн! Саламандры, увенчанные коронами! Прекрасные и изящные саламандры – победоносная эмблема молодого красивого короля Франциска I, с девизом, написанным внизу «Nutrisco et extinguo»[7].

Зефирина переминалась с ноги на ногу. Она волновалась и начала топать ножкой, хмуря брови. Пелажи призвала ее к порядку.

Гул, неохватный как ропот океана, поднимался отовсюду: толпа все больше густела, люди собирались, скучивались и толкались. Парижане смеялись и переговаривались друг с другом: все находились в ожидании и в крайнем возбуждении.

Воры и разбойники, казалось, объявили передышку на этот день, оставив горожан и лавочников в покое.

Монахи, нищие, паломники, продавцы сувениров и благочестивых картинок, уличные певцы и торговцы вином вносили несказанную суматоху.

Зефирине хотелось получить все: пряник, портрет Франциска, грушу, горячее молоко, даже копченую селедку! Ипполит и Сенфорьен сбивались с ног, стараясь угодить всем капризам своей юной госпожи. Счастливая Зефирина, смеялась, делила лакомства с Бастьеном. У нее кружилась голова. Сколько пышных нарядов, золота, драгоценностей! Казалось, Париж хотел показать маленькой девочке все свои богатства, чтобы таким образом заставить ее позабыть зловонный запах его клоак.

Кумушки здоровались друг с другом, кивая накрахмаленными чепцами. Драгоценные украшения, золотые цепи и парчовые платья переливались всеми цветами радуги на высокомерных знатных дамах, стоявших у своих окон.

Во всех домах стоял гомон, как в птичнике. Лишь один двор, построенный в прошлом веке и находившийся напротив светлого и современного особняка Багателей, сооруженного к свадьбе Коризанды и Роже, выделялся на фоне возбуждения, царившего в квартале. Четыре башни, чьи окна не были украшены, казалось, были давным-давно покинуты его владельцами. На железных ставнях первого этажа скопилась пыль. Опавшие листья и сорная трава заполнили сырой двор, который Зефирина видела сквозь высокие решетки, украшенные вплетенной в них змеей с человеческой головой. Но вскоре ее внимание было отвлечено от печального жилища.

На паперти церкви Сен-Инносан, усыпанной лепестками роз, толпа веселых молодых людей распевала песенку, которую в этот час повторяла вся Франция: балладу о Мариньяно, специально сочиненную мэтром Клеманом Жанекеном. Наконец-то Зефирина могла броситься в бой. От всего сердца присоединила она свой голосок к голосам поющих. Дойдя до того места, которое больше всего ей нравилось, Зефирина, уже красная как мак, набрала в грудь воздух, чтобы пропеть куплет как можно громче. Она буквально вопила, все более и более воодушевляясь.

Внезапно славная Пелажи, которая пела куда более сдержанно, невольно нахмурила брови. Ее проницательный взгляд выделил из толпы, образовавшейся в конце улицы Сен-Дени, того самого нищего, что она видела сегодня утром.

Горемыка стоял, прислонившись к одному из тритонов, украшавших фонтан. Даже и не думая о том, чтобы утолить жажду гипокрасом[8], изумительным сладким вином, лившимся рекой в этот день всеобщего ликования, он оживленно беседовал с ребенком, чье лицо было скрыто плоским беретом с большим желтым пером. Малышу, судя по росту, было не более десяти лет от роду, и это должно было бы успокоить Пелажи, но нищий сопровождал свои слова жестами, указывающими на особняк Багателей.

– Клянусь Святым Самсоном, что замышляет этот бродяга? – проворчала Пелажи, все более и более заинтригованная.

Ей показалось, что мальчуган положил в руку несчастного какой-то предмет, возможно, кошелек. Нищий поклонился и тут же исчез в направлении башни Иоанна Бесстрашного, а ребенок, чье желтое перо Пелажи только что видела в толпе, стал с трудом пробиваться к улице Коссонри, где торговцы мясом нажарили столько каплунов, что ими можно было бы накормить целую армию!

– Ну вы, шутники, я с вас глаз не спущу! – процедила сквозь зубы Пелажи.

Грохот оваций заставил умолкнуть славную женщину. Единый крик поднимался к небесам:

– Да здравствуют лучники! Да здравствуют городские советники! – вопила Зефирина вместе со всеми парижанами.

Был полдень. Огромное шествие только что двинулось под звуки труб и приветственные клики. У ворот Сен-Дени появились сидящие верхом, по двое в ряд, лучники, арбалетчики, прево и городские советники Парижа, одетые в красные и синие одежды.

– Бастьен, Бастьен, ты видишь папу? – кричала Зефирина, пребывая в состоянии крайнего возбуждения.

– Пока нет, Зефи, пока нет… А вот и сержанты с пиками! – возгласил мальчик, который взгромоздился на широкие плечи папаши Коке и имел возможность раньше других увидеть длинные пики солдат.

– Да здравствуют сержанты стражи!

– Да здравствуют золотых и серебряных дел мастера!

– Да здравствуют секретари суда!

– Да здравствует Верховный суд!

– Да здравствует Высший суд!

– Да здравствуют нотариусы!

Как и все население, Зефирина встречала аплодисментами каждую депутацию, проезжавшую мимо. Даже судейские чиновники и сборщики налогов, к которым относились с ненавистью и презрением, когда они в камзолах из черного бархата и с толстой золотой цепью на шее, являвшейся знаком возложенной на них власти, собирали столь непопулярный налог на соль, получили свою долю приветственных возгласов.

Шествие продолжалось уже три часа, но никто не чувствовал усталости. А папаша Коке вдруг воскликнул:

– Скажите! Ну и соседство!

Зефирина подняла голову. Казалось, заброшенный особняк напротив особняка Багателей ожил. Два лакея в ливреях оливкового цвета открывали мрачные окна, проветривали комнаты, вытирали пыль, торопливо расставляли цветы, развешивали драпировки, ставили кресла; затем внезапно исчезли в глубине двора, ставшего гораздо менее мрачным. Зефирина хотела вновь обратиться к шествию, когда из комнаты с низким потолком, находившейся как раз напротив балкона особняка Багателей, быстро вышла из полумрака женщина с волосами, покрытыми черными кружевами, и в маске из атласного бархата.

Изящным движением незнакомка облокотилась о тяжелую каменную балюстраду. Наряд из черной парчи, обшитый стеклярусом из агата, свидетельствовал о ее высоком положении.

Несколько секунд дама в черном и маленькая рыжая девочка смотрели друг на друга. На губах незнакомки в черных драгоценных кружевах мелькнула тень улыбки.

Ее блестящие глаза, скрытые маской, пристально рассматривали Зефирину. Улыбка на розовых губах стала более явственной, показались заостренные зубы ослепительной белизны, и дама склонила голову, весьма учтиво приветствуя маленькую девочку, окруженную слугами.

– Кто эта дама, Пела? – спросила Зефирина, потянув няню за широкий отделанный воланами рукав.

– Не знаю, сокровище мое… но ты должна ответить, сделав реверанс, на столь любезное приветствие этой знатной дамы, которая…

Пелажи вдруг осеклась, и лицо ее сильно побледнело. Рядом с незнакомкой возникли два пера: желтое и зеленое. Пелажи отчетливо увидела головы, которые едва возвышались над балюстрадой, человек в берете с желтым пером – тот, кого она приняла за ребенка, когда он разговаривал с нищим, – оказался карликом с уродливым приплюснутым лицом; это был лакей или, возможно, шут изящной дамы. В берете с зеленым пером был мальчуган, тщедушный и болезненный с виду, которому могло быть шесть или семь лет, как Зефирине.

Все более и более обеспокоенная, Пелажи ощущала какое-то необъяснимое чувство тревоги.

Вопли Зефирины, смешивавшиеся с криками народа, вывели ее из состояния задумчивости:

– Да здравствует король… Да здравствует папа… Да здравствует герцог Алансонский… Да здравствует коннетабль[9] де Бурбон… Да здравствует маршал де Ла Па-лис… Да здравствует адмирал Бониве… Да здравствует король… Да здравствует папа! – пронзительно воскликнула Зефирина.

Воодушевление достигло своей наивысшей точки. В сопровождении тринадцати пажей, восьмидесяти шотландских лучников, двадцати двух герольдов появился Франциск I во всем своем сверкающем великолепии, одетый в белый и небесно-голубой атлас, гарцуя на снежно-белом жеребце, Цезарь двадцати лет от роду. Он возвращался победителем, покрытый золотом и горностаем, завоевав герцогство Миланское кончиком своего копья, пышущий силой, в сиянии юности и славы. Легкое ранение в голову заставило его отпустить бороду. Все спутники последовали этому примеру.

Зефирина с трудом узнала своего отца среди всех этих бородачей. Она вопила, посылала воздушные поцелуи, обрывала кружева на своем платье.

В то время как коннетабль де Бурбон нес перед собой королевский плащ, а маршал де Ла Палис – шпагу с насечкой, Роже де Багатель держал в руках на вышитой лилиями подушке отлитый из золота массивный шлем, защищавший короля под Мариньяно. Это было огромной честью.

После двух лет отсутствия маркиз возвращался домой, щедро осыпанный милостями. Все еще прекрасный рыцарь, с едва посеребренными висками, Роже улыбался дочери, слугам, собравшимся на балконе его особняка.

Приветственные возгласы перешли в исступленный восторг:

– Да здравствует король… Да здравствует король!

Находясь в страшном возбуждении, Зефирина едва не свалилась с балкона. Крепкая рука папаши Коке удержала ее в последнее мгновение.

Проезжая мимо, молодой король наклонился к маркизу:

– Ты видел свою рыжую саламандру? Неистовая девчонка одна производит больше шума, чем наши всадники, давая сигнал к атаке.

Расхохотавшись, Франциск с истинно королевской грацией снял берет, украшенный драгоценными камнями, чтобы поприветствовать свою приятельницу Зефирину. Она ответила, от волнения кусая пальцы. Посылая воздушные поцелуи и смеясь, она пришла в полуобморочное состояние: слишком прекрасное зрелище приводило ее в восторг, сжимало ей горло, слепило и потрясало.

Этот день навсегда остался в памяти Зефирины.

Внезапно девочка нахмурила свои тонко очерченные брови. Ловко брошенная черная роза упала рядом с золотым шлемом на расшитую подушку, которую нес ее отец. Роже де Багатель сейчас же поднял глаза к башне мрачного жилища. Стоя у окна, дама в черном, исполненная грациозного очарования и изысканной сдержанности, приветствовала героя. На секунду, так, чтобы видел только он один, она чуть приподняла маску, скрывавшую лицо, открыв тонкие черты, поражавшие своей красотой. Мало того, черные глаза незнакомки, казалось, смотрели на маркиза со странной нежностью. Роже де Багатель склонился к шее своего жеребца и затянутой в перчатку рукой взял розу, поднеся ее к своим губам. Зефирина инстинктивно зажмурилась. Детское эгоистическое предчувствие предупреждало об опасности. Зефирина ощутила внезапный холод, и ей захотелось зарыдать, всхлипывая, поскольку внимание обожаемого отца было отвлечено от ее маленькой персоны.

Когда Зефирина вновь открыла глаза, облако пыли, поднятое шествием, удалялось. Народ в конце улицы Сен-Дени расходился. Люди возвращались к своему очагу или направлялись к паперти собора Парижской Богоматери, чтобы присутствовать при пении «Те Deum»[10].

Перед тем как покинуть балкон, Зефирина бросила взгляд на мрачное здание. Дама в черном и мальчуган с зеленым пером исчезли, словно привиделись ей во сне. Лакеи молча убирали цветы, драпировки и гобелены с окон. Но желтое перо карлика двигалось по-прежнему. Видно было, что этот человечек распоряжался слугами.

– Идем, мое сокровище, пора ужинать! – сказала Пелажи, беря Зефирину за руку.

Зефирина только что познала ревность. Ей было необходимо отомстить кому-нибудь. На другой стороне улицы карлик прислонился уродливой головой к каменной балюстраде. Он рассматривал девочку с рыжими кудрями. Ни его плоское лицо, ни выпученные рыбьи глаза ничего не выражали. Зефирина торопливо обернулась. Украдкой от Пелажи она показала карлику язык, затем, придя в восхищение от собственной гримасы и совершенно не осознавая всей злобности своей безнаказанной выходки, она отпустила руку воспитательницы и весело побежала к лестнице, ведущей на кухню.

Там гремел чей-то трубный голос.



Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт