Книга Вулкан любви онлайн - страница 2

2

– Обвиняемая Рэйчел Уэйд, ваша милость, вдова. Предъявлено обвинение в нищенстве и бродяжничестве. Шесть дней назад выпущена из Дартмурской тюрьмы. Оттуда направилась в Дорсет, к месту своего рождения, а именно в Оттери, приход святой Марии. Задержана двенадцатого числа этого месяца, предстала перед окружным судом. Суд счел ее пребывание в Дорсете нежелательным и своим решением предписал ей покинуть графство. Обвиняемая направилась в Девоншир, поскольку здесь в свое время вступила в брак. Шестнадцатого апреля вновь была задержана в Уикерли, приход святого Эгидия, из-за отсутствия постоянного местожительства.

Оторвавшись от чтения дела, констебль пояснил:

– Ее обнаружили на ферме Джека Раттерея, в сарае с рассадой. Она заявила, что все ее деньги были у нее украдены в Чадли. Среди ее пожитков найдены четыре яблока. Обвиняемая признает, что украла их, но обвинение в краже никем не предъявлено.

В зале заседаний воцарилась полнейшая тишина, все взгляды были прикованы к высокой худой женщине, стоявшей в одиночестве за деревянным барьером. Себастьян внимательно оглядел ее, стараясь понять, каким образом это невзрачное существо сумело возбудить всеобщее любопытство. На ней было сероватое шерстяное платье грубой вязки – бесформенное, унылое, почти лишенное цвета, если не считать пятен грязи на подоле. Ни шляпки, ни чепца. Судя по фигуре, она была молода, но в темных, слишком коротко остриженных волосах поблескивала седина. Она стояла, наклонив голову, опустив глаза и слегка ссутулив плечи, однако не казалась жалкой или виноватой; ее понурая поза производила скорее впечатление безнадежности. Можно было подумать, что жестокая судьба отняла у этой женщины все и теперь у нее не хватает сил даже на раболепие.

Некоторые из обвиняемых заручились поддержкой свидетелей, дававших показания в их пользу, поэтому Вэнстоун спросил:

– Кто-нибудь будет ее представлять, констебль?

– Нет, ваша милость.

Мэр откашлялся с важным видом.

– В таком случае суду ничего иного не остается, как…

– За что миссис Уэйд отбывала срок в тюрьме? – неторопливо осведомился Себастьян, не сводя глаз с обвиняемой.

Он надеялся, что женщина поднимет голову и посмотрит на него, но она так и не шевельнулась. В комнате стало еще тише.

Вэнстоун наклонился к нему и прошептал:

– Милорд, она отбыла десятилетний срок за убийство.

Трость, выбивавшая беспокойный ритм по носку сапога, со стуком опустилась на пол и замерла. Если бы Вэнстоун сказал, что эта женщина отбывала срок за полеты на метле над деревенским сквером, то и тогда Себастьян был бы не так сильно поражен. Убийство? Он ошеломленно вскинула на нее глаза, стараясь переварить только что услышанное.

– Суд предписывает, чтобы обвиняемая была направлена на содержание в камеру предварительного заключения в Тэвистоке вплоть до рассмотрения ее дела майской сессией окружного суда присяжных.

Мэр сжал руку в кулак и уже готов был стукнуть им по столу за неимением молоточка. Себастьяну этот жест вдруг показался отвратительным.

– Погодите, – тихо, но властно приказал он, остановив судейский кулак прямо в воздухе. – Если ее никто не представляет, как она может ответить на обвинение?

– Милорд, – снисходительно пояснил мэр, – нас это не касается. В компетенцию данного слушания не входит рассмотрение дела по существу. Наши полномочия позволяют нам судить prima facie ^[12]. В большинстве случаев мы сами не судим, мы лишь привлекаем к суду.

– Мне это известно, – сухо отрезал Себастьян.

Гладкие, тщательно выбритые щеки Вэнстоуна побагровели, и виконту пришлось значительно смягчить свой тон. – Поймите меня правильно: я недостаточно осведомлен об обстоятельствах данного дела и поэтому чувствую себя не вправе выносить компетентное суждение, – пояснил он, упиваясь высокопарным и напыщенным звучанием юридических терминов. – Но вы же, без сомнения, не хотите лишить меня возможности судить со всей ответственностью?

– Да-да, разумеется, милорд, – поторопился заверить его Вэнстоун.

Капитан Карнок поддержал мэра. Оба они дружно закивали.

– Стало быть, вы позволите мне обратиться к обвиняемой?

Даже не глядя, Себастьян почувствовал, как ощетинился Вэнстоун, однако его собственное внимание вновь было приковано к женщине за барьером. В отличие от своих предшественников она не впивалась побелевшими пальцами в перекладину, а стояла, отступя от барьера на целый шаг. Ее руки свободно свисали вдоль тела. Короткие волосы были аккуратно расчесаны на две стороны, образуя на склоненной голове белый, прямой как стрела, пробор. Себастьяну захотелось посмотреть в лицо женщине, отсидевшей срок за убийство, – Миссис Уэйд.

– Милорд? – отозвалась она негромким, но звучным голосом, слышным в самых отдаленных уголках притихшего зала, но головы не подняла.

– Миссис Уэйд, посмотрите на меня. – Слова прозвучали резче, чем ему хотелось, но не заставили женщину послушно вскинуть голову. Она подняла голову медленным движением, полным бессознательного драматизма (по крайней мере, Себастьян полагал, что это вышло неосознанно) и взглянула ему прямо в глаза. На секунду он пришел в ужас и даже оцепенел, решив, что она слепа. Ее глаза – светлые, прозрачные, как горный хрусталь, широко раскрытые – смотрели на него, не мигая, словно нарисованные глаза куклы. У нее был высокий белый умный лоб, заостренные скулы, изящный маленький нос. Очень привлекательный рот – полный, но суровый, губы сжаты в прямую линию. Можно было подумать, что она старается удержать любое неосторожное высказывание, не связанное напрямую с необходимостью выживания.

Она оказалась моложе, чем он подумал вначале, и все же ее гладкое, лишенное морщин лицо не выглядело молодо, оно казалось опустошенным, а не юным… как будто стертым. Ей могло быть и двадцать пять, и тридцать пять лет, точно сказать было невозможно: обычные признаки, по которым определяется возраст человека, здесь начисто отсутствовали. Себастьян с интересом окинул взглядом ее длинное угловатое тело, скорее тощее, чем стройное. Уродливое платье почти полностью скрывало какие бы то ни было проявления женственности. Почти, но все же не совсем. Однако ему никак не удавалось сосредоточиться: светлые глаза, притягивающие как магнит, заставляли его вновь и вновь вглядываться в ее необыкновенное лицо.

Прошла уже целая минута с тех пор, как она произнесла одно-единственное слово. Вэнстоун начал негромко, но выразительно постукивать карандашом по корешку одного из томов свода законов, словно напоминая, что время идет. Себастьян задал первый пришедший на ум вопрос, хотя в голове уже теснилось множество других.

– Сколько вам лет?

– Двадцать восемь, милорд.

Двадцать восемь. Стало быть, роза, безусловно, отцвела. Испытав легкий шок, он вдруг понял, что она попала в тюрьму, когда ей было лишь восемнадцать.

– И кого же вы убили, миссис Уэйд?

Ни он, ни она не обратили внимания на то, как ахнули все вокруг. Рэйчел Уэйд не опустила глаз, но Себастьян заметил, что ее руки судорожно сжимаются и разжимаются, комкая юбку по бокам.

– Я была приговорена за убийство моего мужа, – ответила она все тем же тихим, но звучным голосом.

Себастьян выжидательно молчал, полагая, что она что-нибудь добавит насчет своей невиновности. Она больше не проронила ни слова. Он положил трость на стол и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.

– У вас здесь есть родные?

Из публики раздался прервавшийся на середине возглас, но Себастьян так и не увидел, кто это вскрикнул: он не отрываясь смотрел на обвиняемую.

– Нет, милорд.

– Друзья?

– Нет, милорд.

– Нет никого, кто мог бы вам помочь?

– Нет, милорд.

Ее голос ничего не выражал: ни отчаяния, ни надежды, ни слезливости, ни даже скуки – вообще ничего. Она опять опустила голову и сразу же сделалась безликой: высокая, худая, ничем не примечательная фигура. Себастьяну оставалось только недоумевать: что привлекло его в ней с такой непреодолимой силой всего секунду назад?

– Вы знаете грамоту, миссис Уэйд?

– Да, милорд.

– Вы ведь искали работу, не так ли?

– Искала.

– Ну и?..

Она опять подняла голову, и ее неземной взгляд вновь приковал его к себе.

– Я не смогла найти места, – ответила женщина, одинаково ровно и бесцветно произнося каждое слово.

– Вы говорите, что у вас украли деньги. Сколько именно?

– Девять фунтов и четыре шиллинга, милорд.

– В самом деле? И каким же образом в вашем распоряжении оказалась эта сказочная сумма?

– Я заработала эти деньги в тюрьме, милорд.

– Что именно вы делали?

Она перевела дух, словно необходимость говорить истощила весь запас ее скудных сил.

– В последнее время я работала в швейной мастерской.

– Вы швея?

– Нет, я была счетоводом.

– Счетоводом?

Себастьян поднял брови, давая ей понять, что ответ произвел на него впечатление, но это не побудило миссис Уэйд к дальнейшим разъяснениям.

– Однако после освобождения вы не смогли найти работу по специальности?

– Нет, милорд.

– Вы пытались найти другую работу?

– Да, милорд.

Себастьян сделал нетерпеливый жест, словно приглашая ее продолжать.

– Я пыталась найти место продавщицы в ателье, в мануфактурной лавке, в табачном магазине… Потом попробовала устроиться поломойкой или прачкой… но так и не нашла места.

– Из-за вашего прошлого?

Она молча кивнула в знак согласия. Он следил за ней, нахмурившись, мучительно ощущая, как идет время, и сердясь на нее за безволие. Конечно, ему было жаль ее, но одновременно у него появилось нездоровое чувство предвкушения чего-то запретного. Вопреки всем доводам разума его влекло к миссис Уэйд. Что за тайна кроется в некоторых женщинах, стоящих перед судом? В женщинах, чья жизнь и судьба находятся в руках мужчин, преисполненных праведного гнева и сознания своего гражданского долга, чувствующих за собой моральную поддержку всего общества? Такие женщины пробуждают в мужчинах скрытую и постыдную тягу к насилию и пороку. Ему вспомнилось далекое, но бесславное прошлое Англии, когда лицемерные судьи безжалостно посылали женщин на костер по обвинению в колдовстве. Должно быть, вынося приговор, они испытывали непристойное удовлетворение. Глядя на бледную молчаливую женщину, неподвижно стоящую за барьером, Себастьян ощутил невольное, но неоспоримое сходство с ними. Осуждая их за беззаконие, он в то же время чувствовал, как при виде беззащитной жертвы его неудержимо охватывает тот же похотливый азарт.

– Если бы наш викарий был здесь, – вставил между тем Вэнстоун, – он смог бы что-то предпринять. Но, как вам известно, преподобный Моррелл сейчас находится в Италии и вернется не раньше чем через несколько недель.

– Неужели никто больше не может ей помочь?

– Помочь ей? – Мэр начал тщательно подбирать слова. – Мы являемся судом первой инстанции, о чем вам, без сомнения, известно, милорд, – добавил он торопливо, – поэтому обустройство неимущих и обездоленных, предстающих перед нашими слушаниями, не входит в нашу компетенцию. Наши полномочия в отношении бедных, как заслуживающих, так и не заслуживающих лучшей доли, сводятся к одному – к исполнению того, что предписано законом.

– А какой закон нарушила миссис Уэйд?

Вэнстоун ошеломленно заморгал.

– Вы хотите сказать, помимо того, что убила своего мужа? Она неимущая, у нее нет постоянного местожительства, и…

– Да, но какой…

– Прошу прощения, я не закончил. Она, не местная; приход святого Эгидия не может и не должен брать на себя ответственность за нее, милорд. Ее родное селение в Дорсете изгнало ее, чтобы не нести лишних расходов с отчислений, производимых согласно Закону о бедных ^[13], вот она и приехала сюда, чтобы стать обузой для нас. Она не имеет работы и никогда ее не найдет. По моему убеждению, после своего освобождения она подлежала высылке в колонии, на каторжные работы. Нельзя допустить, чтобы на содержание подобных особ расходовались средства наших налогоплательщиков, изначально не имеющих ничего общего с такими, как она.

Капитан Карнок несколько раз кивнул с важным видом и пробормотал:

– Истинно так, сэр, истинно так.

– Мы не судим эту женщину, – продолжал мэр, чувствуя, что одержал победу, и упиваясь собственным красноречием. – Мы лишь предлагаем препроводить ее в окружную тюрьму в Тэвистоке вплоть до заседания суда присяжных в следующем месяце. Если окружной суд решит послать ее сюда, мы, разумеется, примем ее в наш дом призрения. Но сейчас, я полагаю, нам надлежит исполнить свой долг…

Себастьян уже не слушал. Он заметил что-то, промелькнувшее в лице женщины, когда Вэнстоун упомянул об окружной тюрьме, и решил, что это испуг. Нет, не просто испуг – панический ужас. Но выражение было таким мимолетным и так быстро сменилось привычной слепой маской, что он растерялся. Может, ему только померещилось? Однако все его сомнения, подсказанные здравым смыслом, куда-то испарились. Эта женщина заинтриговала его с самой первой минуты: казалось, она пребывает в оцепенении, в трансе, в летаргическом сне, словно заколдованная принцесса из сказки. Теперь, когда он понял, что ее отрешенность, возможно, является маской, у него пробудился еще более жгучий интерес к ее персоне. Она опять опустила голову и ссутулила плечи в понурой и скованной позе самоотречения, ставшей, казалось, ее второй натурой. И все же Себастьян был почти уверен, что сумел заметить искру смертного страха, промелькнувшую в ее невероятных глазах. Это подтолкнуло его принять неожиданное решение. Он порывисто поднялся на ноги.

Вэнстоун умолк на полуслове и проводил его изумленным взглядом, у капитана Карнока от неожиданности отвисла челюсть. Оба решили, что Себастьян уходит.

– Милорд?.. – озадаченно начал было Вэнстоун, однако Себастьян, не обращая на него внимания, пересек короткий отрезок пыльного пола, отделявший судейский стол от барьера, за которым стояла подсудимая.

Когда он подошел на расстояние вытянутой руки, миссис Уэйд подняла глаза. Ее ресницы беспокойно трепетали, словно она ожидала какого-то подвоха: нападения, ругани или пощечины. В остальном она осталась неподвижной, только крепче прижала руки к бокам. Под его изучающим взглядом на ее щеках, вытравленных тюремным воздухом до мертвенной бледности, стал проступать слабый румянец. На шее у самого горла, над узким воротничком убогого платья, часто и неровно билась жилка. Однако, несмотря на хрупкость и беззащитность, она сумела создать впечатление недосягаемости. «Вы не тронете меня, – говорило ее тело, – я неприкасаемая».

– Кем вы были до того, как попали в тюрьму, миссис Уэйд?

Она постаралась скрыть свое замешательство, держа глаза опущенными.

– Я… училась в школе. То есть я… закончила школу и… жила с семьей. Я была… – Она судорожно перевела дух. – О Господи, я не вполне понимаю, о чем вы спрашиваете.

Странно было слышать от нее такие слова, как «о Господи» и «не вполне»: до сих пор в своих кратких ответах она ограничивалась лишь подлежащими и сказуемыми.

– Вы были порядочной девушкой?

– Милорд?

– Вы были настоящей леди?

Весь зал вокруг них возбужденно гудел от любопытства. Помедлив совсем чуть-чуть, миссис Уэйд ответила:

– Да, милорд. – На этот раз в ее голосе прозвучала явная непреклонность.

– Вот как?

Себастьян неторопливо смерил ее взглядом с головы до ног. Ее реакция пришлась ему по душе: она затаила дыхание.

– Итак, вы утверждаете, что умеете вести счета.

– Да, ми…

– А в школе вы были первой ученицей, не так ли? Смелее, миссис Уэйд, ответьте мне.

– Я… да, я…

– Вот именно. Как вы думаете, смогли бы вы справиться с ведением домашнего хозяйства?

Все в зале, включая миссис Уэйд, уставились на него в немом изумлении.

– Я имею в виду свой дом, – пояснил Себастьян, поворачиваясь к своим товарищам по судейской скамье, но по-прежнему обращаясь к женщине за барьером. – Случилось так, что мне срочно требуется экономка, поскольку леди, занимавшая этот пост, решила удалиться от дел как раз на прошлой неделе. Я буду платить вам столько же, сколько получала она; у вас, разумеется, будут свои апартаменты и полный пансион. Смею вас заверить, что это не синекура ^[14]: дом в ужасающем состоянии. Я даже не могу пригласить к себе своих друзей.

Все это было сущей правдой и прозвучало вполне разумно, подумал он, хотя скрытые причины, побудившие его нанять в экономки мужеубийцу, были крайне туманны и при свете дня показались бы не только весьма далекими от разума, но попросту бредовыми.

– Вам известно, кто я такой? – спохватившись, спросил Себастьян.

– Лорд д’Обрэ… так нам сказали.

– Совершенно верно. А мой дом – это Линтон-Грейт-холл. Увы, величие его названия не соответствует сути. Работы у вас будет хоть отбавляй. Итак, сударыня, каков ваш ответ?

– Милорд! – не выдержав, возопил мэр, вскакивая на ноги.

Ему пришлось постучать кулаком по столу, чтобы навести порядок, поскольку перешептывания в зале давно уже переросли во взволнованный и громкий гул.

– Я прошу вас пересмотреть это… э-э-э… поспешное предложение, сделанное, разумеется, от чистого сердца и продиктованное несравненной добротой и щедростью вашей души.

Себастьян поклонился, пряча усмешку. Может, его побуждения и были туманны, но в одном он был уверен твердо: они не имели ничего общего с добротой и щедростью.

– Не кажется ли оно вам… несколько необдуманным? Эта женщина – преступница, милорд, совершенное ею злодеяние чудовищно…

– Но она уже заплатила за него свой долг обществу и, надо полагать, раскаялась. Ведь вы раскаялись, миссис Уэйд? Вот видите, она молчит. Поскольку всякое сомнение следует толковать в пользу обвиняемого, будем считать, что она раскаялась. Скажите мне, господин мэр, в своих взглядах на нашу исправительную систему какой теории вы придерживаетесь: воздаяния за грехи или же теории наставления преступников на путь истинный?

– Что? Ах да. Видите ли, я… в каком-то смысле я поддерживаю обе теории. В разумной степени, если вы меня понимаете.

– Я вас отлично понимаю. Это прекрасный и в высшей степени дипломатичный ответ, поистине достойный мэра. Согласно любой из этих теорий, как вам кажется, должен ли осужденный расплачиваться за содеянное до конца своих дней, невзирая на уже отбытый тюремный срок?

– Конечно, нет, но при всем моем к вам уважении, милорд, разве это имеет отношение к делу?

– Вы правы, не имеет. Вопрос вот в чем: миссис Уэйд не была бы сейчас здесь, если бы сумела найти работу после освобождения из заключения. Ведь вы согласитесь, что никакого нового преступления она не совершила?

Вэнстоун, похоже, не находил ответа. В конце Концов заговорил капитан Карнок:

– Нет, милорд, единственное выдвинутое против нее обвинение – это нищета, которую, как я полагаю, следует считать скорее состоянием, нежели деянием.

– Благодарю вас, сэр. Но раз так, в сложившейся ситуации единственным выходом из положения для нее является поступление на службу, а не заключение в тюрьму. Я не меньше, чем любой в этом зале, заинтересован в том, чтобы уберечь наши отчисления на благотворительность от дополнительного бремени. Нанимая миссис Уэйд на службу, я могу сэкономить общине расходы на ее содержание в работном доме, избавить перегруженных работой судей от необходимости рассматривать ее дело во время окружной сессии, тем более что – как мы только что установили – никакого преступного деяния она на сей раз не совершила, а также предложить приносящее доход занятие женщине, на которую, как мы все вправе полагать, благотворно подействовала наша просвещенная и современная исправительная система. И в придачу к тому я получаю столь необходимую мне сейчас экономку. Разве вы можете что-то возразить против такого разумного предложения, господа?

Мэр Вэнстоун много чего мог бы возразить, однако все его доводы, по сути, сводились к неприятию самой мысли о том, что владелец Линтон-Грейт-холла намерен нанять уголовницу в качестве экономки. Не желая вступать в объяснения даже с самим собой (не говоря уж о Вэнстоуне или о гудящих, как потревоженный улей, зрителях, которые следили за ходом дебатов так, словно от их исхода зависела вся будущая жизнь Уикерли), Себастьян прибег к тирании – излюбленному средству английской аристократии, которым он пользовался всякий раз, когда не удавалось решить вопрос в свою пользу демократическим путем.

– Очень хорошо, – сказал он, – стало быть, решено.

Преимущества дворянского титула и впрямь бывали порой чертовски приятными.

Себастьян опять повернулся к миссис Уэйд. Она выглядела потрясенной. Теперь, когда он ее заполучил, на него опять нахлынуло сонмище сомнений. А что, если она глупа? Справится ли она с работой? А вдруг зарежет его прямо в постели?

Она следила за спором в каком-то зачарованном оцепенении, и внезапность решения ошеломила ее.

– Ах да! – воскликнул Себастьян, словно спохватившись в последний момент. – Вы так и не сказали, согласны вы на мое предложение или нет.

Она как будто лишилась дара речи.

– Итак, миссис Уэйд?

– Экономкой? – дрогнувшим голосом переспросила она, словно желая безоговорочно уяснить себе причину этого deus ex machina ^[15].

– Совершенно верно. Мы можем поместить вас на два месяца в окружную тюрьму в Тэвистоке, после чего судьи пошлют вас в работный дом до конца ваших дней, или вы можете отправиться вместе со мной в Линтон-Грейт-холл и стать моей экономкой. Что вы выбираете?

Улыбки не было, ее губы даже не шевельнулись, но в глазах промелькнуло эфемерное, как мираж в пустыне, выражение признательности, и Себастьян получил ответы на два из трех вопросов, которые только что задавал себе. Она не глупа и, безусловно, справится с работой.

– Милорд, – сказала она с подобающей почтительностью в голосе, – я выбираю второе.