Рецензия на книгу Исторические корни волшебной сказки от reiden_coldflame

«Я - фольклорный элемент,
У меня есть документ.
Я вообче могу отседа
Улететь в любой момент!»

Сюжеты и яркая образность русских сказок знакомы, пожалуй, всем и каждому. Лет в 8-9 они перестают активно интересовать растущий организм, однако и далее неизбежно преследуют его во множестве референтных текстов и в повседневной речи. Вот только отношение к ним радикально меняется: широко распространено заблуждение, будто бы сказки в целом нравоучительны и наполнены исключительно добром и светом (кажется, такая трактовка возникла под влиянием Льва Толстого… впрочем, не поручусь). Чтобы понять ложность данного стереотипа, достаточно простейшей логики: сказки могут быть поучительны, да, вот только нравы и обычаи седой старины, зафиксированные в них и неоднократно переосмысленные чередой эпох, ни в коем разе не обязаны соответствовать современным представлениям о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Кроме того, особо одарённые граждане восклицают: «Да чего там в этих сказках разбираться! Это ведь просто байки для детей, чтоб побыстрей их усыпить!». Однако у Владимира Яковлевича Проппа, филолога-фольклориста с мировым именем, было иное мнение по этому вопросу.

«На ковре-вертолете
Мимо радуги…»

Простейшая логика, фигурировавшая выше, не может пройти мимо пёстрого спектра странностей, характерных для сказки: что это за вертящаяся изба на курьих ногах? откуда у пожилой старушки костяной протез? почему яга норовит зажарить своего гостя? что это за «русский дух», которым внезапно начинает пахнуть? почему царевну сажают в бочку и сплавляют по морю? где находится тридесятое царство? почему змей так любит похищать девушек? и пр.пр.

Конечно, списать всё это на долгие зимние вечера и полёт фантазии (возможно, подкреплённой опиатами) представляется крайне наивным и контрпродуктивным. А посему вполне можно согласиться с ключевым положением автора, утверждающим, «что сказка сохранила следы исчезнувших форм социальной жизни, что эти остатки нужно изучить, и что такое изучение вскроет источники многих мотивов сказки».

«Бабу-Ягу со стороны брать не будем – воспитаем в своём коллективе»

Исследование Проппа начинается рядом предварительных замечаний, касающихся особой категории сказок, различия сказки и мифа, соотношения обряда, обычая и их манифестаций. Свою цель он формулирует следующим образом: «…исследовать, каким явлениям (а не событиям) исторического прошлого соответствует русская сказка, и в какой степени оно [явление] её действительно обусловливает и вызывает. Другими словами, наша цель – выяснить источники волшебной сказки в исторической действительности».

Пропп методично разбирает основные элементы сказки, сначала изучая их функционирование внутри самих текстов, а далее сопоставляя их с данными истории, археологии и этнографии, а также с материалами мировой мифологии, указывая, таким образом, на характерность многих сюжетов и образов.

«Спробуй заячий помёт!
Он - ядрёный! Он проймёт!
И куды целебней меду,
Хоть по вкусу и не мед»

Согласно Проппу, древнейшей основой сказки, порождающей большинство сюжетов, является инициация. И нет ничего удивительного в том, что с ней неразрывно связаны представления о загробном мире, ведь суть инициации – смерть в одном статусе и возрождение в другом. Избушка в лесу или просто сакральный шалаш в кустах мыслились, как вход в иной мир, испытание которым необходимо пройти. Лишение пищи и сна, прижигание, отрезание пальца и прочие инициационные моменты могут шокировать обывателя, однако их существование в глубокой древности вопрос решённый. Вот только смена исторических формаций приводит к тотальному смешению, переосмыслению и спутыванию элементов разных эпох, поэтому и яга (ответственное за инициацию лицо) становится отрицательным персонажем и уже хитроумный герой норовит её отправить в печь.

Такие же процессы вымывания первоначального ритуала имеют место, когда речь идёт:

- о змее, являвшемся подателем благ, а ставшем главным противником: «…от змея (из змея) или другого животного в обряде выходит охотник, в мифе — великий охотник, великий шаман. Оттуда же приносится первый огонь, а при появлении земледелия — первые плоды земли, оттуда же идет и гончарное искусство. Мы увидим, что дальше будет следовать великий вождь, а еще позже — бог»;

- о предметах, выдаваемых герою в дорогу: «Можно установить, что обувь, посох и хлеб были те предметы, которыми некогда снабжали умерших для странствий по пути в иной мир. Железными они стали позже, символизируя долготу пути»;

- о локализации иного мира: лес, сад, дворец и т.д.

«Коли ты царю слуга,
Подь за горы, за луга
И сыщи мне там оленя,
Чтоб из золота рога»

При анализе мотивов женитьбы и трудных задач, которые встают перед героем, Пропп, с одной стороны, соглашается с Фрейзером, усматривая в этом элемент инициации преемника царя-жреца, а с другой, указывает на ложный путь, который избрал великий британский исследователь: «…Фрэзер ошибся, сделав упор на ветви. Дело не в ветке, а в золотой окраске её…Связь же с лесом лежит не там, где ищет этого Фрэзер». Словом, мотив посылания в тридесятое царство имеет целью выяснить, обладает ли герой «волшебным помощником» – персонифицированным магическим знанием:

«…борьба за престол между героем и старым царем есть явление вполне историческое. Сказка здесь отражает переход власти от тестя к зятю через женщину, через дочь. Сказка показывает ещё другое: раньше, чем получить руку царевны и вместе с ней и престол, зять подвергается испытанию относительно пройденного им искуса. Это испытание носит предбрачный характер и вместе с тем должно показать способность героя управлять природой»

________________

В заключение хотелось бы сказать, что «Исторические корни волшебной сказки» – одна из самых авторитетных и цитируемых работ по русской фольклористике, однако осилить данный труд сможет любой интересующийся данной темой читатель.