Рецензия на книгу Кому на Руси жить хорошо от Yupiter_ne_prav
Топ жутких эпизодов поэмы “Кому на руси жить хорошо”
(по ЕГЭшному КНРЖХ. Мне претит это сокращение, тем более, что особенно не сокращает, а сидишь и думаешь, какая буква дальше)
Так вот, к жути. Если вы слабонервные ( а я вот слабонервная), если вам всех подряд жалко - не читайте, там жесть. Клянусь, в дальнейшем я буду изучать эту поэму как хоррор и первое задание будет “ сделать подборку жести” из произведения. Ну Некрасов! Эффект усиливается тем, что произведение изучается в школе и как будто тем самым лишается своей интересности. То есть формализованный язык официальных переговоров учителя и ученика, невозможность выразить свои настоящие чувства относительно произведения, аксиома “Некрасов скучный” лишает нас живой прелести обсуждения типа: ты прикинь, там такооое!
А там:
- младенца, первенца в семье, съедают свиньи.
Заснул старик на солнышке,
Скормил свиньям Демидушку
Придурковатый дед!..
Я клубышком каталася,
Я червышком свивалася,
Звала, будила Демушку —
Да поздно было звать!.
Честно, тут мне непонятно как, но что-то от младенца остается и начинается дознание: кто виноват в смерти. Местный фельдшер вскрывает ребенка тут же на крестьянском столе на глазах у матери.
-управляющего Фогеля заживо закапывают в землю
Застроил немец фабрику,
Велел колодец рыть.
Вдевятером копали мы,
До полдня проработали,
Позавтракать хотим.
Приходит немец: «Только-то?..»
И начал нас по-своему,
Не торопясь, пилить.
Стояли мы голодные,
А немец нас поругивал
Да в яму землю мокрую
Пошвыривал ногой.
Была уж яма добрая…
Случилось, я легонечко
Толкнул его плечом,
Потом другой толкнул его,
И третий… Мы посгрудились…
До ямы два шага…
Мы слова не промолвили,
Друг другу не глядели мы
В глаза… а всей гурьбой
Христьяна Христианыча
Поталкивали бережно
Всё к яме… всё на край…
И немец в яму бухнулся,
Кричит: «Веревку! лестницу!»
Мы девятью лопатами
Ответили ему.
«Наддай!» – я слово выронил, —
Под слово люди русские
Работают дружней.
«Наддай! наддай!» Так наддали,
Что ямы словно не было —
Сровнялася с землей!
- Верный слуга Яков, чтобы отомстить хозяину за предательство, отвозит того в темный лес и совершает самоубийство
Едут… Направо трущоба лесистая,
Имя ей исстари: Чертов овраг;
Яков свернул и поехал оврагом,
Барин опешил: – Куда ж ты, куда? —
Яков ни слова. Проехали шагом
Несколько верст; не дорога – беда!
Ямы, валежник; бегут по оврагу
Вешние воды, деревья шумят…
Стали лошадки – и дальше ни шагу,
Сосны стеной перед ними торчат.
Яков, не глядя на барина бедного,
Начал коней отпрягать,
Верного Яшу, дрожащего, бледного,
Начал помещик тогда умолять.
Выслушал Яков посулы – и грубо,
Зло засмеялся: «Нашел душегуба!
Стану я руки убийством марать,
Нет, не тебе умирать!»
Яков на сосну высокую прянул,
Вожжи в вершине ее укрепил,
Перекрестился, на солнышко глянул,
Голову в петлю – и ноги спустил!..
Экие страсти Господни! висит
Яков над барином, мерно качается.
Мечется барин, рыдает, кричит,
Эхо одно откликается!
Вытянул голову, голос напряг
Барин – напрасные крики!
В саван окутался Чертов овраг,
Ночью там росы велики,
Зги не видать! только совы снуют,
Оземь ширяясь крылами,
Слышно, как лошади листья жуют,
Тихо звеня бубенцами.
Ну почему у Некрасова самая-самая жуть всегда вальсообразным дактилем написана? что ему вальс-то сделал?
- Солдатская песня
Тошен свет,
Правды нет,
Жизнь тошна,
Боль сильна.
Пули немецкие,
Пули турецкие,
Пули французские,
Палочки русские!
Тошен свет,
Хлеба нет,
Крова нет
Смерти нет.
Ну-тка, с редута -то с первого номеру,
Ну-тка, с Георгием – по́ миру, по́ миру!
У богатого,
У богатины,
Чуть не подняли
На рогатину.
Весь в гвоздях забор
Ощетинился,
А хозяин-вор,
Оскотинился.
Нет у бедного
Гроша медного:
Не взыщи, солдат!»
– «И не надо, брат!» —
Тошен свет,
Хлеба нет,
Крова нет,
Смерти нет
<...>
Тошен свет,
Правды нет,
Жизнь тошна,
Боль сильна.
Бонус: женский вопрос
Раздумалась, расплакалась
Молодушка одна:
«Мой век – что день без солнышка,
Мой век – что ночь без месяца,
А я, млада-младешенька,
Что борзый конь на привязи,
Что ласточка без крыл!
Мой старый муж, ревнивый муж,
Напился пьян, храпом храпит,
Меня, младу-младешеньку,
И сонный сторожит!»
Так плакалась молодушка
Да с возу вдруг и спрыгнула!
«Куда?» – кричит ревнивый муж,
Привстал – и бабу за косу,
Как редьку за вихор!
Бонус два: жалко даже волчицу ( но помещику, который велел выпорол мать этого пацаненка за проступок сына, ему не жаль. Человека. Волчицу-то, может быть он тоже пожалел)
Сама едва живехонька.
Зубами только щелкает
Да дышит тяжело.
Под ней река кровавая,
Сосцы травой изрезаны,
Все ребра на счету.
Глядит, поднявши голову,
Мне в очи… и завыла вдруг!
Завыла, как заплакала.
Пощупал я овцу:
Овца была уж мертвая…
Волчица так ли жалобно
Глядела, выла… Матушка!
Я бросил ей овцу!..»
Есть тут живые? Кто добрался до этого пункта моего рассказа, ставьте молнию - вы крутые. Скажите же, что никакие пересказы не сравняться с настоящим живым авторским словом? Как Некрасов об этом рассказывает - это и его дар, и проклятье. Талант безусловный, но когда произведение превращается в огромную ноющую, орущую, болящую рану, а автор только и успевает, что еще подкидывает в топку, есть огромное желание - отмахнуться от всего и сказать: ну хорош, я пить чай. Появляется смех как защитная реакция, память вытесняет жесть, потому что надо как-то жить дальше. Напевный слог укачивает и как будто благоволит, чтобы мы не сильно разбирались: кто, что и куда.
Отдельно отмечу лирические вещи: Матрена молится на под ясным морозным небом и принимает решение, приходит на камень у реки, чтобы выплакаться (ну это прям я!), идучи с младенцем на руках до дома радуется и поет песни весне6 новой жизни, свершившейся наконец справедливости. И птички. С птичками тут тоже много хорошего связано.
