Аласдер Грей

"Ланарк" Аласдера Грея - одно из тех произведений, что обозначают вехи в развитии литературы, указывают направления и определяют формы, которые писатели, приходящие на смену, используют долгие годы. Будучи жанровым гибридом, оно предлагает широчайший простор для анализа и многочисленных интерпретаций, чем сонм литературоведов и занимался все сорок с лишним прошедших с публикации лет.

Мне же довольно сложно писать что-то о "Ланарке", потому что ослепительный свет его текста мешает разобрать детали. Да и вообще, на самый простой вопрос, почему "Ланарк" мне понравился, дать ответ трудно, потому что он кроется вне моего рационального.

При чтении возникает ощущения соприкосновения с чем-то огромным. Примерно как у аквалангиста, плывущего рядом с китом. Но не медлительным, а стремительным, склонным к игре и прекрасным, как косатка.

Построение романа, его парадоксальная композиция, всё предстаёт, как единственно возможный для "Ланарка" вариант, а не вычурность и желание эпатировать. В "Ланарке" сначала идёт третья книга, затем первая и вторая, и только потом - четвёртая. Пролог находится между третьей книгой и первой, после эпилога следуют ещё несколько глав. Есть присущая творчеству Грея в целом метапроза в виде типографских штучек, боковых сносок и так далее.

Я настолько захвачен романом, что даже присутствие самого автора в нём, что меня всегда отталкивало, кажется мне в этом случае удачной находкой. Уж больно смешной и тоскливый одновременно получился диалог главного героя и автора, в котором последний, уничижительно прозванный Ланарком "фокусником", объясняет своему персонажу, почему его судьба закончится так, а не иначе. Закончится печально, разумеется.

"Ланарк" является историей человека в двух ипостасях - при жизни и в послежизни (тоже конечной). Сюжет можно считать в значительной степени автобиографическим, если оставить за скобками послежизненный квазиреализм. Терпеть не могу термин "магический реализм" и не буду его использовать. И там, и там герой страдает от нехватки любви и тепла. Грей показывает, как человек увядает от "безлюбия". В душе, изнывающей по любви и не находящей её, набирают силы внутренние демоны, извращающие добрые желания и порывы, уродующие талант и крадущие покой. При этом Ланарк в обоих своих воплощениях полон удивительного смирения, которое кое-кем может восприниматься, как слабость, но на деле является проявлением громадной духовной силы.

Очень много внимания Грей уделяет также общественным и государственным институтам. Они представлены в романе в гротескной форме, где при абсолютном всесилии они абсолютно смешны.

То, что Грей был шотландским националистом и мечтал о независимости Шотландии от Великобритании, в "Ланарке" не очень заметно - книга получилась больше, чем подобная проблематика, но сама Шотландия - явно или фигурально - на страницах присутствует. Особенно Глазго - родной город писателя.

Аласдер Грей 30 лет писал трагедию личную, трагедию поколения, трагедию всего мироздания. Книга с таким сроком выдержки пьянит и погружает в эйфорию. "Ланарк", с моей точки зрения - это литературный памятник на века, тот самый памятник нерукотворный, о котором писал другой гений несколько раньше.

Не прочитав и половины «1982, Жанин», я понял, что моя первая строчка о романе будет: «Книга Аласдера Грея произвела на меня впечатление не меньшее, чем проза Л.-Ф. Селина в прошлом году». Что же,

книга Аласдера Грея произвела на меня впечатление не меньшее, чем проза Л.-Ф. Селина в прошлом году. Неожиданно и приятно было в авторском эпилоге узнать, что кое-какие художественные элементы автор «Жанин...» позаимствовал из «Путешествия на край ночи» желчного француза. Как и Селин, Грей — другой. Их манера выделяется из общего ряда литературы, даже очень хорошей.

В предисловии к роману британский писатель-сатирик Уилл Селф говорит, что произведение «сопротивляется читателю». Я бы сам так точно не смог определить это смутное, раздражающее ощущение, возникающее при чтении. «Жанин...» хочет, чтобы читатель её одолел, превозмог, одержал над нею верх. Поэтому по мере раскрытия писательского замысла роман оборачивается новой гранью, как новым редутом, ощерившимся пушками.

Его самая внешняя оболочка — это эротика. Мы знакомимся с главным героем через его эротические фантазии. Каждый мужчина фантазирует на эротические темы. Ну, хотя бы о двух классических ситуациях, насчёт которых миллионы мужей напрасно канючат десятилетиями, не встречая согласия у своих жён. Тем не менее, фантазии Джока (так зовут главного героя) являются довольно своеобразными. Конечно же, это сверкающий секс-праздник славной объективации и эксплуатации женщин, но при этом форма для Джока значит гораздо больше, чем содержание. Ему даже не надо собственно полового акта в его грёзах. С течением времени читатель понимает, что все эти придуманные, соблазнительные до комичности Жанин, Роскошная, Большая мамочка и другие являются просто симптомами того, что Джок находится в кризисе. Он сломан. Дальше Грей рассказывает, как это произошло.

Большого писателя, на мой взгляд, часто отличает умение все составляющие жизни увязывать в единую, естественную, достоверную картину. Наверное, мне стоило упомянуть раньше, что главный герой — шотландец, и дело происходит в Шотландии начала 1980-х годов (за исключением очень-очень длинных ретроспектив). Это важно, поскольку речь в сюжете заходит о британской политике (да-да, у этого секс-фантазёра есть политические убеждения) эпохи тэтчеризма, которую так проклинают на севере Англии и в Шотландии до сегодняшнего дня.

Раскрывая новые стороны «Жанин...», Грей затрагивает вопросы национальной этики, национальных черт характера, для того чтобы потом, заложив зубодробительный финт, обернуть книгу в пронзительную песню о потерянной любви и одиночестве. Я бы сказал, что местами повествование становится даже слишком пронзительным (а, может быть, сентиментальным), но несовершенство, если я имею право о нём говорить, делает роман ещё более замечательно живым.

Я считаю, что в «1982, Жанин» читатель легко может найти то, что ему понравится: фривольность и софткор, историю маленького человека, снимок страны и эпохи, мудрость словно бы ex nusquam, и то трудно описываемое наслаждение чтения, ради которого стоит раскрывать обложку.