Книга Украинский национализм. Факты и исследования онлайн - страница 5

Акт Провозглашения украинского государства

1. По воле украинского народа Организация украинских националистов под руководством СТЕПАНА БАНДЕРЫ объявляет о воссоздании украинского государства, ради которого целое поколение лучших сыновей Украины проливало свою кровь.

Организация украинских националистов, которая под руководством ее создателя и вождя ЕВГЕНА КОНОВАЛЬЦА в течение прошедших десятилетий кровавого москальско-большевистского рабства продолжала упорную борьбу за свободу, призывает весь украинский народ не складывать оружия до тех пор, пока суверенное украинское государство не сформируется на всех украинских землях.

Суверенное украинское правительство гарантирует украинскому народу лад и порядок, разностороннее развитие всех его сил и удовлетворение его чаяний.

2. В западных землях Украины создается украинское правительство, которое будет подчинено украинской национальной администрации, которая будет создана в столице Украины – Киеве.

3. Украинская национально-революционная армия, которая создается на украинской земле, продолжит борьбу против московской оккупации за суверенное всеукраинское государство и новый, справедливый порядок во всем мире.

Да здравствует суверенное украинское государство!

Да здравствует Организация украинских националистов!

Да здравствует глава Организации украинских националистов СТЕПАН БАНДЕРА!

Город Львов, 30 июня 1941 года, 20.00.

Глава народного собрания

Ярослав Стецко

Встреча, на которой был принят акт – под таким названием вошел этот документ в украинскую полемику, – имела сравнительно малое значение из-за спешки в созыве и небольшого числа участников. Однако это собрание сразу нарекли «национальной ассамблеей». Куда важнее акта провозглашения был тот факт, что в неразберихе после ухода Красной армии и прихода немцев украинцам удалось получить доступ на львовское радио^[178], и Стецко смог зачитать текст акта провозглашения. Кроме того, в течение дня Стецко и некоторым его сподвижникам, включая прежде всего преподобного Ивана Грыньоха, капеллана «Нахтигаля», удалось добиться аудиенции у прикованного к постели митрополита Шептицкого. Не вдаваясь в детали своих отношений с Мельником (позже утверждалось, что митрополит «должен был» знать о конфликте), они информировали его относительно планов провозглашения украинского государства и попросили поддержки^[179]. Убежденный, очевидно, что группе покровительствуют немцы, и надеясь на скорое установление независимости Украины, митрополит составил пастырское письмо, призывающее народ поддержать новообъявленное правительство, отметив, что «жертвы ради достижения наших целей диктуют необходимость сознательного повиновения распоряжениям правительства, которые не противоречат законам Божьим». Кроме того, он заявил: «Мы приветствуем победоносную германскую армию как освободителя от врага. Мы выражаем наше смиренное почтение образованному правительству. Мы признаем г. Ярослава Стецко главой государственной администрации Украины».^[180]

Пастырское письмо зачитал по радио преподобный Грыньох в то же утро, очевидно, в присутствии епископа Слипого, что, похоже, сняло все сомнения насчет легитимности правительства Стецко, которые, возможно, присутствовали у большинства видных украинских деятелей во Львове.

Лидеры бандеровцев поспешили закрепить победу. Они чувствовали потребность найти человека более авторитетного, чем молодой энтузиаст Стецко, – как заместитель Бандеры, он уже объявил себя главой государства, – и уговорили стареющего Константина Левицкого, который лишь за несколько месяцев до начала войны был освобожден из тюрьмы, принять на себя пост председателя парламента или совета старейшин. В то же самое время группа Бандеры приготовилась сформировать «кабинет», в который вошли бы люди широкого спектра партий. Сам Стецко должен был стать «премьером», так как боялся, что человек не из их партии не сможет противостоять немецкому давлению. Бандеровцы должны были занять ключевые посты. Заместителем военного министра хотели видеть Шухевича; министром безопасности стал бы Лебедь, а министром политической координации – Климов (Клымив).^[181]

Правительству Бандеры, однако, не суждено было прожить долгую жизнь, достаточную для того, чтобы осуществить эти планы. Провозглашение правительства в зале «Просвиты» вызвало сильное раздражение у офицеров вермахта, организовавших «Нахтигаль». Они-то знали, что это вызовет резкую реакцию правящей нацистской верхушки в Берлине, в то время как сами офицеры надеялись, что с помощью осторожной процедуры смогут обеспечить постепенное развитие дружественного автономного украинского режима, по крайней мере в Галиции, так, чтобы партийная верхушка не поняла, что там происходит. Некоторых из них встревожило, что широкая огласка акта может пробудить русский патриотизм, что нанесет удар по поддерживаемому немцами украинскому сепаратизму и таким образом усилит советское сопротивление.^[182]

Бандеровская группировка, со своей стороны, понимала, что реакция немцев будет неблагоприятной, но считала, что линию на провозглашение необходимо продолжать, чтобы поставить немцев перед свершившимся фактом. 3 июля сообщения о провозглашении украинской независимости были разосланы разным государствам оси. Бандеровцы рассчитывали на то, что немцам трудно будет предпринять открытые меры против широко раздекларированного «украинского правительства», поскольку такая акция могла бы существенно снизить поддержку германской кампании нерусскими народами Советского Союза. Если бы такое давление было оказано – доказывали позже бандеровцы, – эти народы знали бы, чего ожидать от нацистского режима. На деле Бандера и его сторонники, по-видимому, правильно понимали позицию офицеров вермахта, с которыми они поддерживали отношения. Несмотря на свое недовольство по поводу провозглашения, последние сомневались, стоит ли принимать какие-то контрмеры. Они «подыскивали другой путь», по возможности, а тем временем мирно убеждали влиятельные львовские круги в неадекватности режима Стецко.^[183]

Бандеровская группировка была, однако, не в состоянии оценить всю глубину истинной природы высокой политики Германии. В свете того, что позже происходило на Украине, представляется вероятным, что Гитлер и его прислужники приказали решительно подавлять там любые формы самоуправления независимо от того, имел место этот акт или нет. Однако провозглашение немедленно вызвало реакцию, которой опасались в вермахте. Приблизительно через три дня после акта провозглашения во Львов прибыла одна из спецгрупп СС (SS Einsatzgruppe). Примечательно, что при ней было несколько украинцев в роли переводчиков или «политических репортеров», включая по крайней мере одного видного сторонника Мельника – Шухевича. После нескольких дней прощупывания почвы эта группа дождалась, когда Стецко и его друг Ребет приехали 9 июля в административное здание, и посадила их под «почетный арест».^[184]

Примерно в то же время были арестованы Бандера (которому никогда не разрешали покидать территорию генерал-губернаторства), Гаврусевич, представитель Бандеры в Берлине Владимир Стахов (Володымыр Стахив) и помощники Стецко – Старюк и Ильницкий^[185]. Всех собрали в Берлине, они были допрошены в полиции и офицерами вермахта. Немцы, однако, были предусмотрительны, ибо понимали, что в тот момент для наступающих германских армий могут быть созданы значительные трудности, если в Галиции возникнут беспорядки из-за решительных мер против руководителей ОУН^[186]. В то же время они предупредили бандеровцев о возможных серьезных последствиях их действий, побуждали их лидеров отозвать акт и согласиться на статус в Восточной Галиции, сходный с таковым Украинского центрального комитета в Кракове. Бандера и его сторонники отказались; однако их не посадили в тюрьму. Напротив, номинально находясь под домашним арестом, они были вправе продолжать политическую деятельность в Берлине; Стецко даже смог съездить в Краков, где консультировался с Лебедем, которому он тайно передал командование всеми операциями на украинской территории.^[187]

Тем временем волна, поднятая провозглашением, все еще работала в Галиции на Бандеру. Несколько неоуновских администраторов, которые были при Стецко и Ребете, когда их арестовывали, испытали тошнотворное чувство, видя, как к украинцам, которые до этого создавали о себе впечатление ответственных лидеров, действующих в согласии с немцами, на этот раз отнеслись как к капризным детишкам, вышедшим за границы дозволенного^[188]. Большинство населения, с другой стороны, не знало о действительной подоплеке отъезда лидеров бандеровской группировки. В городах Восточной Галиции люди, радуясь ниспровержению советского правления, предполагали, что независимость Украины действительно является свершившимся делом, и приветствовали новое «правительство», с восторгом заверяя его в верности.^[189]

С самого начала войны бандеровская группировка взялась за осуществление еще одного амбициозного плана. Совершенно недовольная перспективой учреждения правительства на прежних польских территориях, ОУН-Б решила распространить свое влияние и на Восточную Украину. Сторонники Бандеры понимали, что это будет чрезвычайно медленный процесс подчинения одного города за другим, а в случае оппозиции со стороны немцев такое развитие событий и вообще может быть быстро приостановлено. Исходя из этих соображений, в последние месяцы перед началом войны бандеровцы тайно организовывали группы из молодых людей (и женщин) с той целью, чтобы они действовали как пропагандисты и организаторы в восточных областях. В последние дни июня эти образования, которые были известны под названием «похідни групи» (буквально «походные группы» или «маршевые группы») собрались (несомненно, вермахт закрывал на это глаза) в удобных пунктах вдоль восточной границы генерал-губернаторства.^[190]

Две походные группы должны были пересечь Северную Украину. Одна, под руководством Мыколы Климишина, который сопровождал Лебедя в его бегстве из-под польского тюремного конвоя, имела пунктом назначения Киев^[191]. Вторая группа, под предводительством Мыколы Сенишина, готовилась идти на Харьков. Третья оперативная группа, которая собиралась разбиться на несколько подгрупп, предназначалась для юга Украины^[192]. Задачи перед группами стояли действительно амбициозные. Они должны были доводить до масс львовский акт, готовить «государственный аппарат» и создавать украинскую армию из бывших солдат Красной и польской армий^[193]. Ресурсы, доступные для выполнения этих проектов на обширных просторах Украины, были едва ли соразмерными с масштабами задач. Группы были неодинаковые по численности, но каждая насчитывала не один десяток человек. Для передвижения на приличные расстояния они были снабжены велосипедами и фургонами; некоторым группам повезло с мотоциклами, и на всех был выделен один автомобиль. В Кракове с помощью тех, кто работал в легальной прессе, тайком заготовили множество пропагандистских листовок, но далеко не в миллионах экземпляров.^[194]

Нехватку материальных ресурсов группы компенсировали предприимчивостью. В первые же дни они поняли, что немцы не намерены оказывать им сердечный прием, и поэтому решили обходить большие города и места сосредоточения немецких войск. Когда встреч нельзя было избежать, они шли напрямую и иногда заявляли, что являются «эмиссарами независимого украинского государства». Командиров и солдат вермахта раздражало присутствие незваных гражданских лиц в зоне их операций. Однако большинство из них слышали о сотрудничестве молодежного движения с германскими властями. Более того, во многих случаях они проявляли несомненную симпатию к украинским националистическим чаяниям, поскольку им уже довелось увидеть трогательную благодарность, с которой украинцы приветствовали своих предполагаемых освободителей от советской тирании, и их готовность сотрудничать в борьбе против большевистского режима. И офицеры прифронтовой полосы просто говорили молодым людям, чтобы они отправлялись обратно в Галицию, не применяя против них законов военного времени. Бесшабашные молодые люди соглашались повернуть обратно, но, едва скрывшись с глаз, выбирали обходные пути на восток.^[195]

В результате в светлые летние месяцы этим группкам, тащившимся вслед за могущественным вермахтом, удавалось-таки осуществлять кое-что из своих программ. В августе северная оперативная группа достигла Житомира, где помогла группе местных жителей создать администрацию на весьма краткий срок и вызвать столь же недолговременный энтузиазм среди молодых горожан^[196]. Южная группа покрыла даже большее расстояние; она шла в июле по Галиции, ведя пропагандистскую работу, в конце месяца достигла Винницы, а 2 сентября была в Днепропетровске (Екатеринославе, или, более романтично, в Сечеславе), в восьми сотнях километров от начального пункта движения.^[197]

Менее живописными, но потенциально более важными были воинские формирования бандеровцев. Как выше отмечалось, «Нахтигаль» приняла участие во взятии Львова, где ее командиры сыграли большую роль в проведении организационных мер в духе бандеровской группы. Хотя офицеры вермахта, курировавшие «Нахтигаль», знали о роли преподобного Грыньоха, Шухевича и Георгия Лопатинского в акте, они защищали их от ареста^[198]. «Нахтигаль» пошла и дальше на восток вместе с вермахтом и в конце августа достигла Винницы, где люди из состава этой части вступили в негласный контакт с южной оперативной группой.^[199]

«Роланд» же, с другой стороны, не имела прямого отношения к действиям в Галиции. Перед началом войны эта часть была направлены через Венгрию в румынскую Буковину. Имели место значительные трудности в отношениях с румынами из-за попыток украинских националистов установить контакт с местными украинцами – румынскими подданными. После начала войны, однако, эта часть была направлена вслед за наступающими немецкими войсками через Бессарабию, за Днестр, на украинскую этнографическую территорию к северу от Тирасполя, где и оставалась до начала сентября.^[200]

В то время как самая молодая украинская националистическая партия добивалась все новых, хотя и переменных успехов, ее главный конкурент не дремал. Отход большей части галицкой молодежи от «законной» ОУН под началом Мельника нанес ей действительно тяжелый удар. Однако ОУН сохранила несколько очень важных позиций.

Во-первых, не все молодые люди присоединились к раскольникам; довольно много молодежи Галиции и Волыни осталось на стороне старших, то же, вероятно, можно было сказать и о большей части молодого поколения в Закарпатской Украине и Буковине. Во-вторых, старшее поколение националистов имело куда больший опыт, чем молодые бунтари; это должно было быть особенно ценным применительно к действиям на востоке Украины, где большинство старших людей пережило революционный период. А где опыт, там и связи, ибо Коновальцу удавалось поддерживать кое-какие связи со своими сторонниками в Восточной Украине^[201]. В-четвертых, ОУН-М, хотя, похоже, временно оказалась вытесненной в планах вермахта ее конкурентом, никогда в действительности не теряла связи с немцами и была готова извлечь выгоду из этой связи, как только бандеровцы лишатся немецкого покровительства. 6 июля 1941 года несколько ведущих украинских националистов, которые служили офицерами в Украинской республиканской армии, присоединились к Мельнику в адресованном Гитлеру обращении, которое было направлено через абвер. Подписали обращение, помимо Мельника, который обозначил себя просто как «полковник в отставке», генералы Омельянович-Павленко и Капустянский, полковники Сушко, Стефанив и Дьяченко, а также Мыхайло Хроновят. Обращение гласило:

«Украинский народ, многовековая борьба которого за свою свободу не имеет равных в истории других народов, от всей души поддерживает идеалы Новой Европы. Весь украинский народ жаждет принять участие в реализации этих идеалов. Мы, старые борцы за свободу в 1918—1921 годах, просим, чтобы нам вместе с нашей украинской молодежью позволили принять участие в крестовом походе против большевистского варварства. За двадцать один год оборонительной борьбы мы принесли кровавые жертвы и страдаем особенно в настоящее время от ужасного избиения многих наших соотечественников. Мы просим, чтобы нам позволили идти плечом к плечу с легионами Европы и нашим освободителем – германским вермахтом, и поэтому просим разрешить нам создать украинское военное формирование».^[202]

Готовность пристегнуться к нацистской колеснице, выраженная в этом обращении, оказалась, однако, бесплодной, потому что самоуверенные нацистские лидеры не были настроены обзаводиться союзниками, которые впоследствии могли принести массу неприятностей. Меньше чем через месяц после обращения Мельника УНО было вынуждено объявить, что немцы разрешают восточным украинцам, которые были раньше советскими гражданами, но не тем, кто никогда не жил при советском режиме (сюда входила основная часть эмиграции), поступать на службу в полицию. Она предупредила своих членов, что некоторые, кто попытались пробраться на восток Украины, были «интернированы» и выпущены только после вмешательства берлинского штаба УНО.^[203]

Сам Мельник довольно характерно отреагировал на новую ситуацию, чем еще раз проявил умеренность политики и сомнительную эффективность своих подходов. Вскоре после начала войны он обратился ко всем «националистам» с призывом к единству во имя решения новых больших задач, открывающихся перед движением, и просьбой прекратить действия фанатиков-фракционеров. Далее он убеждал всех не забывать о целях национализма, с тем чтобы подойти с удовлетворительными итогами к третьему великому съезду украинских националистов (дается перевод названия с английского. – Примеч. пер.)^[204]. Последнее утверждение – очевидный намек на то, что, как бы сторонники Бандеры ни были неудовлетворены результатами второго съезда, у них появляется шанс продвинуть свою программу на новом съезде, если только они вернутся на путь истинный. Перед лицом опрометчивых, но энергетичных действий, которые осуществлял краевой Провод в первую неделю войны, такому обращению было суждено быть воспринятым скорее как показатель слабости, чем как подлинное выражение стремления к согласию, коим, скорее всего, оно и было в действительности. Очень вероятно, что не поправило ситуации и более позднее, спустя несколько недель, обращение Мельника ко «всем украинцам», в котором декларировалась его готовность забыть все, что имело место, если все возвратятся в лоно ОУН и продемонстрируют добрую волю.^[205]

Даже если такие сентиментальне доводы и могли повлиять на настроения раскольников, их эффект был сведен к нулю, в частности, тем, как сторонники Мельника отреагировали на немецкие меры против мятежа Стецко (имеется в виду не согласованная с немцами инициатива «провозглашения независимости» во Львове. – Примеч. пер). Вероятно, соответствует действительности то, что прямое сотрудничество с германской полицией было инициативой отдельных лиц вроде Шушкевича, предпринятой без согласия или даже постановки в известность Провода. Однако можно понять, что благодаря сотрудничеству таких людей с айнзатцгрупп сторонники Бандеры сделали вывод, что их противники были в союзе с оккупационной державой. Более того, если группировка Мельника, как таковая, и не сотрудничала с немцами против другой фракции ОУН, она наверняка получила удовлетворение от провала последней. 16 июля орган ОУН перепечатал содержание интервью Байера корреспонденту «Краковских вестей», в котором этот официальный германский представитель, только что вернувшийся из Львова, опроверг сообщения, распространенные Украинским национальным комитетом, о том, что там было сформировано «западноукраинское региональное правительство» под руководством Стецко и что вермахт в лице доктор Ганса Коха признал «украинскую администрацию» на «собрании» во Львове.^[206]

Сторонники ОУН-М также поспешили в Восточную Галицию, чтобы обеспечить себе долю в контроле над регионом. Бандеровцы, конечно, быстро лишились власти во Львове, хотя, как отмечалось, последствия их мятежа еще в течение некоторого времени ощущались в областях, далеких от главного города Галиции. Когда стало очевидно, что немцы не оказывают помощи Стецко, поддержка украинцев тоже быстро сошла на нет. В конце июля совет старейшин, который он образовал, был расширен на семнадцать новых членов и переименован в Национальный совет^[207]. Очевидно, тут не обошлось без германского влияния; наряду с изменением названия произошли и кое-какие изменения в составе, мельниковцам разрешили заменить сторонников ОУН-Б^[208]. Константин Левицкий ушел в тень; с большим нежеланием доктор Константин Панкивский, который до войны был мелким политиком в составе УНДО, не связанным ни с одним крылом ОУН, принял руководство «секретариатом», действовавшим в качестве исполнительного органа^[209]. Несколькими неделями спустя организация была переименована в Украинский краевой комитет, во главе которого остался Панкивский.^[210]

Тот факт, что роль ОУН-М в реорганизации администрации в Восточной Галиции после фиаско бандеровских лидеров была более ограничена, чем ее роль в создании украинской администрации в Кракове в 1940 году, не слишком сильно, вероятно, беспокоил в тот момент ОУН-М, поскольку ее первейшим желанием было использовать возможность вторгнуться в пределы Восточной Украины. Было использовано два типа вторжения. Пользуясь давними связями с немцами, сторонники Мельника обеспечили себе множество должностей переводчиков, консультантов и прочих в частях вермахта. Эти посты давали теперь право попасть на восток легальным путем. Но, поскольку мельниковцы опасались, что немцы наложат ограничения на националистическую деятельность, они не делали ставку лишь на легальные средства. Подобно бандеровцам, но полагаясь в значительно большей степени на сотрудничество с германскими властями, которое они рассчитывали обеспечить благодаря связям с вермахтом, лидеры мельниковцев организовали ряд групп, которые должны были направляться в Восточную Украину без специального разрешения. Как и бандеровский проект, мельниковский предусматривал создание трех основных групп. Северная должна была пересечь Волынь через Житомир по направлению к Киеву, а в конечном итоге ей следовало дойти до Харькова. Центральная группа должна была следовать маршрутом бандеровской южной оперативной группы через Винницу к Днепропетровску и затем на Донбасс. Наконец, как и у бандеровцев, южная группа мельниковцев должна была отколоться от основной массы в Виннице и следовать в Одессу и Николаев.^[211]

Все эти группы, и особенно южная, намного уступали по численности подобным бандеровским. Они уступали бандеровцам и потому, что многие из их членов были за пределами самого активного возраста. Однако, к счастью для мельниковского предприятия, они получили незапланированное, но чрезвычайно ценное подкрепление в лице пяти с лишним сотен буковинцев, главным образом молодых и энергетичных людей. Оуновское подполье на Буковине активизировалось с началом войны, а после того как румынские и венгерские войска вступили в эту область, ОУН до середины июля действовала открыто. Затем румынские власти, беспокоясь, что возвращение Румынией области будет поставлено под угрозу украинским движением независимости, стали подвергать националистов жестоким репрессиям. В некоторых районах имели место настоящие схватки между украинскими националистами и румынской жандармерией. Последняя оказалась слишком крепким орешком для оуновских сил. Многие молодые люди из украинских групп сопротивления сбежали на север. Некоторые перебрались на восток Украины, другие через Галицию в Винницу^[212]. Здесь при помощи ОУН-М, сотрудничавшей с немцами, большое число их было завербовано во вспомогательные полицейские формирования, другие же тем не менее ушли дальше – на Киев, Житомир, Умань и Проскуров, где многие вошли в промельниковские полицейские части. Другой группе, намного меньшей, удалось пересечь юго-запад Украины в сторону Николаева, где они основали центр ОУН-М.

Крупной базой мельниковцев в Восточной Украине в конце лета 1941 года был, однако, Житомир. Ситуация в Житомире особенно важна. Первая база ОУН-М в Восточной Украине, Житомир являлся также первым крупным городом к востоку от советской границы до 1939 года, открытым для националистической деятельности. Развитие событий в Житомире помогает объяснить роль националистического движения на востоке Украины в период его «медового месяца».

Эмбриональную «администрацию» ОУН-Б быстро отставили в сторону; очевидно, сторонники националистов в городах, ранее приветствовавшие бандеровцев, теперь перешли на сторону ОУН-М, не очень-то отдавая себе отчет о разногласиях между фракциями. Хотя мельниковцы служили стимулирующим фактором, гораздо большую часть работы по созданию новой администрации проделали люди из местных жителей, типа главы администрации области Александра Яценюка, руководителя городской администрации Павловского и почти всех глав его департаментов^[213]. Появилось множество националистических организаций, включая «Просвиту», церкви и действующий театр. В украинских радиопрограммах с разрешения немцев участвовали местные артисты. Были вновь открыты школы, включая две гимназии и педагогический институт, была создана местная школьная администрация.^[214]

Население города после депортации евреев уменьшилось до 42 тысяч (включая 7 тысяч поляков и 2 тысячи русских). Однако экономическую жизнь стимулировало возобновление работы сахарно-рафинадного завода и других промышленных предприятий; были вновь открыты рынки, поощрялось частное предпринимательство^[215]. В городе имелось 179 врачей – весьма много по отношению к общей численности населения^[216]. Образовалось чрезвычайно активное молодежное объединение, ставшее известным на западе Украины как Сечь (Січ); оно занималось организацией спортивных состязаний, хорового пения, театральных кружков, создало оркестр.^[217]

Все эти организации контролировались украинскими националистами, хотя основной задачей было создание украинского территориального государства, которое объединило бы людей любого этнического происхождения, живущих на украинской земле. И таким образом получилось, что одним из главных административных должностных лиц – главой администрации района (то есть сельского района вне города (так в тексте. – Примеч. пер.) был поляк, а начальником экономического отдела городской администрации – русский^[218]. Похоже, между местными группами и представителями ОУН, пришедшими с запада, сложились весьма сердечные отношения. Многие местные граждане, главным образом молодые люди да и кое-кто из административных должностных лиц, присоединились к националистической организации. Поддержка была настолько сильна, что появилась возможность организовать новую местную организацию («Краєва Екзекутива») мельниковцев, во главе которой встали сын главы областной администрации и еще один местный лидер^[219]. В целом влияние ОУН-М в жизни Житомира к концу лета 1941 года было преобладающим.

Первые организаторы ОУН-М прибыли, похоже, с вермахтом. А первейшим среди них был Богдан Конык, из Галиции, занимавшийся прежде всего налаживанием полицейской службы. В конце июля вместе с молодым украинским журналистом с Карпат Георгием Тарковичем, чьи многочисленные статьи являются одним из главных исторических источников того периода (очевидно, для автора. – Примеч. пер), он с разрешения немцев направился в близлежащий лагерь советских военнопленных и набрал добровольцев в полицию^[220]. Захвалинский, выходец с Восточной Украины, который когда-то состоял в Украинской республиканской армии, но проживший много лет во Франции на положении простого рабочего, был назначен начальником полиции. Он был сторонником Мельника. Заместителем был выбран Календа, из местных, человек, не связанный с какой-либо фракцией, а адъютантом начальника стал буковинец, сторонник Мельника.^[221]

Главная задача полиции состояла в том, чтобы подготовиться к обоснованию в Киеве, после того как столица попадет в руки немцев. Для той же цели, вполне очевидно, создавалась газета «Українське слово»; этот орган был предназначен для скорейшего перевода в Киев. И подготовка главных пропагандистов восточной группы ОУН-М шла полным ходом. Среди них были Иван Рогач, закарпатский украинец, Ярослав Чемеринский, один из ведущих писателей эмиграции, и Петро Олийник. При их деятельном участии было привлечено множество способных местных журналистов, хотя не все из них были сторонниками Мельника.^[222]

Все эти приготовления служили фоном для более знаменательного события в развитии житомирской базы – прибытия туда лидеров фракции с целью взять в свои руки руководство кампанией по завоеванию Восточной Украины. Сам Мельник остался на прежнем месте, возможно, потому, что его отъезд вызвал бы подозрение немцев, но верхушку Провода представляли и Сенык, и Сциборский.

С ними прибыл доктор Кандыба, сын известного восточноукраинского поэта, жившего в эмиграции. Кандыба, более известный как Ольжич, был достаточно молодым человеком тридцати с лишним лет. Хотя он учился на археолога, в течение нескольких лет был одним из видных лидеров ОУН, но не входил в Провод. Теперь ему было поручено заниматься группами, выдвинувшимися в Восточную Украину.^[223]

Эти три лидера пересекли Галицию в середине августа, сделав краткую остановку во Львове. Они вели себя осмотрительно, стараясь не рекламировать свою поездку; по-видимому, ни в Галиции, ни по пересечении границы Волыни, где требовался специальный пропуск, немцы им не досаждали. ОУН-М всегда отрицала, что будто бы имелось какое-либо соглашение с немцами относительно этой поездки, но весьма вероятно, что высокие должностные лица вермахта были в курсе этого, по крайней мере неофициально. Во всяком случае, достигнув Житомира в последних числах августа, лидеры ОУН действовали там весьма открыто. Однако внезапно их миссии был положен конец.

В семь часов тридцать минут теплого летнего вечера 30 августа, когда Сенык и Сциборский, возвращаясь с собрания местной полиции, подходили к главному перекрестку Житомира, к ним приблизился молодой человек и несколько раз выстрелил в них из пистолета. Одна пуля прошла сквозь шею Сеныка сзади, он умер сразу. У Сциборского пуля прошила обе щеки, и он умер через несколько часов от потери крови.^[224]

Убийца был застрелен украинскими и немецкими полицейскими, когда пытался бежать; тут же подошла машина немецкой полиции и увезла труп убийцы. Было трудно определить, кто подстроил убийство. Паспорт убийцы, однако, показал, что это был Степан Козый и что он был западноукраинцем^[225]. Почти сразу сторонники Мельника обвинили в заказе убийства ОУН-Б, утверждая, что Козый состоял в той группе. Их утверждения подтверждали следующие обстоятельства: 1) ожесточенные нападки со стороны ОУН-Б на двух убитых лидеров^[226]; 2) факт, подтверждаемый секретным сообщением одного из самых компетентных немецких специалистов на Украине, что бандеровцы распространяли в Киеве листовки, оправдывающие эти убийства, сразу после того, как они свершились^[227]; 3) существование секретной директивы Провода ОУН-Б, в которой говорилось, что мельниковским лидерам нельзя позволить добраться до Киева. Сторонники Мельника в то время упоминали о «смертном приговоре», вынесенном бандеровским руководством этим двум лидерам задолго до убийства. Обсуждая абсолютно не связанные с этим события, один пробандеровский автор недавно заявил, что решениями «второго бандеровского конгресса» эмиссарам Мельника запрещалось работать на Украине^[228]. Совершенно определенно, лидеры ОУН-М знали, что сторонники Бандеры могут применить к ним насильственные меры. Приверженцы ОУН-М сообщали вскоре после убийства, что друзья предупреждали Сеныка и Сциборского об опасностях со стороны конкурирующей фракции^[229]. После войны официальный источник ОУН-М указывал на предупреждение общего порядка, изданное Мельником весной 1941 года, относительно планов убийства лидеров ОУН-М, разрабатываемых конкурентом.^[230]

ОУН-Б, с другой стороны, всегда отрицала причастность к преступлению. По ее утверждениям, это была работа либо германских агентов, которые стремились ослабить ОУН-М, уничтожая ее лидеров, порой выступавших против немецкой политики, и которые в то же самое время намеревались повернуть украинское общественное мнение против группы Бандеры, либо работа коммунистов в попытке породить конфликт между двумя националистическими партиями. Некоторое доверие к последней теории порождает тот факт, что сразу после убийства ОУН-М охарактеризовала Козыя как «твердого коммуниста», который, однако, примкнул к группе Бандеры^[231]. Трудно сказать, были ли какие-то основания для таких утверждений, поскольку мельниковцы очень старались привязать бандеровцев к Москве, которая, по их утверждениям, и организовала эти убийства, как и убийства Петлюры и Коновальца^[232]. С тех пор, однако, появились слухи, что один украинец, который являлся, по распространенному мнению, бывшим коммунистом, состоял в контакте с Сеныком и Сциборским, в чье окружение, подозревают, могли внедрить предателя советские агенты.

Ввиду этих противоречий невозможно выяснить, кто был реальным заказчиком преступления. Зная принципы и характер бандеровцев, нужно, однако, признать, что такой поступок не был бы для них вопиюще отталкивающим. Издание столь категорического приказа, подобного упомянутому, в кризисной атмосфере того периода легко могло привести опрометчивого молодого члена ОУН-Б к совершению убийства. Был ли дан прямой приказ, или эта акция могла быть следствием более общего приказа, изданного бандеровским Проводом, – эти вопросы, скорее всего, останутся без ответа.

Расправа имела прямые последствия. Во-первых, резко обострилась напряженность между двумя фракциями ОУН. Группа Мельника немедленно развернула неистовую кампанию в прессе против оппозиционной партии. Утверждалось, что ОУН-Б в предшествующие три месяца осуществила целый ряд убийств мельниковцев. Этот ряд предположительно включал в себя регионального руководителя Ивана Мицыка и его заместителя на Волыни Александра Куца и двух лидеров походных групп ОУН-М – Шульгу и Шубского^[233]. В передовой статье в «Наступе» было заявлено, что «время амнистии для них (бандеровцев) прошло и их грехи не могут быть прощены»^[234]. Мельник, однако, отказывался давать санкцию на репрессалии насильственного характера. В том же номере «Наступа» он возложил полную ответственность за преступление на «отщепенцев», но ограничился призывом, чтобы все украинцы воздерживались от контактов с ними, и выразил надежду, что трагедия очистит украинскую национальную жизнь от преступности и анархии.^[235]

Независимо от ответственности, которую они, возможно, несли за убийства, сторонников Бандеры скоро настигла кара. Немцы арестовали всех членов ОУН-Б в самом Житомире, и некоторые из них были казнены. В начале сентября айнзатцгрупп СС арестовали и казнили большинство членов трех подгрупп южной оперативной группы в Балте, Николаеве и крымском городе Джанкое^[236]. В Николаеве, по крайней мере, члены ОУН-М сообщили о своих конкурентах-бандеровцах немцам^[237]. Экспедиция на южный полуостров была любимым проектом ОУН-Б, и полное уничтожение группировки разрушило их надежды. Кроме того, хотя некоторые бандеровцы сумели уйти в подполье, деятельность ОУН-Б в Кировограде и Кривом Роге, а также в других районах юга Центральной Украины была серьезно подорвана. Еще большее уныние у бандеровцев вызвал тот факт, что немцы положили конец деятельности подразделений северных оперативных групп, которые направлялись в Киев, чтобы «провозгласить» там украинское государство, как это было сделано во Львове. Немцы разогнали их в Василькове и Фастове^[238]. Некоторые из членов групп бежали в Полесье, где скрывались в лесах, а кое-кто тайно проник в столицу. Примечательно для характеристики руководства будущих операций, что оставшимся главным центром ОУН-Б был Днепропетровск.

Кажется невероятным, что негодование по поводу убийств спровоцировало репрессии против бандеровцев, ввиду как минимум презрительного отношения, с которым в СС относились ко всем украинцам. Однако доклады СС и тайной полиции этого периода четко показывают, что полномасштабные репрессии не проводились, пока ОУН-Б не совершила «убийств многочисленных сторонников Мельника»^[239]. Очевидно, что решение принять решительные меры против бандеровцев складывались в эсэсовских кругах в течение нескольких недель. Негодование по поводу бунта Стецко, который открыто расклеивал призывы Климова к тайному сбору оружия для нужд будущей украинской армии, и упрямое стремление оперативных групп на восток, несомненно, сыграли свою роль. Вдобавок в СС стекались разнообразные слухи относительно деятельности групп, включая такие невероятные, как планирование ими восстания против немцев, а также следует упомянуть неправдоподобную версию, будто действия их групп были инспирированы коммунистическими агентами. Основной причиной репрессий в то время, похоже, было намерение айнзатцгрупп СС произвести полную чистку на востоке Украины, чтобы поставить ее под тотальный германский контроль, и подготовить западные земли к введению гражданского управления^[240]. Негодование сторонников Мельника, вызванное убийством их товарищей, и сочувствие, выказанное многими другими украинскими националистами, по всей вероятности, просто использовались как оправдание для безжалостного уничтожения другой националистической группировки.

В то время как две мощные националистические группировки занимались лихорадочной деятельностью в новооткрытой Украине, группировка УНР была вынуждена играть второстепенную роль. Как отмечалось в предшествующей главе, группировка Левицкого установила контакт с подпольной группой в восточной части бывшей польской Волыни. Эта группа, которая была сформирована в свободной ассоциации с УНР перед самой войны как «Украинское национальное возрождение» («Українська національна відродження»), ушла в подполье, когда вошли советские войска. В 1940 году один из его членов, Тарас Боровец, техник каменоломни в районе Костополя, провел консультации с Андреем Левицким, которого считал главой украинского государства. Боровец беседовал с президентом и тремя его военными советниками (полковниками Валийским, Садовским и Литвиненко), составляя план развертывания партизанской организации. Боровец поддерживал также контакт с членом мельниковского Провода полковником Сушко, который обещал – несмотря на острые идеологические разногласия – направить силы ОУН-М на Волынь для сотрудничества с Боровцом. Последний, возвратясь на Волынь, начал приготовления к активным операциям^[241]. Это маленькое подполье должно было стать ядром «Полесской сечи» («Поліська січ»), которой была отведена роль территориального подразделения Украинской повстанческой армии (Українська повстанська армія – УПА)^[242]. Это формирование не могло, однако, начать реальную деятельность, пока германское вторжение не ликвидировало советские репрессии. Тогда Боровец, который взял военный псевдоним Тарас Бульба – имя легендарного лидера украинского крестьянского восстания (так в тексте. – Примеч. пер.) – установил контакты с вермахтом, обеспечив разрешение развернуть «Полесскую сечь» как силу, которая должна была воевать с арьергардами советских войск и партизанами^[243]. Начав с кампании набора в районе города Людвиполя, он быстро собрал в свое нерегулярное войско около 10 тысяч человек.