Книга Стоимость жизни онлайн - страница 2

2

Уолтон вышел из кабинета и украдкой огляделся. В приемной царила обычная деловая суматоха: полдесятка девушек отвечали на телефонные звонки, вскрывали письма, занимались согласованием различных вопросов, относящихся к деятельности столь важного и ответственного учреждения. Уолтон быстро проскользнул мимо них в коридор.

Испытываемый им страх стянул желудок тугим узлом, пока он шел к лифту. Давали себя знать шесть недель волнений, шесть недель напряженной работы, прошедших с тех пор, как был организован ВЫНАС, с тех пор, как старик Фиц-Моэм уговорил его занять второй по значимости пост в этом учреждении… И вот теперь – настоящий бунт… А как иначе назвать то, что он задумал совершить? Хотя, по правде говоря, не так уж велик бунт – пощадить одного-единственного ребенка, но Уолтон понимал, что, поступая таким образом, он наносит сокрушительный удар по самим основам, на которых зиждется ВЫНАС, удар, равный по силе отмене всего Закона о Выравнивании.

«Только одно прегрешение, – твердо пообещал он самому себе. – Пощажу ребенка Приора, а после – ни на шаг от закона».

Уолтон нажал кнопку вызова и посмотрел на световое табло. Кабина лифта уже начала подниматься. Клиника, куда направился Уолтон, размещалась на двадцатом этаже.

– Рой.

Услышав тихий голос у себя за спиной, Уолтон едва не подпрыгнул от неожиданности. Затем он взял себя в руки и, стараясь принять непринужденный вид, обернулся. Перед ним стоял сам директор.

– Доброе утро, мистер Фиц-Моэм.

Старик безмятежно улыбался, лицо его, на котором не было ни единой морщинки, прямо-таки излучало душевное тепло и дружелюбие, пышная копна седых волос на голове лоснилась.

– У тебя очень уж озабоченный вид, мой мальчик. В чем дело?

Уолтон отрицательно закачал головой:

– Просто слегка устал, сэр. В последнее время было много работы.

Но еще не закончив говорить, Уолтон понял, насколько глупо звучит такое объяснение. Если кто во всем ВЫНАСе и работал более напряженно, чем он, так это сам директор, который был намного старше. Принятия Закона о Выравнивании Фиц-Моэм добивался пятьдесят лет, и теперь восьмидесятилетний старик работает шестнадцать часов в сутки, чтобы помочь человечеству выжить.

Директор улыбнулся:

– Ты до сих пор так и не научился правильно расходовать свои силы, Рой. И превратишься в развалину, даже не достигнув половины моего возраста. Хотя я доволен, что ты перенял у меня привычку давать себе по утрам передышку, чтобы выпить чашечку кофе. Не будешь возражать, если я присоединюсь к тебе?

– Я… я вышел совсем не для этого, сэр. Мне нужно кое-что сделать внизу.

– Вот как? А ты не мог бы уладить свое дело по телефону?

– Нет, мистер Фиц-Моэм. – Уолтон чувствовал себя так, будто его уже судили, вынесли приговор и собираются четвертовать. – Дело это требует личного общения.

– Понятно. – Внимательный, дружеский взгляд старика буквально сверлил его. – Тебе не мешало бы чуть сбросить обороты, как мне кажется.

– Разумеется, сэр, как только хоть немного поубавится работы.

Фиц-Моэм издал сдавленный, похожий на кудахтанье, смешок:

– Значит, ждать тебе придется не менее столетия, а то и двух. Боюсь, ты так никогда и не научишься расслабляться, мой мальчик.

Прибыл лифт. Уолтон отступил чуть в сторону, пропуская вперед директора, а затем и сам вошел в кабину. Фиц-Моэм нажал кнопку «14» – именно на четырнадцатом этаже находился буфет, где готовили кофе. Уолтон несколько нерешительно, прикрывая пульт ладонью, чтобы старику не было видно, куда это он сейчас направляется, нажал кнопку «20».

Как только кабина лифта тронулась с места, Фиц-Моэм спросил:

– К тебе сегодня утром заходил мистер Приор?

– Да.

– Он поэт, верно? Тот самый, которого ты так хвалил?

– Да, это он, – коротко ответил Уолтон.

– Сначала Приор пришел, чтобы переговорить со мной, но я направил его к тебе, этажом ниже. Что ему было надо?

Уолтон колебался.

– Он… он хотел, чтобы его сына пощадили и не предали Счастливому Сну. Естественно, пришлось ему отказать.

– Естественно, – торжественным тоном повторил Фиц-Моэм. – Стоит нам сделать хотя бы одно исключение – рухнет все наше учреждение.

– Разумеется, сэр.

Кабина лифта остановилась. Дверца скользнула в сторону, открыв взору аккуратно выполненную надпись: «20 этаж. Отделение эвтаназии и архив».

Уолтон совсем позабыл про эту ненавистную надпись. Теперь он уже начал жалеть, что рискнул спуститься в лифте вместе с директором. Казалось, цель его посещения двадцатого этажа стала совершенно очевидной.

В глазах старика играли озорные огоньки.

– Как я полагаю, ты здесь выходишь, – сказал он. – Надеюсь, ты быстро управишься, Рой. Тебе в самом деле каждый день нужно делать небольшую передышку.

– Попробую, сэр.

Уолтон вышел из кабины и на прощальную улыбку старика ответил тоже улыбкой. Дверь кабины закрылась. Горькие мысли стали одолевать его, как только он остался один.

«Неважнецкий из тебя преступничек, Уолтон. Ты уже с головой выдал себя! И черт бы побрал эту отеческую улыбочку. Фиц-Моэм все знает! Не может не знать!»

Уолтон постоял еще секунду-другую в нерешительности и… А! Что будет, то будет… Сделав глубокий вдох, он твердым шагом направился к большой комнате, в которой размещался архив отделения эвтаназии.

Помещение архива было просторным, как и все современные служебные помещения, – десять метров на семь; одна стена сплошь заставлена стеллажами для трубок микропамяти Доннерсона, другая – полками для микрофильмов. За шесть недель существования ВЫНАС накопил впечатляющее количество самой различной информации.

Пока Уолтон в раздумье стоял на пороге, компьютер как ни в чем не бывало продолжал тихонько пощелкивать, вспыхивали и гасли сигнальные лампочки на многочисленных табло и панелях. Хранилище информации непрерывно пополнялось все новыми и новыми данными. И это, по всей вероятности, ночью продолжалось в том же ритме, что и днем.

– Чем могу быть полезен?.. О, это вы, мистер Уолтон, – произнес техник в белоснежном халате. На службе у ВЫНАСа состояла целая армия техников, полностью лишенных индивидуальных черт, но всегда готовых угодить. – Могу я чем-нибудь вам помочь?

– Обычная текущая проверка. Вы позволите воспользоваться машиной?

– Пожалуйста, пожалуйста. Прошу вот сюда, сэр.

Уолтон слегка улыбнулся и прошел внутрь хранилища. Техник отступил в сторону, всем своим видом давая понять, будто его вовсе нет здесь.

«Мое лицо, безусловно, отмечено некоей печатью избранности», – подумал Уолтон. В этом здании к нему относились как к полубогу, ведь он был окружен светящимся нимбом, в силу того, что был протеже самого директора Фиц-Моэма и вторым по рангу руководителем ВЫНАСа. А вот снаружи, в жестокой реальности перенаселенного мегаполиса, он предпочитал не выделяться из толпы и держать в тайне свой высокий ранг.

Нахмурившись, Уолтон попытался вспомнить, как зовут сынишку Приора… Кажется, Филип. Он набрал на клавиатуре запрос на карточку Филипа Приора.

Прошло несколько мгновений, необходимых для того, чтобы просканировали сформированные импульсом миллионы криотронных ячеек памяти, пока не была найдена одна-единственная, соответствующая по всем параметрам искомой, после чего на лоток принтера выпала желтовато-коричневая карточка, на которой было отпечатано:

3216847 АВ-1 ПРИОР, Филип Хью. Род. 31 мая 2232 г. в г. Нью-Йорке в госпитале общего типа. Первый сын Приора Лайла Мартина и Приор Авы Леонарды. Вес при рождении 2350 г.

Затем следовало подробное описание общего состояния мальчика, заканчивавшееся группой крови, характеристикой ее свертываемости и шифром генетического кода. Уолтон торопливо пробежал глазами всю эту информацию, пока его взгляд не остановился на предупреждении, отпечатанном большими зелеными буквами в бездушно-короткой форме:

ПРОВЕРЕН В Н.-Й. ЭВТ. КЛИНИКЕ 10.06.2232. РЕКОМЕНДОВАН К ЭВТАНАЗИИ».

Уолтон глянул на часы – 10.26. Мальчик, возможно, находится в одной из лабораторий клиники в ожидании печальной участи.

Распорядок проведения эвтаназии был установлен самим Уолтоном: газовая камера погружала своих избранников в Счастливый Сон в 11.00 и в 15.00. Чтобы спасти Филипа Приора, у него в запасе оставалось примерно полчаса.

Уолтон украдкой глянул через плечо – поблизости никого не было – и быстро сунул карточку во внутренний карман пиджака.

Затем он отпечатал требование объяснить применяемый в клинике генетический шифр. По экрану дисплея побежали символы и объясняющий их текст. Уолтон начал быстро сверять их с набором цифр и букв, отпечатанных на регистрационной карточке Филипа Приора. Вскоре он нашел строку, которую искал: 312 – восприимчивость к туберкулезу.

Уолтон быстро набрал на клавиатуре следующую команду: «Произвести ревизию регистрационной карточки 3216847 АВ-1. Изменить все соответствующие ячейки памяти».

Уолтон взял на себя труд перепечатать все содержание карточки ребенка, опустив только злосчастный код 312 и предупреждение с рекомендацией произвести эвтаназию. Машина безучастно проглотила новую версию общего состояния Филипа Приора. Уолтон улыбнулся. Пока все шло совсем неплохо.

Затем он снова затребовал информацию, касавшуюся мальчика. После некоторой, обычной в таких случаях паузы, на выводной лоток выпала карточка номером 3216847 АВ-1. Уолтон внимательно прочел все, что было на ней отпечатано.

Процесс стирания роковой для ребенка информации прошел вполне благополучно. С точки зрения всеведающего компьютера, Филип Приор был нормальным, здоровым ребенком.

Уолтон снова глянул на часы – 10.37. Оставалось еще двадцать три минуты до того, как будет произведен утренний отбор тех, кому не посчастливилось соответствовать стандартам, заложенным в беспристрастный мозг машины.

Вот теперь только пришла пора подлинных испытаний для него самого. Удастся ли вырвать ребенка из рук палачей-докторов и при этом не привлечь внимания к собственной персоне?

Пятеро врачей хлопотливо сновали по главному отделению клиники, когда в него вошел Уолтон. Здесь, по всей вероятности, находилось около сотни младенцев, каждый лежал в отдельном отсеке. Дел у врачей с новорожденными было невпроворот, а тревожные взгляды родителей, смотревших на свои чада сверху, через смотровые панели, только усугубляли нервозность обстановки.

Закон о Выравнивании требует, чтобы каждый новорожденный в течение первых двух недель находился в местной клинике ВЫНАСа для проверки и выдачи сертификата. Примерно одному из десяти тысяч младенцев будет отказано в сертификате… и, значит, в праве жить дальше.

– Доброе утро, мистер Уолтон. Что привело вас сюда, так глубоко вниз?

Уолтон приветливо улыбнулся:

– Обычная текущая проверка, доктор. Стараюсь, сами понимаете, быть в курсе дел всех наших подразделений.

– Чуть раньше сюда наведался сам мистер Фиц-Моэм. Сегодня, похоже, мы удостоились самой настоящей «генеральной инспекции», мистер Уолтон!

– Гм, возможно. – Заместителю директора не очень-то понравилось это сообщение, но тут уж ничего не поделаешь. Оставалось полагаться только на то, что твердая вера старика в своего ставленника поможет Уолтону выйти из любого затруднительного положения.

– Брата моего не видели где-нибудь поблизости? – спросил Уолтон.

– Фреда? Он сейчас работает в шестой палате, делает анализы. Позвать его, мистер Уолтон?

– Нет, спасибо, не надо его беспокоить. Я встречусь с ним позже. В душе Уолтон почувствовал некоторое облегчение. Фред Уолтон, его младший брат, работал в ВЫНАСе врачом. Братья недолюбливали друг друга, и Рою не очень хотелось, чтобы Фред знал о его посещении клиники.

Невозмутимо шагая по клинике, Рой Уолтон остановил взгляд на двух пухлых, громко вопящих малышах и спросил:

– Сколько сегодня выявилось пассивных?

– Пока семь. Все они будут отправлены препровождению в камеру в 11.00. Трое туберкулезников, двое слепых, один с врожденным сифилисом.

– Итого получается только шесть, – заметил Уолтон.

– О, и еще один со спазмами, – сказал врач. – Сегодня самый большой улов за все время существования нашей клиники. Семеро за одно утро.

– Родители доставляют какие-нибудь хлопоты?

– А вы как думаете? – в свою очередь спросил врач. – Но некоторые, похоже, понимают необходимость осуществляемых нами мер. Правда, один из туберкулезников поднял такой гвалт, что едва не рухнул потолок.

Уолтон вздрогнул.

– Вы, случайно, не запомнили его фамилию? – спросил он с наигранным спокойствием.

Врач на какое-то время призадумался:

– Нет. Черт бы его побрал, никак не припомню. Если хотите, я найду его регистрационную карточку.

– Не беспокойтесь, – поспешил остудить пыл врача Уолтон.

Администратор двинулся по извилистому коридору, ведущему к палате, где производится ликвидация. Когда он вошел в нее, Фалбро, экзекутор, внимательно изучал список, который лежал перед ним на столе.

Фалбро не производил впечатления человека, которому так уж по душе его работа. Это был невысокий толстяк с крупной, совершенно лысой головой и блестящими контактными линзами на близоруких голубых глазах.

– Доброе утро, мистер Уолтон.

– Доброе утро, доктор Фалбро. Вы вот-вот начнете операцию?

– Как обычно, ровно в одиннадцать ноль-ноль.

– Хорошо. Ставлю вас в известность о новом предписании, вступающем в силу с сегодняшнего дня и принятом для того, чтобы еще больше укрепить поддержку нашей организации со стороны общественности.

– Слушаю, сэр.

– Начиная с сегодняшнего дня и до тех пор, пока не будут получены другие инструкции по данному вопросу, вы должны сверять имена детей, занесенных в передаваемый вам список, с картотекой главного архива. Чтобы исключить даже малейшую возможность ошибки. Поняли?

– Ошибки? А разве может быть допущена…

– Для вас это простая формальность, Фалбро. А вот в одном европейском центре вчера в самом деле произошла трагическая ошибка. Нас могут всех повесить, если сейчас допустим утечку информации.

«С какой легкостью удается мне нести подобную чушь», – в изумлении отметил про себя Уолтон.

Лицо Фалбро стало очень серьезным.

– Я все понял, сэр. Разумеется. С сегодняшнего дня будем производить двойную проверку поступивших в нашу палату.

– Вот и прекрасно. И начните с партии, предназначенной к ликвидации в 11.00.

Оставаться дольше в палате для ликвидации Уолтон уже не мог. Он покинул ее через запасной выход и нажал кнопку вызова лифта.

Несколькими минутами позже администратор снова сидел в своем кабинете, чувствуя себя в безопасности за горой корреспонденции на письменном столе, которая еще больше выросла за время его отсутствия. И все же пульс был учащенным, першило в горле. Ему хорошо запомнились слова Фиц-Моэма: «Стоит нам сделать хотя бы одно исключение – рухнет все наше учреждение».

Что ж, значит, система уже начала рушиться. Уолтон почти не сомневался в том, что Фиц-Моэм уже знает или скоро узнает о его поступке. Придется, однако, попытаться сделать все возможное, чтобы это «преступление» так и осталось тайной.

Из динамика интеркома послышался мелодичный голос секретарши:

– Вас вызывает доктор Фалбро из отделения Счастливого Сна, сэр.

– Соедините его со мной.

Засветился экран, и на нем появилось лицо Фалбро. Несколько минут назад оно было отрешенно-спокойным, теперь же – крайне встревоженным.

– В чем дело, доктор?

– Как хорошо, что вы сразу ознакомили меня с новой инструкцией, сэр! Вам никогда не догадаться, что сейчас произошло…

– Хватит играть в загадки, Фалбро. Говорите без обиняков.

– Так вот, сэр, я проверил тех младенцев, которые ко мне поступили сегодня утром. И что бы вы думали? Одного из них, должен вам сказать, не следовало отправлять ко мне!

– Не может быть!

– Истинная правда, сэр! Ко мне попал совершенно здоровый ребенок. Его карточка сейчас у меня на письменном столе. Мальчика зовут Филип Приор, у него прекрасный генетический код.

– На карточке имеются какие-либо рекомендации относительно эвтаназии?

– спросил Уолтон.

– Никаких, сэр.

Уолтон стал нервно грызть ноготь, делая вид, что он страшно встревожен.

– Фалбро, нам, пожалуй, лучше не распространяться о произошедшем. Кто-то совершил грубую ошибку, занося данные обследованного ребенка в компьютер, и если наружу просочится слух, что в этом здании позволяют себе ошибаться, то уже через полчаса сюда ворвется толпа и растерзает на всех.

– Слушаюсь, сэр. – Лицо Фалбро стало ужасно мрачным. – Как мне поступить в данном случае, сэр?

– Не говорите об этом ни слова никому, даже сотрудникам отдела первичного обследования. Заполните сертификат мальчика, разыщите его родителей, извинитесь перед ними и верните им мальца. И продолжайте производить самую тщательную двойную проверку, чтобы исключить неприятности такого рода в будущем.

– Обязательно, сэр. Это все?

– Пока все, – твердо произнес Уолтон и прервал связь. Затем сделал глубокий вздох и невидящим взглядом уставился на дальнюю стенку.

Сын Лайла Приора уже в полной безопасности. А в соответствии с законом – Законом о Выравнивании – Рой Уолтон стал преступником. Теперь он такой же преступник, как и сын, который скрывает от обследования своего больного отца, или не в меру разволновавшиеся родители, которые пытаются задобрить крупной взяткой врача, обследующего их ребенка.

Странно, но Уолтон испытывал такое ощущение, будто его выпачкали грязью. И самое удивительное, он сейчас никак не мог понять, что побудило его так поступить: ведь он, по сути, предал то Дело, которому посвятил себя, подверг серьезной угрозе осуществление программы Выравнивания, свое положение в обществе, даже жизнь, – и все ради одного восприимчивого к туберкулезной инфекции ребенка.

Что ж, что сделано, того уже не переделаешь.

Нет. Не совсем так. Позже, когда все успокоится, нужно будет перевести всех сотрудников клиники в другие места, подальше отсюда, и уничтожить в памяти компьютера все данные, так или иначе касающиеся сегодняшнего события.

Снова пропела секретарша:

– На связи ваш брат, сэр.

С трудом сдерживая дрожь, Уолтон ответил:

– Переключите, пожалуйста, на меня.

Неизвестно почему, но Фред звонил ему, либо когда хотел сообщить о чем-нибудь неприятном, либо после того как уже сделал какую-нибудь пакость. И поэтому у Уолтона были самые серьезные опасения, что и сейчас звонок братца не сулит ничего хорошего. Ждать от него можно только очень крупной неприятности.