Книга Утечка мозгов онлайн

Две вещи наполняют душу все новым и нарастающим удивлением и благоговением, чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них, – звездное небо надо мной и моральный закон во мне.

И. Кант

ПРОЛОГ

Он вертел в руках кристалл, и ему казалось, что в его гранях он видит отражение далеких миров, звезд и галактик. Конечно же, только казалось. Потому кристалл – это всего лишь символ.

Символ бесконечной свободы.

Времена Джеймса Бонда ушли безвозвратно. Теперь для агентурной работы бесполезен безупречный внешний вид, лоск, умение разбираться в винах и женщинах. Совершенно излишни затраты на роскошные автомобили, штаб-квартиры в дорогих отелях и многочисленные шпионские устройства. Не нужны обаяние, физическая сила и реакции насекомого.

Более того – они вредны.

А может, все совсем не так? Может, дело вовсе и не в работе? Может, он просто ищет утешения и успокоения в таких вот оговорках?

Ведь он, самый результативный агент внедрения, был инвалидом.

Нет, он не был прикован к постели. Он вел почти полноценную жизнь, но… Каково с детства быть самым хилым, самым низкорослым и мучиться одышкой даже при небольших нагрузках? А главное – быть ужасно уродливым и никогда – никогда! – не нравиться девушкам?

Говорят, именно такие люди – вопреки Природе – благодаря преодолению комплексов и упорству зачастую становятся великими учеными и художниками. Наверное, это потому, что подлинно «мужские», интересные и захватывающие профессии для них изначально и навсегда закрыты. Им никогда не прыгать с парашютом, не пилотировать истребитель, не побеждать врага ударом крепкого кулака.

И уж что совершенно точно – не им быть ударным звеном военной разведки.

Все это правильно. Так и бывало.

Но время Джеймса Бонда прошло.

И теперь – насмешка Природы! – главная ударная мощь целой державы лежала на его хилых плечах. Смог бы он поверить в это еще лет десять назад, когда любой доходяга смог бы сбить его с ног, просто щелкнув по носу?

Вряд ли. Просто тогда все было иначе. Тогда еще не понимали, что в действительности физическая сила не имела никакого значения.

Но кто-то неведомый решил открыть людям глаза. И почему-то не самым лучшим из них.

Удивительный парадокс заключался в том, что сильные телом и духом в привычном нам мире, в один прекрасный момент становились совершенно беспомощными перед хилыми и замкнутыми в себе аутистами.

Конечно, в совершенно определенных ситуациях. И именно такими ситуациями занимался Кэвин.

О, каким же томительным было ожидание очередного задания! Боже, насколько отвратительно было ощущать себя в этом хлипком, болезненном теле, когда в сознании уже жило ощущение подлинной свободы и могущества!

Он занимался своим делом не ради довольно высокого жалованья, премиальных и уж тем более не ради наград начальства. На кой черт нужны награды уродливому получеловеку!

Нет! Он служил ради тех минут подлинной жизни, которые дарило ему каждое новое задание. О, была б его воля – он продлевал каждое из них до бесконечности!

Но, к сожалению, это невозможно. И он снова и снова с брезгливым стоном приходил в себя после возвращения. Казалось, лучше бы он никогда не знал ничего иного. Но – стоп! Нельзя предаваться слабости. Особенно теперь, когда он знает себе цену и ощутил наконец свою подлинную сущность.

Надо просто найти выход.

И навсегда стать тем – лучшим собою, полным силы, уверенности и радости жизни.

Настоящим.

Часть первая

Сегодня много говорят о потере молодежи, но по-настоящему осознать масштабы этого явления можно только на конкретных примерах. Недавно в США прошла международная конференция в области нейронаук – 30 тысяч участников, это направление сейчас на пике развития. Там было примерно 300 наших ученых, теперь работающих в Америке и других странах, и только 8 приехали непосредственно из России.

Из интервью Сергея Капицы

Глава первая

Нырок прошел штатно, и некоторое время Никита наслаждался ощущением невероятной легкости и ясности мысли. Хотелось прыгать от восторга и смеяться. Поэтому следовало немного посидеть с закрытыми глазами и помедитировать, как учил Стас.

Потом предстояло медленно открыть глаза и встать. И так же неспешно изучить взглядом этот новый мир.

«Будь внимателен, – говорил Стас. – Ты попадаешь в агрессивную среду. Словно вирус в чужую иммунную систему. Если хочешь уцелеть – и действуй как вирус: сам стань частью этого организма…»

Очень непросто было понять объяснения Стаса по поводу всего происходящего здесь. Ведь сам он имел только теоретическое представление о проекте, которым руководил. Нормальным взрослым здесь было не место. Никита видел, что происходило с ними после всплытия – они выглядели абсолютными безумцами и требовали психологической помощи.

Впрочем, найти таких, как Никита, тоже было непросто. И в Конторе была придумана целая система для выявления потенциальных ныряльщиков. Хотя, говорят, у противника ныряльщиками были и взрослые. Проверить это пока не удалось.

Никита снова закрыл глаза и медленно втянул в себя воздух этого мира. И тут же закашлялся: воздух был душен и наполнен гарью. Никита тряхнул головой и осмотрелся. Глаза уже привыкли к полумраку, и теперь неподалеку угадывались грязные кирпичные стены. Под стеной длинным рядом стояли переполненные мусорные ящики, из-под которых вытекали черные вонючие лужи…

– Нормально, – сказал себе Никита и пошел вдоль стены на свет далекого фонаря: в этом углу все фонари были разбиты.

Прежде всего необходимо было оглядеться и понять, что к чему в этих трущобах. И, конечно же, следовало опасаться сейверов.

Самое неприятное – это начало, когда неизвестны еще правила игры и трудно отличить сейвера от других, более безобидных обитателей. Впрочем, найти нужный бокс – задача куда более сложная. Но искать его гораздо спокойнее, когда знаешь, откуда тебе грозит опасность.

Фонарь тускло освещал небольшой переулок, все пути к которому были завалены грудами мусора. Ближе к стене горел костер, у которого сгрудилось несколько грязных оборванцев. Тощий старик в вязаной шапочке тщетно пытался отломать доску от полуразвалившегося трухлявого ящика. Такими досками, видимо, и питался костер. Старик кряхтел и заходился в кашле, но не оставлял своих усилий. Это был повод для контакта.

– Давайте я вам помогу, – предложил Никита.

Бродяги отвлеклись от созерцания огня и настороженно уставились на Никиту. Старик ничего не ответил, но отошел от ящика, словно уступая Никите поле для деятельности. Тот молча взялся за дело и в два счета раздербанил ящик на доски. После чего собрал их в охапку и бросил возле костра. Бродяги так же молча подвинулись, уступая Никите место.

Он сел рядом и с надеждой похлопал себя по карманам. Есть! В карманах и вправду оказалась мятая пачка сигарет и коробок спичек. Он предложил сигареты бродягам. Пачка мгновенно опустела. Последнюю он закурил сам. И усмехнулся: ведь ему запрещалось курить ТАМ. Но здесь он всегда делал то, что хотел. Если это не мешало делу, конечно.

Теперь можно было и разговор начинать.

– Привет всем, – сказал Никита, выпуская в пламя костра густую струю дыма. – Давно не был у вас. Чего здесь, в городе, новенького? Кто сейчас рулит ситуацией?

В ответ бродяги только заулыбались и принялись разводить руками. Один из них громко и нечленораздельно замычал. Никита поперхнулся.

– Так вы что, немые, что ли?! – недоуменно спросил он.

В ответ ему радостно закивали.

– Вот, блин! – с досадой сказал Никита, вставая и отряхиваясь. – А я на вас тут время трачу и сигареты! Нет, ну надо же – немые!

Он бросил на грязный асфальт смятую сигаретную пачку и пошел прочь. Бродяги проводили его взглядами.

– Кто это такой? – спросил один из «немых».

– А кто его знает? – сказал старик. – Ходят тут всякие…

…Никита вышел на широкую освещенную улицу. Однако этот электрический свет не внес ясности в ситуацию.

На улице царил хаос. Толпа била витрины магазинов и мародеры выносили на улицу все, что в состоянии были унести. Стоял невообразимый гам, то и дело раздавались выстрелы. Повсюду лежали кучи мусора, опрокинутые баки, догорали расстрелянные машины.

Внезапно раздался женский визг, сопровождаемый отвратительным хохотом: несколько мужиков с нездорово горящими взглядами потащили куда-то сопротивляющуюся девицу.

Никита шел сквозь толпу, то и дело получая толчки от беспорядочно носящихся людей. Под ногами хрустело битое стекло. В такой обстановке трудно было завести разговор с незнакомыми людьми.

Внезапно перед глазами возникло перекошенное лицо с округлившимися глазами в черных впадинах глазниц. Всклокоченные редкие волосы были подернуты сединой и грязны. Никиту ухватили за воротник и заорали в лицо, обдавая зловонием нечистого дыхания:

– И ты! И ты тоже умрешь! Все, все погибнут лютой смертью! Надо было вовремя воздавать молитвы и помнить о неизбежном возмездии!

Никита схватил безумца за тощие запястья, пытаясь оторвать того от себя, и прокричал:

– Да что случилось-то?!

Безумец выпучил глаза и захохотал в Никите в лицо, обдавая отвратительными брызгами изо рта.

– Ты! Ты не знаешь?! Ты не знаешь, что пришел конец?! Конец всему! Ха-ха-ха! Ты даже не знаешь, что умрешь вместе со всеми этими несчастными! Но у тебя еще есть время помолиться! Молись – и может, Он тебя простит… Ха-ха-ха! Как бы не так! Никому нет прощения! Умрите, грешники! Будьте вы прокляты…

Человек вырвался из Никитиной хватки и бросился прочь – нелепо, зигзагами, будто пьяный. А может, он и был пьян – Никита не очень разбирался в таких вещах.

Никиту с некоторым запозданием передернуло. Однако здесь что-то происходило, что-то жуткое. Но что именно?

Впрочем, не так это и важно. Ведь его посылали не разбираться в тонкостях устройства этого мира, а найти очередной «черный ящик». Или «бокс», как было принято говорить в Конторе.

В зависимости от структуры мира, бокс мог находиться в самых разных местах и выглядеть как угодно. На этот счет не существовало строгих инструкций. В том-то все и дело, что ныряльщику приходилось полагаться на особую, только ему свойственную интуицию, которой было лишено большинство других людей. Ну и на помощь контроллера, разумеется.

Обычно искать следовало где-нибудь в центре ближайшего от точки появления населенного пункта. Хранить боксы предпочитали в самых больших и красивых зданиях – если вообще в том или ином мире существовала архитектура как таковая. Как правило, вокруг таких зданий крутились сейверы.

…Никита остановился посреди многолюдной площади. Толпа была необыкновенно возбуждена, и вскоре Никита понял почему: здесь собирались произвести публичную расправу. Несколько оборванцев в одинаковых серых робах тащили к ближайшему фонарному столбу отчаянно вопящего толстяка в полицейской форме. На фонаре уже болталась петля из толстого провода.

Толпа возбужденно гудела в предвкушении зрелища. Большинство людей были пьяны, у многих в руках мелькало оружие. Никита только подумал было, что стоило бы убраться отсюда подобру-поздорову, как раздался вой и на площадь, буквально врезавшись в толпу, выскочило с десяток полицейских машин. Следом пискнул и громогласно пророкотал мегафон:

– Всем бросить оружие и лечь! Предупреждаю…

Слова громкоговорителя захлебнулись в грохоте выстрелов. Немедленно осела и вспыхнула одна из машин.

Толпа разбегалась во все стороны, сбивая и топча слабых и зазевавшихся. Над головами свистели пули.

Никита не успел уйти: чье-то непомерно тяжелое тело сбило его с ног и замерло неподвижно, придавив к шершавому асфальту и окатив струей крови, хлынувшей из раскрывшегося в хрипе рта.

Когда Никите удалось освободиться, он приподнялся на локте и увидел страшную картину: площадь была завалена телами. Несколько полицейских в свете автомобильных фар медленно шли через площадь, то и дело постреливая в лежащих. И двигались они в его сторону.

«Добивают!» – обмер Никита. Дело принимало скверный оборот. Тем более что в ухе уже мяукнул тревожный сигнал контроллера: сейверы были где-то неподалеку. Надо было уносить ноги.

Никита вскочил, рванул с места что было сил и…

…наткнулся лицом на крепкий костистый кулак. Последнее, что он увидел, было плотное усатое лицо в темных очках под полицейской фуражкой.

…Никита пришел в себя от того, что кто-то нетерпеливо тряс его за плечо. Голова была тяжелой, но он быстро обрел ясность мысли: в этом мире у него нет и не может быть слишком глубокого сна. Зато наручники могут быть вполне крепкими и неудобными. Именно такими были скреплены его руки позади спинки казенного стула.

Контроллер мяукнул снова. Но Никита уже и без того предположил: случилось самое неприятное. Он попал в лапы сейверов.

Все-таки прав был Стас: мир этот был достаточно примитивен. Сейверы в форме – тому прямое подтверждение. Хотя… Хотя сигнал был слишком слаб, учитывая то, что эта комната была просто набита полицейскими. Создавалось ощущение, что сейверы все же находятся где-то за стеной…

– Ну что, так и будем молчать? – поинтересовался потный толстяк, на котором форменная рубашка, казалось, вот-вот лопнет от чрезмерного натяжения.

В кабинете, кроме толстяка, было еще человек пять полицейских, один из которых, усатый, сидя на краешке стола, буквально сверлил взглядом Никиту. Особенно неприятно выглядели составленные в углу комнаты автоматы и пистолет, прижимающий к столу бумаги: ветер от мощного вентилятора листал листы, словно знакомясь с материалами «дела».

– А что вы хотите, чтобы я сказал? – ответил Никита, чувствуя, что его мысли начали расползаться. Такая ситуация не была предусмотрена заданием. Ее просто не успели рассмотреть на тренинге.

– Кто вы? Ваше имя и место проживания! Как вы оказались среди бунтовщиков?

– Я… Я не знаю… – потерянно сказал Никита и внутренне отругал себя: он так и не научился вести себя, как настоящий взрослый.

– Что вы мямлите? – скривился толстяк. – Вас взяли на том самом месте, где собирались расправиться с полковником Мишиным. Все законопослушные граждане давно покинули город. Документов у вас нет. Поэтому напрашивается вопрос: кто вы и откуда…

– Я… Я случайно в вашем городе, – ответил Никита. – Сегодня приехал…

В принципе это был стандартный ответ для подобных ситуаций, и обычно такого ответа вполне хватало.

– Ложь! – отрезал тот, что сидел на столе. – Город уже неделю оцеплен. Если вы приехали – то через какой пост? По чьему разрешению?

Никита почувствовал, что краснеет. Будто стоя у доски, не в силах рассказать невыученный урок.

– Я… Я приехал… – Он не знал, что ему говорить. За год работы в Конторе он так толком и не научился врать!

Усатый вдруг, легко соскочив со стола, подошел к Никите и резким движением разорвал на том рубашку. Никита вжал голову в плечи, ожидая удара.

– Я не знаю, о чем мы здесь разговариваем, – сквозь зубы процедил усатый. – Посмотрите, какая у него на плече наколка! Это же знак десантного спецподразделения ВВС Окраины!

Полицейские переглянулись. Их руки невольно потянулись к оружию. Толстяк медленно поднялся, возвысившись над столом бесформенным холмом.

– А что здесь могло понадобиться Окраине? – растерянно произнес он.

– А вот это и надо выяснить у нашего нового друга, – недобро произнес усатый. – Не имеют ли отношение шпионы Окраины к бунту в пересылочной тюрьме? Будем нормально разговаривать или перейдем к допросу с пристрастием?

Никите выражение про «допрос с пристрастием» показалось знакомым. Причем неприятно знакомым.

И еще он понял, что объяснять полицейским, откуда у него тело этого десантника, бесполезно. Вообще говорить что бы то ни было – только напрашиваться на новые подозрения. Близость невидимых сейверов вызывала ощущение крайнего дискомфорта. Ведь сейверы способны не только защитить бокс от вторжения. Они запросто могут помешать ныряльщику вынырнуть.

А это уже серьезно.

Поэтому, решил Никита, видимо, придется раскрыться. Это был крайне нежелательный шаг: раскрываться следовало только при непосредственном контакте с боксом. Тогда можно было хватать ящик и тикать от сейверов в укромное место, где его не найдут положенные на всплытие семь минут…

А Никита ужасно не хотел проколоться! Ведь у него уже был один прокол. После второго, по неписаным, но строгим правилам, его выкинут из проекта. А это было равносильно катастрофе.

Он только-только начинал чувствовать себя настоящим ныряльщиком, только ощутил подлинное удовольствие от своей силы и незаменимости для общего дела! Что он там – в обычном мире, где даже Катя смотрит на него, как на ни на что не годного ребенка?! Вся его жизнь – только в очередном нырке!

Не говоря уж о том, что он останется без обещанного поступления без экзаменов в любой вуз страны! Конечно, какую-нибудь компенсацию он получит, но…

«О чем я думаю, елки-моталки?! – одернул себя Никита. – Давай же, Ник, возьми себя в руки, ты сможешь!»

Это задание он не провалит! Он просто не может себе этого позволить.

Он пока не будет раскрываться. Главное – никакой паники. Вначале разберемся с наручниками. Затем надо выяснить – кто же здесь выполняет роль сейверов… А до этого нужно тянуть время…

– Я не с Окраины, – сказал Никита. – Это мы с друзьями по глупости такие татуировки сделали…

– По глупости? – хмыкнул усатый. – То есть три года тюрьмы за пропаганду в пользу врага вас не испугали? Ладно, не будем терять времени. Давайте-ка в камеру его, до поры до времени… Пусть контрразведка разбирается…

Из-под Никиты выдернули стул, а самого его довольно грубо подтолкнули к двери. В длинном, скупо освещенном коридоре, по которому его вели, в некоторых местах стены заменяли вертикальные толстые прутья, за которыми на длинных скамьях томились задержанные. Никита снова получил предупреждение от контроллера и с удивлением глянул за решетку.

Прислонившись к прутьям, его внимательно изучали несколько человек в одинаковых серых робах. Сомнений не осталось: эти задержанные и были местными сейверами! Где же он видел такую одежду? Точно – на площади. Бунт… Бунт в тюрьме? Тогда становится понятно: здешние сейверы – самые натуральные зэки. Отсюда напрашивался весьма неожиданный и неприятный вывод…

Сделать вывод Никита не успел. Его втолкнули в одну из зарешеченных ниш. И сняли наручники.

Зря они все-таки это сделали. Потому что даже нераскрывшийся ныряльщик обладает куда более острой реакцией и силой по сравнению с простыми смертными из местных.

Двое полицейских из его конвоя сразу же отлетели к стенам. Третий, что оставался снаружи, попытался захлопнуть решетчатую дверь. Но между ней и стальной рамой вклинился Никитин ботинок. И полицейский полетел в камеру, к товарищам. Никто из них так и не успел произнести ни звука.

Теперь у Никиты был пистолет. На всякий пожарный…

Он быстро направился к выходу, который, как он предполагал, должен был находиться в противоположной от тупика с камерами стороне. Когда он шел мимо очередной клетки (в этом участке было поразительно много камер!), его ухватили за ремень чьи-то цепкие руки.

Никита обернулся.

Это был один из тех беглых зэков. Он крепко держал Никиту, а его вдавленное в решетку лицо было страшным, испещренным сетью глубоких морщин и шрамов.

– Кто ты?! – прохрипел зэк, глаза которого наполнились вдруг нездоровым блеском.

«Начинается», – подумал Никита и не без труда вырвался из цепких лап.

Теперь сейверы забеспокоятся. Они еще толком не знают, что к чему, но проникновение чужака наверняка почувствовали. Поэтому следовало торопиться.

Выскочив на улицу, Никита огляделся. И сразу понял, о чем же напрашивался тот самый вывод.

Перед ним было массивное мрачное здание с маленькими окошками, окутанное колючей проволокой по граням и увенчанное вышкой с бегающим лучом прожектора. В довершение всего оно было окружено кольцом солдат и легкой бронетехникой. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: это и есть та самая тюрьма, о которой говорил полицейский.

Перед глазами появилась знакомая оранжевая точка. Контроллер указывал на близость бокса.

Конечно, если в этом мире сейверами являются заключенные, то по логике вещей бокс должен находиться у них под боком.

То есть в тюрьме.

– Замечательно, – сказал себе Никита.

Этого-то он и боялся…

С такой ситуацией он еще не сталкивался. Видимо, в этом боксе было что-то очень и очень ценное, если его запрятали столь глубоко. Это выходило за рамки простого и быстрого задания, каким его считал Стас. Инструктор в этом деле имеет право на ошибку. Слишком уж сложный и необъятный материал для работы. И в таком случае ныряльщик должен вернуться, чтобы подготовиться основательнее или чтобы уступить место более удачливому.

Некоторое время, продолжая идти вдоль армейского оцепления, Никита сомневался и обдумывал свое положение. Готов ли он уступить свое место здесь? Теперь, когда ему и впрямь – пусть даже случайно – досталось действительно непростое и важное дело?

Ни за что! Он так долго искал возможность подняться на новую ступеньку, преодолеть скептическую сдержанность спецов в его отношении! И вот он – шанс! Если он извлечет отсюда действительно ценный бокс…

– Ни с места!!! Руки за голову! – гаркнули сзади.

Никита обернулся. Следом за ним, на ходу расстегивая кобуры и щелкая затворами, неслось с десяток полицейских. Не дожидаясь ответа, они открыли огонь.

Никита мгновенно прекратил рефлексии и спокойным шагом направился в сторону оцепления. Пришла пора действовать и, что уж там, раскрываться. Никита набрал полную грудь воздуха и выдохнул, пытаясь вернуть себе утраченную уверенность.

Его остановил автоматный ствол, что весьма неприятным образом уперся ему в живот.

– Стоять! – бесцветным голосом приказал худощавый сержант, чье лицо наполовину скрывал большой полусферический шлем. – Куда?

Никита осторожно взялся за ствол правой рукой и притянул сержанта к себе. Тот не сопротивлялся, глядя Никите в глаза, будто кролик, смотрящий на удава. Когда закрытое массивным наростом шлема ухо сержанта оказалось возле Никитиного лица, Никита сказал:

– Друг, помоги! Мне очень надо пройти вовнутрь. Возьми еще пятерых бойцов и пошли со мной. Но вначале избавь меня от этих идиотов полицейских…

Сержант медленно кивнул и сделал знак «все в порядке» подбежавшим было на помощь солдатам.

После чего обернулся и без лишних слов выпустил две короткие очереди поверх голов приблизившихся полицейских. Те бросились на землю и поползли назад, разражаясь недоуменными криками и проклятиями. Сержант улыбнулся и выжидающе глянул на Никиту.

Сила убеждения у ныряльщика была весьма серьезным козырем. Но оказывалась совершенно бесполезной в отношении сейверов. Теперь он был окончательно открыт, и эти злобные твари будут искать первого удобного случая, чтобы найти его и разорвать на куски. Одна надежда на то, что они по-прежнему за решеткой…

– Впечатляет! – похвалил Никита сержанта и кивнул в сторону массивных ворот, ведущих, очевидно, во внутренний двор тюрьмы. – Теперь веди меня вовнутрь, а то я не местный. Не знаю я, что тут у вас и где…

…Они прошли длинной темной аркой, битком набитой вооруженной охраной. Как ни странно, у вошедших не спросили ни документов, ни цели посещения, удовольствовавшись обменом приветствиями с сержантом. Видимо, только что здесь действительно было жарко: под ногами звенели стреляные гильзы, бетонный пол был в подозрительных бурых пятнах.

Никита прислушался к голосу контроллера. Точка перед глазами превратилась в яркое пятно. Начиналась привычная уже игра в «тепло-холодно». Бокс явно был совсем близко. Ближе было только невероятное количество сейверов.

…Этот мир был мрачен и неблагополучен. Никиту тяготил его душный воздух, атмосфера взаимной ненависти и безнадежности. В таком он оказался впервые и стремился побыстрее выполнить задание, с тем чтобы покинуть его и облегченно вздохнуть. А пока он шел позади сержанта в ту сторону, куда влекла его мерцающая оранжевая точка.

Когда они вошли в длинную галерею из массивных железных дверей, вслед за ними раздался невероятный, нагоняющий волны страха, шум. В двери принялись колотить изнутри руками и ногами, ругань и крики слились в один многоголосый вой, что, многократно отражаясь от стен, принялся носиться под мрачными тюремными сводами.

Солдаты недоуменно озирались. Никита сжал зубы: это сейверы. Почуяли чужого. Ну, ничего. Он почти добрался до места…

Тепло. Еще теплее. Горячо!

Никита остановился перед массивной, прокованной крупными заклепками дверью, выкрашенной отвратительной зеленой краской с подтеками. Коснулся ее.

Дверь была теплой на ощупь. Конечно, только для него.

Там, за дверью, его уже ждали. Как ни странно, в полной тишине. И эта тишина не предвещала ничего хорошего.

Никита закрыл глаза и вдохнул. Потом сжал кулаки.

И раскрылся полностью.

Железная дверь жалобно взвизгнула и, прогнувшись под ударом ноги, слетела с петель. Никита ворвался в камеру.

Со всех сторон – притаившиеся за дверью, сидящие на верхних нарах, все прочие – кинулись на него. Но Никита словно не замечал повисших на нем, визжащих, вцепившихся ногтями и зубами тел. Он шел вперед к забранному решеткой окну. Туда, где, покрытый с ног до головы жуткими тюремными наколками, сидел у стола в одних шортах главный сейвер.

На лице его было удивление. Наверное, не часто тому доводилось видеть такую наглость пришельцев из чужого мира. Кто он там был в этой тюремной иерархии – пахан, бугор, вор в законе, – этого Никита не знал, да и знать-то, в общем, не хотел. Главное – на шее того, на массивной золотой цепи, сверкая и переливаясь всеми цветами спектра, висел бокс. Точнее – потемневшая от времени и пота ладанка, форму которой принял в этом мире бокс.

Никита напряг все силы, чтобы сбросить с себя балласт из нависших на нем тел. Еще потребовалось испытать реакцию главного сейвера. Все же Никита оказался быстрее и нанес удар первым. После чего сорвал бокс с толстой татуированной шеи и бросился назад, к дверному проему, где маячили автоматные стволы и недоуменные лица заговоренных им же солдат.

– Уходим! Прикройте меня! – проорал Никита, вырывая ногу из цепких лап какого-то лысого редкозубого уголовника.

Он, не оборачиваясь, мчался вперед, а сзади уже грохотали автоматные очереди и по-звериному рычали подстреленные преследователи.

Оставшись в одиночестве, Никита быстро сообразил, что заблудился. Он метался по коридорам, натыкаясь на решетчатые двери, то и дело преграждавшие путь, и выбивал их ногами. Наконец, он ворвался в небольшое помещение – тоже вроде камеры, только с большим по размеру окном (опять же – с решеткой), столом, шкафом и парой стульев. Такое помещение для допросов он видел в кино. Окно было на уровне второго этажа и выходило во внутренний дворик. Никита с упавшим сердцем увидел, как туда потоком, словно на прогулку, побрели заключенные. Он не сомневался, что никакая это не прогулка – просто его ждут на единственно возможном пути к отступлению.

Поэтому уход отменялся. Никита захлопнул дверь и задвинул большую железную щеколду. Оставалось надеяться, что она выдержит положенные семь минут…

Никита сел на пол и расслабился, зажав бокс в потной ладони.

Когда в дверь заколотили, он блаженно улыбнулся – так полагалось.

Когда в дверь принялись долбить чем-то тяжелым, он принялся медленно раскачиваться из стороны в сторону, произнося положенную формулу.

Когда в дверь принялись стрелять, он начал засыпать.

Когда в помещение ворвались вооруженные люди, там уже никого не было.

Ведь этот недоумевающий человек, растерянно сидящий на полу, совсем не был их настоящей целью.

Никита ел с неохотой. Аппетита не было совершенно. Перед глазами мелькали оскаленные злобные лица, грязные стены и кровавые пятна. На этом фоне довольно бледно смотрелась мысль о том, что он не подготовился к контрольной.

Контрольные, уроки, задачки, примеры… Иногда ему казалось, что все это из какой-то другой жизни. В конце концов с некоторых пор хилый и невзрачный мальчишка он только внешне.

– Ты, часом, не заболел, сынок? – Мать потрогала его лоб тыльной стороной ладони и покачала головой.

– Да не, мам, – скривился Никита, ковыряя вилкой куриную ляжку. Курицу в кляре он любил, но сейчас она просто отказывалась лезть в рот.

– Ну, смотри… А может, не пойдешь в школу? – предложила мать.

– Я… Я не знаю… – промямлил Никита и нехотя вылез из-за стола. – Да нет, пойду, наверное… Куда я сумку засунул?..

Он принялся обыскивать свою комнату, которая выглядела, пожалуй, как кабинет Берии после обыска. Наводить здесь порядок было, казалось, каким-то совершенно ненужным делом. Как возведение ледяных статуй накануне весны.

Он открыл дверцу шкафа, и оттуда на него высыпалась гора старых, кое-как напиханных вовнутрь, игрушек.

Никита поднял с пола большую фигуру Трансформера. Когда-то она могла двигаться, сверкать глазами и даже стрелять тонким и безобидным лазерным лучом. Последнюю способность Трансформеру придал сам Никита, примотав проволокой к его руке маленькую лазерную указку. Теперь этот пластмассовый супергерой подернулся пылью и навсегда застыл с вытянутым вперед манипулятором.

Время игрушек прошло.

Но и выкидывать их было жалко. Слишком уж недавно прошло это время. К тому же все это добро еще пригодится младшему братишке.

…В школу он все же не пошел. Он направился в сквер, где был велик шанс наткнуться на приятелей-прогульщиков. Что и не замедлило подтвердиться.

– Здоров, пацаны! Чего нового?

– А чего тут нового? Весна, жара. В школу неохота. Пиво будешь, Ник?

– Пиво? Хм… А черт, нет. Мне ж нельзя.

– Мать допинг-контроль проводит?

– Что-то типа того…

– Ну, как хочешь…

Никита почти не соврал. Допинг-контроль действительно имел место. Только, конечно, не дома. Впрочем, какая разница?

Друзья сидели у гранитного борта фонтана и лениво поглядывали на проходящих мимо девчонок. Велосипеды грудой лежали у поцарапанных, а у кого-то и забинтованных ног. Ведь если кататься просто по прямой, а не прыгать на верных байках через бордюры и скамейки, то не стоило и начинать это бесполезное занятие. Только экстрим в этой жизни имел хоть какое-то значение. Не уроки ж учить, честное слово!

– Ну, что делать будем? – спросил Никита.

– Как что? Жорж ведь Сиду проспорил. Будет отрабатывать, а мы – смотреть, – хмыкнул Генка.

– Да? – обрадовался Никита. – Я что-то пропустил?

– Как всегда, – ответил Генка с легким укором в голосе. – Ты ж у нас умный шибко. Сидишь, как какой-то ботаник, в книжки пялишься. А настоящая жизнь мимо тебя проходит. Тут пацаны такие «коры» отмачивали – я не могу! Жоржик поспорил с Сидом, кто больше кирпичей о свою башку разобьет. Ну, помнишь, этот фильм про спецназовцев? А вчера ни с того ни с сего Жорж давай себя пяткой в грудь дубасить: я, мол, это тоже могу запросто! А Сид его на смех поднял. Так чуть до драки не дошло. А жаль, интересно бы было посмотреть. Но потом решили: кто проиграет, тот на колесах прыгнет между девятиэтажками. Ну, эти, которые углами почти сходятся, ну, ты понял? Ну что, пошли на стройку, набрали кирпичей. Сид, не будь дурак, бейсболку напялил, а под нее велоперчатки кинул. Ну и шваркнул кирпич себе об чайник. Нормально, раскокал. А Жорж, дурень, просто схватил булыжник и о лоб его себе ка-ак хряснул! Вырубился в ту же секунду! Но очнулся, правда, быстро. Ну и сегодня будет свой должок отрабатывать. Только он же трус – как это он сделает, даже не знаю! Так что посмотрим, поржем!

– Да уж, – хмыкнул Никита. – Заставь дурака богу молиться…

– Чего? – не понял Генка.

– Да так, проехали, – ответил Никита и с сомнением посмотрел на бутылку пива в руках приятеля. – Дай все-таки хлебнуть, а?

…На крыше собралась довольно большая компания. Не все тут друг друга знали, да этого, в общем, и не требовалось, чтобы тусоваться в свое удовольствие. Кто-то умудрился притащить огромные колонки и даже потрепанный микшерский пульт. Под ломаный бит незнакомые ребята удивляли прочих хитрыми кульбитами брейка. Какие-то смельчаки на скейтах разъезжали по бордюру, производя впечатление на пирсингованных малолеток.

Особняком держалось небольшое стадо байкеров. На своих крепких «Stock», «MOD» «BMX» неулыбчивые длинноволосые парни держались лучше, чем на ногах. Это была особая каста, доступ в которую получить не так уж и просто: на пешеходов эти ребята смотрели свысока. Они знали цену собственным трюкам.

Никита подошел к бордюру и глянул вниз. У него немедленно закружилась голова, и он отшатнулся назад.

Сердце беспокойно заколотилось, ноги подогнулись, и он опустился на неровно постеленный рубероид крыши.

– Что, нервишки шалят? – хохотнул заметивший это Жорж.

Никита только криво улыбнулся в ответ.

О, как он мечтал стать такими же, как они, – ловким, не ведающим сомнений и страха! Чтобы, не раздумывая, прыгнуть на скейтборде на скользкий поручень лестницы или ловко залезть по балконам на крышу пятиэтажки! А упав и поднявшись, – снова и снова совершать головоломные трюки!

Он ничего этого не мог. Совершенно непреодолимый страх удерживал его в многочисленных попытках стать героем в глазах…

В глазах Кати.

Вон она, с интересом наблюдает за приготовлениями Жоржика – того, кто должен совершить нечто безумное – сигануть на своем навороченном «горном» байке через пропасть пятиметровой ширины. Ради этого события собрались здесь любители острых ощущений со всего района, и, конечно же, посмотреть на это пришла Катя.

Катю всегда возбуждали ребята, совершающие подобные безумства. У нее была слабость к потенциальным самоубийцам.

И именно поэтому она даже не посмотрит в сторону Никиты. А тот никогда не сможет совершить ничего подобного…

Но если бы она знала! Если бы она знала правду о нем! Она бы отдалась ему сразу и безропотно. Ведь то, что он скрывает – гораздо интереснее, опаснее и значительнее всех этих ребячеств!

Но она никогда не сможет узнать об этом. И Никита, стиснув зубы, будет тихо страдать дальше…

К Никите подошла Лиза. Та самая, с которой они когда-то сидели за одной партой. В восьмом классе их перераспределили. Но Лиза по-прежнему питала явную симпатию к Никите. Однако тому совершенно не нравилась неказистая конопатая девчонка со слегка раскосым взглядом. Что говорить – обычная история…

– Привет, – сказала Лиза. – А ты чего не в школе? Что-то на тебя это не похоже. Никогда не слышала, чтобы ты сачковал.

– А что я, лысый, что ли? – огрызнулся Никита. – Что я, не человек? Что я, двойку получить хоть раз в жизни не имею права?

– Имеешь-имеешь! – ничуть не обиделась Лиза и уселась на рубероид рядом. – Так спросила. Просто удивилась, что ты сюда пришел…

– Удивилась… – буркнул Никита и вдруг успокоился. – А почему ты сама не думаешь об учебе? Неужели не собираешься никуда поступать после школы?

Лиза посмотрела на Никиту как на безумца и прыснула со смеху:

– Ты чего? Я – поступать?! Чтобы весь район меня дурой считал?

– Извини, я не хотел тебя обидеть, – пробормотал Никита. – О, смотри, Жорж прыгать собрался! Пойдем посмотрим?

Толпа зрителей колыхалась у края крыши, угрожая невзначай столкнуть вниз самых смелых, сидевших на ее краю, свесив ноги в пропасть. Внизу слышались сигналы патрульных машин: жильцы уже успели вызвать милицию, чтобы та разогнала слишком уж шумную компанию наверху.

Поэтому Жорж торопился. Он еще раз проверил импровизированный трамплин из досок, положенных одним концом на угол бордюра, и отъехал подальше для разгона. Затем поднял над головой руки в обрубленных на пальцах перчатках и прокричал:

– У-ху!!!

Зрители разразились криками и свистом. Колонки взревели музыкой. Катя довольно призывно выгнулась и послала герою воздушный поцелуй.

Жорж улыбнулся, перебарывая сковывающий тело ужас, и налег на педали.

Он разгонялся быстрее и быстрее – как обычно, когда он совершал такой прыжок над родным и таким близким асфальтом. Подобных прыжков он совершил сотни. И только треть из них была неудачной.

Неудачной…

Скорость все возрастала, и пропорционально ей рос страх. И наконец, перед самым трамплином, спрятанный в глубинах души сосуд со страхом взорвался. Сила, словно испарившись, мгновенно ушла из ног. И в последний миг, когда надо было изо всех сил раскручивать колеса, Жорж пронесся по инерции.

Под восторженный многоголосый крик он описал дугу над лежащим далеко внизу двором и…

…врезался колесом в угол бордюра крыши соседнего дома.

Его вопль потонул в криках зрителей – вольных и невольных, включая тех, что наблюдали происходящее снизу. Некоторые бросились вон с крыши, на помощь. Другие – быстро уносили аппаратуру, третьи вообще стремились поскорее исчезнуть с места происшествия.

…Над телом смельчака, пытаясь привести того в чувство, склонились милиционеры – «скорая» еще не успела подъехать.

А сверху на него смотрела Катя. С сожалением и… разочарованием.

Увиденное не успело еще уложиться в сознании Никиты, как завибрировал телефон в кармане его джинсов.

Пришла эсэмэска: «Домой! Папа зовет».

Никита нахмурился и посерьезнел. Опять предстояла работа. И ощущение предстоящего снова наполнило жизнь смыслом, а душу – уверенностью и решимостью.

Он окинул взглядом тревожную суету вокруг и едва заметно улыбнулся.

Как все-таки мелки проблемы этого тесного мира!

Стас чувствовал, что смертельно устал. Последняя перебежка далась ему очень непросто. Все проводилось, как обычно, под покровом ночи. Но на этот раз последовал неожиданный приказ: спутать следы. Поэтому перебежка получилась двойная плюс одна ложная.

Поскольку оборудование приходилось таскать самому и притом быстро, руки теперь были содраны в кровь и дрожали, словно у закоренелого наркомана.

Хотелось задать себе вопрос: когда же это все кончится? Но вопрос этот был бесполезен, потому что имел очевидный ответ: не скоро. И винить в этом было некого.

Стас полулежал на складном стуле и тупо пялился в монитор, по которому, словно амеба, металась безмозглая заставка скринсейвера.

Скрипнула дверь. В помещение ввалились две фигуры в кожаных куртках и джинсах. Фигуры казались совершенно одинаковыми, так как венчались похожими, крепкими, коротко стриженными затылками.

– Здравствуйте, – машинально сказал Стас, продолжая, однако, сидеть в своем кресле.

Вошедшие не ответили. Они вообще не страдали излишней болтливостью. Впрочем, в круг их обязанностей не входило развлекать сотрудников разговорами. Они просто доставляли Стасу работу.

Натужно отдуваясь, они довольно небрежно бросили на пол большой бумажный мешок с надписью «Цемент». После чего один из вошедших щелкнул неприятного вида перочинным ножом и аккуратно вскрыл мешок.

Цемента в мешке не оказалось. Стас не был строителем, и для работы ему не требовались стройматериалы. Он работал с людьми.

Поэтому он с интересом наблюдал, как из мешка извлекают бесчувственное тело с заклеенными скотчем ртом и глазами. В организации, которую представляли принесшие его ребята, умели отключать на нужное время даже самых крепких парней, но в то же время в случае необходимости могли разговорить и покойника.

Тело утащили в изолятор. Скоро на него придет и конкретное задание. Не имело смысла даже гадать, какие вопросы встанут перед Стасом и его группой.

Офис Управления интеллектуальной безопасности, или попросту Конторы, был самой секретной игрушкой государства. Начать с того, что его вообще не существовало на бумаге. Все положения и инструкции по нему носили исключительно электронный и устный характер.

Более того – у офиса не было собственного помещения. Контора постоянно кочевала по «конспиративным квартирам», точнее, по зданиям, подвалам, складам и баракам. Это было вызвано совершенной незащищенностью информации против нового врага. Враг этот был страшнее вируса СПИДа и грозил государству самыми непоправимыми разрушениями.

Имя врагу было – глупость.

Уже давно стало ясно, как день, что благосостояние и безопасность нации определяются не столько пушками и ракетами, сколько интеллектуальной мощью. Власть это прекрасно понимала и не жалела средств на воспитание интеллектуальной элиты. Но ту мало было просто вырастить и обучить – наступало время, и «умники» тоже начинали понимать собственную цену и принимались крутить носом. Одно время еще можно было держать их в «шарашках» и заставлять горбатиться, что называется, «за идею». Но те времена ушли безвозвратно. И ученые потянулись прочь из родимого гнезда – в поисках лучшей доли.

И интеллект страны начал неуклонно ослабевать.

Нужно было принимать какие-то меры. Правительство лихорадочно искало способы оставить свое «умное золото» на родине. Оно повышало зарплаты, раздавало квартиры, организовывало заманчивые проекты. Но…

Было слишком поздно. Страна уже не могла себе позволить серьезную науку. Соответственно и экономика скатывалась к совершенно пещерному уровню. И это было только полбеды.

Когда интеллектуальная катастрофа в стране стала очевидной для недоброжелателей, кое-кто заговорил о слабости режима, владеющего при этом ядерным оружием.

Страна почувствовала себя умирающим львом в окружении стаи гиен, готовых кинуться на того и растерзать в клочья, едва на его глаза опустятся усталые веки. Никто не считал соседей врагами – вовсе нет! Более того, возможно, более сильные теперь страны и впрямь считали себя обязанными в случае необходимости навязать свою помощь – «во имя всеобщей безопасности».

Только хотел ли этого обескровленный народ, от которого бежали прочь самые лучшие его представители?

Лучшие ли – это еще вопрос, думал Стас. Хочется верить, что лучшие все же вкалывают здесь, в том же управлении. Разве можно считать достоинством человека тот страшный эгоизм, что неуклонно тянет «умников» за кордон, к обеспеченной и благополучной жизни? Ведь свои знания – главный свой капитал – они получили в этой обедневшей и не слишком счастливой стране… Впрочем, что говорить, чисто по-человечески, да и формально, они имеют право на выбор…

Так же, как и страна – на собственную безопасность.

Ведь вопрос не стоял бы так остро, если бы некие таинственные силы не пытались использовать возникшее положение, чтобы «добить» ситуацию до логического конца: до крупицы высосать интеллект страны. Свести ее к состоянию полной недееспособности.

Стас, кряхтя, поднялся и прошелся по помещению, чтобы размять ноги. На этот раз управление спряталось в подвале детского садика. Конечно, нельзя было подвергать детей опасности. И Стас убеждал себя, что Контора здесь ненадолго. Хотя, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное…

Там, наверху, беззаботно растут, играют и слушают добрых воспитательниц малыши. Смешные и трогательные – пока они еще так похожи друг на друга, и совершенно невозможно сказать, кто из них станет водопроводчиком, а кто – писателем, кто – прапорщиком, а кто – генеральным конструктором. У них еще все впереди, и это так здорово…

Стас же пребывал в немыслимо напряженном настоящем. И самое тяжелое для него заключалось в том, что от него самого меньше всего зависел исход той странной войны, которую вело его ведомство из самых последних сил.

Ведь в этой войне главные роли были отданы детям.

Вернее, подросткам, уже выросшим из возраста игры в солдатики, но не закостеневшим еще в своем мировоззрении. Парадокс этой войны заключался в том, что борьбу за интеллект нации вели далеко не самые умные, далеко не самые образованные и, уж точно, не самые опытные – бойцы. Опыт попросту не успевал накапливаться.

Вот еще одна из причин, почему Конторы не существовало официально. Ни один чиновник не сможет открыто признаться в том, что детей сознательно подвергают смертельной опасности. Пусть даже во имя выживания государства.

Так или иначе, альтернативой не могло служить ни одно качество, присущее «нормальным» взрослым.

Главной ударной силой в этой войне была фантазия.

И странное устройство на основе синеватого кристалла непонятной природы, что попало в руки спецов от молчаливых разведчиков. Что это такое – толком не мог сказать никто. Как и назвать его разработчиков. Создали ли его американцы, японцы и еще черт знает какие умники – непонятно. Что было известно, так это то, что оно непостижимым образом позволило сделать потрясающее открытие.

В сознании каждого человека была заключена Вселенная.

Она могла быть разная – как по размеру, так и по особенностям своего устройства. Но, как это ни странно звучит, была совершенно материальна и наполнена разумными существами со своей собственной жизнью, радостями и горестями, желаниями и надеждами…

Самым поразительным было то, что прибор позволял не только познать эту тайну, но и совершать краткосрочные визиты в миры отдельных людей, знакомясь с их обитателями и даже участвуя в происходящей там жизни…

Ученые – из тех, кто был допущен к тайне – попросту сходили с ума от понимания грандиозности открытия и еще больше – от невозможности обсуждать его во всеуслышание.

Ведь прибор, прозванный кем-то «Челноком», был вручен Конторе исключительно с прикладными целями – для борьбы с невидимым врагом. Тем, что уже с достаточной регулярностью шарил по сознаниям соотечественников, похищая ценные знания и окончательно обескровливая интеллект нации.

Спецам не так уж много удалось выяснить о свойствах Челнока. Самым неприятным оказалось то, что самим ученым путь туда был закрыт. На свой борт Челнок принимал только маленьких детей и очень ограниченное число подростков. Объяснений этому пока не находилось. Но для полноценной работы Конторы пришлось нелегально завербовать несколько 14– и 15-летних пацанов, прошедших специальные тесты. Дети помладше, конечно же, отпадали.

Ведь «ныряние» в чужие миры было сопряжено с самым реальным риском для жизни.

Ныряльщик обычно использовал для своего существования в чужой Вселенной выбранное Челноком тело местного обитателя. И возможная гибель того грозила смертью и визитеру. Ведь процесс «всплытия» длился не менее семи минут.

А ребят отправляли туда отнюдь не на экскурсии.

В общем, проблема была крайне щекотливая и невероятно скандальная – особенно если бы правду узнали недоброжелатели за границей.

Вот и сейчас Стас с волнением ждал возвращения Никиты, которого послал в недра мерзкого сознания уголовника Кочета за информацией, которой тот никак не желал делиться с контрразведкой. Видимо, это была очень серьезная информация, если контрразведчики не смогли выбить ее привычными методами.

Впрочем, Кочет мог оказаться и просто носителем. Если ныряльщик другой стороны оставил в его сознании бокс – хранилище информации – с целью транспортировки или по каким другим причинам…

Стас не хотел посылать Никиту. Тот был уже слишком стар – почти пятнадцать лет, и это давало о себе знать. В прошлый раз его чуть не схватили сейверы – защитники информации, которых генерировало сознание носителя, что-то вроде фагоцитов в крови. Но Руслан, на которого он рассчитывал, совершенно некстати заболел ангиной, и пришлось рисковать.

Глядя на Никиту, лежащего на обыкновенной раскладушке, можно было подумать, что он просто спит, забыв снять большие наушники от плеера. Только на голове его были вовсе не наушники, а замаскированный таким ненавязчивым образом Челнок. В соседней комнате в наручниках скучал сам Кочет. Его пометили маркером – тонким световым пятнышком из недр Челнока, и теперь его внутренний мир стал целью для нырка. Кочет мог спать, насвистывать блатные песни, плевать в потолок, угрожать расправой сотрудникам – это не имело значения для того, что творилось в его душе.

Ведь и у него, как у каждого человека, была внутри своя Вселенная.