Книга Колыбельная для брата онлайн - страница 2



Глава 2

Вернуть в класс успели почти всех. Не хватало человек семи, но это не имело значения: виновники были на месте.

Седьмой "В" сдержанно возмущался. Возмущаться громко не решались, потому что в дверях, сложив руки на могучей груди, стояла директор Анна Викторовна.

– Пятница – тяжелый день, – сказал длинный Климов, устраиваясь на задней парте.

Ева Петровна хлопнула о стол первым томом «Графа Монте-Кристо», который отобрала на предпоследнем уроке у рыжего круглолицего Витьки Быкова по прозвищу Кубышкин.

– Книга-то не моя! – сказал Кубышкин, и все привычно засмеялись. Считалось, что Кубышкин говорит только смешное.

– Тихо! Все сели по местам! Прекратить разговоры!.. Анна Викторовна, вы сами скажете?

– Говорите вы, – величественно разрешила директор.

Ева Петровна скорбно кивнула и оглядела притихшие ряды.

– Конечно, – произнесла она, – я ни дня больше не останусь у вас руководителем. Но прежде чем уйти, я должна разобраться в этом позорнейшем происшествии. Это мой долг.

Девчонки торопливо зашушукались. Они считали своей обязанностью уговаривать Еву Петровну не бросать их, когда она в очередной раз заявляла об отставке.

Сейчас, однако, Ева Петровна не стала слушать жалобных уверений в любви и преданности. Она еще раз подвергла испытанию на прочность несчастного «Графа» и потребовала:

– Встаньте, кто был задержан в гардеробной преподавателей.

Четверо встали. Куда деваться-то? Все равно портфели отобраны.

– Та-ак… – сказала Ева Петровна. Она покивала, взялась двумя руками за худой подбородок и обвела стоявших укоризненно-проницательным взглядом. Трое опустили глаза.

– Ну так что, Векшин, – произнесла Ева Петровна почти доброжелательно. – Может быть, признаться сразу? Пока есть время исправить ошибку…

– В чем признаться? – спросил Кирилл и подумал, что у Евы Петровны глаза странного цвета: как пыльная трава.

– Ты не знаешь, в чем?

– Не знаю, – честно сказал Кирилл.

– Ну, хорошо… Что вы делали в учительской раздевалке?

Кирилл улыбнулся. Чуть-чуть. Даже досада его сразу прошла. В самом деле смешно: признаваться в том, что все знают.

– Мы прятались от завуча Нины Васильевны, – сказал он.

Элька Мякишева и Нинка Родина вопросительно хихикнули и посмотрели на классную руководительницу. Она, однако, на них не взглянула. И сухо поинтересовалась:

– Зачем же прятались?

– Она загоняла нас в хор.

Анна Викторовна колыхнулась у дверей.

– Что значит «загоняла»? Ты соображаешь, что говоришь?

Кирилл опять ощутил едкую досаду.

– Соображаю, – сказал он. – Она стояла у выхода с учителем пения, хватала всех и отбирала дневники, если кто записан в хоре и не хочет идти.

– И вы решили обмануть завуча и учителя, – словно подводя итог, произнесла Ева Петровна.

Кирилл пожал плечами.

– Странно, что ты не хочешь ходить на занятия, – мягко сказала Ева Петровна. – Почему? Ты же любишь петь.

– Я не люблю, когда меня заставляют. Хор – это не уроки. Это добровольное дело.

Анна Викторовна колыхнулась у двери.

– Добровольное для тех, у кого сознательная дисциплина. А для тех, кто не дорос до нее, мы применяем добровольно-обязательный метод.

– Как у кошки с воробьем, – сказал с задней парты Климов.

– Что-что? – Анна Викторовна устремила в глубину класса настороженный взгляд. – Ну-ка объясни.

Климов охотно объяснил:

– Кошка поймала воробья и говорит: «С чем тебя есть? С уксусом или сметаной? Выбирай добровольно…»

– Ну-ка поднимись, юморист, – потребовала Анна Викторовна.

Климов поднялся, и все засмеялись. Если он вставал, всегда возникало веселье: такая мачта вырастала над партой.

– Как его фамилия? – обратилась директорша к Еве Петровне.

– Климов, – сказала та. И в голосе ее слышалось: «Это всем известный Климов, который может лишь паясничать и ни на что серьезное не способен».

– Завтра ко мне с отцом, – распорядилась Анна Викторовна.

Класс притих. Отец Климова в прошлом году разбился в автомобиле. Климов слегка побледнел, но ответил прежним тоном:

– Никак невозможно. Отца нет.

– В таком случае с матерью, – не дрогнув, потребовала Анна Викторовна.

– Тоже невозможно. Она в командировке.

– С кем же ты живешь?

– С бабушкой, – вздохнул Климов.

– Вот и прекрасно…

– А бабушке восемьдесят два года, – поспешно предупредил Климов. – Она уже не боится директоров.

– И ты, видимо, тоже? – язвительно поинтересовалась Анна Викторовна.

Климов сокрушенно покивал:

– Мама говорит: я весь в бабушку.

– «Неуд» по поведению за всю неделю, – распорядилась директор. – Ева Петровна, не забудьте.

Та покачала головой и укоризненно посмотрела на Климова: «Вот, видишь, достукался. Жаль, но сам виноват».

Раздался звонок с шестого урока. Анна Викторовна досадливо поморщилась.

– Ева Петровна, у меня совещание. Разберитесь сами. Особенно с этим… – Она посмотрела на Кирилла. – Как его фамилия?

– Векшин… И знаете, Анна Викторовна, он все годы был вполне нормальным учеником. Не могу понять, когда у него это началось…

– Наверное, когда начал сооружать свою прическу, – заметила директорша. – Ишь, отрастил, ушей не видать! Чтобы сегодня же остриг свои космы!

– Не космы, а волосы, – негромко сказал Кирилл. – Все так носят. У других еще длиннее…

– Будем рассуждать? Ева Петровна, завтра в школу с такой прической не пускать!.. А впрочем… – Она словно спохватилась. – Там, где он скоро окажется, его остригут как надо.

С этими словами Анна Викторовна покинула класс.

Все шумно встали и сели.

– Коробов, Самойлов, Сушко, Векшин! Я вам садиться не разрешала!

– Ноги, что ли, железные? – пробурчал Валерка Самойлов.

– Ноги?! – неожиданно воскликнула Ева Петровна. – А мои нервы? Они железные? На что я потратила два года?! Такой позор! Пятно на всю школу!

Ребята запереглядывались. Бегство с репетиций хора было делом обычным. Какое тут пятно?

– А что случилось, Ева Петровна? – преданным голосом спросила Элька Мякишева.

Ева Петровна медленно обвела глазами класс.

– Что случилось? То, что в учительском гардеробе, где укрывались наши «любители свободы», у студентки-практикантки исчез кошелек со стипендией.

Девчонки охнули.

Интересно, что Кирилл ничего не почувствовал: ни обиды, ни страха, ни растерянности. В первую секунду просто подумал: «Вот так история!» Потом ему стало смешно. Он сказал со смехом:

– Вот это да! Значит, мы воры?

– Ты напрасно веселишься. И напрасно говоришь во множественном числе. Имей в виду: ты единственный, кто не стал показывать дежурному учителю свои карманы.

Вся обида и вся злость снова прихлынули к Кириллу.

– Какое он имеет право обыскивать? Еще портфель отобрал!

– Александр Викентьевич не отбирал, а потребовал отдать.

– А я не отдал! Тогда он вырвал! Да еще в карманы полез!

– Ты считаешь, что только вам позволено лазить по чужим карманам? – в упор спросила Ева Петровна.

Кирилл сжал зубы. Сперва захотелось завопить от бешенства. А потом по привычке защекотало в горле. «Зеленый павиан Джимми, – торопливо подумал Кирилл. – Где ты, миленький? Помоги».

В это время Валерка Самойлов громко сказал:

– Да ничего он не брал. И мы не брали! Зачем зря-то…

– Про вас я пока не говорю. Сейчас разговор о Векшине. Кстати, залезть в карман можно незаметно…

Кирилл мысленно улыбнулся зеленому павиану: «Спасибо, что помог». Еще сипловато, но уже твердо он сказал:

– Я, пожалуй, сяду. Не обязательно стоять, чтобы слушать оскорбления.

– Сядь, – скучным голосом ответила Ева Петровна. – Школьные правила не для тебя. Но сидя или стоя, а отвечать за свои дела придется.

Кирилл сел и стал смотреть в окно.

– Он сидит, а мы стоим, – высказался в пространство Серега Коробов.

– Что ж, садитесь и вы… Позор! Были гордостью школы, лучший тимуровский отряд, правофланговый! Должны помогать людям, а вы… Девушка первый раз пришла на практику, и сразу ей такой сюрприз! Вы знаете, что такое для студентки стипендия? Она должна целый месяц жить на эти сорок рублей!.. Если бы вы видели, как она плакала в учительской…

«А правда, неужели нашелся такой гад и украл? – подумал Кирилл. – А может быть, сама потеряла?»

Он хотел уже высказать эту мысль, но сдержался. Получится, будто он оправдывается.

И вдруг заговорил маленький Кубышкин:

– А Сан Викентич как успел узнать, что кошелек украли? Он же внизу дежурил, а не в учительской.

В классе опять на всякий случай засмеялись.

– Он ничего и не знал! – сердито разъяснила Ева Петровна. – Он просто задержал нарушителей, которые были там, где им не положено быть. И оказалось, что не зря. Через несколько минут стало известно про кошелек.

– Если не знал, зачем полез с обыском? – хмуро спросил Кирилл.

– Не полез, а попросил показать карманы. Потому что были уже грустные случаи, когда пропадали деньги и вещи. И никто не может терпеть, чтобы этот позор продолжался!

– Пусть отдаст портфель, – упрямо сказал Кирилл. – Никто не имеет права отбирать чужие вещи.

– Я и не отбирала. Разбирайся с Александром Викентьевичем. Найди после собрания и разговаривай.

– Он отобрал, а я должен за ним ходить?

Ева Петровна утомленно села за стол.

– Это старый трюк, – печально сказала она. – За наглым поведением прятать свою вину.

«Вину…» – повторил про себя Кирилл. И до него наконец дошло. Дошло полностью, что все это всерьез. Абсолютно всерьез.

Он взялся за парту, встать хотел, но не встал, а только в упор глянул на Еву Петровну.

– Значит, вы в самом деле думаете, что я вор?

Она отвела глаза. Но сказала:

– Ты сам заставляешь думать так. Твое поведение… Существует логика. Понимаешь, ло-ги-ка. Законы здравых рассуждений. Суди сам: кроме вас, там никого не было. Карманы показывать ты не стал. Значит, испугался?

– Не испугался, а противно.

– Ах, противно… Другие могут, а у тебя тонкое воспитание.

В классе опять кто-то захихикал. Но Валерка Самойлов сказал:

– Я бы тоже не дал, но растерялся.

– Помолчи!

– Пусть отдадут портфель, – бесцветным голосом повторил Кирилл.

– Ты как попугай! Я сказала: объясняйся с Александром Викентьевичем. Без объяснений он все равно не пустит тебя на свои уроки.

– Пусть, – сказал Кирилл. Александр Викентьевич преподавал семиклассникам черчение, которое Кирилл всем сердцем невзлюбил с первого дня.

– Не имеет права не пускать, – сказал Климов. – У нас всеобуч.

– Права-то вы знаете, а вот обязанности…

И Ева Петровна принялась подробно объяснять про обязанности школьников, которые неразрывно связаны с правами. Получалось, что обязанностей две: хорошо учиться и беспрекословно слушаться старших. Права были те же самые: учиться и слушаться.

У Евы Петровны было худое лицо, морщинистое, но не старое. На лице странным образом смешивались утомленная разочарованность и энергия. Так было всегда. Ева Петровна словно давала понять: «Я знаю, как мало меня ценят, как неблагодарны дети, но свой долг я буду выполнять до конца, изо всех сил и без жалоб». И она выполняла. Классным руководителем она стала, когда ребята были пятиклассниками. До этого, в четвертом классе, сменилось три руководителя. Тринадцать мальчишек и двадцать четыре девчонки представляли собой, по словам завуча Нины Васильевны, «развинченную толпу». Ева Петровна заявила, что не потерпит анархии, и если уж она берется за дело, то создаст из этой толпы здоровый пионерский коллектив.

За год она добилась, что отряд стал считаться передовым. Сама составляла планы тимуровского шефства над окрестными пенсионерами, руководила репетициями смотров строя и песни, ревностно следила, чтобы все выполняли нормы сбора макулатуры. Нерадивых обсуждали на собраниях, которые назывались пионерскими. Ева Петровна говорила, что все вопросы должны обсуждаться коллективом и от коллектива ничего нельзя скрывать.

Фамилия у Евы Петровны была Красовская, поэтому, когда класс еще не был передовым, ей придумали прозвище Евица-красавица. Потом прозвище забылось, но время от времени отдельные несознательные и нетипичные личности, вроде Климова, вспоминали его. Вот и сейчас Кирилл слышал, как длинный Климов сзади почти беззвучно напевает на мотив хора из «Евгения Онегина»:

 
Евица-красавица, душенька-подруженька,
Отпусти нас, милая, ты домой голодненьких…
 

Есть в самом деле хотелось, сидели без обеда. Столовая в первые дни учебного года не работала, а в буфете была такая толкучка, что лучше и не соваться. Кирилл, правда, попробовал на предпоследней перемене, но раздумал и отдал двадцать копеек Петьке Чиркову, который признался, что вот-вот помрет от голода…

– А зачем сидим? – вдруг спросил Климов.

– Ждем, – сообщила Ева Петровна. – Ждем, когда кто-нибудь из этих четверых признается или расскажет, как было дело.

– А если не признается?

– Тогда… очевидно, придется вызывать милицию.

– Так давайте вызывать, – предложил Кирилл.

– Правильно, – поддержал Кубышкин. – А то кушать хочется.

– Тебе полезно похудеть, – сказала Ева Петровна и опять заговорила о пятне, которое легло на тимуровский правофланговый отряд и школу. Потом подняла Женьку Черепанову и велела высказать свое мнение. Женька была бессменная председательница совета отряда. Она встала и начала говорить, что те, кто совершил этот безобразный поступок, опозорили класс и должны признаться, если они еще хоть капельку дорожат званием пионера. А если Кирилл Векшин ни в чем не виноват, то ему надо вести себя не так, а воспитанно…

Кирилл смотрел на Черепанову без всякой злости. Женька говорила те самые слова, которые принято говорить на собраниях, когда кого-нибудь обсуждают.

Женька была красивая, и Кирилл смотрел на нее с удовольствием. Он не испытывал к Черепановой никаких чувств, но глядеть на нее было приятно: как на красивую открытку или статуэтку. Почти все девчонки за лето вымахали в высоту, стали больше мальчишек (Кубышкин презрительно сказал: «Во, лошади. Теперь им на танцах десятиклассников подавай»), а Женька осталась прежней. Она была невысокая, стройненькая, с мальчишечьей русой прической и длинными серыми глазами.

–…А Векшин вообще всех нас удивляет. Это кошмар какой-то, – закончила Черепанова свою речь и бросила на Кирилла очень осуждающий взгляд.

– Дура, – полушепотом сказал Кирилл.

– Сам, – так же ответила Женька.

Кирилл перестал слушать и повернулся к окну.

По другой стороне улицы брела послушная вереница детсадовских малышей в пестрых маечках и трусиках, в белых панамках. Впереди шла одна воспитательница, позади другая. Ребятишки – наверное, младшая группа. Трехлетние пацанята.

Кирилл подумал, что он будет в десятом классе, когда Антошка станет вон таким. И, как всегда при мысли об Антошке, толкнулась в нем упругая теплая радость.

Что бы ни случилось, какие бы горести ни подкараулили Кирилла, все равно есть у него братишка. Круглощекий, улыбчивый, славный Антошка…

Конечно, бывает всякое: иногда почитать хочется, а он вопит; надо бежать к Деду, готовить паруса, а ты отправляешься в молочную кухню за Антошкиным обедом… Но, боже мой, как все-таки здорово, что он есть на свете – настоящий родной братик! Как он смотрит на Кирилла, как слушает песни…

А между прочим, на кухню и сегодня надо бежать. И скоро… Кирилл встал и взглянул на большие часы за окном – они висели на столбе у сквера.

– Что, Векшин? Ты все-таки решил признаться? – спросила Ева Петровна почти благосклонно.

– В чем? – удивился Кирилл.

– Что значит «в чем»? В том… что я сказала: «Пусть встанет тот, кто виноват».

– Извините, я не слышал, – холодно сказал Кирилл.

– А, ну конечно! Слова классного руководителя для тебя пустой звук. Тогда с какой стати ты поднялся?

– Чтобы на часы взглянуть, вон там на улице.

– Смотреть на часы бесполезно, – сообщила Ева Петровна уже не Кириллу, а классу. – Сидеть будем, пока не выясним.

– Я сидеть не буду, – спокойно сказал Кирилл. Он и в самом деле был сейчас спокоен. Только глубоко внутри дрожала тугими струнками сдержанная злость. Уже не обида, а просто злость.

– Бу-удешь, голубчик…

– Не буду. Мне в молочную кухню надо идти за питанием для брата. Его в четыре часа кормить полагается.

– Ты опять лжешь, – утомленно произнесла Ева Петровна. – Если бы ты ходил в эту кухню, мама дала бы тебе записку и тебя бы никто не стал задерживать на репетициях. А ты прятался, чтобы не ходить на хор.

– Потому что дело не в кухне. На хор я бы и так не пошел.

– Из ложного принципа и глупого упрямства.

– Мне надо идти, – сказал Кирилл. – Серега, выпусти.

Серега Коробов выбрался из-за парты, освобождая проход. Класс наблюдал за Кириллом с молчаливым интересом. Кирилл пошел к двери.

– Какой нахальный! – громким шепотом сказала Элька Мякишева.

Ева Петровна встала у порога.

– Имей в виду, Векшин, если ты попытаешься уйти, я сообщу директору… что для тебя, оказывается, не писаны никакие школьные правила.

Кирилл остановился перед ней.

– Они для Антошки не писаны, – сказал он с ощущением полной и радостной правоты. – Разве есть правила, чтобы трехмесячного малыша морить голодом? Он, пожалуй, покажет правила… Разрешите, пожалуйста, пройти.

Ева Петровна хотела что-то сказать, открыла рот… и посторонилась.

Когда Кирилл был уже в коридоре, он услышал:

– За портфелем пусть явится отец.

Кирилл обернулся.

– Он бы и так пришел, если надо. Зачем портфель? Как выкуп, что ли?

– Вот именно! Для гарантии. Если я не дозвонюсь.

«Звони, звони», – сумрачно подумал Кирилл. Дома телефон не работал второй день: ремонтировали кабель, а на работе у отца недавно сменили номер.

Внизу, у самого выхода, Кирилл встретил Зою Алексеевну, которая учила его в младших классах. Он улыбнулся и приготовился сказать: «Здрасте, Зоя Алексеевна». И вдруг увидел, что она смотрит на него странно. Без обычной улыбки.

– Кирюша… Что с тобой случилось?

Она смотрела так, словно у нее что-то сильно болело. Или не у нее? Кирилл вдруг отчетливо вспомнил, как в третьем классе, в весеннем походе, она с таким же лицом бинтовала Петьке Чиркову разбитый локоть.

– Что, Зоя Алексеевна? – спросил он, уже догадываясь и все-таки не веря.

– Мне Анна Викторовна рассказала… Кирюша, неужели это правда?

Кирилл быстро глянул ей в доброе, почти старушечье лицо и сразу опустил глаза. Переглотнул. Оказывается, спокойствие в нем было очень хрупкое. Как тонюсенькая стеклянная стенка. Сейчас лопнет эта стенка – и вся горечь, вся обида, накопившаяся в классе, рванется слезами. Как вода из разбитого аквариума.

«Зеленый павиан Джимми…»

Он поднял опять глаза, не побоялся, хотя они были уже мокрыми. Пускай! Зоя Алексеевна видала и не такое.

А она… Она, видимо, поняла этот взгляд совсем не так.

– Кирюша! Как же ты мог? Ты хотя бы признался? Если это первый раз, тебя простят.

Это было уже слишком, и зеленый Джимми не мог тут помочь. Кирилл закусил губу.

– Я признаюсь, – сказал он с трудом. – Сейчас… Вот в чем… Зоя Алексеевна, мы вам все на свете доверяли. Мы вас так любили…

Она закивала, глядя на Кирилла добрыми глазами.

– И я вас… – произнес он сипло. – Лучше вас никого для меня в школе не было.

Она все кивала и, видимо, чего-то ждала. Но Кирилл молчал.

– Вот видишь, – проговорила Зоя Алексеевна. – Вот видишь, Кирюша. А теперь…

– А теперь вы меня предали, – тихо сказал Кирилл.

И побежал к двери.



Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт