Книга Охота на медведя онлайн - страница 8

Глава 9

– Работаешь на подиуме? – спросил Олег.

– Нет. – Марина прикурила сигарету, выдохнула:

– Для этого я не доросла. В прямом смысле. А знаешь, во времена империи подиумом назывались специальные места в античных цирках для высокопоставленных зрителей: оттуда они могли безопасно наблюдать, как люди убивают и умирают им на потеху. – Девушка улыбнулась невесело, вздохнула:

– Мир с той поры изменился мало. – Помолчала, добавила:

– Нет, к подиуму я не имею отношения. Скорее к искусству. Искусство, чувствуешь, слово какое? Искушение сотворения собственного мира... Или – мирка.

Вот в этом мирке я и тусуюсь. Выставки, презентации, фуршеты... Где передвигаются раскрашенные куклы и куклессы и рассуждают о чем‑то для них важном. И я тоже – передвигаюсь, рассуждаю, функционирую... Иногда пишу опус на непонятно‑искусствоведческую тему и отправляю в непонятный немецкий или шведский журнал. Они хорошо платят. Да. Я – модель. – Девушка отхлебнула еще из бутылки:

– Самое противное, что сама я никого не интересую. Интересует мое тело, интересуют статьи, но такие, в которых нет мысли... Этот мир не терпит несоответствия себе, мертвому. Его волнует только собственное тщеславие. Вот я и имитирую... – Девушка задумалась, собрав лоб моршинками, выдохнула смешком:

– Этот... самолет. Знаешь, в детстве такие пацаны крутили, на веревочках. И губами так делали: «Ж‑ж‑ж‑ж‑ж‑ж‑ж». Вот и я – жужжу, а летать не летаю. А так хочется полета! – Девушка помолчала. – Я сильно сегодня напилась. – Спросила вдруг безо всякого перехода:

– Ты жил когда‑нибудь в маленьких городках?

– Бывал.

– Не путай экскурсию с эмиграцией. Побывать в любом таком пару часиков – даже экзотика, а жить... Словно под водой мутной. Кругом грязь, парни пьяные и грубые, нищета... Помнишь Ван‑Гога, «Едоки картофеля»? У людей истощенно‑алчные лица, они сидят за столом, картошку уминают, желто‑грязно все, и все – голодные... Вот это и есть наш городок теперь, если в миниатюре. – Девушка зябко передернула плечами. – Вот я и ринулась в Москву. Знаешь, почему мы все попадаемся? Кругом серо, убого, люди экономят на всем, заняты мелкой склокой, привычно‑изматывающей, как головная боль... А в телевизоре – цветно! И мальчики‑одуванчики эти, Иванушки‑Аленушки: все они чистенькие, с белыми зубками, веселые... И мир в телевизоре – цветной. Людям мишурная позолота нравится куда больше золота: она праздничней. И все мы хотим праздника. Всегда.

И получаем пустоту. Бутафорский мир не терпит дневного света, и если сны хоть остаются в памяти – есть в них что‑то волшебное, – то все остальное просто пропадает, стоит лишь кнопочку на пульте надавить.

– Каждый жизнь себе выбирает сам.

– Вот уж нет. Это смерть каждый сам себе выбирает, вольно или подсознательно. А жизнь... Она кому‑то удается, а кому‑то нет. Так бывает.

Москва... Сначала она мне таким вот цветным праздником и показалась. Даже очарована была; мальчики на иномарках, спортивные комплексы, ночные клубы. Как бы не так. В любой клуб или казино днем зайти: размалеванная бестолочь, эти венки‑цветики, эти портьерки под бархат или стойки хромированные... Посетители словно похоронили уж свои жизни и здесь – поминки по себе справляют, веселенько так, с музычкой, как принято. Модели. «Ж‑ж‑ж‑жжжж». А знаешь, что самое страшное? Никого мне уже не жалко по‑настоящему. И ничего не хочется. Ни‑че‑го.

Раньше думала, денег соберу, квартирку куплю, заживу... Купила. И – как в камере‑одиночке. Все эти ночные погребальные клубы и прочие увеселения... Они – наркотик. Ведь умом понимаю – мельтешня, после только маета пустая в душе остается, и люди там – куклы раскрашенные, а где других взять? К «едокам картофеля» я не вернусь. Вот и получается. Мне двадцать восемь. И я ничего уже не хочу. Ничего. – Девушка улыбнулась, но очень неуверенно. – Так что я тоже странник. И не знаю, что хочу найти.

– Мужчину, – спокойно произнес Олег. Глаза Марины стали глубокими, цвета моря.

– Ты прав. Мужчину. Который бы был достоин любви. Я полюбила бы его, честное слово. Вот только мужчин вокруг не осталось.

– Может, не там ищешь?

– А ты разве в другой жизни живешь? Оглянись! Маскарад – кругом. Вот ты появился из ночи и умчишься туда, странник. Я проснусь завтра и – то ли ты был, то ли тебя не было. Не жизнь – сплошное метро. Что‑то мелькает за стеклами, люди появляются, пропадают, и никого и ничто нельзя остановить ни на миг, даже если этот миг покажется тебе очень‑очень важным. А жаль.

Ночной город зиял пустотой улиц и казался особенно огромным. Освещены были лишь дороги, но редкие люминесцентные фонари словно окутала влажная бахрома тумана, и в этом свете дома лишь едва‑едва выступали из окружающей тьмы тусклыми прямоугольниками желтых окон. В каждом доме горело одно‑два, не больше, остальные лишь отражали вялый, увязший в тумане фонарный свет.

– Знаешь, когда я была маленькая, мне всегда было непонятно, куда деваются люди ночью. Неужели так и спят в коробках‑домах? Этого просто не могло быть. Я знала, взрослые нарочно укладывают детей, а сами – уезжают на карнавалы, беззаботно веселятся на площадях, смотрят красивые фейрверки, танцуют, и жизнь у них совсем не такая унылая, как днем. А теперь выясняется – они просто спят друг с другом. Или просто пьют. И жизнь тлеет в ночи так же скудно, только еще и темно. Притормози у того ресторанчика, странник, я сойду. Там светло. В пустой дом мне совсем не хочется. – Девушка улыбнулась, сдерживая слезы:

– Может, сегодня мне повезет?

– Не отчаивайся. Тебе повезет. Девушка вышла из машины:

– Прощай, странник. Ты добрый, а что толку? Пойти тебе тоже некуда. А все‑таки... Так хочется полета! А еще больше – тепла.

– Ты верь. Тогда – сбудется.

– Я верю. – Марина улыбнулась печально. – Ведь по ощущениям полет от падения – неотличим.

Олег снова помчался в ночь. Позади осталась одинокая девичья фигурка у островка света. Вокруг – те же темные дома, безлично глядящие окнами‑зеркалами в ночь. Поворот. Еще поворот. Он снова оказался у того же кафе, но девушки не увидел.

Подъехал, вышел, беспокойно огляделся и наконец заметил ее: она сидела на корточках у одного из столиков и кормила из блюдечка черного котенка. Олег подошел. Марина подняла голову.

– А, это ты, Медведь. Как мило, – произнесла она, но в голосе не было ни радости, ни удивления. А что было? Олег так и не понял.

– И все‑таки я подвезу тебя домой.

– Вместе с котенком, ладно? Он – моя находка. – Он тебе нужен?

– Он такой же, как я. И как ты. Никому не нужный. Да еще и черный. Без меня он точно пропадет. Да и очень хочется, чтобы дома меня кто‑то ждал.