Книга Кика – женщина с изюминкой. Любовные успехи и неудачи разведенной журналистки онлайн

Алисе и Софии, которые совсем не считают меня странной.

И Марии Эрлинде, моей второй мамочке

Женщина никогда не должна принадлежать самой себе.

Законы Ману (святая книга Индии)

Предисловие

В своей жизни я уже проглотила достаточно оскорблений. Это первое. Стыдливая я от рождения. Это второе. Зная, что оба этих утверждения справедливы, я долго колебалась, выбирая название для книги: «Выплевывая лягушек»^[1], чтобы быть верной содержанию, или «Странная Кика», чтобы любопытствующим сразу стало ясно, что я буду стесняться того, о чем пишу, но что сама признаю свою ненормальность, не дожидаясь обвинений. Однако эта ненормальность – причина и следствие того, какая я есть и какой была.

Я никогда не могла сказать «нет», из-за чего все время впутывалась в разные истории. Я хотела сказать «нет» очень многим, но так и не смогла. Не умела. Я всегда была ласковой и отзывчивой. И, более того, ставила чувства и желания других выше своих собственных, а мысль, что я могу отказать, не поддержать, ранить кого-либо, казалась невообразимой. Итак, я уступала и бросалась с головой в море прямых или косвенных просьб, сама имея лишь одно всепоглощающее желание – быть любимой. Но всему на этом свете есть предел…

Меня не любили сильнее, ведь я вела себя глупо и была беззащитной. Мне не хватало агрессии, причем всегда и во всем. Чтобы наконец послать этих трусов, которые так издевались надо мной, в узкое плохо пахнущее отверстие. Чтобы наговорить дерзостей, грубостей и ругательств и, возможно, таким образом очистить душу.

Эта книга – конвульсивная рвота, вызванная жизненными ударами, бурлящий поток из жабищ, которые я проглотила. Это заклинание против демонов, прочищение всех моих внутренних органов. Эта книга – честная, нахальная и бесстыдная, и именно поэтому она для меня – обновление, как после сбрасывания старой кожи.

Работая над ней, я не раз вспоминала сенсационный фильм Де Пальмы «Кэрри» 1976 года. Его героиня была такой же ласковой, как и я, немного наивной, как и я, над ней так же издевались, как и надо мной, – до тех пор, пока она не спалила всех пожаром своей мести. Здесь не пишу «как и я», потому, что не дошла и не дойду до такого сумасшествия, но могу сказать, что, как и она, написанием этой книги я разжигаю свое пламя для сладчайшего очищения.

Здесь все правда, только реальные факты. С моей точки зрения, они окрашены светлыми тонами, а если у кого-то имеется другой взгляд на это и он видит все в другом свете, пусть пишет свою собственную книгу. И не нужно меня осуждать, потому что лишь сейчас я наконец вздохнула, возрожденная, без тени какого-либо неудовольствия от жизни. Многим людям будет больно, но меня это не волнует: каждый сам залечивает собственные раны. Я залечила свои ценой горьких слез, глубокого анализа и долгих страданий. Теперь я чувствую себя очищенной, легкой и свободной. Без Бога в сердце, как вы дальше увидите, но просветленная любовью моих дочерей и возможностью наконец-то жить счастливо.

А ненормальность – ее ведь можно рассматривать и как необычность, то есть непохожесть на других, я бы даже сказала – пикантность. Потому я и назвала в конце концов эту свою исповедь «Кика – женщина с изюминкой». Но это больше чем пикантная книга. Временами она жестокая, временами – бесстыдная, немного забавная… И тем не менее, все это я – и в хорошем, и в плохом.

Кика, женщина с изюминкой

Хаос

Это была уже шестая квартира, которую мы смотрели, решая, в каком же углу я, «новоразведенная», должна буду жить. Она ни по одному аспекту не была лучше предыдущих. Старая квартира, с дешевеньким ремонтом, малюсенькая и без тени роскоши и комфорта, к которым я так привыкла во времена своей славной (возможно, мне так казалось) замужней жизни. Но плата была приемлемой, совместное владение – не разорительным, принимая во внимание, что оно обеспечивало нам гараж, консьержа, постоянную охрану и восхитительный сад с цветочными клумбами у входа в дом, где, как я вообразила (ошибочно, как выяснилось), мои малютки могли бы играть в куклы, одновременно купаясь в лучах свежего утреннего солнца Сан-Паулу.

Наверное, главным достоинством был открывавшийся вид. Хотя квартира находилась всего лишь на втором этаже, из окон виден был отрезок улицы, которая начиналась у обрыва, а параллельная ей улица была, по меньшей мере, на 20 метров ниже первой. И особенно ценно то, что в поле зрения не попадало ни одного здания. Уловка для приманки клиентов состояла в том, что квартира была выкрашена в желтый, а двери, пороги, окна и потолок – в белый цвет. В этом заключалась всего лишь претензия на свежесть, но именно это делало квартирку пригодной для жилья. Паркетный пол, на первый взгляд совершенно новый, был настолько отполирован и гладок, что можно было скользить по гостиной и комнатам даже в чулках. «То, что надо», – подумала я и подписала договор.

Вернее, могла бы подписать его, если бы в придачу к моим 27 годам, двум дочерям и одному семилетнему браку позади, я имела еще и документ, подтверждающий мою платежеспособность. Отсутствие же его показывает, насколько я все эти годы была зависима и, видимо, вследствие этой зависимости, покорна желаниям и решениям моего мужа, который был старше меня на 11 лет. Вдобавок я была безработной (что исключало возможность предоставить справку о доходах) и никогда ранее не открывала никакой фирмы или чего-нибудь в этом роде. По сути, я была просто никто, папенькина дочка, только что переставшая быть сеньорой Безай. Для удобства и отчасти потакая тщеславию папы, я подписалась «Кика Салви». Когда я была еще замужем, мы с отцом договорились, что так лучше для нас: не приплетать фамилию Безай и, таким образом, оградить семейство Салви от «славы» известного уже имени и всех «приятных» ее дополнений, раз уж мы жили в таком глубоко провинциальном городке, как Кампинас. Я прибегла к помощи семьи как к первейшему и, возможно, единственному средству. А папа, гордый своими возможностями полноправного гражданина, обладающего всеми нужными документами, и исправного налогоплательщика, смог снова продемонстрировать мне крайнюю важность своего присутствия в моей жизни, сделавшись официальным съемщиком квартиры. Какое наслаждение выразилось в его сияющей улыбке от возможности лишний раз почувствовать отцовскую власть, вытаскивая свое чадо из очередной передряги! «Можешь не волноваться, дочка, я подпишу документы».

В период самых решительных перемен, когда шел мучительный бракоразводный процесс, я продолжала жить в доме мужа, участвуя в изнурительной политике добрососедства. Мы разговаривали лишь по особой необходимости – преимущественно о том, что касалось наших дочерей, а, между тем, по-прежнему спали вместе, в одной и той же комнате (огромной, 10 метров в длину и 4 в ширину, разделенной на спальню и кабинет, где находился мой компьютер, мое кресло для чтения, мой комод и громадный платяной шкаф, втиснутый в проем стены). Самое тяжелое для меня было время, когда девочки ложились спать и мы оставались вдвоем в доме с огромными комнатами, красивой мебелью из лучших салонов Габриэля Монтейру де Силва, наедине с нашей одеждой, книгами, фотографиями и воспоминаниями о жизни, которой больше не было. Царило молчание. Единственный шум, раздававшийся время от времени, свидетельствовал о недавно приобретенной привычке Эду закрывать за собой дверь в ванную, пока он принимал душ или брился (раньше дверь не была даже прикрыта).

Изредка мы обсуждали детали развода, вопросы типа: у кого останется служанка, что мы собираемся делать в новогодние каникулы и что скажем девочкам, когда с разводом будет покончено? Алисе в то время было меньше четырех, а Софии, еще малютке – чуть больше полутора годиков. Обе были слишком маленькими, чтобы мы могли поговорить с ними прямо и объяснить им ситуацию. Так что потребуются особая чуткость, терпение и забота с нашей стороны, пока они будут «переваривать неудобоваримые события», связанные с переменами внутри семьи.

Чтобы существовать, я подрабатывала. Я только что ушла из журнала «Крошка моя», где занимала должность корреспондента (до того я никогда не работала) и должна была помогать своей начальнице. Та пользовалась популярностью, благодаря своему саркастическому остроумию, легкости в работе, тактичности, с которой она о чем-либо просила или исправляла недочеты; но из всех ее очаровательных свойств нам более всего импонировало ее пристрастие к подробным и вдохновляющим рассказам о ее сексуальной жизни. Но скоро она начала флиртовать с одним типом из нашего издательства, и с этого времени старалась хранить в тайне свою интимную и сексуальную жизнь, поскольку ее любимый был крайне ревнивым собственником.

После этого работа стала просто работой, а жизнь в редакции без пикантных и шокирующе откровенных историй моей начальницы сделалась скучной, что и заставило меня уволиться и зажить жизнью фрилансера^[2].

Заключение, что я уже научилась всему, чему могла научиться, тоже сыграло определенную роль, но это решение, как и все прочие решения в моей жизни, имело основой, скорее, эмоциональное состояние человека, лишенного развлечений, чем осознание, что труд выпустить несколько номеров журнала был слишком легок для моих чрезмерных профессиональных амбиций. Я стала постоянно сотрудничать с журналами «VIP», «Nova» и «Playboy», часто обращаясь к теме, которая в то время больше всего меня волновала: секс. Не знаю, из-за того ли, что я так рано вышла замуж (и, как убежденная моногамка, коей я всегда являлась, отвергала авантюрные стремления исследовать пикантности строения тела не своего мужа), или из-за тяжелого и, соответственно, мало эротизированного периода, который я переживала под конец супружеской жизни, но я день и ночь думала только о сексе.

Писать о сексе в журналах было бальзамом и компенсацией того, в чем так остро нуждались мои душа и тело. Но финансовая нестабильность и состояние безвременья, вызванное бесприютностью и отсутствием детей (когда они уехали в путешествие с отцом, я тут же сбежала из дома, спасаясь от пустоты), усилили царящий во мне эмоциональный хаос. Решением проблемы, несомненно, явилось бы устройство на хорошую работу, или, уж если на то пошло, на любую работу. Выходить из дома, видеть людей уберегло бы меня от того, чтобы не превратилось в привычку опустошение двух или трех бутылок дешевого красного вина в день, пожирание плиток шоколада с орехами за один присест, прослушивание музыки на всю громкость и рыдания на холодном полу гостиной, такой пустой на протяжении уже почти месяца. Да уж, работа точно помогла бы избежать этой мексиканской мыльной оперы и, наверное, именно она послужила бы лучшим способом изгнать всех демонов и всю боль последних дней замужества, так чтобы я смогла начать думать о других мужчинах.

И я начала-таки о них думать.

Первый вывод (отнюдь не утешительный), касающийся моего нового жилища, заключался в том, что лучше бы я его не арендовала. Потому что, хотя и было возможно, высунувшись из окна, любоваться заходящим солнцем, влажные стены и отсутствие мебели даже на кухне и в ванной превращали этот дом в настоящую иглу. Я дрожала от холода, когда приходилось, завернувшись в одеяло, переползать из комнаты в кухню в поисках новой бутылки вина. Я была закутана, как капуста, во все шерстяные тряпки, что мне удавалось отыскать в шкафу. Я накидывала одеяло поверх одежды, прятала ноги в войлочных тапках, но, казалось, ничто не могло побороть этот чертов квартирный холод.

Дети в то время еще находились у моря с отцом, а я все чаще задавала себе вопрос: как я встречу моих дочурок в этих неуютных комнатах? Мама, жалея меня из-за боли, холода и нищеты, в которых я пребывала, накупила самых теплых одеял, а папа подарил мне пять тысяч реалов для покупки всего основного: холодильника, плиты, микроволновки и телевизора. Что, благодаря моей строжайшей экономии, позволило купить еще и кроватку, два ковра, диван и тумбочку для телевизора. Желтый ледник наконец-то был готов стать прибежищем для живых существ.

Из-за отсутствия девочек, работы и, наконец, мужа у меня ушла почва из-под ног (словно ноги, стоящие на свежевыкрашенном полу, свело судорогой). Все было не так как раньше. У меня уже не было моего красивого и обустроенного дома, не было моих дочурок, которые всегда, с самого момента их рождения находились при мне и единственные служили якорем для такого неуравновешенного человека, как я. Не было ни работы, ни развлечений, ни денег. И, самое главное, у меня не было больше Эду, который, обладая экстраординарной способностью к «мобилизации энергии для выживания в условиях цунами», казался самым далеким существом на этой проклятой земле. Я сначала тихо, затем все громче и громче, пока не начинала кричать (почти голосом Кассии Эллер): «Эта проклятая земля!..» Громче: «Эта проклятая земляяяяя!..» Еще громче: «Этааа прокляяяятая земляяяяяяяяяяяяя!» Наконец изо всех сил: «ЭТА ПРОКЛЯТАЯ ЗЕМЛЯ!!!». Повторяла, пока боль не стихала (или пока мне не казалось, что она стихла), и я не забывалась тяжелым и глубоким сном.

Так проходили день за днем, прошла наконец неделя. Полупьяная, измученная, с опухшим лицом, я решила, что самое время принять душистую ванну, и это после – дайте-ка сообразить – примерно пяти дней без воды (идиотский душ не нагревался, а у меня не было сил одеться и сходить в магазин сантехники). Казалось, холод отступил, и яркое солнце осветило мое бледное прыщавое лицо, которое я так долго прятала от дневного света. Надежда возрождалась (прямо как в кино: прекрасный рассвет после страшной бури). И тогда я взглянула в зеркало…

Бледность и множество волосков на лице – вот что я увидела в нем. Заплывший глаз со слипшимися ресницами (может, из-за того, что я, вся измазавшись в шоколаде, спала на полу в гостиной) и сухие губы дополняли портрет. Невыщипывание бровей в течение десяти дней стало причиной появления черных точек, а зубы стали желтоватыми. Я пришла к выводу: «Мне срочно необходима ванна». А еще – крем, помада и пинцет. И с помощью угольков, которые все же теплились среди пепла, я начала возрождать в себе хозяйку жизни.

Исполненная решимости и здравомыслия, я первым делом вызвала водопроводчика, чтобы он починил душ. Я сказала ему: «Купите все, что необходимо, и, ради бога, разберитесь с этим как можно скорее». Не знаю, то ли мое осунувшееся лицо и гноящийся глаз, то ли запах немытых волос, но что-то подвигло этого господина к действию. Его родным был северо-восточный диалект, лишь при огромном напряжении слуха напоминающий португальский язык, и он был так скрупулезен и, одновременно, так быстр в работе, что представлялся мне Индианой Джонсом. Отбившаяся от рук ванная была снова приручена, и из присмиревшего ржавого душа забили струи горячей воды. Это явилось крупным достижением.

Следующий шаг заключался в том, чтобы вернуть привлекательность зеркальному отражению и, возможно, таким образом добиться взлета самооценки. Я взяла взаймы у соседки (которая никогда меня прежде не видела) лампочку в 60 Ватт, чтобы ввернуть ее в светильник над раковиной. Затем, исполненная отваги, я сразилась со всем тем злом, которое только могут причинить женщине нежелательные волосы. Теперь мне можно было показаться на люди.

Оставалось еще чуть меньше 10 дней до возвращения девочек, и самым главным было успеть подготовить для них комнату. Имея несколько тысяч реалов на текущем счете, я обегала пешком весь Теодоро Сампайо в поисках детской мебели. Теперь и речи не шло о гламурных и дорогих вариантах из салонов Габриэля Монтейру де Силвы, и эта ужасающе высокая концентрация дурного вкуса на квадратный метр действовала на меня угнетающе. Даже если б я была далеко не нищей, мое сердце все так же разрывалось бы при виде этих пыльных разноцветных витрин с мебелью пятой категории, которые оскорбляли долгие годы воспитания моего эстетического чувства, проведенные с моим (бывшим) мужем-архитектором.

Я со всем справилась за один день: кроватка Алисе, коробка для игрушек, толстый ковер, небольшой шкафчик малинового цвета в форме кота, пульт для телевизора и видеокассеты Диснея для девочек. Я купила самый дешевый видеоплеер, какой только смогла найти, и диван цвета касторки (или, точнее, цвета грязи; из тех, что маскируют любое пятно). И большущий разноцветный палас в гостиную, чтобы дети могли играть на полу (и чтобы мне никогда больше не пришлось спать прямо на холодном паркете, когда я напьюсь и буду слушать депрессивную музыку). Дом был готов.

И тут я получила предложение от директора редакции журнала «VIP», Марко Антонио, каждый месяц готовить статью на один разворот, отвечая на вопросы о сексе. Заработок был хороший (по сравнению с мизером, который обычно платят в журналах), фиксированный, и мне обещали разместить мой текст на самой выгодной странице журнала. Я должна была принести свою фотографию с изображением «психоаналитика Ваших снов» (колонка называлась «С Кикой на диване»). Это первое хорошее событие, которое произошло со времени развода. Я приняла предложение и отправилась в фотоотдел.

Редакторша, которая сразу мне не понравилась, старалась испортить мои пробные фотографии и сделать их как можно более вульгарными. (После этого случая между нами появилась стойкая неприязнь.) Она принадлежала к тому разряду женщин, которые на меня никогда не производили впечатления: блондинка (крашеная, конечно), в шляпке, из обычной (думаю, разорившейся) семьи с достатком в четыре сотни. Главной ее мечтой, скорее всего, было снова завоевать себе достойное место в обществе Сан-Паулу. Она ко всем обращалась «моя дорогая», но уже через секунду отзывалась о тебе недоброжелательно и всегда рада была распустить несправедливый, грубый или просто глупый слух.

Фотографии получились красивыми и вульгарными, как она и хотела, и, поскольку я так же была способна настоять на своем желании, как маленький ребенок – понять концепции вселенной, эти фотографии были опубликованы (к ужасу моего отца, моего бывшего мужа, моих братьев, всех юных провинциальных друзей моих братьев, моих еврейских свекра и свекрови и журналистов, работающих в редакции «VIP»; причем, некоторые были потрясены неожиданной смелостью и находили это забавным, а другие крайне негодовали).