Рецензии на книгу Жизнь способ употребления
Это одна из самых необычных когда-либо прочитанных мною книг. По мнению профессиональных литературоведов, работа Жоржа Перека являет собой отдельное, почти не поддающееся классифиции, явление во французской романистике. Не обладая достаточными знаниями, чтобы согласиться или оспорить этот тезис, я просто изложу впечатление дилетанта о «Жизни способе употребления».
Был такой французский художник-импрессионист Жорж Сёра, основоположник пуантилизма. Так вот, роман Перека в моём восприятии тоже является образцом пуантилизма, только в беллетристике. При помощи мириад текстовых точек, писатель создаёт цельное полотно, отражение жизни одного парижского многоквартирного дома, в современном жилищно-коммунальном жаргоне называемого МКД, и нескольких поколений его обитателей.
Сразу скажу, если от книги вам, как читателю требуется увлекательный сюжет и яркие, драматичные персонажи, то с Переком не стоит и знакомиться. Ландшафт романа представляет из себя мозаику из событий или описаний жильцов дома и почти не имеет стержня. Один из персонажей ооочень условно может быть назван главным героем. Лишь потому, что его жизнь вовлекает в себя и других обитателей МКД. Объём книги — это множество отвлечённых историй, описаний быта и отсылок на различные литературные и научные работы, большая часть из которых — умелая мистификация.
Однако, наибольшую долю объёма занимает перечисление различных предметов. «Жизнь способ употребления» это гимн деталям. На каждой странице их перечисляется и описывается великое множество. Сейчас поставим эксперимент: я открою наугад случайную страницу и посчитаю, сколько на ней упомянуто предметов. Итак, это страница… 217. Число предметов на этой странице — 18. И это, поверьте, близко к минимальному значению! Есть страницы, где показатель превышает 45. При этом все предметы сопровождаются коротким, но ёмким описанием.
Забавно ещё, что в числе всех реальных и вымышленных лиц, включённых писателем в текст, количественно сразу за французами (это как-никак Париж) идут русские. Вместе с Буниным и непременным Львом Троцким, в книге упомянуты разнообразные придуманные беглые князья, ранние советские иммигранты, певицы, послы и министры. В общем, присутствие «русского духа» почти во всех образцах не-развлекательной французской прозы конца XX века, прочитанных мною, говорит о забавном отношении французской интеллигенции к СССР-России, которое можно описать фразой «и хочется, и колется».
В итоге, признаюсь, я читал это произведение, словно выполнял работу, тяжело и размеренно. И с ним у меня возникло часто встречающееся противоречие, когда большого удовольствия книга не доставила, но её литературные достоинства очевидны. «Жизнь способ употребления» — это возможность, если представится случай, сказать кому-нибудь со скрытым самодовольством: «Ах, Перек… Да-да, конечно, читал».
