Книга Нострадамус онлайн - страница 3

III. Два профиля демонов

Верный своему обещанию не пытаться узнать, кто его возлюбленная, Рено уходил с Гревской площади, сопротивляясь искушению в последний раз обернуться и хотя бы прощально помахать рукой Мари. Он опьянел от радости, обещанной на завтра, он позабыл о Круамаре, он позабыл даже о собственном отце, позабыл обо всем на свете… Легкими шагами, то и дело поглядывая в высокое чистое небо, он приближался к мосту Нотр-Дам, где стояли два молодых человека – два знатных сеньора, казалось, дожидавшихся именно его. А пока они беседовали между собой. Один – светловолосый, сероглазый, с тонкими губами, одетый необычайно изысканно, – был графом Жаком д'Альбоном де Сент-Андре, другой – брюнет сумрачного вида с напряженным выражением лица, одетый куда беднее, – бароном Гаэтаном де Роншеролем. На лицах обоих явственно читалась зависть. Только у первого это была зависть со слащавой, но недоброжелательной улыбкой, а у второго – зависть черная, с усмешкой, от которой веяло смертельным холодом.

– Ну, и вот тебе, дорогой, последние дворцовые новости, – сказал д'Альбон де Сент-Андре, продолжая начатый разговор. – Постарайся, если сможешь, извлечь из них выгоду для себя.

– Хорошо тебе так говорить: тебя-то принцы принимают по-свойски, – проворчал Роншероль, злобно вздохнув. – Надо набраться терпения, наступит и мой черед! Так, значит, оба королевских сына влюбились?

– Еще как влюбились – просто до безумия! И действительно оба сразу: и принц Франсуа, и принц Анри. И действительно в одну и ту же девицу. Они оспаривают право на нее и готовы начать войну друг с другом ради ее прекрасных глазок. А она… Она вроде бы пренебрегает ими обоими, потому что, как говорят, сия благородная девица каждое утро прогуливается под тополями на краю Гревской площади с одним… А! Вот и наш дорогой и преданный друг Рено! Он уже подходит к нам, – прервал собственные излияния Сент-Андре, как-то нехорошо усмехнувшись.

Гаэтан де Роншероль вздрогнул. Лицо его еще больше помрачнело. Кулаки сжались. Что до Альбона де Сент-Андре, то в его и без того холодном взгляде сверкнул отблеск стали. Дух ненависти распростер крылья над двумя мужчинами и навеял им зараженные злом мысли.

– Да, – скрипнул зубами Роншероль, – этот красавчик и богатей Рено! Интересно, откуда у него столько золота, чтобы швырять его направо и налево? И имеет ли он вообще право носить шпагу? Кто он такой, в конце концов?

– Что, ненавидишь его? – свистящим шепотом спросил Сент-Андре.

– Еще как ненавижу! – пробормотал Роншероль. – Ненавижу, потому что он щедр и великодушен, ненавижу за то, что он богаче меня, красивее меня, удачливее меня… Ненавижу за то, что он счастливчик и обладает могуществом, которое меня ужасает. Потому что я боюсь! Да я просто содрогаюсь, видя его! А ты?

– Тихо! Он уже здесь.

Действительно, Рено подошел, раскрыв объятия. Он буквально излучал счастье. Он смеялся, пожимая руки двум своим друзьям, радость лилась через край.

– Истинно Божий День, как любит говорить наш государь Франциск Первый! До чего же радостное воскресенье! Какое солнце – ну, просто праздник! Друзья мои, дорогие мои друзья, я хочу сегодня устроить пирушку. Пойдемте к Ландри Грегуару, я приглашаю вас в его знаменитый кабачок «У ворожеи»!

– Да ты чуть ли не поешь от радости! – воскликнул Сент-Андре и поморщился.

– Ты благоухаешь радостью! – поддакнул Роншероль и побледнел.

– Пошли, пошли! Завтра будет совсем другое дело! Завтра! О, это благословенное счастливое завтра!

Молодые люди взялись под руки и, болтая, смеясь, перекидываясь шуточками, отправились на улицу Сен-Дени, где находился прославленный кабачок «У ворожеи» – прославленный своим прекрасным анжуйским, которое привез туда Франсуа Рабле, и тысячью лакомых блюд, изобретенных гениальным Ландри Грегуаром.

Прошло два часа. Рено, Сент-Андре и Роншероль, выйдя из кабачка, прощались на улице и уславливались о завтрашней встрече.

– Вот это да! – воскликнул Сент-Андре. – Вот это обед! Чудо да и только! Знатно ты нас угостил! Слушай, ты столько рассказывал нам о своей красавице, говорил, как волшебно она хороша собой, сказал даже, что завтра идешь к ее матушке просить руки возлюбленной и уверен в успехе, но ты забыл одну очень важную вещь: открыть нам имя своего божества. Или оно настолько священно для тебя, что ты не можешь произнести его вслух?

– Нет, просто она запретила мне интересоваться им, – ответил Рено. – Да я и сам… Единственное, что я по-настоящему хочу знать, это то, что я люблю ее, обожаю, что каждое утро – вот уже целый месяц – купаюсь в счастье, когда она удостаивает меня свидания под тополями на Гревской площади, что любовь…

Оба друга Рено вздрогнули, услышав его слова. Каждый из них улыбнулся, и человек, менее сосредоточенный на себе и собственных чувствах, чем Рено, не преминул бы заметить, что улыбка была одинаковой: исполненной скрытого торжества и зловещей. «Под тополями на Гревской площади», – сказал Рено. А ведь это значит, что его божественная возлюбленная – та самая девушка, за которой охотятся королевские сыновья. Именно ее они оспаривают друг у друга, именно ее хотят похитить у незнакомца, с которым она прогуливается каждое утро! А незнакомец – это Рено! Что ж, на этот раз они, похоже, не промахнутся. Только надо торопиться. Наскоро простившись с тем, кого они называли своим другом, молодые люди со всех ног бросились к Лувру.

– Ты куда? – тяжело дыша и стараясь не отстать, спросил Роншероль.

– Испросить аудиенции у его высочества Франсуа и у его высочества Анри! – процедил сквозь зубы Аль-бон де Сент-Андре, лицо его стало необычно суровым, губы сжались в тонкую ниточку.

– Поделим прибыль?

– Ладно. Для такого дела нашей двойной ненависти только-только хватит!