Книга Нострадамус онлайн - страница 4

IV. Костер на Гревской площади

Рено тоже пустился в дорогу. Но он шел медленно, словно боясь спугнуть стоявший перед его глазами образ возлюбленной, с которым никак не желал расстаться. А куда же шел Рено? Вот он добрался до Гревской площади… Вот он направляется к дому на углу площади, куда незадолго до него приходила Мари… Вот он поднимается по той самой лестнице, по которой поднималась она… Вот входит в комнату, откуда она так недавно выбежала… и – точно так же, как она, – приближается к даме с серебряными волосами! К той, что предвидит будущее! К колдунье! К несчастной, которую Мари только что выдала своему отцу. К той самой женщине, против которой в этот самый момент главный судья превотства Круамар собирается выступить с целым войском…

Да-да, Рено идет к приговоренной, и она улыбается ему, и в улыбке ее светится радость. А когда он подходит, и наклоняется, и нежно целует ее серебряные волосы, он шепчет только одно слово, но сейчас, когда над ее головой собрались черные тучи неотвратимой беды, это слово звучит грозно и трагически. – Матушка!

Вот что он прошептал, вот оно, это роковое слово!

Так, значит, возлюбленный Мари де Круамар – сын колдуньи? А там, в доме по другую сторону площади, главный судья Круамар, отец Мари, только что произнес не оставляющую никакой надежды фразу:

– Скажите присяжному палачу, пусть зажжет костер!

– Я ждала тебя, сын мой, – медленно проговорила дама.

– Матушка, дорогая, простите меня! – ответил молодой человек, и в тоне его звучало глубокое чувство. – Я знаю и сам, каких суровых упреков заслуживаю. Вот уже три дня, как мы с вами не виделись, и, конечно, ваше сердце растревожено. И вот уже целый месяц, как мы должны были покинуть Париж, потому что отец издалека призывает нас… Пусть пройдет еще несколько дней, высокочтимая матушка, и мы отправимся в Монпелье. И, может быть, узнав причину отсрочки, вы – сама нежность – простите меня, потому что поймете: силе, которая удерживает меня в Париже, невозможно сопротивляться. Столкнувшись с этой силой, разбивается в прах всякая человеческая воля, она управляет как людьми, так и всей Вселенной, и имя ее – Любовь!

Дама долго смотрела на сына, и во взгляде ее ясно читалась тревога. Она колебалась.

– Нет, не через несколько дней нам нужно уехать из Парижа, – наконец вымолвила она. – Не через несколько дней. Завтра. Сегодня вечером. Сию минуту!

Рено внезапно побледнел. Дрожь сотрясла все его тело от головы до пят.

– Матушка, – с тяжелым вздохом отозвался он, – дайте мне хотя бы еще два дня! Зачем нам так торопиться? Мой отец крепок и силен. Тот флакончик, который я искал для него и нашел в далекой германской глуши, может понадобиться ему только через несколько месяцев… Матушка, я прошу у вас всего лишь два дня! Если бы вы знали…

– Я знаю, что дочь Круамара приходила сюда два часа назад!

– Дочь Круамара?! И вы ее приняли? Какая ужасная неосторожность с вашей стороны, матушка!

– Я сделала лучше, – медленно произнесла дама. – Я поговорила с ней о ее отце. Я сообщила ей, что с ним намерены сделать нищие и бродяги, собирающиеся во Дворе Чудес. Я предсказала смерть главного судьи. Наконец, я открылась перед ней как человек, способный предвидеть будущее… Да, это была ужасная неосторожность… Но это дитя, это невинное дитя мгновенно покорило мое сердце… Я даже и сама не знаю, что заставило меня так говорить с ней, так, будто это моя собственная дочь, будто я произвела ее на свет… Но, едва она выбежала из комнаты, я все поняла.

– Вы думаете, ее подослали к вам?

– Может быть… Кто знает? Но, как бы там ни было, эта девушка может дать показания против меня, у нее есть доказательства моей вины. Сын мой, если со мной случится несчастье, помни: это дочь Круамара убила меня!

– Матушка! – вскричал растерявшийся Рено. – Вы пугаете меня!

– Возможно все, – продолжала она. – Ах, если бы я могла знать… Если бы я могла увидеть… Я попробую…

В этот момент лицо женщины стало очень странным. Глаза словно затуманились, черты застыли. Рено смотрел на мать, скованный ужасом, не способный и пальцем пошевелить. А она все так же медленно продолжала говорить.

– Очень может быть, что этот ангел окажется демоном… Очень может быть, что чистая юная девушка – просто подлая шпионка… Тихо… Тихо… Слушай… Я вижу… Я слышу…

– Матушка! Матушка! – закричал Рено, протягивая к ней руки. – Матушка! Придите в себя, и поскорее уедем!

– О, что ты сделал… – прошептала дама. – Что ты сделал… Ты помешал мне услышать!

Лицо ее снова обрело нормальное выражение, разгладилось, стало спокойным, безмятежным. Но она схватилась за протянутые руки сына и, прямо глядя ему в глаза, потребовала:

– Поклянись мне, что, если эта девушка и на самом деле выдала меня, ты не будешь знать ни сна, ни отдыха, пока не заставишь ее искупить свое преступление, что отомстишь за отца и за мать разом…

– Клянусь! – ответил Рено, и голос его прозвучал так, словно рядом ударили в большой колокол.

И тогда уста дамы с серебряными волосами произнесли совсем уж непостижимые слова:

– Ты поклялся, сын мой. И ты не можешь нарушить эту клятву. Потому что ты ведь помнишь, что родился в семье, в которой мертвецы выходят из могилы, чтобы говорить с живыми. Потому что ты помнишь, что носишь имя, начертанное на звездах, и имя это – символ связи с потусторонними силами…

– Молчите, матушка! Пойдемте! Я вернусь сюда сразу же, как спрячу вас в безопасном месте. Обопритесь на меня… Идемте… Бежим…

В это время под окнами дома забряцало оружие, зазвучали грубые голоса. Почти сразу же раздались глухие удары в дверь. Кто-то произнес угрожающе:

– Именем короля…

– Слишком поздно! – сказала Колдунья.

И, обращаясь к сраженному всеми этими событиями сыну, добавила, выговаривая слова с торжественностью, в которой могло почудиться нечто сверхчеловеческое:

– Помни всегда! Помни всегда, какое имя ты носишь! Помни, что это имя – НОСТРАДАМУС!

Дверь в комнату распахнулась под ударом сапога. Лестница за ней была заполнена вооруженными луками и алебардами людьми. На пороге показался высокий мужчина, с головы до ног закованный в сталь. Он бросил на колдунью кровожадный взгляд, сделал знак стражникам и прорычал:

– Уведите эту женщину! Я, Жерфо, сеньор де Круамар, заявляю всем присутствующим, что у меня есть доказательства причастности этой женщины к колдовству. Потому что мне об этом сообщила моя собственная дочь.

– Ангел оказался демоном! – прошептала хозяйка дома.

– Следовательно, – продолжал барон, – в соответствии со специальными приказаниями, отданными мне моим господином – королем Франции, я сужу ее и приговариваю к аресту и сожжению на костре. Ведите ее на площадь!

– Помни о своей клятве! – воскликнула колдунья, оборачиваясь к сыну.

– Прощайте, отец и мать, прощай, жизнь! – прошептал Рено. – Прощай, любовь! Прощай, возлюбленная Мари! Моя последняя мысль – о тебе…

С этими словами юноша молниеносно выхватывает тяжелую шпагу из висевших на боку ножен. Мгновение – и один из десятка солдат, которые направлялись к колдунье, лежит мертвым, другой с воплем отступает. Комната наполняется людьми. Эта толпа бушует. Настоящий водоворот. Звенит сталь клинков. Стальных доспехов. Раздаются крики. Брань. Проклятия. Оскорбления. Богохульства. Удары сыплются направо и налево. Кто-то наступает, кто-то отступает. Царят ужас и бешенство. Запутанный, совершенно нереальный клубок из людей свивается и развивается, а в центре его – сверхъестественное существо с распахнутыми навстречу опасности глазами, пылающим, кровоточащим, изрубленным острыми клинками лицом. Атака, удар, еще удар. Он наскакивает, на шаг отступает, снова идет вперед, весь красный, он наводит ужас, он потрясает своей величественностью… Это Рено, который защищает свою мать…

Наконец стражникам удается вывести колдунью из комнаты. Ужасное побоище продолжается на лестнице. Проклятия звучат все громче и громче, шпаги и мечи, сшибаясь, ломаются, летят искры, стоны раненых затопляют дом, служат каким-то неслыханным, невероятным фоном всему происходящему… И никому не удается схватить молодого человека! Никто не способен нанести ему смертельный удар!

Десяток трупов – здесь и там. Он – с окровавленной грудью, залитый кровью с головы до ног. Он не произносит ни слова. Только хриплый крик время от времени вырывается из его глотки. Кошмарный, фантастический клубок выкатывается на площадь… Адская битва продолжается… Собирается огромная толпа. Из улиц текут людские потоки… К костру приближается группа вооруженных людей. Они ведут колдунью – спокойную, наводящую ужас этим спокойствием. Рено еще сражается, атакует, размахивает шпагой, кажется, он везде в этой толпе бушующего народа, он подобен тигру, он рычит, он наскакивает на солдат, как зверь…

Но внезапно рука одетого в красное гиганта обрушивается на колдунью. Это палач. Одно движение – и несчастная вознесена на верхушку костра.

Она привязана к столбу! К костру поднесен факел! Жуткий вопль вырывается из двадцати тысяч глоток… Но его перекрывает другой крик – нечеловеческий, страшный, пронзительный крик: крик сына.

– Матушка! Матушка! Мама-а-а!

В это мгновение распахивается одно из окон дома Круамара. В окне – белая фигура… Юная девушка с белокурыми косами… Девушка с окаменевшим лицом, с блуждающим взглядом… Это Мари!

Она видит в этой бушующей толпе, в этих струящихся вокруг костра людских потоках только два лица. Колдунья! Эта женщина, окруженная языками пламени, – колдунья, которую она предала, на которую она донесла отцу! А этот юноша со шпагой, этот весь окровавленный, этот неузнаваемый молодой человек – она узнает его! Это он! Ее жених! Ее Рено! Он протягивает руки к костру… Он кричит, и его чудовищный крик звенит в ее ушах:

– Матушка! Матушка! Мама-а-а!

– Мама? – повторяет она. – Матушка? Что он говорит? Я сплю?

Странно неподвижный в бурлящей толпе, окруженный своими стражниками и солдатами сеньор де Круамар внезапно отдает какой-то приказ.

Лучники устремляются в сторону Рено. Мари до онемения сжимает руками виски, она бормочет:

– Его мать? Та, кого я послала на костер? Это… это… его… мать?

В толпе рыдают женщины, матери, которых до глубины души потряс вопль сына. Сеньор де Круамар понимает, что сейчас может произойти что-то ужасное, непоправимое. Лучники тщетно пытаются пробиться сквозь толпу к Рено. Их не пускают.

Внезапно на площади возникает настоящий шквал ропота и криков. Волнение толпы усугубляется. Неизвестно откуда, словно из-под земли, бьет, как вулканическая лава, поток оборванцев, свирепых и ожесточенных существ, похожих на демонов. И в момент, когда лучники Круамара, расшвыряв направо-налево людей, пытаются наконец схватить Рено, обессиленного, упавшего на колени, полумертвого, они отбивают его у стражей порядка. Юноша чувствует, как поток уносит его, слышит, как грубые голоса повторяют:

– Мужайся! Сейчас мы отомстим за нашего Доброго Гения!

– Проклятие! – шепчет Рено. – Будь проклята доносчица! Горе дочери Круамара!

Но в это ужасное мгновение, когда он почти перестал замечать окружающее, словно луч света на миг коснулся его воспаленного лба… И, произнося про себя благословенное имя Мари, юноша потерял сознание…

Его унесли. Костер еще горел, потрескивая. Мари – обезумевшая, потерянная – смотрела и повторяла, сама не осознавая смысла своих слов:

– Эта женщина… там… на костре… его мать… Это его мать!

Вдруг к небу вознесся вопль ужаса и сострадания: столб рухнул в пламя. Тело, бедное тело колдуньи исчезло в его языках. Чудовищная казнь свершилась.

Умерла. Эта дама с серебряными волосами умерла. Добрый Гений покинул землю. Мать Рено больше не страдает.

Поняв это, Мари сделала над собой страшное усилие, оторвалась от окна и с трудом повернулась. Она не плакала. Ее лицо поразило бы любого сумрачной неподвижностью.

– Все кончено, – тихо сказала она.

А что было кончено? Она и сама не знала. Пытка? Казнь? Или ее любовь? Да, все, все кончилось разом, весь мир перестал существовать для нее, потому что главным в этом мире была Любовь, а между нею и Рено навеки легли проклятие и труп. Куда ей идти? Чего она хочет? Бежать! Ей больше ничего не надо: бегство, одно только бегство. Всего остального больше нет и не будет. Бежать из этого дома. Уйти куда глаза глядят и умереть. О, только бы поскорее умереть, не увидев Рено! Кто эта женщина, которая стоит на коленях в углу комнаты, закрыв лицо руками? Она испугана, она рыдает… Бертранда…

– Бертранда, я хочу уйти отсюда. Пойдешь со мной?

– Да-да. Это так ужасно. Уйдем отсюда.

– Вставай! Быстро вставай! Уходим, – приказала Мари.

– А ваш отец? Как же ваш отец?

– У меня нет отца, Бертранда. Хочешь, чтобы я ушла одна?

– Нет-нет! Я пойду с вами! Господи, но там, на площади, настоящее побоище!

– Так ты идешь? – не слыша ее, продолжала настаивать девушка.

Несмотря на охвативший ее ужас, дама Бертранда не потеряла предусмотрительности: она быстро собрала золото, драгоценные украшения, бриллианты, жемчуга – целое состояние… И побежала по лестнице вслед за молодой хозяйкой. Не прошло и минуты, как Мари, даже не посмотрев в последний раз на отчий дом, скорым шагом удалилась от него.

На площади волнение достигло предела. Буря возгласов и проклятий неслась над Парижем, сливаясь в протяжный рев. Две сотни трупов вокруг костра, сотни раненых…

И – как довершение всего, как финал охоты, в которой люди превращаются в собак и добычей становится человек, – еще одно тело. Тело, растерзанное, разорванное на куски, разодранное в клочья… Тело главного судьи Круамара. ПРЕДСКАЗАНИЕ КОЛДУНЬИ ИСПОЛНИЛОСЬ В ТОЧНОСТИ!

А его голова… Эта еще горделивая голова, это мертвенно-бледное лицо, эта шея, из которой струится кровь… Как она ужасна – со своими остановившимися глазами, эта голова барона Жерфо, которая возвышается над толпой, надетая на острие копья. Голова сеньора де Круамара, голова главного превотального судьи… Справедливость восторжествовала, правосудие свершилось! И за несколько минут Гревская площадь опустела, все умолкло, двери и окна закрылись. Париж, Париж, страшный в своем внезапном спокойствии, наслаждался победой. Мертвая тишина обрушилась на большой город. Справедливость восторжествовала, правосудие свершилось…