Книга Рыба, кровь, кости онлайн - страница 10

10

Не скоро – очень не скоро – я поняла всю странность того, что девушка из такой семьи, как у Салли, пользовалась неограниченным доступом в библиотеку Алекс. Возможно, я соображала так медленно потому, что сама чувствовала себя здесь незваным гостем, и даже хуже – перебежчицей с неправильной стороны Атлантики, чья семья нигде не задерживалась на столько, чтобы приобрести читательский билет.

– Сейчас, когда я об этом думаю, – говорила я полицейскому, бравшему у меня показания после убийства, – мне кажется, что Салли за несколько недель до смерти пыталась сказать мне какую-то важную вещь. Что-то связанное с ее отцом.

– Дереком Риверсом? – Полицейский, похоже, заинтересовался. – И что же?

– Думаю, он украл что-то из дома моей… из моего дома. Или… – Я пыталась представить Салли в лучшем свете. – Может быть, она…

Крала. Может быть, Салли была воровкой.

– Она советовала мне сменить замки, говорила, что Алекс часто забывала запереть дом, а в нашем районе лучше не оставлять двери нараспашку. Говорила, что-нибудь может пропасть.

– И у вас что-нибудь пропало?

– Пока я здесь живу, кажется, нет. Мой пес залаял бы. Но раньше… этот дом – настоящий музей, и сомневаюсь, что после смерти тети составляли опись имущества. К тому же она явно была совершенно глуха в последние годы.

Я не стала говорить ему обо всех книгах, которые Салли «одалживала» у Алекс. Просто добавила их к списку труднообъяснимых вещей – всяких неясностей, вроде моей дружбы с Салли и ее неустановленных пределов.

Полицейский опустил ручку.

– Где же здесь связь с Дереком Риверсом?

– У него есть ключ от моего дома, потому что он сторож. И он приходил ко мне после убийства Салли, спрашивал, говорила ли она что-нибудь о нем. – Я пожала плечами, признавая слабость своих доводов. – Он вел себя очень агрессивно.

– Вы сменили замок?

– Я забыла.

Я пыталась вспомнить, когда же Салли говорила мне про замки. В начале этой весны, как-то на рассвете я вышла в сад погулять с Расселом. С трудом пробираясь по мелководью тумана, окутавшего заросли бамбука, я рисовала в своем воображении восточный пейзаж, подернутую дымкой сонную местность, где влажно и кишат змеи. Кажется, втайне я надеялась, что случайно встречу Ника и он найдет меня весьма живописной. Но он, вероятно, спал. Рассел, радостно сопевший возле корней молодого папоротника, вдруг поднял голову и залаял на тис. Его лай означал не предупреждение, скорее, приветствие.

– Что там, Рас?

Я ничуть не удивилась бы, застав этого густолиственного динозавра в процессе превращения. Его полая сердцевина, лоснившаяся изнутри, как перламутр, была усеяна белыми и зелеными растениями, словно большой старый кит, что колыхается в морских волнах, весь обросший ракушками и водорослями.

Внутри ствола зашевелились. Кто-то поднимался с корточек – медленно, разминая затекшие мышцы.

– Салли?

Одной рукой девушка придерживалась за покрытую патиной шкуру дерева; в другой держала одеяло, пестревшее листьями и мхом.

– Салли! Ты что, спала сегодня в дупле? Твоя мама будет волноваться!

– Мама ночевала у родных, – огрызнулась Салли, явно имея в виду, что ей пришлось бы остаться наедине с отцом.

Подозреваю, то был не последний раз, когда Салли спала внутри дерева, чтобы избежать пьяного внимания Дерека Риверса, по крайней мере, если судить по примятым листьям и веточкам, которые я время от времени замечала; хотя то был единственный раз, когда она по неосторожности позволила мне обнаружить ее. В то утро мне удалось затащить девушку к себе на кухню – единственный уголок дома, отмеченный моей личностью. К стене было приколото несколько фотографий прилавка мистера Банерджи, с полки, на которой я хранила индийские приправы из местной бангладешской бакалейной лавки, свисали пучки высушенных трав, а на сосновом столе стояли первые цветы в банке из-под джема. В первую же неделю Салли помогла мне перетащить сюда из гостиной Алекс электрическую плитку с двумя конфорками; теперь я поставила на нее сковородку, намереваясь сделать яичницу с поджаренным маком и чили, так всегда делала моя мама. Глядя, как я перемешиваю специи в шипящем масле, Салли рассказала, что у ее мамы есть индийский рецепт хлеба с маком.

– От папиной семьи. Надо будет как-нибудь попробовать.

– Значит, твой отец знает о тем индийском родственнике, про которого говорил Джек?

Она пожала плечами, смущенная моим внезапным интересом.

– Твой отец знает об истории больше, чем Джек?

– Да не, вряд ли. Он говорит, что мы можем быть родственниками, мы, то есть Риверсы и Флитвуды, а может, и Айронстоуны. Это все, что я знаю.

На ее лице было написано твердое желание не отвечать ни на какие вопросы, поэтому мне пришлось отступить. Салли опустила палец в мешок с пряностями и принялась разглядывать крошечные серовато-черные семена, прилипшие к подушечке.

– Ты знаешь, что это опийный мак? Фирма, в которой работает Джек, делает духи из масла семян опийного мака. Эти семена такие крепкие, что могут прождать в земле сто лет, а только потом дать ростки.

Я спросила, что она думает о старых названиях мака, на которые мы наткнулись в библиотеке Магды, – красные колпачки, грозовой цветок; я думала, она будет говорить про жестокость и насилие, а она подула на свой пальчик, так что семена исчезли в комнате моей тети.

– Брехня.

Кажется, именно в то утро она легонько постучала по моему замку и невзначай заметила, что неплохо бы его заменить.

– Могу устроить тебе хорошую скидку у мистера Сильвера.

Все, что происходило между Салли и ее отцом, выплыло наружу благодаря дедушке Ника. Он постучался ко мне как-то в воскресенье и принялся жаловаться:

– Право же, весь этот шум-гам невозможно терпеть!

– Вы о Риверсах, мистер Банерджи?

Прошлой ночью там случилась настоящая буря, когда отец Салли вернулся из пивной.

– Ну а сегодня она не пришла помочь. Обычно она приходит каждое воскресенье рано утром и отвозит мои растения на Коламбия-роуд, за это, как вы знаете, я плачу ей небольшие комиссионные или даю растения на выбор. Не появиться и не предупредить заранее – это совсем на нее не похоже.

За его суетливостью Белого Кролика скрывалось самое искреннее беспокойство. Я знала, как он любил Салли.

– Вы ходили к ней?

– Нет, нет. У меня нет вашей власти. Он скажет, что это не мое дело. Я не люблю вмешиваться. Мы все-таки соседи. Он опять будет обвинять меня в том, что я подслушиваю и сую свой нос куда не просят. И моего внука нет дома – он уехал устраивать большую выставку.

Все это означало: мистер Банерджи одинок и беззащитен, в то время как за моей спиной выстроилась вся невидимая мощь попечителей Эдема.

Я колебалась, не желая задавать очевидный вопрос.

– Вы думаете, мне следует поговорить с мистером Риверсом, мистер Банерджи?

Его доброе лицо, хотя и по-прежнему встревоженное, просияло.

– Мне пойти с вами?

– Нет, не хочу втягивать вас в неприятности. Я справлюсь сама. Только…

– Да?

– Если на Риверса вдруг найдет, позовите Толстю, хорошо?

Пытаясь обмануть скорее себя, чем Риверса, я натянула тяжелые ботинки, добавлявшие лишний дюйм к моему росту. Настоящие говнодавы, хотя по природе своей я человек мирный и не люблю связываться с дерьмом. Надев на Рассела ошейник с поводком, я пошла и постучалась в парадную дверь Риверсов – мое сердце гулко вторило ударам кулака.

Подошел Риверс: он был небрит, и от него пахло чем-то кислым. Я привыкла видеть его квадратное тело в военном костюме, купленном на распродаже. Теперь, без камуфляжной куртки и кепи, он казался старше, приземистей, и даже пятен на его лице стало как будто больше. Но при этом он выглядел гораздо внушительнее. Ткань его белой футболки обтягивала рельефную мускулатуру, неожиданную у такого пропойцы, а кости черепа отчетливо выпирали под легкой щетиной и не переставая двигались, выдавая едва сдерживаемую энергию, словно он, как какое-то маленькое, злобное животное, быстрее всех нас проживал свою жизнь. Или чужие жизни.

– Малышка Салли занята, помогает прибираться, – заявил он, не впуская меня внутрь.

Но Рассел, заметив Салли в прихожей позади отца, уже протиснул между нами свое похожее на сардельку тельце, и Риверсу снова пришлось открыть дверь.

– Салли! – позвала я. – Это я, Клер. У меня для тебя есть работа.

На это Риверс заявил, что Салли достаточно уже на меня поработала и что, мол, я о себе возомнила, встревая между мужчиной и его семьей, и что вообще ему просто не терпится.

– Сделать что, мистер Риверс?

От страха мне казалось, что мои глаза привязаны к длинным ниточкам жевательной резинки, совсем как фантомная рука Ника. «Не терпится ударить меня, избить, – подумала я, – так же, как ты избиваешь свою жену и дочь».

Он сделал шаг в мою сторону, и мне в нос ударил запах перегара от вчерашнего пива. К нему примешивалось что-то еще – запах гниющих зубов, наверно, или вонь от какой-то внутренней болезни. Он стал кричать, что я сука и что он имеет не меньше прав на эту собственность, чем я, знали б только люди.

– Думаешь, ты хозяйка этого гребаного особняка! Можешь спросить этого своего родственничка, уж он-то тебе расскажет.

– Джека Айронстоуна? Что же он мне расскажет?

Его глазки забегали.

– И этот гребаный проныра-пакистанец тоже пусть отваливает!

– Мистер Банерджи? Но мне казалось…

– Гребаные пакистанцы!

– Я думала, вы…

– И этот его гребаный задроченный внук!

– Но мне казалось, вы так гордитесь своими индийскими корнями, мистер Риверс?

Рассел заходился в лае, натягивая поводок.

Риверс топнул на него ногой.

– Убери эту гребаную крысу с глаз моих долой, или я…

Я взяла Рассела на руки; он рычал и отчаянно вырывался.

– Давайте, ударьте меня, мистер Риверс. – Не знаю, откуда вдруг взялось мужество. – Ударьте меня, и я напущу на вас службу соцобеспечения и совет попечителей Эдема так быстро, что вы глазом моргнуть не успеете.

Кажется, он и впрямь собирался меня ударить. Но тут рядом с ним появилась миссис Риверс, положила руку ему на плечо и стала убеждать меня, что ее муж не плохой человек, просто волнуется из-за работы, и, пожалуйста, не зовите социальщиков, мисс Флитвуд, с Салли все в порядке. «Социальщиками» здесь называли службы социального обеспечения. Она произнесла это слово так выразительно, как будто говорила о какой-то болезни.

С Салли, впрочем, не все было в порядке. Глаза на распухшем от побоев лице потухли; она подняла руку в таком жесте, который тотчас же заставил меня устыдиться своего нежелания встретиться лицом к лицу с ее отцом. Отступив туда, где кулаки Риверса не могли меня достать, я сказала настолько твердо, насколько позволял мой голос:

– Я знаю, чем вы занимаетесь, мистер Риверс, и все остальные тоже знают. Мы наблюдаем за вами. Помните об этом. И я завтра же пойду к социальщикам, если Салли не вернется в сад.

Когда я закончила свою речь, мои руки тряслись.

Салли вернулась. Но на все мои вопросы она лишь покачала головой и попросила ничего не рассказывать социальщикам, из страха, что ее мама потеряет дом. А ее мать слонялась по Эдему как побитая собака, бормоча, что Риверс уже несколько лет сидит без работы. Сам Риверс какое-то время сторонился меня и свел к минимуму шум своей взбаламученной семьи. Но то была не последняя его стычка с Салли, если судить по старым синякам, найденным на ее теле патологоанатомом. Риверс просто приберегал свою досаду и злость про запас, хранил, как деньги на банковском счете, позволяя им расти и накапливая проценты. А потом взял и спустил их на свою дочь.