Книга Короли Вероны онлайн - страница 11

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Когда Пьетро очнулся, в комнате царил полумрак. Шторы были опущены, ставни закрыты, а свечи в канделябрах, тянущихся по стенам, погашены. Горела только единственная жаровня; от нее шло тепло, и не только: под самые потолочные балки ползли, извиваясь и корчась, длинные тени. Красноватые угли наводили на мысли о гигантских сковородках и тому подобном.

Пьетро задыхался и был весь в поту. Он попытался пошевелить ногой и сморщился от боли. Отерев мокрый лоб, юноша стал осматриваться. Он по-прежнему лежал на кушетке, до пояса прикрытый сырой фланелью – кстати, флорентийской работы. Осторожно, с замиранием сердца Пьетро приподнял покрывало.

Обе ноги были на месте. Сквозь стиснутые зубы прорвался вздох облегчения. Пьетро боялся, что хирург, замучившись возиться со стрелой, просто-напросто ампутирует ногу. Нет, нога, туго забинтованная, покоилась на обмотанном тканью горячем кирпиче. Неудивительно, что Пьетро взмок как мышь.

В смежной комнате послышался шум. По выстланному тростником полу зашуршала штора. Высокая, величавая донна Катерина вошла и остановилась в нескольких локтях от кушетки. Сняла с головы фаццуоло, вынула шпильки. Солнце не высветлило прядей, как у Кангранде, но волосы, спадавшие до бедер, были такого густого каштанового цвета, так переливались при каждом движении… Сладкий запах заполнил комнату. Свет догорающих углей смягчал черты несколько худощавого лица, играл в темной туче волос: донна Катерина более не была суровой – она была невозможно, сказочно прекрасной.

Пьетро вспомнил, как по дороге в Виченцу Марьотто и Антонио высмеивали саму мысль развязать войну из-за женщины. Теперь такой повод к войне уже не казался юноше нелепым.

Сообразив, что забыл выдохнуть, Пьетро поспешил исправить оплошность – и, проглотив кольцо дыма от жаровни, жестоко закашлялся.

– Вам нехорошо? – спросила Катерина, придвигая скамеечку к его изголовью.

– Пить… хочется… – прохрипел Пьетро.

Явилась чаша и, хотя вода была теплая, Пьетро выпил ее залпом.

– Благодарю, моя госпожа.

– Тише. Ложитесь.

Он повиновался и позволил подпереть себя подушкой, которую час назад рвал зубами. Из ведерка донна Катерина достала платок, отжала его и нежно положила Пьетро на лоб. Платок был чудесный, такой прохладный. Вдруг Пьетро осознал, насколько сильно вспотел; хуже того, он сообразил, что под фланелевым покрывалом на нем ничего нет. Юноша лежал, боясь пошевелиться, а донна Катерина отирала пот с его лица и шеи. Угли почти догорели, кожи порой касались легкие пальцы, и Пьетро не знал, блаженствует он или сгорает от стыда.

Когда его отцу было девять лет, он увидел девочку, равных которой не встречал ни до, ни после. Донна Беатриче Портинари вошла в жизнь будущего поэта. Данте посвятил ей всего себя, и его обожанию суждено было намного пережить прекрасную донну. И хотя Данте впоследствии все-таки женился, и душой его, и мыслями владела Божественная Прелесть, воплощенная в земной женщине.

«Ох, отец, теперь я вас понимаю».

Услышав шум в смежной комнате, донна Катерина прервала свое занятие, положила платок обратно в ведерко, скользнула мимо Пьетро и исчезла в дверном проеме. Юноша поспешно натянул покрывало повыше. Пот по спине тек ручьями, кушетка уже напоминала болото. Пьетро опять попытался пошевелиться и перенести тяжесть тела на левую сторону. Он закрыл глаза, а когда снова их открыл, комната тонула во мраке. Перед взором его проносились странные видения. В детстве Пьетро случилось серьезно заболеть, он знал, что такое бред. Эти видения походили на бред, но бред не изнурительный, а несущий отдохновение.

Морсикато упоминал об этом, извлекая стрелу, чтобы отвлечь внимание своего пациента. «В комнате должно быть очень тепло. Так мы сымитируем жар и, возможно, обманем организм и избегнем настоящего жара. С божьей помощью тело исторгнет дурные соки, и утраченное равновесие восстановится».

– Синьор Алагьери?

Пьетро не слышал, как она вернулась.

– Да, домина? – Сердце билось где-то в горле, по ногам побежали жестокие мурашки.

– Я думала, вы еще не спите. – Донна Катерина снова села на табурет; звякнула, упав в колени, связка ключей. – Вы знаете, где находитесь?

– Да, домина. – В горле было сухо, Пьетро еле ворочал языком. Он снова закрыл глаза.

– Очень хорошо. Синьор Монтекки пошел прогуляться с синьором Капеселатро, чтобы не дать тому заснуть. Синьор Морсикато уехал к другим пациентам, а вас оставил мне в помощь – надо же выполнять поручение брата. – В голосе донны Катерины юноше снова послышалось презрение. Донна Катерина продолжила обтирания, убаюкивающие движения ее руки прекращались, лишь когда она освежала платок в ведерке. – Синьор, вы не против поговорить?

– Нисколько, домина. – Пьетро хотел было сесть, но ласковая рука подавила его попытку.

– Вам нужно отдыхать. Мне вообще-то не следовало с вами разговаривать. Но, по-моему, за беседой время проходит быстрее. Вы не находите?

– Да, госпожа.

– Вы недавно приехали из Парижа, не так ли? Не возражаете, если мы будем говорить по-французски? Мне бы нужно практиковаться чаще, да не с кем.

– Как вам будет угодно, – отвечал Пьетро уже по-французски. Он пока не понял, говорить или слушать желала донна Катерина; в любом случае он рад был оказать ей услугу. Он снова зашевелился, стараясь перебраться на относительно сухое место и при этом не сдвинуть покрывало. Пьетро нашел более удобную позу – оперся на локти – и теперь мог видеть ее глаза и не ерзать.

– Вас беспокоит рана? – спросила Катерина, слегка наклонившись к нему.

Ее запах – лаванда, как показалось юноше – ударил в голову, обострил ощущения, словно волшебный бальзам.

– Non madame. – Это была правда. О ране Пьетро совсем забыл. Всю жизнь ему суждено, почувствовав запах лаванды, вспоминать о Катерине, о том, как она наклонилась к нему, как в вырезе платья показались ключицы. Юноша поспешил сменить тему. – Госпожа, кто еще в доме?

Она выпрямилась и слегка повела головой, словно из-за плеча могла что-то увидеть в темноте.

– Только мой деверь. Стрела застряла у него в плече, однако он, в отличие от вас, пытался вытащить ее самостоятельно. Ему почему-то казалось, что я буду на него сердиться. Ума не приложу только за что. Представляете? Взрослый человек, рыцарь, а боится меня. – Видимо, французский язык больше импонировал язвительно-игривому настроению донны Катерины.

– Это действительно весьма странно, госпожа.

– Мягко говоря. Мне пришлось отправить нескольких своих пажей, чтобы они доставили Антонио домой. Морсикато, как только обработал вашу рану, занялся синьором Ногаролой. У доктора есть опасения относительно его плеча, но очевидно одно: до небольшого семейного скандала Антонио продержится. А вы страшитесь моего гнева, синьор Алагьери?

– Я страшусь не угодить вам, госпожа.

Донна Катерина скорее выдохнула смешок, нежели задействовала свой глубокий голос.

– Понимаю. Дипломатия нынче не в чести, синьор. Советую вам освоить это искусство – не сомневаюсь, ему суждено возрождение.

– Oui, madame Nogarola.

– Пьетро, – произнесла донна Катерина уже на родном языке. – Мне рассказали, что ты, безо всякой на то причины, рисковал жизнью, спасая моего брата. А также что ты в одиночку бросился на укрепления падуанцев и таким образом завоевал победу нашему городу. На людях обращайся ко мне «донна» или «домина»; наедине называй меня по имени, Катериной.

Пьетро смотрел в глаза женщины, которая была вдвое старше его, понимая, что никогда не сможет назвать ее своей. Но разве это имело значение?

– Хорошо, донна.

Беседа велась урывками, поскольку донна да Ногарола то и дело выходила проведать деверя или велеть слугам принести чистые полотенца и свежую воду. Однако она каждый раз возвращалась к постели Пьетро и задавала вопросы. Юноша старался делать упор на мужество брата донны, но донну куда более интересовал сам Пьетро. Катерина расспрашивала его о детстве во Флоренции, об изгнании отца, о младшей сестре, невероятно способной и честолюбивой девушке, о смерти двоих младших братьев в отрочестве и, наконец, о смерти старшего брата, Джованни, – событии, возвысившем Пьетро до звания наследника. Юноша рассказывал о том, как два года назад один поехал в Париж, чтобы присоединиться к отцу, которого не видел десять лет. Он поведал донне о возвращении в Италию вслед за императором Генрихом и о длительной остановке в Лукке.

Когда Пьетро дошел до прибытия в Верону, произошедшего не далее как прошлой ночью, глаза донны Катерины сузились.

– Значит, ты впервые увидел моего брата всего лишь сутки назад?

– Да, вчера, – поправил Пьетро, хотя разницы не было никакой.

– Вот как! И ты без колебаний бросился его спасать?

Пьетро покачал головой.

– Он не нуждался в спасении, донна. Пожалуй, мы только путались у него под ногами.

Катерина жестом отмела всяческие возражения.

– Чепуха. Он был бы мертв, а Виченца была бы в руках падуанцев, если бы не ты и твои друзья. Ты, видно, преуспел в военной науке.

– Я особенно хорош в качестве подушечки для булавок, – съязвил Пьетро.

– Вдобавок ты самокритичен, – одобрительно произнесла Катерина. – Тебя и твоих друзей Франческо сам Господь послал. Как бы мой брат вытащил голову из петли, которую сам для себя сплел, если бы не такие преданные и бесстрашные рыцари?

Пьетро заметил, что ни он, ни Марьотто, ни Антонио не были возведены в рыцарское достоинство, на что донна Катерина отвечала:

– Пока не были. Брат легко это исправит.

– Конечно, исправлю, – послышался глубокий голос из дверного проема. – Причем с удовольствием.

Пьетро уселся как мог прямо, но донна Катерина даже не повернула головы.

– Не очень-то ты спешил.

– Я задержался, донна, чтобы нарвать для тебя цветов, но в твоем доме так холодно, что все они завяли. – С этими словами Скалигер приблизился. Ногой он пододвинул скамью к кушетке и уселся по другую сторону от Пьетро, напротив сестры. – Как себя чувствует мой ангел-хранитель?

– Благодарю вас, мой господин, хорошо.

– Он будет жить, – добавила донна Катерина. – Без сомнения, однажды он вновь последует за тобой, так что ты во второй раз сможешь попытаться излечить его от этой пагубной привязанности.

– Сделаю все, что в моих силах. Пьетро, конечно же, снова бросится стреле наперерез, и тогда мне уж не будет пощады от тебя, донна. – Поза Кангранде выдавала его напряжение, в битве незаметное. – Как приятно видеть с твоей стороны материнскую заботу. Ты, наверно, хочешь исправить ошибку прошлого?

– Я расточаю милости тем, кого считаю достойными их, – отвечала донна Катерина. – И я, подобно Пьетро, строго следую приказам.

Этот выпад Кангранде проигнорировал.

– А здесь тепло, несмотря на твое присутствие. Верно, это Dottore велел обогревать комнату?

– Надо же как-то попытаться выжечь из юных сердец преданность ложному кумиру. Остается только надеяться, что разум к ним вернется.

Кангранде оглядел комнату.

– Что, и Антонио туда же?

– Ты заметил? – В голосе госпожи послышалось легкое удивление. – Да, и он не лучше – тоже позволил себя проткнуть в твою честь. Более того: Антонио сглупил, пытаясь самостоятельно вытащить свою булавку. Не понимаю, что на него нашло. Может, его древняя легенда вдохновила.

– Не иначе, – сухо произнес Кангранде.

Пьетро ушам своим не верил: Капитан был в ярости.

– Есть такая легенда, – начала Катерина, глядя на Пьетро. – О рыцаре, получившем от врагов три раны и оставленном на ночь в лесу, умирать от потери крови да от холода.

– Пьетро наверняка знает эту историю, – перебил Кангранде.

Катерина продолжала:

– Так вот, рыцарь сам вырвал одну стрелу, а раны перевязал обрывками волчьей шкуры. Видишь ли, волк думал пообедать, да не удалось. На следующий день рыцарь отыскал лагерь своих врагов, каждому из них нанес такие же раны, какие были у него, и оставил их в лесу. – Тут Катерина наконец взглянула в глаза брату. – Они умерли, не правда ли, Франческо?

– Умерли, да только не от ран, донна. Они замерзли насмерть, потому что поблизости не оказалось дружелюбного волка с теплым мехом.

Катерина выдержала взгляд Кангранде.

– Выходит, тебе повезло, Франческо. Повезло с друзьями, которые всегда готовы спасти тебя.

– Я не нуждаюсь в спасении. За исключением случаев, когда я в непосредственной близости от тебя, донна.

Катерина поднялась.

– Раз так, я избавлю тебя от своего присутствия.

И она вручила Кангранде мокрое полотенце. Пьетро заметил странную вещь: брат и сестра тщательно следят, чтобы пальцы их не соприкоснулись.

– Извините, синьор Алагьери.

В дверном проеме она обернулась.

– Пока не уходи. У меня есть новости.

И с этими словами Катерина скрылась.

Плечи великого полководца едва заметно расслабились, он подавил вздох облегчения и обратился к Пьетро:

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, мой господин.

– Вот и славно. – Кангранде никак не прокомментировал обмен любезностями со своей сестрой.

Пьетро, как успела заметить донна Катерина, был неплохим дипломатом.

– Вам что-нибудь известно об армии, мой господин?

– О которой – о нашей или о падуанской?

– Об обеих.

– Наша прибудет в Виченцу утром, полагаю, часов примерно через десять. С грехом пополам вооруженная и худо организованная, но прибудет. К этому времени, по моим подсчетам, основная масса бежавших падуанцев доберется до дому и займется укреплением города.

– Вот как! – Пьетро боролся с желанием задать следующий вопрос.

Капитан тотчас разгадал это желание.

– Тебя что-то тяготит? – спросил он с самым невинным видом.

– Нет, мой господин.

– Ты, наверно, думаешь: почему Кангранде не едет в Падую, пока можно застать падуанцев врасплох?

Пьетро кивнул.

– Летом я уже пытался это сделать. Тебя здесь тогда не было.

Скалигер помог Пьетро усесться прямо.

– Я слышал о походе на Падую, мой господин.

– Отлично. Так вот, месяц назад я с целой веронской армией не смог взять Падую. Поэтому я не обольщаюсь насчет возможностей восьмидесяти человек – не важно, насколько силен в них боевой дух. Падуя прекрасно укреплена. Во-первых, ее окружают рвы и стены, во-вторых, там вещают эти проклятые проповедники, делла Торре и Муссато, а они и зайцу способны мужество внушить. Нет, с одним отрядом и думать нечего идти на Падую.

Слова Кангранде нельзя было назвать обнадеживающими, но в голосе его Пьетро послышалось нечто иное.

– Значит, мы не пойдем на Падую?

Кангранде неожиданно сменил тему:

– Я не видел их генерала. А ты видел?

Пьетро задумался. Ему доводилось встречаться как минимум с сотней аристократов, но ни один из них не обладал выправкой главнокомандующего.

– Он скрылся? – спросил юноша.

– Надеюсь. Мне известно, что скрылся и еще один наш друг. Правда, мои люди выудили из реки его оружие, но сам доблестный граф Винчигуерра Сан-Бонифачо ускользнул. Винчигуерра значит «Я побеждаю в войне», не так ли? Очень хотелось бы вынудить графа поменять имя. Как думаешь, слово «сутенер» подойдет?

– По этой причине мы не выступаем? – Пьетро старался уловить связь. – Потому что Сан-Бонифачо сбежал?

– На Падую мы обязательно пойдем, – спокойно произнес Кангранде. – Просто я хочу дать падуанцам фору.

– Но ведь тогда они успеют подготовиться, выставят солдат на стенах…

В красноватом свете углей улыбка Капитана казалась зловещей.

– Пьетро, ты когда-нибудь наблюдал возвращение разгромленной армии? Конечно, Падуя успеет вооружить всех, способных сражаться, – но это будут солдаты испуганные, солдаты усталые, солдаты, не верящие в победу, солдаты, впавшие в уныние. Они не сомневались, что победят сегодня – еще бы им сомневаться, когда их столько! Нет уж, на сей раз пусть падуанцы выполнят мою работу за меня. Вид тысяч людей, спасающих свои шкуры, во главе с Сан-Бонифачо чуть ли не в исподнем, сломит оборону Падуи еще быстрее, чем я разогнал ее армию. – Скалигер мягко положил руку на плечо Пьетро. – А теперь спи. Морсикато – лучший врач в Италии. Я бы сам его нанял, причем дал бы втрое больше, чем он получает от моей сестры, да только наш dottore ни за что не расстанется с донной Катериной. Сейчас пропотеешь хорошенько, а завтра, глядишь, уже и на ноги встанешь.

– Но, господин…

– Пьетро, обещаю: как только мы будем готовы выступить на Падую, я тебе сообщу. Куда же мы без тебя? Но при условии, что сейчас ты будешь отдыхать. Закрой глаза. Я пока свободен и пробуду с тобой, пока ты не заснешь.

Кангранде помог Пьетро улечься и сменил пропитанную потом фланель на свежую, исходящую паром в духоте комнаты. Он отлучился проверить повязку Антонио да Ногарола, затем вернулся к Пьетро, уселся на скамеечку, которую так недавно занимала донна Катерина, и снова сменил компресс. Пьетро закрыл глаза и наконец расслабился. Жара, прохладное полотенце на лбу, сладкий запах древесины и пряностей смешались, захватив его сознание.

Диковинные видения заполняли мозг Пьетро. Хотя обстановка казалась привычной, юноша никак не мог узнать ключевую фигуру сна, темную тень мужчины с длинными вьющимися волосами и кривым мечом.

Внезапно очнувшись, Пьетро увидел склоненного над ним Кангранде.

– Ты разговаривал во сне, – сказал Скалигер. – Ты что-нибудь помнишь?

– Нет, мой господин, – отвечал Пьетро. Голова была как в тумане.

– На, попей. – Кангранде поднес к губам юноши кубок с вином, смешанным с маковым соком и семенами конопли. Это питье прописал Морсикато.

Пьетро тотчас забылся, но и в теплом густом тумане, снова охватившем его, не переставал думать о том, что же он такое говорил.

Пьетро спал, теперь видения его были не столь мрачны. Он лежал на кушетке с закрытыми глазами и слушал голоса брата и сестры. На этот раз донна Катерина и Кангранде не спорили и не язвили. Они разговаривали тихо, интонации их были ясны, а фразы лаконичны.

– Так какие у тебя новости?

– Ко мне приходила женщина, которая служит у синьоры де Амабильо.

– Ах вот что!

– Да. Муж этой синьоры погиб в апреле, неудачно упав с лошади.

Кангранде помрачнел, даже по голосу было слышно.

– Насколько я понял, у нее ко мне просьба.

– Она просит о безопасности ее дома, если ты возьмешь город.

– Передай, что ее жилище не тронут. – Во сне Пьетро правитель Вероны встал и собрался уходить.

– Все не так просто. – Последовала короткая пауза. – Синьора только что разрешилась от бремени.

Повисло молчание. Кангранде снова заскрипел скамьей. Усевшись, не то спросил, не то выдохнул:

– Мальчик?

– Да.

– Ты что-нибудь предприняла?

– Я послала за Игнаццио.

– Он прибудет со своим мавром. – Интонация была не вопросительная, поэтому донна Катерина не ответила. – Ей нельзя самой воспитывать сына.

– Ни в коем случае. Это опасно для всех нас, и в первую очередь для ребенка. Его уже пытались убить.

– Так скоро? Не успел родиться… А кто еще о нем знает?

Брат и сестра долго молчали, наконец Кангранде сказал:

– Ребенок должен воспитываться в моем доме.

– Разумеется.

– Если, конечно, он выживет.

– Выживет, можешь не сомневаться.

– Для моей жены это будет ударом.

– Пусть лучше удар случится сейчас, чем позднее, когда ее сын потеряет статус наследника.

– Если она вообще родит мне сына.

– У тебя ведь есть еще дети, не так ли?

Кангранде улыбнулся.

– Ты просто сама деликатность. Да, есть. У меня как минимум две дочери. Дочери, понимаешь?

– Хорошо. Спрячь ребенка среди других детей. Так надежнее.

– Странно, что она послала служанку к тебе, а не ко мне.

– Ей тоже известно пророчество.

– Вижу, у меня нет выбора. Ты поможешь?

Целую секунду слышалось только потрескивание углей в жаровне.

– Спасибо тебе, Франческо. Конечно, помогу.

– Не благодари меня, – с горечью произнес Кангранде. – Я всего лишь орудие судьбы.

И тут Пьетро провалился в наркотический сон. Ему снился борзой пес, преследуемый стаей гиен. Пьетро вертелся во сне, когда пес, загнанный в огромный театр, Арену еще римской постройки, запятнал ступени своею кровью.