Книга Кладбище слонов онлайн

Они танцевали:

– на Балу Столетия, на Балу Тысячелетия, на Балу Балов,

– в своей и во всеобщей реальности,

– и он желал сокрушить ее, разорвать на части…

Мур не видел павильона, через который они двигались в танце, не смотрел на скользящие вокруг сотни безликих теней. Он не обращал внимания на цветные светящиеся шары, плывущие на высоте в качестве почетного эскорта.

Он замечал присутствие этих вещей, – но не было нужды и заботы вдыхать дикий аромат вечнозеленого рождественского символа, что медленно вращался в центре на разукрашенном пьедестале, роняя пожаробезопасные иголки и блестки традиций шесть дней спустя после ритуала.

Все эти вещи были просчитаны и отставлены, вобраны внутрь и разложены по полочкам…

Оставалось несколько минут до наступления Двухтысячного.

Леота (урожденная Лилит^{note 1}) трепетала в изгибе его руки, как послушная стрела, пока он размышлял – переломить ее или послать в полет (он только не знал куда), чтобы сломить ее волю, чтобы изгнать самадхи (или близорукость, или что там еще) из ее серо-зеленых глаз. Время от времени, раз за разом, она наклонялась к нему и что-то шептала по-французски – на языке, которого он еще не знал. Он танцевал неумело, но она безупречно угадывала его движения, и он почти ощущал, как она читает мысли в его голове.

Было хуже всего, когда она склонялась к его уху и ее дыхание касалось шеи, обволакивало и прокрадывалось под пиджак, как невидимая инфекция. Тогда он бормотал – «C'est vrai"^{note 2}, или «Дьявол!», или то и другое сразу, его руки стремились смять ее невинную белизну (оттененную чернотой кружев), и она снова превращалась в стрелу. Но она с ним танцевала – а это, бесспорно, был шаг вперед в сравнении с его прошлым годом /ее вчерашним днем.

До Двухтысячного оставались секунды.

Наконец…

Музыка рассыпалась на отдельные звуки – и снова взлетела фонтаном, когда шары засияли светом дня. Минувших дней любовь, – напомнили ему,

– не стоит с ней шутить.

Он чуть не рассмеялся, но через секунду свет погас, и его внимание переключилось.

Рядом с ним, рядом с каждым в зале, негромкий голос провозгласил:

– Двухтысячный наступил. С Новым годом!

Он стиснул ее в объятиях.

Никто не вспоминал о Таймс-Сквер. Толпа, запрудившая эту площадь, наблюдала все подробности Бала на специальном экране размером с футбольное поле. В этот самый момент тысячи зрителей жадно разглядывали бальные пары, плывущие в полумраке. У Мура мелькнула мысль, что ведь сейчас, наверное, их собственные фигуры маячат за океаном над этой переполненной чашкой Петри. Достаточно вспомнить, кто его партнерша!

Его не заботит их смех. Он зашел уже слишком далеко.

– Я люблю вас, – сказал он безмолвно. (Он часто обращался к ней про себя, стараясь угадать ответ, – это немного утешало.) Огни снова замелькали, как светляки, и музыка напомнила о старой любви. Цветная метель из тысяч разбившихся радуг окутала танцующих; спирали серпантина извивались в лучах света и таяли, не касаясь плеч; китайские воздушные змеи проплывали над головой, их драконьи морды с ухмылкой возвышались над праздничным ураганом.

Они снова танцевали, и снова, как и год назад, он попросил:

– Посидим наедине хоть минутку?

Она подавила зевок.

– Нет, мне здесь стало скучно. Через полчаса я уеду.

Ее голос был глубок и мягок, как драгоценный мех. Серебряное горло, золотой загар.

– Тогда поболтаем эти полчаса… где-нибудь в буфетных?

– Спасибо, я не голодна. И нужно, чтобы меня видели в эти полчаса.

Первобытный Мур (продремавший большую часть жизни в дальних закоулках мозга Цивилизованного) привстал было на четвереньки и зарычал. Цивилизованный Мур отодвинул его обратно, чтобы тот не испортил все дело.

– Когда я вас снова увижу? – спросил он хмуро.

– Возможно, в День Бастилии, – шепнула она. – Знаете – Liberte, Egalite, Fraternite Fete Nue…^{note 3}

– Где?

– Под куполом Версаля, в девять. Если вам нужно приглашение, я позабочусь, чтобы вы его получили.

– Да, нужно.

(«Она уже заставила тебя просить», – осклабился Мур Первобытный.)

– Хорошо. Вы получите приглашение – в мае.

– Не хотите ли провести со мной день-другой прямо сейчас?

Она покачала головой – пламя светло-голубых волос опалило жаром его лицо.

– Время дорого, – промурлыкала она с поддельным пафосом, – а приемам и балам нет конца. Вы просите меня взять годы из моей жизни и отдать их вам?

– Именно так.

– Вы просите слишком много, – она улыбнулась.

Ему хотелось выругаться и уйти, но еще больше хотелось остаться с нею. Ему было 27 – возраст, который его вообще не устраивал, – и весь 1999 год он провел в отчаянной жажде встречи. Два года назад он решил, что ему следует влюбиться и жениться, – он уже мог наконец это себе позволить без ущерба для жизненного уровня. В поисках женщины, сочетающей достоинства Афродиты и компьютера, он целый год провел как охотник на сафари, утомившись на этом трудном пути.

Приглашение на Орбитальный Бал Бледзо – летучий праздник, сутки гнавшийся за Новым годом вдоль параллели до самой линии перемены дат, – стоило Муру месячного жалованья, но дало возможность впервые взглянуть на живую Леоту Матильду Мейсон, красавицу из Круга Спящих. Мур забыл о компьютерах и немедленно решил в нее влюбиться. Он был старомоден во многих отношениях.

Он говорил с нею ровно 97 секунд, и первые двадцать из них были льдами Арктики. Но он понял, что цель ее жизни – быть обожаемой, и проявил активное желание обожать ее. К концу разговора она согласилась быть увиденной с ним на Балу Тысячелетия в Стокгольме.

Весь следующий год он провел, предвкушая ее соблазнение и возврат к благоразумному человеческому образу жизни. И вот только что, танцуя в самом прекрасном городе мира, она сообщила, что уже скучает и намерена отдыхать до самого Дня Бастилии! Тут и Мур Первобытный ухватил то, что Муру Цивилизованному полагалось бы знать с самого начала: когда они встретятся снова, она будет старше на два дня, а ему будет под 29. Для Круга время недвижимо, а смертные платят за свою жизнь годами. Она могла купить за деньги лучшую индульгенцию своему нарциссизму – холодильный бункер.

У него было не больше шансов, чем у стокгольмской снежинки, залетевшей в Конго, – поговорить с Леотой, и не просто сказать несколько отрывистых фраз, а остаться наедине и попытаться успеть уговорить ее выйти из ледяного клуба. К нему уже направлялся член Круга лауреат Вэйн Юнгер, чтобы вмешаться в разговор – с выражением на лице, как у опытного игрока в гольф, собирающегося преподать нахалу урок.

– Привет, Леота! Простите, мистер Эй…

Мур Первобытный оскалился и ударил лауреата по голове его собственной клюшкой; Мур Цивилизованный молча передал одну из самых недоступных женщин мира божеству Круга Спящих.

Она улыбнулась. Он улыбнулся. Они ушли.

Всю дорогу вокруг Земли до Сан-Франциско, сидя в баре стратоплана, в году от Рождества Христова Двухтысячном – пишется так: два, ноль, ноль, ноль, – Мур чувствовал, что связь времен распалась.

Только через два дня он решил, что следует делать.

Мур спросил себя (в Стобашенном отеле комплекса «Хилтон-Фриско», стоя на прозрачном балконе):

– Действительно ли это та женщина, которую я хочу в жены?

И ответил себе (глядя то на залив, то на капилляры улиц под подошвами своих ботинок):

– Да.

– Почему? – он хотел это знать.

– Потому что она прекрасна, – был ответ, – и будущее с ней восхитительно. Я хочу иметь эту прекрасную жену в восхитительном будущем!

И тогда он решил войти в Круг.

Он понимал, что замыслил незаурядное дело. Во-первых, потребуются деньги, много денег – целые акры зеленых президентов, выложенных в надлежащих местах и в надлежащее время. И еще требуется как-то отличиться, завоевать признание. К сожалению, в мире было полным-полно инженеров-электронщиков, горящих полным накалом по 20 часов в неделю над мелкими проектиками, – компетентных, способных, даже талантливых инженеров, у которых ничего этого нет. Так что задача была нелегкой.

Он погрузился в работу: 40, 60, 80 часов в неделю – читал, чертил, слушал записанные на пленку курсы по предметам, которые никогда раньше ему не требовались. Все это на одном дыхании – про отдых он позабыл.

В мае, когда пришло приглашение, он читал коротенький рукописный (не печатный!) текст на пергаменте (не на бумаге!) со слезами на глазах. Мур уже зарегистрировал девять патентов, и еще три проходили регистрацию. Один патент он продал, а теперь вел переговоры с «Аква Майнинг» о новой технологии водоочистки – с которой, он это чувствовал, он угадал. Деньги у него будут, решил Мур, если не терять темпа.

Возможно, будет и некоторая известность. Это зависело теперь в основном от технологии очистки и от того, куда он вложит деньги. Леота (урожденная Лорелея^{note 4}) мерцала за страницами его формул, проступала подобно эскизу Брака^{note 5} в линиях его чертежей; пылала, когда он спал, спала, пока он сгорал…

В июне он решил, что следует отдохнуть.

– Старший менеджер отдела Мур, – сказал он лицу в зеркале механического парикмахера (рвение в работе привело его на указанную должность в отделе герметизации «Pressure Units»), – нужно улучшить французский и заняться танцами.

Парикмахерские инструменты убрали песочные вихры, подравняли виски. Усталые глаза в зеркале уныло согласились: им осточертело вникать в абстракции.

Отдых его, впрочем, по интенсивности оказался столь же изнурителен, как прежде работа. Он повысил свой мышечный тонус, часами прыгая в невесомости трамплинного зала на Сателлите-3 YMCA^{note 6}; он отшлифовал свой танцевальный стиль на практике, с сотней роботов и двумя десятками женщин; он прошел ускоренный медикаментозный курс французского по Берлицу (отвергнув более эффективную технику электроцеребральной стимуляции, которая, по слухам, могла повлечь за собой замедление рефлексов к лету); решив улучшить свою речь, он нанял репетитора для светских разговоров, и набивал подушку (а также и голову, наверное) пьесами периода Реставрации всякий раз, когда ложился спать (обычно через два дня на третий), – и когда день праздника приблизился, он уже чувствовал себя придворным эпохи Возрождения (слегка утомленным придворным).

Глядя на Мура Цивилизованного в зеркале парикмахера, Мур Первобытный поинтересовался – надолго ли ему хватит этого чувства?

За два дня до Версаля он навел на себя ровный загар и стал решать, что скажет Леоте.

«Я люблю вас!» (О, нет!) «Сбросите ли вы ваши ледяные кандалы?» (Ха-ха.) «Если я войду в Круг, вы составите мне компанию?» (По-видимому, это наилучший вариант.)

Итак, третья встреча пройдет на новом уровне. Довольно топтаться на прозаических тропах. Охотник углубляется в джунгли. «Устремленный вперед! – продекламировал Мур зеркалу. – И Преодолевающий!»

Она была в дымчато-голубом корсаже из орхидей. На вращающемся куполе дворца двигались поющие знаки зодиака, полы мерцали колдовскими огнями. У него возникло неприятное ощущение, будто чертовы цветы растут прямо здесь, из ее левой груди, как экзотические паразиты; это посягательство будило в нем ревнивое раздражение – он знал, совсем не в духе Ренессанса. И тем не менее…

– Добрый вечер. Как прозябают ваши цветочки?

– Едва-едва, если не наоборот, – ответила она с иронией, потягивая через соломинку нечто зеленое, – но они цепляются за жизнь.

– Вполне понятная страсть, – заметил он и завладел рукой, которую она не стала отнимать. – Скажите мне, Ева Микропросопоса,^{note 7} куда вы направляетесь?

На ее лице мелькнуло выражение интереса, и задержалось в глазах.

– Похоже, ваш французский стал лучше, Адам-Кадмон^{note 8}, – заметила она. – Я направляюсь вперед. А куда Вы направляетесь?

– В ту же сторону.

– Сомневаюсь… к сожалению.

– Сомневайтесь в чем угодно, но мы уже стали параллельными потоками.

– Вот как? Вы позаимствовали эту идею у какого-то инженерного гения?

– У человека, который хочет стать инженером холодильного бункера, – прокомментировал он.

Ее глаза испустили пронизывающие рентгеновские лучи, обдавая живым огнем.

– Я знала, у вас что-то есть на уме! Если вы это серьезно…

– Нам, падшим духам, лучше держаться вместе в этом Малкуте^{note 9}… Я серьезно. – Он кашлянул и посмотрел ей в глаза. – Давайте встанем вместе, как будто танцуем. Я вижу Юнгера; он нас заметил, а я хочу поговорить с вами.

– Хорошо.

Она поставила бокал на поднос, дрейфовавший близ нее, и последовала за Муром под вращающийся зодиакальный купол, предоставив члену Круга Юнгеру пробираться сквозь лабиринт плоти. Мур смеялся над его проблемами:

– Не так легко узнать людей на антикостюмированном балу!

Она улыбнулась.

– А знаете, вы сегодня танцуете не так, как прошлым вечером.

– Я знаю. Слушайте, как мне заполучить личный айсберг и ключ от Шлараффенланда?^{note 10} Я решил, что это может оказаться забавным. Знаю, что это не зависит от генеалогии и даже от денег, хотя и то и другое, кажется, способствует. Я изучил всю литературу, но мне бы не повредил практический совет.

Ее узкая ладонь чуть дрогнула в его руке.

– Вы знаете Дуайенну? – сказала/спросила она.

– В основном по слухам: что это старая горгулья, которую собираются держать в холодильнике до самого Армагеддона в надежде отпугнуть ею Зверя.

Леота не улыбнулась – она снова обратилась в стрелу, ответ был холоден.

– В каком-то смысле она и впрямь отпугивает звероподобных личностей от пределов Круга.

Мур Цивилизованный прикусил язык.

– Хотя многие Дуайенну недолюбливают, – продолжала Леота, чуть оживляясь по мере погружения в свои мысли, – мне она всегда казалась редкой антикварной статуэткой из китайского фарфора. Мне бы хотелось забрать ее к себе в дом, если бы у меня был дом, и поставить на камин, если бы у меня был камин.

– Я слышал, некоторые считают ее экспонатом из Викторианского зала лондонского музея, – Мур попытался развить тему.

– Она действительно родилась при королеве Вики, и ей действительно было за восемьдесят, когда изобрели гибернаторы, но я позволю себе заметить, что этим дело и ограничивается.

– И она в таком возрасте отправилась шляться во времени?

– Именно, – кивнула Леота, – поскольку желает быть бессмертным арбитром транс-общества.

Они кружились в такт музыке. Леота вновь смягчилась.

– В свои 110 лет, – заметил Мур, – она уже превращается в архетип. Не потому ли собеседование с ней так трудно пройти?

– И поэтому тоже… Если бы, например, вы решили сейчас просить о приеме в Бальный Круг, собеседования пришлось бы ждать до будущего лета. Если бы, конечно, вас допустили.

– И сколько в списке кандидатов?

Она прикрыла глаза.

– Не знаю… Тысячи, наверное. Разумеется, она просмотрит лишь несколько десятков. Остальных проверит, просветит, прополет и отсеет совет директоров. Потом, естественно, она вынесет окончательное решение – кого принять в Круг.

Внезапно зеленый и прозрачный зал (музыка и освещение, ультразвук и тонкие наркотические ароматы незаметно изменились) превратился в прохладное темное царство морского дна – полное причудливой ностальгии, как мысли русалки, скользящей над руинами Атлантиды. Элегический гений устроителя словно бы сблизил их в поле слабой гравитации, но Леота оставалась неприветливой и замкнутой в этой беседе.

– В чем ее подлинная сила? Я знаком с документами, я знаю, что у нее крупный пакет акций, ну и что с того? Почему директора не могут проголосовать в обход нее? Если заплатить…

– Они не станут, – был ответ. – Ее деньги тут ни при чем. Она сама – социальный институт.

– Она определяет ту особую исключительность, которая делает Круг Кругом

–продолжила Леота. – Подражатели ничего не смогут достичь, у них нет ее критериев отбора. Они приняли бы любого выскочку, согласного выложить деньги. Вот почему Те, Кто Имеет Значение (она произнесла это с заглавных букв), посещают и спонсируют именно мероприятия Круга. Вся исключительность пропала бы на Земле, если бы Круг снизил свои стандарты.

– Деньги есть деньги! – сказал Мур. – Если бы другие платили столько за свои развлечения…

– Тогда Те, кто берет эти деньги, не имели бы Значения. Круг станет их бойкотировать. Они утратят свой elan^{note 11}, их начнут считать обычными торгашами.

– Это как замкнутая лента Мебиуса.

– Это кастовая система с векселями и балансом. Никто не заинтересован в ее разрушении.

– Даже те, кому отказали?

– Смешной! Эти – в последнюю очередь. Ничто им не мешает купить собственный холодильник, если есть деньги, и повторить попытку через пять лет. Они ведь станут лишь богаче за это время, если правильно вложат капитал. Некоторые ждали десятки лет, и до сих пор ждут. Некоторых приняли после многолетних попыток. Это делает игру более интересной, а выигрыш более желанным. В мире царят физическая праздность, брутальное социальное равенство и благоразумное равенство в экономике, – исключительность в легкомыслии становится самым ценным из всех отличий.

– Товаров, – поправил он.

– Нет, – резюмировала она, – это не продается. Если вы не способны предложить ничего, кроме денег.

Это вернуло его мысль к более приземленным вопросам.

– А какова цена, если пройдены все круги отбора?

– Правила достаточно гибкие, чтобы позволить любому подходящему кандидату сделать вступительный взнос. На срок, отсчитываемый по времени сна или по Балам, он подписывает обязательства о погашении задолженности из его текущего дохода. В результате даже обладателю небольшого состояния может быть предоставлено членство. Это необходимо, поскольку мы желаем сохранить наши демократические идеалы.

Она отвела взгляд в сторону, и вновь посмотрела на него.

– Обычно используется растущая процентная шкала выплат из дохода. К тому же при ликвидации ваших дел вам поможет консультант Круга, который порекомендует наилучшие способы вложения денег.

– Круг должен неплохо зарабатывать на этом.

– Certainement^{note 12}. Это тоже бизнес, а Балы – дело не дешевое. Но при этом вы сами будете частью Круга – вхождение в число акционеров предусмотрено правилами членства, – а мы закрытая корпорация с высокими дивидендами. Ваш капитал будет расти. Если вы будете приняты, вступите, и выйдете хотя бы через один объективный месяц – за это время пройдет около двадцати лет. Вы будете на месяц старше и намного богаче при выходе… и возможно, в чем-то мудрее.

– Куда нужно обратиться, чтобы внести мое имя в список?

Он знал, но у него была еще одна надежда.

– Мы можем это сделать прямо сейчас, отсюда. В офисе всегда кто-нибудь есть. Вам нанесут визит примерно через неделю, после предварительного расследования.

– Расследования?

– Пусть это вас не беспокоит. Или у вас было криминальное прошлое, психическая болезнь, или банк закрыл вам кредит?

Мур встряхнул головой:

– Нет, нет и нет!

– Тогда у вас не будет проблем.

– Но есть ли у меня реальный шанс на вступление при такой конкуренции?

И тут словно единственная капля дождя упала ему на грудь.

– Да, – сказала она, коснувшись щекой его шеи, смотря поверх его плеча, так что он не видел выражения ее лица, – вы пройдете все этапы и доберетесь до самого логова Мэри Мод Муллен с рекомендацией члена Круга. Этот последний барьер вам придется брать самому.

– Значит, я это сделаю, – сказал он ей.

– Собеседование может занять секунды. Она стремительна; ее решения почти мгновенны, и она никогда не ошибается.

– Значит, я это сделаю, – уверенно повторил он.

Над ними журчал зодиак.

Мур нашел Даррила Уилсона в автоматическом баре. Актер явно вышел в тираж; это был уже не тот человек, которого Мур помнил по завоевывавшим премии ковбойским сериалам. Тот был густобровый, пышнобородый викинг прерий. За четыре прошедших года по его дорогостоящей гримасе словно прокатилась лавина, оставив рытвины и канавы и присыпав растительность снегом. Уилсон перестал заниматься своим лицом, регулярно заливая желудок огненной водой, в которой еженедельно отказывал краснокожим на экране. Говорили, он расправляется уже со второй печенью.

Мур сел рядом с ним и вставил кредитную карточку в щель автомата. Набрал код мартини и стал ждать. Заметив, что сидящий не замечает его присутствия, объявил: – Вы Даррил Уилсон, меня зовут Элвин Мур. Хочу спросить у вас одну вещь.

Глаза меткого стрелка продолжали смотреть в пустоту.

– Репортер?

– Нет, ваш давний поклонник, – солгал Мур.

– Спрашивай в другом месте, – легко узнаваемый голос актера не изменился. – Ты фотограф.

– Мэри Мод Муллен, сучья богиня Круга, – заметил Мур. – На что она похожа?

Глаза наконец сфокусировались.

– Подал на канонизацию в этом году?

– Точно.

– Что ты думаешь?

Мур подождал, но продолжения не последовало, и он наконец спросил: – О чем?

– О чем хочешь. Сам назови.

Мур отпил мартини. Он решил принять игру, если это сделает собеседника сговорчивее.

– Думаю, что люблю мартини, – заявил он. – И…

– Почему?

Мур подавил рычание. Пожалуй, от Уилсона помощи уже не дождаться. Ладно, последняя попытка…

– Потому что оно расслабляет и помогает собраться, причем одновременно, а мне это бывает нужно после всего.

– Зачем ты хочешь быть расслабленным и собранным?

– Потому что это лучше, чем быть напряженным и несобранным.

– Почему?

– Да какого черта?!

– Проиграл. Катись домой.

Мур встал.

– Предположим, что я ушел и снова вернулся, и у нас все началось по-новой? О'кей?

– Садись. Колесики у меня крутятся медленно, но еще крутятся, – ответил Уилсон. – Мы говорим об одном и том же. Ты хотел знать про Мэри Мод. Вот на что она похожа – одни вопросы. Притом бессмысленные. Стереотипы мышления – это болезнь, от которой нет иммунитета, в каждом человеке их уживается множество. За две минуты она обдерет их с тебя без остатка, и твои ответы будут определяться только биохимией и атмосферным давлением. Ее решение – тоже. Мне нечего тебе сказать. Она вся сплошной каприз. Она – сама жизнь. Она уродлива.

– И это все?

– Она отказывает тем, кому следует. Достаточно. Уходи.

Мур допил мартини и ушел.

К зиме Мур составил состояние. Скромное – так надежнее.

Он сменил работу, перейдя в исследовательские лаборатории «Аква Майнинг», подразделение Оаху. Туда было на 10 минут дольше добираться, но должность директора по технологиям звучала куда солидней, чем старшего менеджера отдела, а Муру требовалась солидность. Он не снижал темпов осуществления программы насильственного повышения своего социального статуса, одним из ее результатов стал судебный процесс в январе.

Как ему удалось узнать, Круг предпочитал разведенных холостяков. Поэтому через авторитетную фирму знакомств он заключил срочный (с возможностью пролонгации) парный контракт на три месяца с Дианой Деметриос, безработной манекенщицей греко-ливанского происхождения.

Одна из проблем модельного бизнеса, заключил он позже, состоит в наличии слишком большого количества хирургически совершенных эталонов на рынке труда; такая профессия требует грубости, если хочешь сохранить работу. Его новый статус оказался достаточно привлекательным, чтобы спровоцировать Диану на судебный иск по обвинению в нарушении обещания – якобы достигнутого устно соглашения о том, что контракт может быть возобновлен.

«Берджис Сервис – Гражданские Контракты» прислала превосходного консультанта, оплатила судебные издержки, а также медицинские счета за сломанный нос Мура. (Диана перебила его «Основами искусства демонстрации», увесистым иллюстрированным фолиантом, который она носила в пластмассовом футляре, – Мур спал у бассейна, – пластмассовым футляром и всем остальным.) Так что к началу месяца марта Мур чувствовал себя ко всему готовым, умудренным и способным встать лицом к лицу с последней представительницей ХIХ столетия.

К маю, однако, он начал ощущать переутомление. Он собрался взять у психиатра направление на месячный отдых, но вспомнил слова Леоты насчет истории болезни. Он отменил свое решение и стал думать о Леоте. Мир вокруг остановился, пока он размышлял. Он виновато обнаружил, что не вспоминал о ней уже несколько месяцев. Он был слишком занят самообразованием, новой работой и Дианой Деметриос, чтобы помнить о королеве Круга, своей любви.

Он усмехнулся.

Тщеславие, решил он; я стремлюсь к ней, потому что все к ней стремятся.

Нет, это тоже неправда, неточность… Он стремился – к чему?

Он стал пересматривать свои желания и мотивы.

И тогда он обнаружил, что его намерения изменились. Средство стало целью. Что его по-настоящему влекло, прежде всего и более всего, скрыто и неявно, так это возможность попасть в Круг – в пожирающий столетия стратоплан, класса люкс, проносящийся сквозь завтра и послезавтра и все прочие дни, – и лететь высоко над миром, как древние боги, появлявшиеся только на обрядах равноденствий и спавшие весь остальной срок, возрождавшиеся с каждым новым сезоном, пока большая часть человечества влачила свое существование сквозь непрерывную череду дней. Быть частью Леоты значило быть частью Круга – и именно к этому он стремился. Это, безусловно, тщеславие. Это любовь.

Он громко рассмеялся. Его автосерфер вырезал вензеля по голубому стеклу океана, как алмаз с человеком внутри, отбрасывая холодные острые стружки вверх и ему на лицо.

Возвращаться от абсолютного нуля, воскрешаясь подобно Лазарю, не больно и поначалу даже не неприятно. Ощущений попросту нет, пока не доберешься до температуры обыкновенного трупа. А к этому времени инъекция нирваны уже расходится по вскрывающимся телесным рекам.

Только когда начинает возвращаться сознание, думала миссис Муллен, возвращаться к ясности, достаточной для того чтобы понимать, что произошло,

– что вино в ненадежном погребе простояло еще один год, и выдержка его стала еще редкостнее, – только тогда невыразимый страх вселяется в будничные очертания мебели… на мгновение.

Это какой-то суеверный предрассудок, какая-то внутренняя дрожь от мысли, что состав жизни – твоей собственной жизни – подвергся чужому воздействию. Пройдет микросекунда, и лишь смутное воспоминание останется от дурного сна.

Она передернулась, словно холод еще таился в ее костях, и стряхнула с себя память о ночном кошмаре.

Теперь ее внимание обратилось к стоящему рядом человеку в белом халате.

– Какой сегодня день? – спросила она.

«Он лишь горсточка пыли под ветром времен…»

– 18 августа 2002 года, – ответила горсточка пыли. – Как ваше самочувствие?

– Превосходно, спасибо, – заявила она. – Я только что вступила в новый век, – всего получается три, в которых я побывала, – отчего же мне не чувствовать себя превосходно? Я собираюсь побывать еще во многих.

– Я в этом уверен, мадам.

Ее руки, похожие на фрагменты географической карты, разгладили одеяло. Она подняла голову.

– Расскажите, что нового в мире.

Врач отвел глаза в сторону, когда зрачки ее вдруг вспыхнули ацетиленовым пламенем.

– Мы наконец высадились на Нептуне и Плутоне, – рассказывал он. – Они совершенно необитаемы. По-видимому, в Солнечной системе мы одиноки. Проект «Озеро Сахара» опять увяз в проблемах, но к весне, кажется, работы могут начаться: эти дурацкие претензии французов почти улажены… – Взгляд старухи расплавлял пыль на стеклянных панелях.

– Новый соперник, «Веселое будущее», три года назад вступил в гибернационный бизнес, – он перечислял, пытаясь улыбнуться, – но мы достойно встретили врага и одолели его: Круг выкупил их фирму восемь месяцев назад. Между прочим, наши бункеры стали теперь намного соверше…

– Повторяю, – сказала она. – Что нового в мире, доктор?