Книга Точка разрыва онлайн - страница 5

глава 5

Металлические суставы взвизгнули, когда сменился цвет светофора, качающегося на надоедливом ветру. Четырехцилиндровая «Хонда Цивик» нетерпеливо зарычала, удерживаемая на месте одиноким красным глазом светофора, в то время как другие машины, озаренные изумрудным сиянием, получили немедленный проезд. Старый «кадиллак» после отличного ремонта, мурлыча, проплыл мимо. «Форд Эксплорер» со вмятиной на заднем крыле, за ним видавший виды грузовой «додж» с отвратительным глушителем и перегруженным мотором.

Но он все еще слышал.

Скрип, скрип, скрип.

Черный асфальт главной улицы тянулся на шесть кварталов с симметрично расположенными домами, пока не разматывался в потертые, разбитые тропки. Самое высокое здание состояло из пяти этажей и находилось в трех кварталах к востоку. Но горизонт заслонялся зеленым чудищем, которое царственно возвышалось на севере.

В названии холма Хокинса было допущено явное искажение, поскольку его крутые склоны больше напоминали гору высотой в 675,6 метра. За ним вставала цепь гор Каскада, но их грандиозность скрадывалась на фоне непосредственной близости к городу холма Хокинса.

Холм Хокинса.

Застройка горного массива велась согласно строгим инструкциям. Дороги и дома возводились таким образом, что находились за чертой рощи Дугласа, у подножия холма Хокинса, так что он казался нетронутым.

Скрип, скрип, скрип.

Амплитуда колебания дорожного фонаря все увеличивалась.

Ветер легонько касался его щек, нашептывая незатейливую песенку. Несмотря на то что небо оставалось ослепительно голубым, верхушки деревьев раскачивались из стороны в сторону, предвещая скорую бурю. Подул знакомый леденящий ветер. Чрезвычайно холодный ветер. Горячий воздух идет вверх, холодный – вниз. Как обычно.

Как обычно.

Зеленый свет переключился на желтый, оставаясь равнодушным к погоде.

Скрип, скрип – з-з-з-з.

Дорожный сигнал моргнул раз, второй. Острие пронзительно-белой электрической вспышки выросло из дорожного светофора, образовав мощную линию. В воздухе рассыпался фонтан искр, распадаясь на фиолетовые блики.

Светофор вспыхнул еще раз, затем погас, обратившись в черный мертвый предмет.

Движение остановилось. Водители, озадаченные, медлили в нерешительности .

Мертвый светофор раскачивался.

Скрип, скрип, скрип.

Он приближался.

Приближался.

Мэр Натан Перкинс бросил взгляд на свой город и улыбнулся. Это был хороший город, справедливый город, но если Дин Трумэн не даст положительный ответ «Энекстех», вскоре Черная Долина превратится в город-призрак. Нет, Дин что-нибудь придумает. Ему придется это сделать. Последние четыре года стали для Натана настоящим адом: смотреть, как вымирает город, как сворачивается бизнес, как люди, словно кровь города, текут по обочинам, оставляя его навсегда, забросив свои жилища, было невыносимо.

Потом доктор Дин Т. Трумэн получил Нобелевскую премию по физике.

Это все поставило на свои места. Сразу весь мир обратил свой взгляд на Черную Долину. Натан кожей чувствовал, как эти напыщенные ничтожества, пренебрежительно задиравшие носы, задыхались от удивления в своих новомодных школах с замысловатыми названиями. До получения премии никто понятия не имел о Дине Трумэне из Весткрофтского колледжа или о Черной Долине, штат Орегон. Но они-то знали.

Тот факт, что Дин работал над своей теорией без каких-либо инвестиций или оборудования, полагаясь только на собственные мозги и сверхъестественные способности к анализу, сделал это событие еще более сенсационным. Натан попытался прочитать теорию Дина, которая произвела целый переворот, когда она впервые появилась в научном журнале, но не пошел дальше названия: «Многофункциональность квантовой физики и сверхволновой механики: исследование дуализма и энергии репродуктивности».

Но зато Натан ознакомился с отзывами в прессе. «Ньюсуик» возводила Дина в ранг «Джонни Кохрана в науке, напрягшего законы физики до предельной точки».

Предложения о работе сыпались со всех сторон, и Натан до сих пор не мог понять, почему Дин отвергал их. Дело было в том, что Натан с головой погрузился в дела вымирающего города и не мог концентрироваться на чем-либо еще. А затем возникла «Энекстех». А вместе с ней – реальность разрешения проблем Черной Долины.

Дело в том, что новый завод не только даст много рабочих мест, но также создаст сеть дочерних предприятий. Натан навел справки. Везде, где обосновывалась «Энекстех», возникали дочерние предприятия. Такое развитие дел могло преобразовать Чёрную Долину из хилого лесозаготовительного городишки в развивающийся высокотехнологичный центр.

Натан откинулся назад в своем кресле с подлокотниками, сцепив руки в замок на затылке и с наслаждением вдыхая легкий аромат мебели лимонного дерева. Если Дин примет предложение «Энекстех», какое будущее ждет Черную Долину через пять лет? Через десять? «Энекстех» – это только начало. Натан мысленно видел стремительный всплеск роста и экспансии, по мере того как город превращался в гавань науки, меняя статус места, через которое вы проезжаете, на статус центра, куда вы стремитесь. Расцвет крупного города, не утратившего сентиментальности, свойственной маленьким поселениям.

Эта мысль согревала так же, как хорошо протопленный камин.

На его до предела аккуратном, с сероватым отливом столе лежал налоговый отчет на «Энекстех» за первый год. Даже с учетом налоговых льгот сумма приближалась к 1,2 миллиона долларов.

Зарубите это себе на носу, Портленд, Юджин и Сейлем.

Натан знал, что все в штате считали Черную Долину странным местом. Чудные вещи происходили в этом маленьком городишке, затерявшемся между Вилламет Ривер и холмом Хокинса.

Странные вещи.

Все были правы с исторической точки зрения.

Когда «Энекстех» впервые выразила желание обосноваться здесь, Натану потребовалась исчерпывающая справка о городе. Он надеялся использовать богатый исторический материал в качестве дополнительного козыря для организации дочерних предприятий. Пайпер Блэкмор, молодой преподаватель истории Весткрофтского колледжа, быстро справилась с заданием. Он получил ее отчет сегодня утром. Очень захватывающее произведение, но совершенно непригодное для его целей. Натан никогда бы не осмелился показать его будущим партнерам по бизнесу. Никогда.

Странные вещи. Здесь дважды безуспешно пытались организовать поселения. Сначала – коренные американцы, около 1700 года, а затем, спустя много лет – отставшие солдаты Орегонской армии. И оба поселения погибли. Первое – во всепоглощающем огне пожара, практически сравнявшем долину с землей и давшем название месту.

Второе поселение было заброшено после того, как на него обрушились «камни с небес».

Каменный дождь.

Третье поселение было организовано восемью годами позже и стало основой современного города. Однако необычные события продолжали происходить в этом месте. Иначе как бы вы объяснили, что учитель из захудалого городишка, где колледж существует на нищий бюджет, получил Нобелевскую премию по физике?

«Странно? Но могу поспорить, я чертовски горжусь этой странностью», – подумал Натан.

С высот своих владений на третьем этаже ратуши он видел почти весь город – деревянные и кирпичные строения, по большей части одно– или двухэтажные, некоторые с заколоченными окнами. Движение было постоянным, но неоживленным. Тротуары регулярно чистились, мусорные баки опорожнялись, листья собирались в кучи. Пара старых дубов стояла в карауле на лужайке перед зданием суда, покачивая ветвями на усиливающемся ветру. Как будто величественные престарелые короли приветствовали подданных.

Движение распалось, когда по главной улице, визжа покрышками, пронеслась пожарная машина.

Пожарная машина?

Секретарша оказалась у его двери раньше, чем Натан успел нажать кнопку вызова.

– Обычный пожар на открытом месте на Дуглас Роад, – сказала она, не дожидаясь вопроса. – Беспокоиться не о чем. Шериф Эванс уже выехал на место. Он сказал, что все уладит, но может опоздать на встречу с вами, доктором Трумэном и конгрессменом Уоткинсом в «Тройном размере».

Он поблагодарил ее и снова опустился в кресло. Но его эйфория пропала. Мысли отяжелели.

Два поселения. Первое уничтожено огнем. Второе – каменным дождем.

Огонь и камни.

Кирпич был восемнадцать сантиметров в длину и восемь в ширину, обуглившийся, но в остальном вполне походивший на обычный кирпич. Конечно, если проигнорировать тот факт, что он только что пролетел через окно, пробил стену и застрял во второй стене на своем пути.

Дин Трумэн выстраивал все эти события в цепь, крутя педали своего десятискоростного велосипеда, ведь ему нужно было проехать четырнадцать кварталов от школы. Тонкие упругие шины пели, соприкасаясь с охлажденным асфальтом. Из всех видов транспорта Дин предпочитал пользоваться велосипедом вплоть до самых холодов, когда мороз и снег делали передвижения на двух колесах неразумными.

Восемнадцать сантиметров на семь, обуглившийся?

Велосипед являлся настоящей пропагандой борьбы за чистоту окружающей среды, и Дин всем говорил:

– Вы спасаете землю с каждым нажимом на педаль.

Однако истина представлялась в более эгоистичном свете – это был шанс для него подумать, помечтать, отрешиться от действительности.

Окно, стена, вторая стена?

Из школы позвонили в департамент шерифа, чтобы доложить об акте вандализма. Но небольшой пожар за городом занял их всех.

Восемнадцать в длину.

После того как кирпич был тщательно осмотрен и они с Пайпер убедились в его обыкновенности, Дин обратил внимание на повреждения.

– Что ты надеешься обнаружить, изучая дыру в стене? – с вызовом спросила Пайпер.

Она держалась молодцом, но периодически охватывала себя руками за плечи, жалуясь на холодок, ощущаемый только ею.

– Одно из твоих особенных предчувствий? – поинтересовался Дин.

Он измерил расстояние от разбитого окна до пола, от места, где врезался кирпич, до пола.

– Подсчитав угол снижения, помножив на сопротивление стекла, и материалов стены, учтя размер и вес предмета, я смогу определить относительную скорость. А потом с помощью экстраполяции вычислить источник.

– Другими словами, определить, откуда его бросили, – подытожила Пайпер, коротко определив суть дела.

– Верно.

– А кто бы смог бросить с такой скоростью? – ее карие глаза смотрели куда-то вдаль, зрачки сузились, превратившись в две крошечные точки, и она ответила сама себе, по-видимому, никто. – Значит, вопрос стоит так: что могло с такой силой швырнуть кирпич?

«Что?»

Вероятно, зная о пристрастии Пайпер к таким вещам, Дин ощутил некоторую неловкость от этого слова. Оно представлялось ему в виде несуществующих монстров, вползающих под детскую кровать или во взрослую душу, превращающих это простое слово из трех букв в нечто более зловещее.

«Что?»

Вырулив на главную улицу, Дин заставил свой мозг дать оценку вопросу с научных позиций.

Все можно объяснить с научной точки зрения. Все.

Возможно, не сегодня, возможно, не завтра, но рано или поздно.

Все. Даже это «что».

Не могло ли кирпич забросить взрывом? Этим можно было бы объяснить то, что он дымился. Но никто не слышал взрыва, а предварительный осмотр округи показал, что ничего подобного там не произошло.

Но что? Машина? Возможно, наподобие той, что бомбардировала игроков на корте теннисными мячами по выходным? Нет. У него зародились сомнения: такое орудие вряд ли обладало достаточной мощностью, чтобы поднять кирпич и придать ему такое ускорение.

Тогда что?

Как насчет машины, посылающей бейсбольные мячи? Конечно, у нее большая мощность, но вопрос веса все еще оставался под сомнением. Кирпич тяжел. Слишком тяжел. Но может быть, машина была модифицирована?

Дин немного помозговал над этой идеей и решил, что это лучшее объяснение на настоящий момент. Машина, бросающая бейсбольные мячи, или что-то в этом роде, возможно незнакомой ему конструкции, или даже устройство, специально созданное.

И все же…

Непрошеная мысль вползла в его разум, вызывая тошнотворный привкус. Дин смотрел в окно, когда кирпич ворвался в комнату. Он казался прилетевшим из ниоткуда. Голос Пайпер спросил у него в голове:

– Что?

Дин припарковался у велосипедной стоянки, расправил мышцы и глубоко вздохнул. Он уловил неясный аромат размокшего соснового дерева, примешивавшийся к резкому запаху дыма. Тоненькая линия облаков на горизонте ширилась, разрасталась – кучевые облака с синеватым отливом корчились, катясь по небу, как клубок разъяренных змей. Ветер, еще слабый, но наполненный холодом, внедрился в город, как передовой разведчик армии непогоды, ожидавшей за холмом.

Что?

Мэвис Коннетти пробила чек клиенту, поблагодарила за то, что он зашел в заведение, и закрыла кассу. Было слишком поздно для ленча, но слишком рано для обеда, однако «Тройное Д» уже наполовину заполнилась. Смех рассеивался по залу, как пыль, выбитая из старой тряпки, сопровождаемый умеренным стуком столового серебра о керамические тарелки, обеспечивавшим постоянный шумовой фон. В воздухе было пряно от запаха приготовленного мяса – бургеров, отбивных, ветчины, но все перекрывал аромат только что испеченного хлеба.

Тихий звон колокольчика над входной дверью заставил Мэвис поднять голову. И она улыбнулась. Дин.

Высокий и чрезмерно худой, доктор Дин Трумэн двигался на своих длинных ногах довольно уверенной походкой, хотя и лишенной грации. Глаза прищурены, мысли витают где-то далеко. Она заметила, что его волосы слегка спутались от быстрой езды на велосипеде без шлема. Дин попытался пригладить волосы ладонью, заняв свой привычный столик около центрального окна. Он сел, а вихор снова вздыбился.

Официантка вытянула блокнот из фартука и шагнула к столику Дина. Но Мэвис сделала ей знак. Та усмехнулась.

Официально ресторан «Тройное Д» именовался «Ежедневные обеды в деловом центре», но все в городе знали его «Тройным Д», намекая скорее на размер пышной груди Мэвис, чем на вокальное созвучие. Она не обижалась. Уже давно Мэвис научилась обходиться со своей анатомией, предпочитая не обращать внимания на намеки, затрагивающие ее сексуальную внешность, но относиться к ним с юмором и снисходительностью. Она знала свое дело, частенько подсмеиваясь над теми простачками, которые считали нужным верить, что размер ее груди и Коэффициент Интеллектуальности находятся в обратном соотношении.

Мэвис достала блокнот и направилась в кабинку Дина.

Она вернулась в Долину двенадцать лет назад, оставив успешную карьеру в маклерской конторе в Нью-Йорке после того, как с ее отцом случился удар. Приняв семейный бизнес, Мэвис считала это временным положением дел. Но когда отец умер, оно стало постоянным. Несмотря на экономический спад, Мэвис все же удавалось держаться на плаву. Но сейчас, как и все другие, она видела конец бизнес-веревочки. Можно продержать ресторан месяц, ну, два, но не больше. Если только Дин Трумэн не скажет «да» этой самой «Энекстех».

Мэвис несколько раздражало, что ее личные и профессиональные интересы всецело сосредоточились на докторе Дине Т. Трумэне.

Она облизнула губы и расправила плечи, машинально провела по волосам и одернула блузку. Мэвис чувствовала себя взвинченной и скованной, как девочка-подросток в кутерьме весны.

Мэвис и Дин встречались с небольшими перерывами больше трех лет. Все считали их парой, все думали, что они поженятся. Но их отношения зашли в тупик, ежеминутно грозя развалиться под собственной тяжестью. Восемь недель назад она объявила ему:

– Или наши отношения выходят на новый уровень, или все кончено.

Он был удивлен и расстроен. Но недостаточно, чтобы сделать предложение.

После разрыва у Мэвис появилось достаточно времени, чтобы прокрутить в голове их связь от начала до конца, – понять, где она дала трещину. Мэвис пришла к неутешительным выводам. Дело было не только в отсутствии инициативы, но и в недостатке глубины. Несмотря на встречи в течение трех лет, их отношения сохраняли поверхностный характер. Один тот факт, что он ни разу не пригласил ее в свой дом, говорил о многом.

Свой дом? Что там такое было в этой хибаре? Что он прятал?

– Если ты думаешь, что меня расстроит беспорядок, не волнуйся. Я знаю, как живут холостяки, – уговаривала она его.

– Дело не в этом. Просто… – но Дин никогда не заканчивал фразы, никогда не старался объяснить и никогда не пускал ее к себе.

Скорбная правда состояла, видимо, в какой-то степени в том, что он все еще был влюблен в свою первую жену, все еще привязан к Джуди. Неужели поэтому он не пускает ее в дом? В их дом? Может быть, но Джуди вот уже двадцать один год как нет на свете. Какую тайну можно столько скрывать?

Как только Дин сел, звонок над дверью возвестил о прибытии мэра Натана Перкинса. Время не слишком старило его, добавив только облагораживающую полноту, а мягкие вкрапления седины оттеняли солидность и достоинство. Все такие же толстые стекла очков, временами придававшие глазам Натана таинственный взгляд, как у героев мультяшек Диснея.

– Прости, я опоздал, – сказал Натан, проскальзывая в кабинку.

– Я сам только что пришел. Но Джона не будет.

– Ага, я слышал. Пожар на Дуглас-Роад.

Мэвис Коннетти принесла два стакана с водой и улыбнулась:

– Добрый вечер, Дин, мэр. Что закажете?

Она была высокого роста («Изваяние», – пришло на ум Дину), с длинными волосами цвета вороньего крыла и круглым приветливым лицом. Кроме того, по выражению Клайда Уоткинса, она была обладательницей «лучшей походки на Западе Орегона, если не во всем штате».

– Мне только кофе, – сказал Дин.

– А я пропустил ленч, – пожаловался Натан. – Принесите мне номер четвертый, но без горчицы, и экстра-фри. И чашку кофе.

А потом, улыбаясь, как школьник, разболтавший секрет, он Добавил:

– Так почему же, когда я, ваш любимый мэр и смиренный слуга общества, прихожу сюда сам по себе, меня никогда не обслуживает хозяйка?

– Что сказать? – протянула Мэвис, закладывая карандаш за ухо. – У меня всегда что-нибудь приготовлено для ребят с действительно объемными… – она помедлила.

Дин почувствовал, как пауза повисла в воздухе.

– …мозгами, – закончила Мэвис.

Затем, сохраняя на лице шаловливую улыбку, наклонилась вперед и нежно поцеловала Дина в щеку. Ее грудь коснулась его руки. Она прекрасно понимала, какое впечатление произвела на него. Легкая победная усмешка вспыхнула на ее лице при виде залитых краской щек профессора.

Оба мужчины проводили ее взглядом, оценивая по достоинству.

– Какая красотка, Дин. Что-то исключительное! Вы еще встречаетесь?

Дин пожал плечами:

– Что-то в этом роде.

Натан покачал головой, затем поправил очки на переносице, больше по привычке, чем по необходимости.

– Что-то в этом роде? Такую женщину нельзя заставлять ждать. Кто-нибудь непременно украдет ее.

– Слишком скоро, – сказал Дин.

Он водил пальцем по рисунку на крышке стола.

– Слишком скоро? Ты о чем? Двадцать один год? – Натан наклонился и накрыл своей ладонью руку Дина. – Послушай меня как друга. Говорю тебе, время действовать.

Раздался смех. Оба взглянули в другой конец зала, где за угловым столиком сидело четверо мужчин. Трое из них хихикали. Было легко догадаться, что четвертый мужчина отпустил непристойное замечание, а Мэвис Коннетти отбрила его в лучшем виде.

Натан был прав, она что-то исключительное. Но…

– Конечно, работа это очень важно, но надо же и для себя пожить. Джуди знала это. И когда она была с тобой, ты это тоже знал.

Двадцать один год? Неужели все было так давно? Казалось, только вчера у Джуди случился первый сердечный приступ. А три недели спустя его жена, его друг, его второе «я» ушла, превратившись в воспоминание. Биоэлектрический импульс, ценный только в качестве электрохимического обмена между синопсисами его мозга.

После смерти Джуди он провел три месяца, закрывшись в холодном, обшитом деревом доме, который принадлежал им. Друзей, приходивших навестить его, он прогонял. Только Джону Эвансу и Натану Перкинсу был открыт доступ в священное жилище, но даже они не смели развернуться в этом беспорядке.

– Черт, Дин, ты как будто что-то прячешь, – заметил Джон. Это было во время их последнего прихода. Потом он уже никого не пускал – никого.

Дин наполнил свое существование слезами, утопая в жалости к себе. В конце концов он занялся поисками фамильной драгоценности – медальона, подаренного Джуди прабабушкой в тринадцать лет. Она никогда не расставалась с ним. Выполненный в форме сердечка, серебряный медальон с тиснением в виде розовых цветов, легко открывался при нажатии на пружинку. После их свадьбы Джуди на одной его стороне поместила фотографию Дина, а на другой – свою.

Если бы он мог хотя бы погладить выпуклую поверхность этого кулона… Дин чувствовал, что этот целомудренный жест принес бы ему примирение, спокойствие. Но медальон бесследно исчез. Вместе с Джуди он покинул этот бренный мир.

Весткрофтский колледж был обычной школой со скромным преподавательским составом и ничтожным посещением. Но Дин полюбил его. Вернувшись в школу, он полностью отдался работе. А в результате получил Нобелевскую премию по физике.

Но по правде говоря, он бы предпочел найти медальон.

Три года назад Мэвис Коннетти пригласила его пообедать. Боясь признаться самому себе, он наслаждался дружбой с ней. Она была полной противоположностью Джуди, и, должно быть, это несходство помогло.

Они целовались в машине, как парочка школьников из старших классов, но когда Мэвис предложила провести вместе ночь, он застопорил.

Дин бы сказал, что она была обижена и расстроена. Он поспешил объяснить, что это не ее вина.

– Почему ты не пригласишь меня войти? – в конце концов спросила Мэвис.

«Потому что я не могу, – тянуло его ответить. – По той же причине я никого не пускаю».

С тех пор в их отношения закрался холодок. Кокетство продолжалось, но как бы там ни было, Дин держал нейтралитет.

– Как Ава? – спросил Дин, надеясь переменить разговор и свой ход мыслей.

Упоминание о молодой жене Натана вызвало у того улыбку.

– Великолепно, просто великолепно, – он потянул салфетку из хромированного зажима. – Если бы кто-нибудь двадцать лет назад сказал мне, что я встречу такую женщину, как Ава, я бы никогда ему не поверил. Боже, такому паршивцу, как я, жениться на такой девушке? – Натан покачал головой. – Говорю тебе, я, должно быть, самый счастливый ублюдок в мире.

Натан и Ава поженились меньше года назад, и их союз оставался загадкой для многих, но Дин понимал их. На первый взгляд, что у них могло быть общего? Ава – ослепительная, молодая, возможно, чуточку вульгарная, но привлекательная, в ореоле ярких красок и грандиозных идей; Натан – консервативный, погрязших в мелочах, крайне педантичный. И тем не менее Дин с уверенностью мог сказать, что никогда не видел более счастливой пары.

– Дженкинс Джонс и Мередит Гэмбел приходили в ратушу, интересовались живописью Авы, – сказал Натан.

Ава была честолюбивой художницей, чьи работы напоминали скорее театральные декорации, чем живописные полотна. Совсем недавно она решила «привести в порядок ратушу», преподнеся ей в качестве дара свои самые кричащие работы, от которых рябило в глазах.

– И что?

– Мередит сказала: ее цвета не гармонируют с интерьером. Дженкинс был ближе к правде. Он определил работы, как «чудовищногрубые – фактически самые чудовищногрубые, что он видел в этом насквозь чудовищногрубом мире».

Оба рассмеялись.

– Так? Что же ты будешь делать? – спросил Дин. Натан пожал плечами и поправил очки:

– Что я могу сделать? Дженкинс – глава городского совета, Мередит Гэмбел – его заместитель, но Ава – моя жена.

– И как же?

– Я встаю на сторону того, кто согревает меня ночью.

– Значит, Дженкинс.

Натан скорчил рожу, но улыбка не исчезла.

– Я спустил полотна вниз и спрятал в своем офисе. Ава почти никогда не приходит в палату ратуши, а если узнаю, что она собирается прийти, то прибегу первым и опять подниму их наверх.

Дин так расхохотался, что закашлялся.

– Стоит того, поверь мне. Вот почему я говорю тебе, что нельзя упускать такую женщину как Мэвис.

Мэвис принесла им заказ и напитки, затем с улыбкой отошла. Дин совсем не был уверен, слышала ли она комментарии Натана.

Дин заерзал на месте, когда раздался звон колокольчика над дверью.

– Только посмотри, кто наконец явился, – сказал он.

Конгрессмен Клайд Уоткинс вошел в «Тройной Д». Сопровождаемый нескончаемыми пожатиями рук и похлопываниями по плечу, он медленно пробрался к Дину и Натану.

– Привет, привет, ребята, – он вытянул руку и растопырил пальцы. – Великолепная пятерка все еще жива…

– Великолепная четверка уже ничто, – парировал Натан. – Тебе нужен новый материал.

– Извините, я опоздал, устроили радушный прием в Юджине. Бог мой, эти люди любят дискутировать. Организовали в зале собраний митинг против вырубки старого леса, а плакаты были сделаны… – он помедлил для усиления эффекта, – из бумаги. Вот вам и пример лицемерия.

Дин фыркнул.

Натан покачал головой:

– Я думал, ты за окружающую среду. Клайд сел, отхлебнул кофе из чашки Натана.

– Так и есть, пока это устраивает древесных баронов.

– Вот это уж точно лицемерие, – провозгласил Натан. – И послушай, нахал, ты испортил мой кофе.

– Да ладно, Натан, ты же сам в политике. Знаешь, как все работает. Деньги закручивают гайки. Нет денег, нет и кампании; нет кампании – нет и выборов; нет выборов – нет возможности кому-то помочь. Политика. И что ты имеешь в виду под «нахалом»? Мое происхождение недостаточно хорошо для тебя?

– Твое происхождение не имеет к этому отношения. Меня беспокоит твоя нравственность.

– О, об этом не волнуйся; это не проблема, – Клайд стащил картофель по-французски, а потом вполголоса зашипел: – У меня нет нравственности.

Дин расхохотался.

Даже Натан подавился от смеха:

– То, что я мэр, еще не значит, что я считаю себя политиком. Меня интересует только это место. Попрошу учесть разницу.

Клайд махнул официантке, чтобы она принесла меню, а пока угостился из не тронутого Дином стакана с водой.

– Я бы тоже хотел учитывать разницу, служить делу, бороться за правду. Но все это бред сивой кобылы. Как соблюдать такие правила, когда приходится тереться с воротилами в Вашингтоне – и только так можно чего-то добиться!

Они поговорили о политике, экономике, о полуторагодовалой дочери Клайда. И все это время Клайд и Натан подтрунивали друг над другом, как супруги, женатые много лет. Дин позволил себе наслаждаться зрелищем. Ему было приятно, что его старый друг, а теперь конгрессмен, Клайд Уоткинс чувствовал себя рядом с ними в своей тарелке, разговаривая честно и открыто.

Как бы то ни было, Клайд Уоткинс был в городе, и прежняя команда собралась вместе. Отсутствовали лишь Джон Эванс, которому помешал пожар, да его двоюродный брат Мейсон, давным-давно переехавший в Портленд. Но все же эти трое наслаждались встречей. Пусть даже короткой.

Конгрессмен взглянул на часы, затем посмотрел на Дина.

– Так, и что теперь будет? Могу я сказать друзьям из «Энекстех», что все в порядке? Ты с ними работаешь? – потом обратился к Натану. – Я думаю, они готовы приступить в течение месяца.

– Отлично, – сказал Натан. Дин молчал.

– Что? – спросил Клайд. – У тебя все еще есть сомнения?

– Я… я не знаю. «Энекстех» смущает меня.

– Если это касается их материалов по окружающей среде, мы уже это обсуждали. Ты принесешь больше пользы, внедрившись в компанию, чем оставаясь вне ее, – заметил Натан.

– Знаете, я изучал эту компанию. Там есть один отдел, который специализируется исключительно на разработке оружия.

Натан бросил взгляд на Клайда. Конгрессмен улыбнулся:

– Ну и что? Ты не войдешь в этот отдел.

– Разумеется, но войду в эту же компанию. А внутри нее обмениваются информацией.

Клайд покачал головой; улыбка стойко держалась на губах.

– Перестань, Дин. Твои исследования в какой области? Двойственность квантовой какой-то бестолковщины или как там?

– Многофункциональность квантовой физики и сверхволновой механики, – сказал Дин.

– Так это имеет какое-нибудь отношение к оружию?

– Нет, но…

– Ты думаешь, что это можно применить в области вооружения?

– Нет.

Клайд поднял руку. Улыбка стала еще шире:

– Так в чем проблема? – он не стал ждать ответа. – Ладно, я уезжаю. Должен попасть в Салем.

– Большие денежные средства? – прицепился Натан. – Прокуренные делишки с древесными парнями?

– Ага, в яблочко. ПЗУ. Дин приподнял бровь:

– ПЗУ?

– Поцелуй в задницу и улыбнись.

Клайд Уоткинс удалился так же, как пришел, работая на публику, – улыбаясь, смеясь, пожимая руки, похлопывая по плечам. Всегда политик.

Натан отлучился, чтобы принести чашку свежего кофе.

Дин Трумэн посмотрел в окно. Стая серых облаков продолжала разрастаться на горизонте. Скудный ветерок дразнил почти облетевшие деревья на лужайке перед судом.

Обрывок газеты скакал по траве, как подбитая птица, мимо фонарного столба, мимо пожарного гидранта, устраиваясь на ноге мужчины, сидевшего на скамейке.

Дин нахмурился.

Чужак сидел в позе спящего, сложив руки, повесив голову. Выгоревшая ковбойская шляпа надвинута на лоб, обвислый край заслоняет лицо. Его одежда явно подходила для непогоды, хотя прогноз обещал ясное небо и солнце. Длинный, защитного цвета плащ был потерт и забрызган грязью.

Ветер усиливался; края плаща трепетали, как тронутые плесенью крылья мертвого ворона.

Дин все еще смотрел на него, когда чужак поднял голову, показав длинные каштановые волосы, бороду и усы.

Дину он не был знаком. Человек не обращал внимания на обрывок газеты, облепивший его ногу. Вместо этого он смотрел прямо вперед, прямо… На меня?

Расстояние не позволяло сказать наверняка, но Дин чувствовал, как незнакомец смотрит на него.

Нет – пристально наблюдает за ним.

Дин вздрогнул и отвел взгляд, как если бы влюбленно смотрел на жену друга. Он уставился на стол. Но незнакомец не выходил у него из головы. Он казался таким… неместным.

Дин снова взглянул в окно.

Чужак исчез.

Дин осмотрел панораму, открывавшуюся из окна. Человека в плаще нигде не было видно.

Но ведь незнакомец не мог так быстро исчезнуть. Или мог?

Конгрессмен Соединенных Штатов Клайд Уоткинс тщательно просушил волосы грубым гостиничным полотенцем и восхитился своим мужским достоинством. Он врал жене, врал сотрудникам, даже двум своим старым друзьям, хотя технически и впрямь все время тем и занимался, что целовал задницы и улыбался.

– Супер-пупер, – сказал он своему отражению в зеркале.

По мнению Клайда, сами друзья были виноваты в его неискренности. Если бы они только могли понять его потребность, его непреодолимое желание открыться кому-нибудь, Клайд был бы сама откровенность.

«Простите, друзья, – сказал бы он им. – Мне надо заняться групповушкой».

Но Клайд не мог сказать правду. Нет, только не им, не этой парочке ханжей – Натану и Дину. О политике – да, о сексе – никогда.

Он предвидел их реакцию: «А как же твоя жена, как же твоя дочь? Как они?» Клайд очень любил друзей. Но его сексуальные аппетиты были ненасытны. Дин, несомненно, квалифицировал бы их как тайные комплексы, поэтому Клайд предпочитал благоразумно скрывать свои потребности, обманывая семью и друзей, чтобы не ранить их.

Время от времени, вот уже больше года, он встречался с молодой, энергичной и чрезвычайно гибкой сотрудницей. Обычно для их свиданий Клайд снимал номер в гостинице в Вашингтоне. Но на этот раз она приехала к семье в город, а искушение было слишком велико. Впрочем, на другой чаше весов находилась возрастающая вероятность быть пойманным. «Не мочись в бассейн», – любил говорить его отец. Не развлекайся с куколкой в своем родном городе.

Но иногда Клайд просто не мог сказать «нет».

Он опустил полотенце. Волосы торчали во все стороны.

– Ты превосходный образец самца, – сказал Клайд себе. Отражение в ответ расплылось в улыбке.

Стоп, опасно, опасно даже дурачиться, но это только усиливало возбуждение.

– Давай, разогрей меня, – подмигнул он себе.

Дверь в комнату открылась, взвизгнув, как пойманная мышь. Клайд помедлил в ванной. Она вернулась.

Его неутомимая партнерша пришла за третьей порцией. Слегка раздраженный, но взволнованный, Клайд крикнул:

– Ну-ну, сладкая, мы об этом говорили. Я должен отъехать, – он показался из ванной, накинув на плечи полотенце, собирая волосы правой рукой и инстинктивно втягивая живот. – Кроме того, крошка, последний раз ты меня рассердила…

Ошеломление пресекло поток слов. Сознание одеревенело. Во рту пересохло, лицо вытянулось, глаза расширились от ужаса. Сердце остановилось, дыхание перехватило. Сама душа замерла.

Второй мужчина ухмыльнулся.

Тогда конгрессмен Соединенных Штатов Клайд Уоткинс действительно испугался.