Книга Дети теней онлайн - страница 9

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Рано утром в сочельник от Ингеборг пришло письмо, в котором коротко сообщалось, что она открыла подарок Каролины и поняла, что предпочла бы свой собственный. Может, Каролина заглянет к ней домой часа в два пополудни, сегодня же в сочельник, чтобы поменять подарки?

Почти в то же самое время Ингеборг должна получить похожее письмо от Каролины. С той лишь разницей, что Каролина просит Ингеборг заглянуть к себе домой, но в половине второго.

Значит, Ингеборг придет к ней раньше!

Это удача! Ведь сначала Каролина собиралась просить ее прийти в два часа, но в последнюю минуту передумала – будто чувствовала, что все и без того устроится само собой.

Что же делать, когда придет Ингеборг?..

Стоит ли предлагать сесть за стол?

Или подождать, что предложит Ингеборг? Вдруг она уже что-то задумала и хочет пригласить Каролину?

Каролина обводит глазами комнату…

Дом не очень-то готов к приему гостей. Рождеством здесь даже не пахнет. Но Ингеборг наверняка не ждет ничего особенного. С чего бы? Она просто хочет получить назад свой подарок.

У Каролины, по сути, тоже нет других намерений. Она уже давно решила провести Рождество в одиночестве и настроилась на это. Это могло бы дать ей бесценный опыт. Человеку не следует отказываться от своих намерений. Так всегда утверждает Берта, и она, разумеется, права – что, конечно, не мешает ей иногда делать наоборот. Решить одно, а сделать совсем другое. Хотя в этом чаще всего была виновата она, Каролина. Она вносила сумятицу в планы Берты. Нехорошо, конечно, с ее стороны, она это знает, но зато так весело!

Внезапно Каролину охватывает острая тоска – тоска по Берте!

Сейчас они наверняка наряжают елку! Это всегда делает папа вместе с Надей.

Папа…

Каролина представляет себе его лицо. Его слегка смущенную улыбку…

Но ему нет до нее дела. Ей уже давно пора бы это понять. У него своя семья. И ей там места нет.

Книгу, которую ей прислали на Рождество – последнюю книгу Сельмы Лагерлёф «Император португальский» – и которую она сочла подарком от папы, наверняка выбрала Берта. Или их мама. Во всяком случае, не он. С чего она это взяла?

Берта пишет, что книга очень изустная, но чудесная. Каролина начнет читать ее сегодня же, в сочельник. Так что хорошо будет остаться дома одной.

Однако нет никаких оснований встречать праздник в таком беспорядке. Поэтому Каролина принимается наводить порядок. И в одиночестве надо создать себе уют! Она подметает и надраивает полы, перемывает посуду. Застилает скатерти, расставляет свечи. Достает красивый красный подсвечник. Вырезает для него кружевные украшения из тонкой шелковой бумаги. А тем временем в печи подходит кекс.

Когда все уже готово, на часах только начало первого. До прихода Ингеборг остается почти час.

Каролина снова оглядывает комнату.

Чего же не хватает?

Ну конечно, фотографий. Обычно они есть в каждом доме. В комоде у нее полно фотографий: Арильда и Розильды, Берты, Роланда и Нади.

И папы. Этот снимок был сделан, когда Каролина была совсем маленькой, когда мама и папа еще иногда виделись. Мама сделала его папиным фотоаппаратом, Каролина стояла рядом и смотрела. Фотография лежала у них дома в ящике, но, уезжая, мама забрала ее с собой.

Каролина потом долго еще будет тосковать по этой фотографии. Чуть ли не больше, чем о самой маме.

Но потом она нашла такой же снимок дома у Берты, когда поступила к ним горничной. У папы был свой экземпляр. И он хранил его. Это окончательно убедило Каролину в том, что он действительно ее отец.

Эта фотография теперь у нее, она ее украла. Из альбома, который нашла на веранде дома Берты. Она ее взяла, но потом вскоре вернула на место. А потом взяла опять и оставила у себя навсегда. Никто об этом не знает, даже Берта. У них так много папиных фотографий, что они могут обойтись без этой.

К тому же эта фотография касается только их двоих – папы и Каролины. Это единственный снимок, где он смотрит на нее – и ни на кого другого. На фотографии ее не видно, но именно к ней, к маленькой Каролине, папа протягивает руку. В руке у него шляпа. А в ней – маленький сверток. Это подарок. Маленький тряпичный зайчик. Каролина берет сверток, и тут раздается щелчок фотокамеры. Если присмотреться внимательнее, то на самом краю фотографии можно различить тень от маленькой круглой головки, головки Каролины.

Зайчика она хранит до сих пор.

Каролина смотрит на эту фотографию. Она уже тысячу раз изучала каждый ее миллиметр. И все равно снова и снова замечает новые детали, которые заставляют ее задуматься. Фотография снята в летнюю пору, от листвы на землю падают тени. Папа стоит без шляпы и смеется. Он выглядит молодым и счастливым.

Обычно Каролина не выставляет напоказ свои фотографии. Но на сей раз так и быть… Поставим ее вот здесь, на комоде. Она также достает фотографии Нади и Роланда. И, разумеется, Берты.

А вот Арильд, Розильда и Лидия пусть полежат в комоде. Они принадлежат другому миру, который она, ради собственного душевного спокойствия, должна сейчас забыть.

Хороших фотографий Иды у нее нет. Впрочем, вот есть несколько снимков, но изображение на них нечетко и смазано. Ида уничтожила свои фотографии – она, должно быть, боялась фотографироваться. На этих снимках у нее какой-то нервный, беспокойный вид. Как будто ей обязательно нужно было моргнуть или шевельнуться, когда на нее направляли камеру. Всякий раз, когда Каролина разглядывала эти снимки, у нее делалось тоскливо на душе. На них мама так непохожа на ту, какой она ее помнит. В ее памяти образ мамы Иды никогда не был таким расплывчатым и нечетким.

Все же мама внушала спокойствие. Пока она была рядом, Каролина ощущала твердую опору в жизни.

На ранних фотографиях из Замка Роз, где мама была Лидией Стеншерна, она выглядит совсем иначе. На ее лице нет веселья и счастья, но выражение лица прочесть легче – на нем написана некоторая отрешенность и погруженность в себя. Однако не такая, как на поздних снимках, где ее лицо как будто растворяется в некой дымке.

Остановимся на фотографии дедушки. Той самой любительской карточке, которую она вчера отыскала в маминой квартире. Которую Каролине хочется увеличить.

И она ставит ее рядом с папиной фотографией.

Потом долго стоит, переводя взгляд с одной фотографии на другую. Они, дедушка и папа, принадлежат разным поколениям, но на этих снимках они примерно одного возраста. У обоих есть по дочери: у одного – Лидия, у другого – Каролина. Ни на одной из фотографий девочки нет, но чувствуется ее присутствие.

Как интересно все это сопоставлять!

Дедушка улыбается и протягивает руки. Через мгновение в его объятиях окажется дочка. Это заметно по его глазам, которые преисполнены нежностью. Руки сто излучают неописуемое спокойствие и надежность. Замечательная фотография.

Когда Каролина берет другую карточку, ту, которую она всегда считала самым дорогим и ценным из всего, что у нее имеется, – ту, где изображен папа, – то она предстает перед ней совсем по-другому. Если присмотреться, то можно заметить, что папа на ней держится несколько неестественно. Никогда прежде она об этом не задумывалась.

На дедушкиной фотографии между отцом и ребенком нет и тени сомнения, которая, к сожалению, присутствует на папиной фотографии. Папа не раскрыл своих объятий малышке, что стоит перед ним. Он, может, и хотел бы, но сомневается, что имеет на это право. Поэтому он пытается перевести все в шутку. Его поведение наигранно. Жест со шляпой – приглашающий, но в то же время сдержанный. Натянутый. Папа хочет, но не осмеливается. Вместо этого он шутит. Как это всегда делают взрослые, когда чувствуют себя неуверенно.

Так они – папа и дочка – приближаются друг к другу. Оба настороже. Ребенок, безусловно, тоже напряжен и взвинчен. Все овеяно атмосферой игры в кошки-мышки. Эта игра продолжалась некоторое время, и фотография снята как раз в то мгновение, когда ребенок уже не в силах сдерживать себя.

Сейчас девочка подбежит, схватит сверток и под восхищенные возгласы родителей раскроет его. Зайчик окажется в центре всеобщего внимания. «Ах, какой миленький! Ты когда-нибудь видела такого замечательного зайчика? Разве ты не хочешь поблагодарить дядю?» – говорит мама.

Хотя ее-то и нет на снимке – это ведь она держит фотоаппарат, – Каролина слышит ее голос где-то на заднем плане. Тогда ей был всего лишь годик, но кто знает, может, она каким-то мистическим, подсознательным образом все равно помнит это событие? Так ей, во всяком случае, кажется. Где-то в глубине ее души что-то шевелится, голоса превращаются в слова, картинки связываются в полузабытые воспоминания. И вот она вспоминает, как…

Кто-то стучит в дверь!

Каролина очнулась. Кто бы это мог быть?

Ах да, Ингеборг! Они ведь должны вернуть друг другу подарки.

Каролина поспешно хватает фотографию папы и бросает в верхний ящик комода. Вместе с Надей и Роландом. Их тоже нужно спрятать. Но Берта пусть останется. И дедушка. Этого достаточно.

Каролина на минуту задерживается перед зеркалом, поправляет прическу и «надевает» соответствующее выражение лица. Боже мой, как быстро промчалось время!

Она открывает дверь – на пороге стоит Ингеборг, протягивая ей голубой гиацинт.

– Счастливого тебе Рождества, Каролина!

– Спасибо. А ты не зайдешь?

– Ну разве что ненадолго.

Ингеборг кладет свою сумку, расшнуровывает и снимает ботинки, заходит в комнату.

– А почему ты не снимешь пальто?

– У меня мало времени. Мне так много нужно успеть… Ведь сегодня сочельник.

– Да, сочельник…

Но все же она снимает пальто и остается в красном шерстяном платье, которое словно озаряет комнату и сразу же создает праздничное, рождественское настроение.

Каролина приходит в восторг и просит ее подержать гиацинт. Ингеборг с удивлением смотрит на нее.

– Но это же тебе!

– Да-да, спасибо. Я просто хочу полюбоваться гиацинтом на фоне твоего платья. Голубое на красном.

Она берет Ингеборг за руку и подводит ее к зеркалу.

– Видишь? Правда, красиво?

Ингеборг кивает и оглядывается по сторонам.

– Как здесь много зеркал!

– Да. Они ведь нужны в нашей профессии. Чтобы видеть себя со стороны. Как тебя видят другие.

– Ах, вот как…

Ингеборг отдает гиацинт. Взгляд у нее задумчивый.

Ей кажется, что человек не может увидеть себя чужими глазами. Когда она сама разучивает роли, то никогда не пользуется зеркалами. Она работает совсем по-другому. Никогда не пытается наблюдать за собой со стороны. Доверяется собственному чутью, работает непосредственно с собой, изнутри, и тогда зеркало становится помехой. Она, наоборот, старается избегать зеркал. Чтобы они не мешали. Ей легко отвлечься. И она не терпит, когда за ней кто-то наблюдает.

Надо же! Какой разный подход!

Работая над ролью, Ингеборг ни капельки не волнуется о том, что в результате увидят зрители, в это время она совсем не думает о них. Впрочем, Каролина, не думая о зрителях нарочно, все же принимает их в расчет. И прежде всего ей кажется, что когда она играет по-настоящему, то становится напрямую зависимой от зрителей. Однако управлять собой не позволяет.

– Но ведь все это делается в первую очередь ради зрителей, не так ли?

– Не только ради них, – возражает Ингеборг, – для тебя самой это не менее важно.

Они усаживаются, между ними завязывается интересная и увлекательная беседа, и они не замечают, как проходит время – внезапно Ингеборг спохватывается:

– Боже мой! Уже темнеет! А мне нужно было так много успеть.

– Да, и мне тоже…

С серьезными лицами они смотрят друг на друга. Но тут Каролина не удерживается и прыскает со смеху.

– А что на самом деле нам нужно успеть? – говорит она. – Ты не знаешь?

Ингеборг неуверенно смотрит на нее.

– У меня так много… – начинает она. Но вдруг осекается и тоже начинает смеяться. – А что?

– Да ничего… Может, хочешь чаю?

Ингеборг подбирает юбку и делает книксен.

– Спасибо, с удовольствием.

Она берет свою сумку. Небольшую, но, как оказалось, очень вместительную, и начинает доставать из нее один кулек за другим.

– У меня есть гостинцы, – поясняет она. – Я только что от старенькой тетушки… Вот, смотри, не могу же я одна все это съесть.

На столе появляются печенье, фрукты, конфеты. Но Каролина хочет ее остановить.

– Да нет же, оставь это себе. Съешь потом сама. Ведь я испекла кекс.

Они зажигают свечи.

Пока Каролина достает чашки и блюдца и накрывает на стол, Ингеборг обходит комнату, с интересом ее разглядывая.

– А ты живешь одна?

– Да.

– А я думала, ты живешь с мамой.

– Вначале мы жили вместе. В другой квартире. Потом она вернулась в свое загородное поместье, а я переехала сюда.

– Я тоже живу одна. Я всегда жила одна с тех пор, как стала взрослой. Иначе, как мне кажется, человеку трудно развиваться. Особенно в нашей профессии. А тебе мешает, когда вокруг тебя люди?

– Да вроде нет… Ты хочешь сахар или мед к чаю?

– Нет, спасибо, ни то ни другое. А тебе трудно быть одной?

– Нет. А тебе?

– Конечно, нет. Думаешь, я стала бы справлять Рождество в одиночестве?

Ингеборг подходит к комоду. Каролина нарезает кекс.

– В нашей профессии нам никогда не удастся обрести настоящее одиночество, – с усмешкой говорит она.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы ведь постоянно окружены персонажами, которых играем. Иногда мне кажется, что весь дом заполнен людьми, которые толпятся вокруг меня.

И без умолку болтают! Голова от них просто кругом идет.

Ингеборг смеется. Она собирается что-то сказать, но замолкает, и Каролина продолжает:

– В такие дни я убегаю на кладбище, оно здесь неподалеку. Там тоже полно людей. Но они мертвы и потому молчат.

Ингеборг не отвечает. Взгляд ее устремлен на фотографии на комоде.

– Они уже прожили жизнь, – продолжает рассуждать Каролина. – Наверно, знать, что ты прожил жизнь, – это приятно.

– Что? Кто прожил жизнь?

Взгляд Ингеборг вдруг становится рассеянным.

– Те, кто уже умер, – поясняет Каролина. Ингеборг вдруг вскрикивает:

– Разве ты знаешь?..

Но поспешно обрывает себя – Каролина оборачивается.

Ингеборг держит в руке фотографию Берты.

– Знаю кого?.. – спрашивает Каролина. Ингеборг равнодушно ставит на место фотографию Берты и берет вместо нее фотографию дедушки.

– Это твой папа?

– Нет, дедушка. Так кого, ты сказала, я должна была знать?

– Да так, неважно. Я просто вспомнила об одном человеке, которого когда-то знала. Но ты вряд ли с ней знакома. Просто кое-что пришло в голову.

Она ставит на место фотографию дедушки и отходит от комода.

Каролина заканчивает сервировку стола. Гиацинт тоже должен там уместиться, но не слишком близко к свечам, поэтому она отодвигает его в сторону и переставляет чашки. Чай уже заварился. Каролина разливает его.

– Прошу к столу!

Ингеборг придвигает стулья, а Каролина тем временем подкладывает дров в печь, пламя снова занимается, поленья начинают уютно потрескивать. Девушки садятся за стол и продолжают разговор о театре.

За окном снегопад. Смеркается.

Внезапно Каролина вспоминает, что хотела зажечь свечи на кладбище. На тех одиноких могилках, которые никто не посещает.

– Мне нужно ненадолго выйти на улицу, – говорит она Ингеборг.

– Ты хочешь, чтобы я пошла домой?

– Нет, но если хочешь, пойдем.

На улице ни души. Но почти в каждом окне горят свечи. Неожиданно раздастся звон колокольчиков, и на улицу выкатывают сани, битком набитые празднично одетыми людьми, с орущим во всю глотку рождественским гномом на козлах.

– Не верится, что в мире идет война, – говорит Ингеборг.

Да, действительно, не верится.

Над могильными плитами сгущается вечер. На кладбище горит не так уж много свечей – Каролина так и думала.

– Ты хотела пойти к какой-то определенной могиле? – спрашивает Ингеборг.

Каролина рассказывает все как есть: она хочет зажечь свечи на тех могилах, которые уже давно никто не посещал. Их можно отличить по снегу – возле них нет следов. Прекрасная идея, считает Ингеборг. У нее дома полно свечей. Можно прийти сюда еще. Каролина радуется, услышав такие слова. Ведь это означает, что Ингеборг хочет с ней дружить.

Они обходят кладбище и читают надписи на плитах.

– Здесь похоронен маленький ребенок, – говорит Ингеборг.

Они ставят свечку. И у них возникает идея слепить для малыша снеговика. Сначала они хотят вылепить обыкновенного снеговика, но Ингеборг придумывает, как слепить красивую юбку, и получается снежная баба. Снег мокрый, податливый и лепится легко. Можно даже сделать волосы на голове у снежной бабы. В конце концов у нее даже появляются крылья, и она становится похожей на ангела. Затем они берут с могилы свечку – пусть лучше ангел держит ее в руках.

Когда Каролина и Ингеборг зажигают свечу, позади ангела появляется тень, которая начинает трепетать над могильной плитой как живая. Довольные своим творением, девушки продолжают обход кладбища и лепят новых снежных ангелов на других детских могилках.

– Мы с тобой, верно, не наигрались в детстве, – смеется Каролина.

– Это уж точно, ведь у меня были такие старые родители…

– А у меня их все равно что не было. Если уж на то пошло.

Обе единодушно считают, что дети, у которых нет настоящих родителей, не могут играть в детстве. Или, во всяком случае, не могут наиграться вдоволь. Поэтому сейчас им придется наверстать упущенное!

– Ну и пусть, нас все равно никто не видит! – говорит Ингеборг и кружится в танце. – Станем же снова детьми, Каролина!

На одном краю кладбища снег лежит ровный, белый, нетронутый. Могил здесь нет. Девушки осторожно ложатся на спину, раскидывают в стороны руки и ноги, и на снегу остается отпечаток двух летящих ангелов в широких юбках.

Выглядит красиво и необыкновенно.

Неподалеку горит уличный фонарь, его пламя мягко освещает ангелов.

Прежде чем покинуть кладбище, девушки идут к могиле Стагнелиуса^[7]. Здесь темно, и они зажигают свечку и для него. Вообще-то могила Стагнелиуса не запущена, но сегодня, в сочельник, здесь, судя по всему, никого не было.

Когда они заканчивали свой обход и собирались уходить, Ингеборг вдруг предложила:

– Пойдем теперь ко мне?

Каролина медлит с ответом. Она раздумывает, и Ингеборг поспешно добавляет:

– Или тебе хочется побыть одной?

Но Каролина сама не знает, чего ей хочется. Она полагала, что после кладбища они вернутся к ней. Дома много еды, хватит им обеим. Из Замка Роз пришла большая продуктовая посылка.

– Ты можешь остаться у меня ночевать, – говорит Ингеборг. – У меня много места. А завтра мы могли бы сходить к рождественской заутрене…