Книга Дело Каллас онлайн - страница 7

8

«Мир меломанов» от 30 сентября 1986 года

ДВЕ ЛЕГЕНДЫ, ОБЪЕДИНЕННЫЕ СМЕРТЬЮ

Гектор Берлиоз, при жизни ни разу не слышавший свой шедевр в цельном исполнении, вероятнее всего, не был вы разочарован вчера вечером новой постановкой «Троянцев», которой Национальная Парижская опера открыла сезон в Пале-Гарнье.

Не будем говорить о красивейших декорациях; забудем о великолепных костюмах и о восхитительной игре света; о слаженном оркестре с его многообразием духовых инструментов и о дирижере, умело, точно и деликатно прислушивавшемся к голосу певцов; забудем о чудесном хоре и тонкой хореографии; наконец, забудем о самой постановке, не лишенной, впрочем, некоторых шероховатостей; об Энее, сыгранном правдоподобно и талантливо; о Коребе, Нарвале, Иопасе, Гиласе, Пантее, Аскании, Приаме, Синоне, Поликсене, которые были безупречны; забудем и о витавшей над всем этим тени Гектора Берлиоза – и все ради того, чтобы удержать в памяти Кассандру и Дидону.

Сара фон Штадт-Фюрстемберг в роли троянки превзошла саму себя. Кстати, ничто ни в первом акте, ни в начале второго не позволяло предположить, что она на это способна. Как и обычно, в ее несколько холодной, очень сдержанной интерпретации персонаж мало походил на того, кем он должен был бы быть. Каково же было изумление мое и парижской публики, когда мы увидели, как эта мудрая и утонченная актриса буквально взорвалась искрами трагедийного таланта, о котором никто не подозревал! Смерть ее персонажа войдет в историю оперного искусства: этот крик боли, крик любви, вышедший из мелодийного ряда, из канонических слов либретто. Она выплеснула свою агонию модулированным криком, отнявшим ее последние силы. Она даже не смогла выйти на поклоны перед занавесом. Любители оперы долго будут помнить об этом акте самопожертвования.

После такого взрыва у Эрмы Саллак, дебютировавшей в роли Дидоны, оставался единственный выход: превзойти свою коллегу. Что она и сделала. У великолепно игравшей с самого начала третьего акта многогранной актрисы, вошедшей в роль царицы Карфагена, волнующей и убедительной, пол сцены буквально – не побоюсь этого слава – горел под ногами. Ее голос, внешние данные заставили вспомнить о Марии Каллас и чудесно подходили изображаемому персонажу. Вместе с ней мы были уже не в театре, а в Африке; перед нами был не вымысел, а реальность; мы уже не жили, а умирали. Кинжал, который она вонзила в себя, вонзился и в нас, обагрив нас кровью. Ее агония была нашей агонией. Ее бездыханное тело окружали наши мертвые тела. Благодаря этой божественной интерпретации и мастерски сыгранной роли Кассандры мы приобщились к легенде – к легенде об античности, о несравненных примадоннах, о сверхъестественном и параллельных мирах, к легенде о музыке.

Эрнест Лебраншю

9

Где-то далеко завывали сирены «скорой помощи». Неоновый свет. Блестящие стены. Въедливый запах вареных овощей, компота, асептиков и лекарств. Носилки. Лифты. Операционная. Странные существа в масках и зеленых халатах. И повсюду – руки в резиновых перчатках. Все куда-то бегут. Переливание крови. Срочно. Общий наркоз. Длинный черный туннель.

– Черт побери, она кончается! Реанимация! Провалиться пониже, еще ниже.

– Нет, папа, хватит. Перестань, ты делаешь мне больно.

– Пожалуйста, не трепыхайся.

– Передайте мне компресс.

– Мама, мама, зачем ты позволяешь ему это делать? Мама!

– Грязная шлюха. Хватит врать. Это твой грех. Ты мне больше не дочь. Проваливай! Ты вечно недовольна!

Пронзительные крики вонзились в виски.

– Какой голос! Феноменальный!

– Скальпель.

– Когда я вырасту, я пойду еще дальше, я стану величайшей певицей мира!

– Пошевеливайся, Бьянка.

– Шов не будет заметен.

Ночь сгущалась. Чудодейственная усталость растекалась по ее капиллярам, венам, артериям. Блаженство захватывало больное тело, плавающее в бредовых волнах. Память была во власти горячки и нервного возбуждения. Среди беспорядочных воспоминаний глубоко запрятанное прошлое вырывалось из недр бессознательного. Франсуа Миттеран приходил к ней с визитом, но лицо было не его: это было лицо Марии Каллас.

– Не беспокойтесь. Все думают, что я президент Республики, но на самом деле я дива. Впрочем, фамилия Каллас происходит от Скала. Вы прибавляете одно «л», переставляете буквы, и – фокус удался! Вообще-то я пришел забрать ваш голос. Голос – вечная проблема руководителей государства. Он им всегда нужен. Не надо сердиться на меня, дитя мое. Расслабьтесь, я не причиню вам боли. Я только посмотрю, годятся ли для чего-нибудь ваши голосовые связки. Высуньте язык, скажите: а-а-а!

– Не открывай рот, крепче сожми челюсти.

– Уходи, Бьянка!

Нажать на кнопку звонка. На помощь! Я хочу пить. К чему здесь полицейские в форме перед застекленной дверью? А эта кровать? Ведь это не моя кровать!

– Вы слышите меня, мадемуазель? Вы меня слышите?

Не отвечать, притвориться мертвой. Нет, никаких цветов, венков – только молитвы. По нашей дорогой усопшей.

– Я сделаю ей еще один укол.

– Они хотят убить меня!

 
Царица, я – Эней!
Не в добрый час мой флот
Ветрами к вашим берегам прибило.
 

Но Эней похож на Кассандру, а у Кассандры лицо моей матери. Но только в профиль. Анфас – это мой отец! Что за идея нацепить нос клоуна! Нет, папа, хватит. Остановись, папа, я не хочу играть с тобой. Нет, ты мне делаешь больно. Я не люблю щекотки. Мне больно.

– Вы думаете, она выкарабкается?

– Состояние критическое. Вы бы отдохнули, господин директор. Мы вам сообщим, когда она очнется или если будут осложнения.

О чем они говорят? Почему здесь директор Оперы? Разумеется, я очнусь. Следующее представление будет через три дня! Я поправлюсь. Боже, я и забыла! Мне больше нельзя открывать рот, они хотят украсть мой голос. Заговор, проделки секретных служб. К счастью, мои документы в порядке. Исчезнуть… я должна исчезнуть.

– Мама! Я получила ответ от Министерства культуры Италии. Мне выделили стипендию для учебы за границей. Взгляни, это указано во всех письмах.

– Я не понимаю по-французски.

– Но это на итальянском!

– На итальянском! Но ведь я гречанка!

– Почему вы называете меня мамой?

– Потому что ты моя мать.

– Вы ошибаетесь, мадемуазель.

– Ты не узнаешь меня? Это из-за моих килограммов. Я толстая, но я похудею, вот увидишь. Все будет как прежде.

Да, худеть, худеть: я похудею. Malista.^[12] Тогда не будет проблем.

– Обращай внимание на свое «фа»! Не бери его снизу. Повтори. Еще.

Нет, папа, мне не хочется повторять. Гм-м, как приятен холодный компресс на лбу. Не открыть ли глаза, чтобы посмотреть, не ушли ли они? Надо бы встать. Невозможно. Меня привязали! Нет, папа, не привязывай меня, я ничего не скажу маме. Нет, только не рот, не рот. Умоляю, не затыкай мне рот!

– Полагаю, она начинает приходить в себя.

– Только не разговаривайте, вам нужно отдохнуть.

Отдохнуть, мне отдохнуть? А тут еще эта Бьянка, которая насмехается надо мной. Я только и делаю, что отдыхаю. Отдохнуть! А мои зрители, почитатели? Они ошибаются, умерла не я, а Дидона. Кажется, я начинаю понимать, что со мной произошло. Они думают, что я ее труп. Я должна им сказать, что они заблуждаются. На сцене все не по правде, а понарошку! Кстати, Марии со мной нет, и это доказывает, что они ничего не поняли. Ладно, посплю еще немного, и когда останусь одна, порву свои узы и убегу! Kalinikta.^[13]

– Она уснула.

– Инспектор спрашивает, когда он сможет ее допросить.

– Нужно подождать, пока болеутоляющее перестанет действовать как снотворное.

– Хорошо, доктор.

– Приходите к завтраку, мозги у нее, должно быть, прояснятся, если только не возникнет послеоперационных осложнений.