Книга Крысолов онлайн - страница 3

3

Уже через полчаса после того, как проехали Морез, дети заскучали. Хоуард этого ждал и приготовился. В саквояже у него были припрятаны кое-какие игры, которыми его снабдила миссис Кэвено. Он достал бумагу, цветные карандаши и усадил детей рисовать пароходы.

За три часа, пока доехали до Андело, они успели перекусить; купе засыпано было обертками от сандвичей и апельсиновыми корками; пустую бутылку от молока водворили под сиденье. Шейла уснула, прикорнув подле Хоуарда, головой у него на коленях; Ронни большую часть пути стоял у окна и тихонько напевал французскую считалку:

 
Раз, два, три,
В лес гулять пошли,
Четыре, пять,
Вишни собирать…
 

К тому времени, как доехали до Андело, Хоуард прочно усвоил премудрость порядкового счета.

На маленькой станции, где предстояла пересадка, ему пришлось разбудить крепко спавшую Шейлу. Она проснулась вся красная, недовольная и ни с того ни с сего немножко поплакала. Старик утер ей глаза, вышел из вагона, снял детей на платформу и вернулся в вагон за вещами. Носильщиков на платформе не оказалось – наверно, во Франции в военное время это неизбежно. Ничего другого он и не ждал.

Он пошел по платформе, нагруженный багажом; дети медленно шли рядом, и он умерял шаг, приноравливаясь к ним. В конторе сидел черноволосый толстяк – начальник станции.

Хоуард спросил, не опаздывает ли скорый из Швейцарии.

Скорый не придет, ответил начальник станции. Никаких поездов из Швейцарии не будет.

Ошеломленный Хоуард возмутился. Почему же об этом не сказали в Сен-Клоде? И как теперь добраться до Дижона?

Начальник станции сказал, что мсье может быть спокоен. Будет поезд на Дижон от пограничной станции Валлорб. Его ждут с минуты на минуту. Его ждали с минуты на минуту уже два часа.

Хоуард вернулся к детям и вещам, раздосадованный и встревоженный. Раз нет скорого, значит, нельзя из Андело ехать прямиком до Парижа, понадобится пересадка в Дижоне. А попадут они в Дижон только к вечеру, и неизвестно, сколько придется ждать поезда на Париж и удастся ли достать спальные места для детей. Будь Хоуард один, это было бы только досадно; с двумя детьми, о которых надо заботиться, положение становилось серьезным.

Он попробовал их развлечь. Ронни с любопытством разглядывал товарные вагоны, стрелки, семафоры, маневровый паровоз, сыпал вопросами, на которые Хоуард не умел ответить, но сверх этого почти не доставлял хлопот. Не то с Шейлой. Девочку, знакомую Хоуарду по Сидотону, словно подменили, – она стала капризная, беспокойная, без конца хныкала. Старик на все лады старался ее развлечь, но безуспешно.

Через час сорок минут, когда он совсем извелся, к станции подошел дижонский поезд. Он был переполнен, но Хоуарду удалось найти место в вагоне первого класса; он усадил Шейлу к себе на колени, и она скоро уснула. Ронни стоял рядом, глядел в окно, болтал по-французски с толстой старухой в углу.

Вдруг эта женщина наклонилась к Хоуарду.

– У вашей девочки лихорадка, да? – спросила она.

Удивленный, он ответил по-французски:

– Нет, что вы. Просто она немножко устала.

Старуха уставилась на него круглыми, как бусинки, черными глазками.

– У ней лихорадка. Не годится брать в поезд больного ребенка. Это не по правилам. Мне ни к чему сидеть рядом с больным ребенком.

– Уверяю вас, мадам, вы ошибаетесь, – сказал Хоуард, но ужасное подозрение шевельнулось в нем.

Старуха обернулась к соседям по вагону.

– Это я-то ошибаюсь! – возмутилась она. – Нет, сударь, уж я не ошибусь. Ничего подобного. Коли кто ошибается, сударь, так это вы. Говорю вам, ваша девочка больна, зря вы ее везете в поезде со здоровыми людьми. Глядите, какая она красная! У ней скарлатина, а может, ветряная оспа или еще какая поганая хворь. Кто живет в чистоте, такой гадостью не хворает. – Старуха совсем разошлась, повысила голос. – Это ж надо додуматься, везти в поезде хворого ребенка!

Заворчали и другие пассажиры. Кто-то сказал:

– Не по правилам это. Такое нельзя допускать.

– Мадам, – сказал Хоуард старухе, – у вас, наверно, тоже есть дети?

Она фыркнула ему в лицо:

– Пятеро. Только я сроду не брала в дорогу хворого ребенка. Куда это годится.

– Мадам, я прошу вашей помощи, – сказал старик. – Это дети не мои, а моих друзей, и я должен отвезти их в Англию, потому что в такое время лучше детям быть на родине. Я не знал, что девочка больна. Скажите, как бы вы поступили, будь это ваша дочка?

Сердитая старуха пожала плечами.

– Я? Меня это не касается, вот что я вам скажу. Малым детям надо оставаться при матери. При матери – вот где им место. Сейчас время такое, жара, да еще в поезд ребенка взяли, вот вам и лихорадка.

Сердце Хоуарда сжалось, он подумал, что в этих словах есть доля истины. С другого конца вагона кто-то сказал:

– У англичан дети часто болеют. Матери не смотрят за ними, как положено. Оставят ребенка на сквозняке, как тут не схватить лихорадку.

Все вокруг были того же мнения. Хоуард опять обратился к старухе:

– Вы полагаете, это заразно? Если так, мы сойдем на ближайшей станции. Но я думаю, девочка просто устала.

Старая крестьянка так и впилась в него глазами.

– Есть у ней сыпь?

– Кажется, нет… Право, не знаю.

Старуха презрительно фыркнула.

– Дайте-ка ее мне. – Она перехватила у него Шейлу, пристроила на могучих своих коленях и ловко сняла с девочки пальто. Проворными пальцами расстегнула платье и тщательно осмотрела малышку со всех сторон. – Сыпи нету, – сказала она, снова одевая Шейлу, – но у ней лихорадка… вся горит, бедняжка. Не годится брать больного ребенка в дорогу, мсье. Ей место в постели.

Хоуард взял Шейлу на руки; несомненно, француженка права. Он поблагодарил ее.

– Да, я вижу, когда приедем в Дижон, надо будет уложить ее в постель, – сказал он. – Наверно, и врачу надо показать?

Старуха пожала плечами.

– Незачем. Возьмете у аптекаря микстуру, и все пройдет. Только не давайте вина, покуда у ней лихорадка. Вино горячит кровь.

– Понимаю, мадам, – сказал Хоуард. – Вина я ей не дам.

– Ни с водой не давайте, ни с кофе.

– Понимаю. А молока ей можно?

– Молоко не повредит. Многие говорят, детям надо пить столько же молока, сколько вина.

Тут все заспорили, что полезно малым детям, а что вредно, и спорили до самого Дижона.

Дижонский вокзал был битком набит солдатами. С огромным трудом Хоуард извлек детей и вещи из вагона. У него были при себе саквояж, чемодан и металлический футляр с удочками; остальной свой багаж и портплед с платьем детей он, выезжая, отправил прямиком в Париж. Теперь, с Шейлой на руках, ведя за руку Ронни, он уже не мог взять ничего из вещей; пришлось оставить все в углу платформы и пробиваться с детьми к выходу через густую толпу.

Площадь перед вокзалом была запружена грузовиками и солдатами. Хоуард с трудом пробрался к гостинице, где останавливался прежде; его пугало и сбивало с толку, что в городе такой беспорядок. Все-таки он протолкался с детьми в гостиницу; девушка за конторкой узнала его, но сказала, что все номера заняты военными.

– Но у меня на попечении больной ребенок, мадемуазель, – и он объяснил, в чем дело.

– Да, ваше положение трудное, мсье, – сказала девушка, – но что же я могу?

Хоуард слабо улыбнулся.

– Вы можете пойти и позвать хозяйку, и, пожалуй, мы все вместе что-нибудь придумаем.

Через двадцать минут в его распоряжении был номер с широчайшей двуспальной кроватью, и он извинялся перед негодующим французским лейтенантом, которому капитан приказал разделить номер с другим офицером.

Неопрятная толстуха горничная, на которой едва не лопалось платье, хлопотала, наводя в комнате порядок.

– Ваша малышка заболела, да? Будьте спокойны, мсье. Наверно, она немножко простыла или, может, съела что-нибудь плохое. Через денек-другой все пройдет. Будет ваша девочка совсем здорова. – Она расправила постель и подошла к Хоуарду, который сидел в кресле с Шейлой на руках. – Вот, мсье. Теперь все готово.

– Благодарю вас, – учтиво сказал старик. – Еще одна просьба. Я сейчас уложу ее и пойду за доктором. Может быть, вы с ней побудете, пока я не вернусь?

– Конечно, мсье, – ответила горничная. – Бедная крошка!

Она смотрела, как он раздевает Шейлу, держа ее на коленях; потревоженная девочка опять заплакала. Француженка широко улыбнулась, разразилась потоком ласковых слов – и Шейла перестала плакать. Через минуту Хоуард передал ее горничной. Та поглядела на него.

– Если хотите, идите за доктором, мсье. Я побуду с детьми.

Он оставил их, прошел вниз, к конторке, и спросил, где можно найти доктора. Девушку со всех сторон осаждали вопросами, но она на миг оторвалась, подумала.

– Не знаю, мсье… вот что… у нас в ресторане обедают офицеры, там есть один medecin major^[13].

Старик протиснулся в переполненный ресторан. Почти все столики заняты были офицерами, по большей части мрачными и молчаливыми. Они показались англичанину обрюзгшими и неопрятными; добрая половина – небриты. После недолгих расспросов он нашел врача, который как раз кончал есть, и объяснил ему, что случилось. Тот надел красное бархатное кепи и пошел за Хоуардом наверх.

Десять минут спустя врач сказал:

– Не волнуйтесь, мсье. Девочке надо день-другой полежать в постели, в тепле. Но, думаю, уже завтра температура станет нормальная.

– А что с ней? – спросил Хоуард.

Врач пожал плечами.

– Это не инфекция. Может быть, девочка, разгоряченная, играла на сквозняке. Дети, знаете, подвержены простудам. Температура сразу подскакивает довольно высоко, а через несколько часов падает…

Он повернулся к двери.

– Держите девочку в постели, мсье. Только легкая пища; я скажу хозяйке. Вина нельзя.

– Да, конечно. – Хоуард достал бумажник. – Разрешите вас поблагодарить.

Он протянул деньги. Француз сложил бумажку, сунул в нагрудный карман мундира. И, чуть помедлив, спросил:

– Вы едете в Англию?

Хоуард кивнул.

– Как только девочке станет лучше, я повезу их в Париж, а потом через Сен-Мало в Англию.

Наступило короткое молчание. Грузный небритый человек постоял минуту, глядя на ребенка в постели. Наконец он сказал:

– Пожалуй, вам придется ехать в Брест. Там всегда найдется пароход до Англии.

Старик удивленно взглянул на него:

– Но ведь есть пароходная линия от Сен-Мало.

Врач пожал плечами.

– Это слишком близко к фронту. Возможно, туда идут только воинские составы. – Он поколебался, потом пояснил: – Кажется, боши перешли Сену возле Реймса. Только небольшие силы, понимаете. Их легко будет отбросить. – Последние слова прозвучали не слишком уверенно.

– Плохая новость, – негромко сказал Хоуард.

– В этой войне все новости плохи, – с горечью ответил врач. – В недобрый час Франция дала втянуть себя в эту историю.

Он повернулся и пошел к лестнице. Хоуард спустился следом, взял в ресторане кувшин холодного молока, немного печенья для детей и, спохватясь в последнюю минуту, немного хлеба себе на ужин. Нес все это через переполненный вестибюль, потом наверх, к себе в номер, и тревожился, что дети так долго оставались одни.

Ронни стоял у окна и смотрел на улицу.

– Там у вокзала сколько машин, сколько грузовиков! – оживленно сказал он. – И пушки! Настоящие пушки, с тягачами! Можно, мы пойдем посмотрим?

– Не теперь, – ответил старик. – Тебе уже пора спать.

Он дал детям на ужин печенье и налил молоко в стаканчики для зубных щеток; у Шейлы жар как будто спал, и она без особых уговоров выпила молоко. Потом надо было уложить Ронни на большой кровати рядом с сестрой. Мальчик спросил:

– А где моя пижама?

– На вокзале, – ответил Хоуард. – Пока ложись для разнообразия в рубашке. А потом я пойду и принесу твою пижаму.

Он превратил это в игру, раздел детей, уложил на большой кровати, положив между ними валик, и заботливо укрыл одеялом.

– Теперь будьте умницами, – сказал он. – Я только схожу за вещами. Свет я не погашу. Ведь вы не станете трусить?

Шейла не ответила; она уже почти уснула, свернувшись клубком, красная, растрепанная. Ронни сказал сонным голосом:

– А завтра мы пойдем смотреть пушки и грузовики?

– Если ты будешь умницей.

Он оставил их и спустился в вестибюль. В ресторане и кафе народу стало больше прежнего; в такой толчее не было надежды найти кого-нибудь, кто помог бы управиться с багажом. Хоуард протолкался к дверям и вышел на улицу, его озадачила и не на шутку тревожила обстановка в городе.

На площади перед вокзалом скопились грузовики, пушки и несколько легких танков. Большинство пушек было на конной тяге; лошади запряжены и, похоже, готовы хоть сейчас двинуться в путь. Вокруг в темноте громыхали грузовики, слышались окрики и ругань на протяжном южнофранцузском наречии.

И в самом вокзале полно солдат. Тесно сидят на корточках на грязном асфальте платформ, прислонились к чему попало, курят и устало сплевывают в полутьме. Хоуард прошел к платформе прибытия, пытаясь в этой человеческой каше отыскать свои вещи. Он нашел металлический футляр с удочками и саквояж; большой чемодан исчез; и никакого следа вещей, сданных в багаж.

Он и не надеялся, что все вещи останутся в целости, но потеря чемодана всерьез его огорчила. Конечно, когда он доберется до Парижа, багаж он найдет в камере хранения, хотя бы и через полгода. Но чемодан, очевидно, украли; или, может быть, его убрал в безопасное место какой-нибудь усердный служащий. Но в такой обстановке это маловероятно. Надо будет еще поискать утром; пока что дети обойдутся одну ночь без пижам. Он вернулся в гостиницу и поднялся в номер.

Дети спали; Шейла разметалась в жару и почти совсем раскрылась. Хоуард осторожно ее укрыл и спустился в ресторан: может быть, найдется что-нибудь поесть. Усталый официант наотрез отказался его обслужить, в гостинице не осталось ничего съестного. Хоуард купил в кафе бутылочку коньяку, снова поднялся к себе и поужинал разбавленным коньяком с куском хлеба. Потом он кое-как устроился на ночь в кресле – надо было поспать; его мучила тревога: что-то принесет завтрашний день… Только одно утешало – удочки нашлись, они в целости и сохранности.

Рассвет начался около пяти и застал Хоуарда в кресле – он все еще дремал в неудобной позе, покрывало, которое он взял с кровати, наполовину сползло. Вскоре проснулись дети и принялись болтать и играть в постели; старик пошевелился, с трудом выпрямился в кресле. Потер ладонью лоб и щеки; чувствовал он себя совсем больным. Но дети требовали внимания, и он поднялся и помог им в неотложных делишках.

Уснуть больше не удалось: по коридорам уже топали взад-вперед. Под окном, на вокзальной площади грузовики, пушки и танки тоже пришли в движение. Скрежет стальных гусениц, рев выхлопных труб, бряцанье сбруи, топот подков – все сливалось в симфонию войны. Хоуард вернулся к детям; Шейле стало лучше, но она была еще явно нездорова. Он поставил около кровати таз и вымыл девочке лицо и руки; потом причесал ее – в саквояже оказался карманный гребешок, одна из немногих оставшихся у него туалетных мелочей. Потом измерил девочке температуру, термометр поставил под мышку – побоялся, как бы она его не разгрызла, если возьмет в рот.

Температура оказалась на градус выше нормальной; Хоуард тщетно пытался вспомнить, сколько надо присчитывать, когда термометр ставят под мышку, а не в рот. Впрочем, это не столь важно, все равно девочку надо подержать в постели. Он поднял Ронни, помог ему умыться и оставил одеваться; умылся и сам и позвонил горничной. Он был небрит, но это могло подождать.

Горничная вошла и вскрикнула, увидев кресло и покрывало.

– Мсье так спал? – спросила она. – Но ведь на кровати хватило бы места для всех.

Старик слегка растерялся.

– Девочка больна, – сказал он. – Когда ребенок болен, ему нужен простор. Мне было вполне удобно.

Взгляд женщины смягчился, она сочувственно прищелкнула языком.

– Вечером я вам достану еще матрас, – сказала она. – Будьте спокойны, мсье, я вас уж как-нибудь устрою.

Он заказал кофе, булочки и джем, горничная вышла и вскоре вернулась с полным подносом. Когда она поставила все это на туалетный столик, Хоуард отважился спросить:

– Мне надо пойти с утра поискать мои вещи и кое-что купить. Мальчика я возьму с собой; это не надолго. Вы подойдете к девчурке, если услышите, что она плачет?

Горничная широко улыбнулась.

– Ну конечно. Да вы не торопитесь, мсье. Я приведу la petite^[14] Розу, и она поиграет с вашей девочкой.

– Розу? – переспросил Хоуард.

И потом добрых десять минут стоял и слушал длинную семейную историю. «Крошке» Розе восемь лет, это племянница горничной, дочь брата, брат живет в Англии. Уж наверно, мсье его встречал. Его зовут Тенуа, Анри. Тенуа. Он служит официантом в отеле «Диккенс» в Лондоне, на Рассел-сквер. Он вдовый, вот она и взяла крошку Розу к себе. И так далее, минута за минутой.

Хоуарду понадобилось немало такта, чтобы прервать этот поток слов прежде, чем кофе окончательно остыл.

Через час, подтянутый и выбритый, ведя Ронни за руку, он вышел на улицу. Мальчик, в берете, курточке и носках, казался истинным французом; напротив, Хоуард в своем поношенном твидовом костюме выглядел как нельзя более по-английски. Десять минут, верный своему обещанию, он задержался на площади и дал мальчику вдоволь наглядеться на грузовики, пушки и танки. Около машины на гусеничном ходу, меньших размеров, чем другие, они остановились.

– Celui-ci, c'est un char de combat^[15], – громко сказал Ронни.

Водитель расплылся в улыбке.

– Верно, – подтвердил он.

– А я думал, что это танк, – сказал Хоуард тоже по-французски.

– Нет-нет-нет, – с жаром запротестовал мальчик. – Танк гораздо больше, мсье. Правда, правда.

Водитель засмеялся.

– У меня дома, в Нанси, такой же le petit chou^[16]. Подрастет немножко и тоже станет водить такую машину.

Они прошли на вокзал. С полчаса бродили по платформам, все еще забитым усталыми солдатами, в поисках пропавшего чемодана, но и следов не нашли. Измученные, задерганные служащие не могли ничем помочь. Под конец Хоуард махнул на это рукой; разумнее купить для детей самое необходимое, что он сам понесет в саквояже, когда они отправятся дальше. Человеку со слабым сердцем потерять в военное время чемодан – отчасти даже облегчение.

Они вышли с вокзала и направились к центру города покупать пижамы для детей. И еще купили для Шейлы красных леденцов и книгу с картинками под названием «Слон Бабар». Потом повернули назад к гостинице.

– Там английская машина, мсье, – сказал вдруг Ронни. – Какая это марка?

– Право, не могу тебе сказать, – ответил старик, но посмотрел через дорогу.

Возле заправочной станции стоял большой открытый туристский автомобиль, грубо окрашенный в защитный цвет и весь забрызганный грязью. Видно было, что его давным-давно не мыли. Вокруг суетились двое или трое, заправляли машину бензином, маслом и водой. Еще один насосом накачивал спустившие шины.

Один из этих людей показался Хоуарду смутно знакомым. Он остановился и все смотрел через дорогу, пытаясь сообразить, где они встречались. Потом вспомнил: в клубе, полгода назад. Этого человека зовут Роджер Диккинсон, он, кажется, работает по газетной части. В «Морнинг рекорд», вот где он печатается. Довольно известный журналист.

Ведя Ронни за руку, Хоуард пошел через улицу.

– Доброе утро, – сказал он. – Мистер Роджер Диккинсон, если не ошибаюсь?

Тот круто обернулся с тряпкой в руке: он протирал ветровое стекло. В глазах его мелькнуло удивление.

– Припоминаю, – сказал он. – В Лондоне, в клубе «Странник»…

– Моя фамилия Хоуард.

– Припоминаю. – Теперь Диккинсон смотрел во все глаза. – Но… что вы здесь делаете?

– Я еду в Париж, но боюсь, придется на несколько дней тут задержаться.

И старик рассказал Диккинсону о Шейле.

– Выбирайтесь-ка отсюда поскорей, – сказал журналист.

– Почему?

Журналист изумленно смотрел на него, вертя в руках грязную тряпку.

– Немцы перешли Марну. – Теперь уже старик изумленно раскрыл глаза. Диккинсон докончил: – Да еще итальянцы наступают с юга.

Последнее замечание Хоуард не уловил.

– Перешли Марну? – повторил он. – Да, это плохо. Очень плохо. Но что же делают французы?

– Удирают, как зайцы, – ответил Диккинсон.

Короткое молчание.

– А что вы сказали об итальянцах?

– Италия объявила войну Франции. Вы не знали?

Старик покачал головой.

– Мне никто не говорил.

– Это случилось только вчера. Французы, может быть, еще не сообщали, но это правда.

Рядом по земле потекла струйка бензина из переполненного бака; тот, кто заправлял машину, отложил шланг и защелкнул крышку.

– Больше не входит, – сказал он Диккинсону. – Я сбегаю напротив, куплю несколько brioches^[17] – и двинемся.

Диккинсон обернулся к Хоуарду.

– Уезжайте отсюда, – сказал он. – Немедленно. Если попадете в Париж сегодня же вечером, все обойдется… по крайней мере, я так думаю. Из Сен-Мало пока еще ходят суда.

Старик поднял брови.

– Об этом не может быть и речи, Диккинсон. У другого ребенка высокая температура.

Журналист пожал плечами.

– Ладно, скажу вам прямо, французы недолго продержатся. Они уже разбиты. Я не болтаю зря. Это точно.

Хоуард в раздумье посмотрел вдоль улицы.

– А вы куда направляетесь?

– Поеду в Савойю, погляжу, как там действуют итальянцы. А потом будем выбираться из Франции. Может быть, через Марсель, возможно – через испанскую границу.

Старик улыбнулся.

– Желаю удачи, – сказал он. – Все-таки держитесь подальше от фронта.

– Ну, а вы-то что будете делать? – спросил Диккинсон.

– Право, не знаю. Мне надо подумать.

И он пошел к гостинице, ведя Ронни за руку. Через сотню шагов покрытая грязью зеленая машина нагнала их и мягко остановилась у обочины. Диккинсон нагнулся с шоферского сиденья.

– Слушайте, Хоуард, – сказал он. – У нас хватит места для вас с вашими малышами. Детей возьмем на колени. Ближайшие дни нам придется нелегко, будем вести машину и ночами, по очереди. Но если вы за десять минут приведете второго ребенка, я подожду.

Старик неуверенно заглянул в машину. Да, это великодушное предложение, и сделал его великодушный человек. В машине уже четверо и полно багажа; трудно представить, как туда втиснется еще один взрослый, не говоря уже о двух детях. Машина открытая, можно поднять полотняный верх, но с боков никакой защиты. Ехать в такой машине ночью, в горах, – это – было бы тяжким испытанием для пятилетней девочки с высокой температурой.

– Вы очень, очень добры, – сказал Хоуард. – Но право, я думаю, нам лучше не торопиться.

– Как хотите, – сказал Диккинсон. – Я полагаю, денег у вас хватит?

Старик заверил, что денег у него достаточно, большая машина скользнула дальше и скрылась в конце улицы. Ронни следил за ней, чуть не плача. Вдруг он всхлипнул, и Хоуард наклонился к нему.

– В чем дело? – спросил он ласково. – Что случилось?

Ответа не было. Мальчик еле сдерживал слезы.

Хоуард мысленно искал причину такого горя.

– Это из-за автомобиля? – спросил он. – Ты думал, что мы покатаемся?

Мальчик молча кивнул. Старик остановился и вытер ему глаза.

– Ничего, – сказал он. – Подожди, вот пройдет у Шейлы простуда, и мы покатаемся все вместе.

Он подумал, надо будет, если можно, нанять машину до самого Сен-Мало, а там они пересядут на пароход. Это будет стоить немалых денег, но положение создалось такое, что, пожалуй, любые расходы оправданы.

– Скоро?

– Может быть, послезавтра, если Шейла поправится и ей приятно будет прокатиться.

– А мы пойдем после завтрака смотреть camions et chars de combat?^[18]

– Если они еще не уехали, пойдем и немножко посмотрим.

Надо было как-то вознаградить мальчика за разочарование. Но когда они дошли до вокзальной площади, грузовиков и танков уже не было. Осталось лишь несколько жалких кляч, привязанных под кричаще яркими рекламами спиртных напитков.

В спальне все шло прекрасно. La petite Роза оказалась застенчивой девочкой с длинными черными волосами и с повадками маленькой мамаши. Шейла уже смотрела на нее с обожанием. Из двух носовых платков Хоуарда и трех обрывков бечевки Роза смастерила кролика, и у него была нора в одеяле с той стороны кровати, где спал Ронни: когда кролика пугали криком, он, искусно управляемый руками Розы, прятался в свой домик. Шейла, блестя глазами и мешая английские слова с французскими, стала объяснять все это Хоуарду. Посреди оживленной болтовни над самыми крышами вокзала и гостиницы пролетели три самолета.

Хоуард развернул покупки и дал Шейле книжку про слона Бабара. Бабар оказался старым приятелем Розы; она взяла книгу, позвала и Ронни на кровать и начала читать обоим вслух. Мальчику быстро надоело; самолеты были больше по его части, и он высунулся в окно: может быть, пролетит еще хоть один.

Хоуард оставил детей и спустился в вестибюль, к телефону. С огромным трудом и огромным терпением он дозвонился наконец до сидотонской гостиницы; он считал своим долгом сообщить чете Кэвено о трудностях путешествия. Он поговорил с мадам Люкар, но Кэвено еще накануне выехали в Женеву. Конечно, они не сомневаются, что он уже в Англии.

Он попытался дозвониться в Женеву и найти Кэвено через Лигу наций, но ему резко ответили, что телефонная связь с Швейцарией прервана. Он спросил о телеграфе и узнал, что все телеграммы, адресованные в Швейцарию, перед отправкой нужно лично предъявить в Bureau de Ville^[19] для цензуры. Его предупредили, что у стола цензора очень большая очередь.

Близилось время обеда; Хоуард отложил попытку связаться с Кэвено. По сути, он делал это только для очистки совести. С трезвостью старого человека он понимал – толку от этого не будет: если он и свяжется с родителями, все равно ему не пересечь границу и не добраться к ним, а они не смогут приехать к нему. Надо довести начатое до конца – доставить детей домой, в Англию; из Швейцарии нечего ждать помощи.

В гостинице стало до странности тихо и пусто; похоже, все военные куда-то исчезли. Хоуард пошел в ресторан, заказал обед для себя и для детей и попросил отнести поднос в спальню.

Еду принесла все та же горничная. Началась оживленная французская болтовня о картинках с Бабаром и о кролике из носовых платков. Женщина сияла, такие развлечения были ей по душе.

– Большое вам спасибо, что вы оставили la petite Розу с la petite Шейлой, – сказал Хоуард. – Они уже подружились.

Женщина опять затараторила:

– Пустяки, мсье, сущие пустяки. Роза больше всего на свете любит играть с маленькими детьми, и с котятами, и со щенятами. Право слово, она у нас прямо маленькая мамаша. – И горничная с нежностью погладила девочку по голове. – Если мсье желает, после обеда она опять придет.

– Мсье Хоуард, пускай Роза после обеда опять придет, – подхватила Шейла.

– После обеда тебе следует поспать, – неторопливо ответил старик. – Может быть, она придет опять в четыре часа? – спросил он горничную, потом обернулся к Розе: – Приходи пить с нами чай, хочешь? Чай по-английски?

– Oui, monsieur, – застенчиво ответила девочка.

Они вышли, и Хоуард накормил своих подопечных. У Шейлы все еще был небольшой жар. После обеда Хоуард выставил поднос за дверь и уложил Ронни отдыхать. Потом откинулся поудобнее в кресле и начал читать им книгу «Эмильена в цирке», которую дала ему миссис Кэвено. Немного погодя дети уснули; Хоуард отложил книгу и сам на час задремал.

Проснувшись, он опять пошел в город, в Bureau de Ville, ведя Ронни за руку; в кармане у него лежала длинная телеграмма к Кэвено. Некоторое время он искал кабинет цензора и наконец нашел – кабинет осаждала толпа встревоженных и недовольных французов. Дверь была заперта. Цензор закончил работу и ушел на весь вечер неизвестно куда. Предполагалось, что он начнет прием только завтра в девять утра.

– Непорядок это, – говорили в толпе, но тут явно ничего нельзя было поделать.

Хоуард пошел с мальчиком назад в гостиницу. Город опять наполняли солдаты, длинная вереница грузовиков загромождала улицы к северу от вокзала. На площади стояли три громадных танка, они грозно щетинились орудиями, но были сплошь в грязи. Усталая команда заправляла их горючим из походной цистерны, люди работали медленно, угрюмо, даже уныло. Старик посмотрел, как небрежно, неуклюже они действуют, и его пробрала дрожь. Как это сказал Диккинсон? «Удирают, как зайцы…»

Не может этого быть. Французы всегда сражались великолепно.

По настойчивой просьбе Ронни они перешли через площадь и постояли немного, разглядывая танки. Мальчик сказал:

– Такой пройдет прямо через стену, даже через дом проломится. Прямо насквозь!

Старик оглядел чудовищные махины. Может быть, они на это и способны, но у Хоуарда их вид восторга не вызывал.

– В них, наверно, не слишком уютно, – спокойно сказал он.

Ронни фыркнул.

– Они идут быстро-быстро, а пушки так и палят! – Он повернулся к Хоуарду. – Они тут будут всю ночь?

– Не знаю. Вероятно. Теперь идем, Шейла, наверно, уже хочет чаю. Наверно, и ты хочешь пить.

Приманка была надежная, но Ронни с грустью оглянулся на машины.

– А завтра мы пойдем их смотреть?

– Если они еще останутся здесь.

В спальне по-прежнему все шло прекрасно. Роза знала игру, вся суть которой, видно, заключалась в том, чтобы опять и опять подражать голосам зверей. Девочки пели:

 
Как у тетушки моей
Много в домике зверей.
Мышка тоненько пищит (пи-и!),
Очень страшно лев рычит (рр-р!),
А осел кричит: и-а,
А лягушка: ква-ква-ква,
А собака: гау-гау,
А котенок: мяу-мяу,
А кукушка все: ку-ку,
А петух: кукареку, —
 

и так далее, без конца. Игра была нехитрая, и Шейла не желала ничего лучшего. Вскоре, играли все вчетвером; так их и застала горничная. Она принесла чай и заулыбалась до ушей.

– Я выучила эту песенку, когда сама была маленькая и жила в Турени, – сказала она. – Славная песенка, правда? Все дети ее любят. А в Англии, мсье, дети тоже играют так?

– Примерно так же, – ответил старик. – Дети во всех странах играют в одни и те же игры.

Он дал им молока и хлеба с маслом и джемом. Около Bureau de Ville он увидел в одной витрине большие пряники, выложенные цукатами; он купил такой пряник; хозяйничать он не привык, а потому взял втрое больше, чем требовалось. Разрезал пряник перочинным ножом на туалетном столике, и все получили по солидному ломтю. Это было очень веселое чаепитие, такое веселое, что никто не обратил внимания на скрежет гусениц и рев выхлопных труб под окном.

После чая еще немножко поиграли; потом Хоуард умыл детей, а горничная привела в порядок постель. Она помогла раздеть Ронни и Шейлу и облачить их в новые пижамы; потом она держала Шейлу на могучих коленях, а старик тщательно измерил девочке температуру, поставив ей градусник под мышку. Температура все еще была примерно на градус выше нормальной, хотя девочке явно стало лучше; какая бы это ни была болезнь, она проходила. Хоуард решил, что ехать на следующий день еще рано: как бы не пришлось потом снова задержаться из-за болезни в менее удобных условиях. Но послезавтра уже можно пуститься в путь. Если выехать пораньше с утра, они за день доберутся до Сен-Мало. Сегодня вечером он наймет автомобиль.

Вскоре дети легли, и он пожелал им спокойной ночи. Он вышел из комнаты вместе с горничной и ее девочкой.

– Вечером, мсье, как только они заснут, я принесу матрас и постелю для мсье на полу, – сказала горничная. – Так вам будет лучше, чем в кресле.

– Вы очень добры, – сказал он. – Право, даже не знаю, почему вы так добры к нам. Я очень, очень вам признателен.

– Нет, мсье, это вы очень добрый, – сказала она.

Старик вышел в вестибюль, слегка удивляясь восторженности французов.

В гостинице опять было полно офицеров. Хоуард пробрался к конторке и сказал девушке:

– Я хочу нанять автомобиль для дальней поездки, но не сейчас, а на послезавтра. Не можете ли вы указать мне лучший гараж?

– Для дальней поездки, мсье? – переспросила она. – А куда именно?

– В Нормандию, до Сен-Мало. Моя девочка еще не совсем здорова. Я думаю, безопаснее отвезти ее домой в автомобиле.

– Гараж «Ситроен» лучше всего. Но это будет нелегко, мсье, – неуверенно сказала конторщица. – Понимаете, все машины взяты для армии. Вам бы проще ехать поездом.

Он покачал головой.

– Я предпочитаю автомобиль.

Девушка в раздумье смотрела на Хоуарда.

– Значит, мсье поедет послезавтра?

– Да, если малышка поправится.

– Мне ужасно неприятно, мсье, но вам придется выехать не позднее чем послезавтра, – смущенно сказала девушка. – Если крошка будет еще нездорова, мы постараемся найти для мсье комнату в городе. Но сегодня нам сказали, что завтра гостиницу займет Управление железных дорог, оно переедет к нам из Парижа.

Хоуард широко раскрыл глаза:

– Разве государственные учреждения выезжают из Парижа?

Она покачала головой.

– Я знаю только то, что я вам сказала, мсье. Всем постояльцам придется выехать.

Хоуард помолчал минуту. Потом спросил:

– Как, вы говорите, называется гараж?

– Гараж «Ситроен», мсье. Если хотите, я позвоню и спрошу.

– Да, пожалуйста.

Она вошла в телефонную кабину; Хоуард ждал у конторки, озабоченный и встревоженный. Он чувствовал, что сеть обстоятельств стягивается все туже, увлекая его совсем не туда, куда надо. Машина до Сен-Мало – вот нож, который разрубил бы узел и освободил его. Через стекло кабины он видел, девушка многословно объясняется по телефону; он ждал как на иголках. Наконец она вышла.

– Ничего не получается, мсье. Для такой далекой поездки нет машины. Мне так жаль… мсье Дюваль, хозяин гаража, тоже очень сожалеет… но мсье придется ехать поездом.

Хоуард сказал очень спокойно:

– Уж наверно можно будет что-нибудь устроить? Должен же найтись хоть какой-нибудь автомобиль?

Она пожала плечами.

– Может быть, мсье сам пойдет в гараж и поговорит с мсье Дювалем. Если кто в Дижоне и может дать вам машину, так только он.

Она объяснила, как найти гараж; через десять минут Хоуард вошел в контору Дюваля. Владелец гаража оказался непреклонен.

– Машину – да, – заявил он. – Это пустяк, мсье, машину я найду. Но бензина не осталось ни литра, все забрали для армии. Я мог бы достать бензин только жульничеством, понимаете? И потом – дороги. До Парижа ни по одной дороге не проедешь, это невозможно, мсье… И потом, для такой поездки мне не найти шофера. Немцы перешли Сену, мсье; они перешли Марну. Кто знает, где они будут послезавтра?

Старик молчал.

– Если мсье хочет вернуться в Англию, надо ехать поездом, – сказал француз. – Да поскорее.

Хоуард поблагодарил его за совет и вышел на улицу. Смеркалось, он шел по тротуару и думал, думал. Остановился у какого-то кафе, зашел и спросил перно с водой. Потом сел за столик у стены и посидел немного, глядя на безвкусно яркие рекламы напитков, развешанные по стенам.

Положение становится серьезным. Если выехать сейчас же, немедля, быть может, еще можно добраться до Сен-Мало и до Англии; если отложить это на тридцать шесть часов, очень возможно, что Сен-Мало захлестнет волной немецкого натиска, ведь вот уже захлестнуло Кале, захлестнуло Булонь. Трудно поверить, что немцы продвигаются так быстро. Неужели, неужели их не остановят и они дойдут до Парижа? Не может быть, чтобы Париж сдался!

Не нравится ему, что Управление железных дорог эвакуируют из Парижа. Прескверный знак.

Можно сейчас же вернуться в гостиницу. Можно поднять детей, одеть их, уплатить по счету и пойти с ними на вокзал. Для Ронни это не страшно. Шейла… что ж, в конце концов, у нее есть пальто. Пожалуй, удастся достать какую-нибудь шаль и закутать ее. Правда, дело уже к ночи, поезда ходят нерегулярно; быть может, придется долго сидеть ночью на платформе в ожидании поезда, а поезд так и не придет. Но детей надо отвезти в Англию, он обещал это их родителям.

Да, но если Шейле станет хуже? Вдруг она простудится и схватит воспаление легких?

Если это случится, он себе вовек не простит. Дети на его попечении; хорош он будет попечитель, если среди ночи побежит на вокзал, если пустится в долгое, опасное путешествие, не считаясь ни с их слабостью, ни с болезнью. Это не осторожность, это… страх.

Старик чуть улыбнулся про себя. Вот что это такое – просто страх, и его нужно побороть. Заботиться о детях значит, в конечном счете, оберегать их здоровье. Вот в чем суть. Это совершенно ясно. Он взял на себя ответственность за них и должен довести дело до конца, хотя теперь очень похоже, что ему придется куда трудней, чем он думал, когда взял на себя эту заботу.

Он вышел из кафе и вернулся в гостиницу. В вестибюле девушка спросила его:

– Мсье нашел автомобиль?

Хоуард покачал головой.

– Я останусь здесь до послезавтра. Тогда, если девочка будет здорова, мы поедем поездом. – Помолчав, он прибавил: – Вот что, мадемуазель. Я смогу взять с собой очень мало вещей для нас троих, только саквояж, который мне под силу нести самому. Я хотел бы оставить здесь свои удочки – вы побережете их для меня некоторое время?

– Ну конечно, мсье. Они будут в целости и сохранности.

Хоуард прошел в ресторан, отыскал свободное место – надо было поужинать. Какое облегчение, что можно оставить удочки в надежных руках. Теперь, когда эта маленькая задача была решена, он с изумлением понял, как сильно она его тревожила; уладив это, можно спокойнее думать о будущем.

Сразу после ужина он поднялся в спальню. В сумрачном коридоре, освещенном только слабой лампочкой без колпака, ему встретилась горничная.

– Я приготовила для мсье постель на полу, – сказала она вполголоса. – Вы увидите.

Она отвернулась.

– Вы очень добры, – сказал Хоуард.

И умолк, испытующе глядя на женщину. В скудном свете видно было плохо, но ему показалось, что она плачет.

– Что-нибудь случилось? – мягко спросил он.

Горничная вытерла глаза краем фартука.

– Ничего, – пробормотала она. – Право, ничего.

Он постоял в нерешимости. Нельзя же оставить ее, просто пройти в спальню и закрыть дверь, если у этой женщины какая-то беда. Она так помогала ему с детьми.

– Может быть, хозяйка вами недовольна? – спросил он. – Если так, я с ней поговорю. Я скажу ей, как много вы мне помогали.

Она покачала головой и опять вытерла глаза.

– Не в том дело, мсье. Но… меня уволили. Завтра мне придется уйти.

– Но почему? – изумился Хоуард.

– Пять лет, – сказала она, – целых пять лет я работала у мадам. И зимой и летом, мсье, пять лет подряд. И вот, уволили, только за день предупредили. Что же мне делать! – она заплакала громче.

– Но почему же хозяйка вас уволила? – спросил старик.

– Разве вы не слыхали? Гостиница завтра закрывается. Тут будет Управление железных дорог. – Она подняла заплаканное лицо. – Нас всех уволили, всех до одного. Ума не приложу, что только будет со мной и с крошкой Розой.

Он растерянно молчал. Какими словами помочь этой женщине? Конечно, учреждению горничные не понадобятся; всем служащим гостиницы придется уйти. Он еще помолчал в нерешимости.

– Все обойдется, – сказал он наконец. – Вы такая хорошая горничная, вы легко найдете другое место.

Она покачала головой.

– Нет, мсье. Все гостиницы закрываются, а какой семье теперь под силу держать прислугу? Вы очень добры, мсье, только места мне не найти. Ума не приложу, как мы будем жить.

– Разве у вас нет родных, кто бы вас приютил?

– Никого, мсье. Только и есть брат, Розин отец, а он в Англии.

Хоуард вспомнил – брат служит официантом в отеле «Диккенс», что на Рассел-сквер. Он сказал женщине какие-то жалкие слова утешения и ободрения и скрылся в спальне. Не может он ей помочь в такой беде.

Она положила на полу матрас и устроила старику вполне удобную постель. Он подошел к кровати и посмотрел на детей: оба спали крепким сном, хотя у Шейлы еще, видно, был жар. Хоуард немного почитал, сидя в кресле, но быстро устал: он плохо спал прошлую ночь и провел тревожный, тягостный день. Скоро он разделся и улегся спать на полу.

Когда он проснулся, было уже светло; в окно врывался лязг и грохот: по улице двигался танк. Дети уже проснулись и играли в постели; Хоуард полежал немного, притворяясь спящим, потом поднялся. Лоб у Шейлы был прохладный, и она выглядела совсем здоровой.

Он оделся и померил ей температуру. Оказалось, чуть выше нормальной; чем бы ни было вызвано недомогание, девочка явно поправляется. Он умыл детей и, оставив Ронни одеваться, пошел заказывать завтрак.

Весь распорядок жизни в гостинице уже нарушился. Из ресторана выносили мебель; ясно, здесь уже не подадут завтрак. Хоуард добрался до кухни, застал там горничную, она уныло совещалась с двумя другими служанками; он попросил отнести поднос с завтраком к нему в номер.

То был тягостный, утомительный день. Вести с севера были неизменно плохи; на улицах люди собирались кучками, разговаривали вполголоса. После завтрака Хоуард, взяв с собой Ронни, пошел на вокзал справиться насчет поездов на Париж; Шейлу он оставил в постели на попечении верной Розы.

На вокзале выяснилось, что поезда до Парижа идут очень неаккуратно «a cause de la situation militaire»^[20], но все-таки идут каждые три-четыре часа. Насколько тут было известно, от Парижа до Сен-Мало движение нормальное, хотя это и Западная дорога.

Хоуард прошел с Ронни к центру города и не очень уверенно вошел в детский отдел большого магазина. Приветливая француженка продала ему два шерстяных детских свитера и серое ворсистое одеяло. Купить одеяло ему подсказал не рассудок, а скорее чутье, страх перед трудностями дороги. Из всех возможных осложнений он больше всего опасался, как бы кто-нибудь из детей опять не заболел.

Они купили еще немного конфет и вернулись в гостиницу. Вестибюль уже заполнили французские чиновники, явно измученные и усталые с дороги, они спорили из-за комнат. На лестнице Хоуарду встретилась девушка-конторщица. Он может остаться у себя в номере еще на одну ночь, сказала она, потом ему придется выехать. Она постарается, чтобы ему приносили поесть, но он, наверно, понимает, все теперь будет не так хорошо, как хотелось бы.

Хоуард поблагодарил и поднялся по лестнице. Роза читала Шейле книжку о Бабаре; она забралась с ногами на кровать, и они вместе смотрели картинки. Шейла взглянула на Хоуарда, веселая, оживленная, какой он знал ее в Сидотоне.

– Regardez, – сказала она, – voici Jacko^[21] карабкается на спину Бабару прямо по хвосту. – От восторга она никак не могла улежать спокойно. – Правда, какой озорник?

Хоуард наклонился и посмотрел на картинку.

– Да, озорная обезьянка, – сказал он.

– Ужасно озорная, – сказала Шейла.

– Qu'est-ce que monsieur a dit?^[22] – тихонько спросила Роза.

Ронни объяснил ей по-французски, и дети снова перешли на этот язык. С Хоуардом они всегда разговаривали по-английски, но естественно переходили на французский, играя с другими детьми. Старику нелегко было определить, какой язык им ближе. В целом Ронни как будто предпочитал английский. Шейла, младшая, чаще сбивалась на французский, быть может потому, что еще недавно была на попечении няни.

Детям сейчас весело и без него. Хоуард достал саквояж и осмотрел: слишком он мал, все необходимое для троих не вместить. Этот саквояжик вполне снесет и Ронни, а кроме того, нужно достать чемодан побольше, его Хоуард понесет сам. Прекрасная мысль, решил старик и вышел из спальни, сейчас он купит дешевый фибровый чемодан.

На лестнице ему встретилась горничная. Немного робея, она остановила его:

– Мсье завтра уезжает?

– Придется уехать, надо освободить комнату, – ответил старик. – Но, я думаю, малышка уже достаточно оправилась и может ехать. К завтраку я позволю ей встать, и днем она немного с нами погуляет.

– Вот и хорошо. Ей полезно погулять по солнышку… – Горничная опять замялась, потом спросила: – Мсье поедет прямо в Англию?

Он кивнул.

– В Париже я не задержусь. Первым же поездом отправлюсь в Сен-Мало.

Она с мольбой обратила к нему изрезанное морщинами, преждевременно увядшее лицо.

– Мсье… даже страшно вас просить… Может, возьмете Розу с собой в Англию?

Хоуард молчал, он просто не знал, что тут отвечать. А женщина поспешно продолжала:

– У меня есть деньги ей на дорогу, мсье. И Роза хорошая девочка, очень хорошая. От нее вам не будет никакого беспокойства, мсье, она тихая, как мышка…

Всем существом старик чувствовал, что этот разговор нужно оборвать немедленно. Он знал, хоть и не желал себе в этом признаться: чтобы добраться до Англии с двумя детьми на руках, ему понадобятся все его силы. В глубине его сознания таился страх – страх перед неминуемым, непоправимым несчастьем.

Он посмотрел на заплаканное встревоженное лицо и спросил, лишь бы выиграть время:

– Но зачем вам отсылать ее в Англию? Война никогда не дойдет до Дижона. Розе ничего здесь не грозит.

– У меня нет денег, мсье, – ответила горничная. – У нее в Англии отец, а присылать нам сюда деньги он не может. Лучше ей теперь поехать к отцу.

– Может быть, я сумею помочь ему переслать деньги, – сказал Хоуард. Он мог это сделать при помощи своего аккредитива. – Вам ведь не хочется расставаться с девочкой, правда?

– Мсье, во Франции сейчас так плохо, вам, англичанам, не понять, – был ответ. – Подумать страшно, что с нами будет, нам всем страшно.

Оба помолчали.

– Я знаю, что дела очень плохи, – негромко сказал старик. – Мне, англичанину, теперь нелегко будет вернуться на родину. Надеюсь, что доеду, но все может случиться. Представьте, вдруг я почему-либо не смогу увезти Розу из Франции?

Лицо женщины сморщилось, она поднесла к глазам угол фартука.

– В Англии с Розой ничего не стрясется, – пробормотала она. – А здесь, в Дижоне… ума не приложу, что с нами будет. Подумать страшно… – Она опять заплакала.

Хоуард неловко потрепал ее по плечу.

– Ну-ну, – сказал он, – я подумаю. Такие дела наспех не решают.

И он поторопился уйти.

Очутившись на улице, он совсем забыл, зачем шел. Машинально шагал он к центру города, гадая, как избежать новой ответственности. Потом зашел в кафе и спросил кружку пива.

Нет, он совсем не против «крошки» Розы. Наоборот, девочка ему нравится – тихая, спокойная, ласковая, поистине маленькая мамаша. Но она стала бы новым бременем для него, а он сейчас всем существом чувствует, что лишнего бремени ему не вынести. Он и сам в опасности. Немцы быстро продвигаются в глубь Франции, это больше не тайна: похоже на вторжение в Бельгию в прошлую войну, только стремительнее. Если промедлить минутой дольше, чем необходимо, он окажется на территории, захваченной немцами. Для англичанина это означает концентрационный лагерь, для человека его возраста это скорее всего означает смерть.