Книга Заговор онлайн - страница 2

ГЛАВА ВТОРАЯ

Этнический букет как следствие исторического развития России. – Скандальная обстановка в конторе фирмы Крюднера. – Жертвы хозяйского произвола. – Выгодное стратегическое положение. – Император в шляпе. – Фотографии из девического альбомчика.

Фирма «Франц Вернер Крюднер» находилась где-то в Лефортово, в местах издавна любимых московскими иностранцами.

Дорогой, сидя в пролетке, я вдруг задумалась, как же много в Москве, да и вообще в России, проживает немцев. Уже несколько веков они – самые желанные иностранцы, которых русские государи стараются правдами-неправдами привлечь на службу. Впрочем, можно ли считать истинными немцами тех, чьи предки прибыли в Москву в XV или XVI веке? Четыреста-пятьсот лет, прожитых в России, любой тевтонский род превратят в исконно русский…

И большинство отечественных немцев служит нашему отечеству не за страх, а за совесть. Случается, и голову за него кладут. Вспомнить хоть судьбу петербургского градоначальника генерала фон дер Лауница, жестоко убитого несколько лет назад террористами…

Да и сам наш император, царь-батюшка, как подсчитали дотошные квасные патриоты, имеет лишь 1/128 часть «русской крови». Но меня никто не убедит, что именно состав крови делает человека русским. У многих моих соотечественников в крови – настоящий этнический букет. Очень уж история России этому способствовала.

Даже великие поэты, наша национальная гордость, подарившие нам эталон русского языка, могут найти среди своих предков эфиопа Ганнибала или шотландца Лермонта, а знатнейшие из знатнейших аристократических семейств России, как, например, князья Юсуповы, по одной линии числят в своих пращурах халифа Абубекира Бен Райока и хана Эдигея, а по другой – Фридриха-Вильгельма Прусского.

И экзотическими родословными у нас принято гордиться! Недаром, в отличие от названий других национальностей, выраженных однозначными существительными – француз, испанец, грек, наша имеет форму прилагательного – русский – и является, строго говоря, ответом не на вопрос «кто?», а на вопрос «какой?».

За своими размышлениями я и не заметила, как добралась до далекой Немецкой улицы.

Как известно из учебников по истории, во времена Петра I Немецкая слобода, именовавшаяся тогда Кукуем, была одним из самых красивых мест в Москве, кусочком цивилизованной Европы в азиатской столице. Московских аборигенов поражала изящная архитектура, сады, парки, цветники, яркие вывески лавочек и пивных и необыкновенная чистота здешних мест.

Увы, вероятно, с тех самых пор жители Немецкой слободы переняли не лучшие российские традиции и из кожи вон лезли, чтобы испортить, изуродовать и загадить возможно большую часть берегов Яузы.

Даже на самых парадных из здешних улиц многие дома, судя по фасадам, не знали, что такое ремонт, с тех самых петровских времен, а более поздние постройки носили нестираемую печать убожества. К тому же там и сям какие-то неопрятные закопченные заводики и мастерские выставляли свою безобразную физиономию среди других фасадов.

И даже за Яузой, в местах, предназначенных Екатериной II для строительства московского Зимнего дворца (и, стало быть, сверкавших красотой еще и в екатерининские времена!), теперь господствует унылый казарменный стиль.

Ненавидевший все матушкины начинания сын Екатерины император Павел отдал роскошный, но недостроенный дворец под военные конюшни, рядом появились казармы, потом еще одни казармы и еще… Теперь здешние места известны среди москвичей под названием Красных (благодаря облупленным стенам из старого красного кирпича) казарм.

Конечно, и Кадетский корпус, и школу прапорщиков, и разнообразные военные части нужно где-то размещать, но все же казарменная архитектура не делает местность живописной с точки зрения обывателя, если это, конечно, не отставной ротмистр, обладающий армейским художественным вкусом…

Обнаружить на Немецкой улице ворота искомого акционерного общества не составило большого труда (они были увенчаны громоздкой вывеской), но все увиденное за ними, меня сильно озадачило.

В конторе фирмы Крюднера творилось черт знает что. Дамам не положено трахаться, но других слов, чтобы выразить свое отношение к этому безобразию, у меня нет. Насколько я знаю, на фешенебельных фирмах с иностранным капиталом, обстановка всегда респектабельная и благопристойная, а вышколенные служащие весьма корректны и взвешивают каждое свое слово. Про фирму Крюднера говорили, что хозяин набирает на службу исключительно немецкий персонал в надежде на деловитость и европейскую уравновешенность людей, представляющих лицо его фирмы.

Но здесь царила совершенно нездоровая суета, к тому же там и сям вспыхивали экспрессивные скандалы и звучали столь неподобающе громкие крики, рыдания и проклятья, словно на службу к Крюднеру нанялось какое-то дикое племя, никогда не слышавшее о сдержанности и хороших манерах.

Я долго металась среди этой орды, пытаясь узнать что-нибудь о Лидии Танненбаум, но меня не понимали и даже не слушали…

Придя в полное отчаяние, я уселась на стул посреди конторы и принялась прислушиваться к обрывкам звучавших вокруг меня речей. С одной стороны, так я скорее обращу на себя внимание – ведь я всем мешаю и рано или поздно меня захотят выпроводить. А я ни за что не уйду, не получив ответов на свои вопросы, стало быть, кто-нибудь будет просто вынужден со мной поговорить.

С другой стороны, сидя в центре этой суеты, навострив слух, я и сама сумею кое-что понять… Недаром сказано: имеющийуши да услышит…

Моя созерцательная позиция в выгодном стратегическом положении довольно быстро принесла определенные плоды. Во всяком случае три вещи стали мне совершенно ясны – в конторе происходит массовый расчет персонала (и чем же все эти люди так сразу проштрафились?); хозяина сегодня нет, а неприятную миссию дать служащим пинка он поручил своему управляющему, которого отверженные готовы разорвать на куски; никаких следов Лидочки здесь тоже не наблюдается…

А вдруг она узнала о грозящем увольнении и бродила всю ночь где-нибудь, заливаясь слезами?

Многие понятия не имеют, как девушке, не имеющей связей в обществе, трудно найти место, а найдя – удержаться на нем. Теперь, когда мне приходится иметь дело со служащими барышнями, я стала гораздо лучше разбираться в их чаяниях. Не удумала бы Лидия с горя что-нибудь с собой сотворить…

Господи, только бы она нашлась, я в три дня добуду ей через знакомых другое место, было бы из-за чего переживать!

Прошло немало времени, прежде чем скандал в конторе стал потихоньку стихать и жертвы хозяйского произвола, стеная, покинули помещение. Некоторые из них, продвигаясь к выходу, задевали за мой стул и даже стукались об него (и как мне казалось, больно), но меня никто так и не заметил.

Я уже стала тревожиться – не превратилась ли я случайно в невидимку, когда взмыленный, словно усталая скаковая лошадь, управляющий в очередной раз возник в дверях своего кабинета и, как ни странно, устремил на меня вполне осмысленный взгляд.

– Чем могу быть полезен, мадам? – устало осведомился он.

Ну что ж, все когда-нибудь кончается, и долгое ожидание тоже. Я встала со своего стула и с достоинством объяснила, что разыскиваю служащую фирмы господина Крюднера, мадемуазель Танненбаум.

– Прошу вас, – управляющий сделал гостеприимный жест в сторону своего кабинета. – Должно быть, вам показалось, что здесь сумасшедший дом, мадам. Пожалуйста, не судите о нашей фирме по сегодняшнему суматошному дню. Некоторых служащих здесь можно считать вполне цивилизованными людьми.

Хотя под цивилизованными людьми управляющий явно имел в виду себя, мне все же показалось, что в его речи звучит нечто человеческое и с ним вполне можно будет не без пользы поговорить об исчезновении Лидии.

Но он тут же охладил мой пыл, уныло добавив:

– Не знаю, смогу ли я чем-нибудь вам помочь. Мадемуазель Танненбаум сегодня не появилась на своем месте в конторе. А прогулы у нас не прощают. Впрочем, она все равно уволена, как и другие служащие фирмы.

Я позволила себе деликатно поинтересоваться, за что же подобная кара постигла весь персонал? Неужели никто из них, ни один человек не проявил должного рвения в работе? (Может статься, скандальная ситуация вызвана разорением господина Крюднера, это вполне вероятное и напрашивающееся само собой объяснение, но о денежных делах, как и об интимных тайнах незнакомых людей расспрашивать неловко).

Оказалось, никаких особых причин выкинуть на улицу всех служащих у хозяина не было, но он принял такое решение и теперь стоит на своем.

– Господин Крюднер, э-э… Как бы это сказать? Он – человек благородный, но немного чудаковат. Что вы хотите? Изобретатель…

Управляющий почти слово в слово повторил характеристику, данную Крюднеру Лизхен Эрсберг. Лизхен же, надо думать, говорила об этом со слов Лидии, стало быть, у хозяина на фирме именно такая репутация.

Однако он Не только чудаковатый джентльмен, он, судя по всему, имеет и другие странности…

Что ж, чудаковатость чудаковатостью, но всему должен быть предел. Когда полюбуешься на то, что подобные джентльмены творят с наемным персоналом, понимаешь, что претензии профессиональных союзов на некоторую роль в обществе отнюдь не лишены оснований.

Но выражать свою солидарность с уволенными мне было некогда – следовало разузнать еще хоть что-нибудь, пока усталый управляющий не указал мне на дверь.

– А вы не могли бы мне подсказать, вчера мадемуазель Танненбаум была на службе?

– К сожалению, не подскажу, мадам. Может быть, она и была, но меня вчера здесь не было. Я готовил… как бы лучше выразиться… сегодняшнюю акцию по освобождению фирмы от лишнего персонала.

Увы, так ничего и не узнав, кроме того, что Лида не появилась не только дома, но и на службе, а ее контора – довольно мерзкое место, я вынуждена была откланяться.

Единственное, что мне удалось сделать – всучить управляющему господина Крюднера свою визитную карточку и вырвать у него обещание сообщить мне лично или в пансион, если Лидия все же объявится на фирме для получения расчета.

Теперь мне предстоял долгий обратный путь из Лефортова на Арбат. С Немецкой улицы на Елоховскую, потом по Старой Басманной, Покровке, Маросейке и Ильинке, через Кремль, на Воздвиженку и дальше, к Арбатским воротам… Лошадка извозчика неспешно трусила, цокая подковками по мокрой мостовой, и дорога казалась просто бесконечной… И как бедная Лида ежедневно отправляется в подобные путешествия? Не удивительно, если в конце концов ей все это надоело.

Вернувшись в Денежный переулок в пансион «Доброе дело», я ощущала себя странницей, воротившейся в родные пенаты из далеких краев. Вестей от Лиды по-прежнему не было.

Ну что ж, попробую предпринять еще одну попытку найти нашу пропащую самостоятельно – придется ознакомиться с ее личными бумагами с целью разыскать адреса каких-нибудь родственников, возлюбленного или друзей, у которых она может находиться. А если не преуспею в этом деле, обращусь за помощью в полицию… Все-таки идут уже вторые сутки с тех пор, как Лида покинула пансион.

Муж, появившись под вечер дома, застал меня за разборкой Лидиных бумаг. Судя по всему, Миша испытывал неотложную потребность в задушевной беседе и нацелился для этого на меня. В мой кабинет дражайший супруг ворвался с упреками:

– Леля, ты утром бесследно исчезла, не сказавшись, и целый день не давала о себе знать. Ты никогда не задумывалась, что заставляешь других волноваться?

Михаил был прав, об этом я действительно обычно не задумываюсь. Но сейчас я вовсе не собиралась каяться в своих грехах, поэтому мне оставалось лишь рассеянно ответить, вынимая из потрепанного конверта очередное письмо:

– Во-первых, бесследно исчезла совсем не я, а одна из девушек, живущих в моем пансионе, а я всего лишь отправилась ее искать. А во-вторых, я не ребенок, чтобы обо мне волноваться.

Ответом мне было строгое, можно даже сказать – красноречивое, молчание. Оторвавшись наконец от бумаг, я подняла глаза на мужа.

– Девица из твоего пансиона тоже не ребенок, – начал было он, но замолк, поймав мой выразительный взгляд. Взгляд был устремлен на шляпу, которую он, как всегда, не счел нужным, войдя в дом, снять и оставить на полочке в передней.

А я придерживаюсь неколебимой уверенности, что благовоспитанным господам следует снимать головной убор, прежде чем врываться в комнаты, поэтому теперь наступила моя очередь красноречиво молчать.

Заметив скорбное выражение моих глаз, муж сдернул шляпу с головы и не глядя кинул ее в направлении камина, полку которого венчал бюст императора Александра II.

(Этот мраморный бюст был установлен здесь по настоянию Михаила вместо символистской скульптурки «Восхождение мысли», приобретенной мной на вернисаже в одной модной художественной галерее. «Мысль» чрезвычайно раздражала Мишу, напоминая ему строительную стремянку, скрученную в спираль.)

Описав плавную дугу, шляпа моего благоверного шлепнулась на мраморную голову императора. Александр Освободитель в лихо заломленном набекрень головном уборе сразу же приобрел весьма разбитной вид.

Может быть, мне следовало бы рассердиться, но я рассмеялась. Нельзя же пошлому стремлению к благопристойности и порядку принести в жертву супружеское счастье…

Подумать только, мы ведь чуть-чуть не поссорились! А ссоры из-за ерунды как ничто другое омрачают это самое супружеское счастье и даже могут вовсе свести его на нет. С супружеским счастьем следует обращаться бережно, особенно тем, чей медовый месяц остался в прошлом, а вечный праздник семейной жизни может незаметно обернуться серыми буднями.

– Так кого ты ищешь на этот раз? – вернулся к теме нашего разговора Михаил. – Исчезнувшую девицу? Тебе не кажется, дорогая, что ты оказалась на грани помешательства?

– А тебе хотелось бы взять меня под опеку как помешанную? Не дождешься, дорогой! Ты, конечно, вправе считать меня идиоткой, но я не так уж сильно завишу от чужого мнения. В том числе и твоего. Да будет тебе известно, что я всегда намерена выбирать собственный путь!

– О, в этом я нисколько не сомневаюсь. Ты чрезвычайно далека от всех проявлений идиотизма, кроме вечного стремления идти собственным путем… Не сердись на меня. Я неловко выразился, потому что просто хотел пошутить.

– Ладно, сердиться на тебя я не буду, хотя, может быть, и стоило. Но прошу запомнить – ситуация такова, что я не вижу никакого повода для шуток. Молодая девушка утром покинула пансион, собираясь на службу, а вечером не вернулась. Всю ночь ее не было, и на следующее утро она снова не появилась на службе. Никто ничего о ней не знает. Вдумайся в мои слова. Юная барышня находится неизвестно где уже вторые сутки. Мне это кажется странным, и я полагаю, что с девицей что-то могло случиться. Что-то плохое, не буду дальше развивать свои смутные догадки, чтобы они, не дай Бог, не материализовались.

Однако, несмотря на принесенные мне извинения, быть паинькой мой муж вовсе не собирался и тут же спросил с долей иронии:

– Все эти страхи, конечно же, напридумывали вы вдвоем с тетушкой? Удивительно, почему женщинам всегда хочется воображать какие-нибудь ужасные обстоятельства, когда можно пофантазировать о чем-нибудь легком и приятном? В этом смысле вы с тетушкой просто спелись…

Тетушкой Михаил называет мадам Здравомыслову, состоящую с ним в дальнем родстве, что, впрочем, не мешает ему порой слегка подтрунивать над почтенной вдовой.

– Ну почему вам не пришло в голову, что у девицы просто-напросто роман? – все так же скептически поинтересовался он. – Может быть, ваша беглянка сейчас сидит где-нибудь с глазу на глаз с возлюбленным и не находит в себе сил, чтобы с ним расстаться? Не Бог весть какое событие, между прочим. А вы принялись суетиться, спасая ее от мифической опасности? Не знаю, возможно, тетушке и нравится изображать из себя дуэнью при юных девах, но тебе это как-то не к лицу. Потерпите немного, пропавшая девица вскоре объявится как ни в чем не бывало, и никакие спасательные экспедиции не будут нужны.

Мужчины – страшные рационалисты, но доля истины в таких рассуждениях, без сомнения, имеется. Да вот я, к несчастью, как-то не могу доверять только голосу рассудка, отмахиваясь от того, что подсказывает сердце.

– Твоя версия о тайном возлюбленном, Миша, имеет право на существование, и я даже не исключаю, что так оно и есть. Но некоторые факты меня смущают. Во-первых, молодая девица не отправилась бы на свидание, не нарядившись в красивое платье, модную шляпку и новые туфли. Ведь ее повседневная унылая шляпка с робкими намеками на деловой стиль, дополняемая безрадостно-коричневым шарфиком, выдает человека, уже не ждущего от жизни ничего хорошего…

– А если она все же случайно встретила возлюбленного, направляясь в унылой шляпке в свою контору? Знаешь, так бывает – взгляд как вспышка молнии, и двое рука в руке готовы идти на край света вместе… И тут уж не думаешь ни о шляпке, ни о шарфике, идешь в чем есть, – парировал Миша.

– Кажется, ты начитался дамских романов, – хмыкнула я. – Нужно последить за кругом твоего чтения. Хорошо, перейдем ко второму пункту – в день своего исчезновения девица надела последнюю глаженую блузку. Она сама стирает белье, и целая куча блузок ожидала утюга в ее комнате. Пропавшая барышня говорила подруге, что собирается вечером гладить, а то в следующий раз не в чем будет пойти в контору. Ты полагаешь, что педантичная и до умопомрачения аккуратная девушка вместо этого отправится на край света рука в руке неизвестно с кем?

– Это нам с тобой неизвестно с кем, а она, надо думать, хорошо знакома с этим загадочным господином. Когда дело касается любви, естественно, утюг остается в забвении. Я даже знаю девиц, которые, оказавшись перед альтернативой – утюг или свидание, делают выбор в пользу свидания с такой поспешностью, что бросают раскаленный утюг на гладильной доске и ухитряются что-нибудь спалить, или блузку, или дом…

– Твои познания, дорогой, наводят меня на некоторые размышления. Я и не догадывалась, что ты такой знаток по части девиц и их поступков. Но к этому вернемся потом. Мы можем сколько угодно строить предположения относительно любовных порывов пропавшей девицы, и я даже согласна допустить, что она предпочтет романтическое увлечение утюгу… Но дело в том, что у нее, похоже, нет возлюбленного – все говорят об этом в один голос.

– Не нужно таких категоричных утверждений. Кто эти все! Ты успела опросить от силы двух-трех человек, которые могут ничего не знать о любовных делах пропавшей барышни.

Михаил взял из стопки бумаг и тетрадей Лидии, лежавших в ожидании просмотра на столе, кожаный альбомчик с фотографическими снимками. У меня до фотографий пока не дошли руки – я полагала, что главное – это письма, а в альбоме можно обнаружить ценные сведения в последнюю очередь.

Но моего мужа почему-то заинтересовал именно альбом. Перевернув пару страниц с бабушками в чепцах и какими-то выцветшими новобрачными, Михаил нашел стопку фотографий, не закрепленных в альбоме, а просто вложенных между страниц. На них Лидия позировала в довольно пикантном положении – лежа на софе среди подушек и небрежно прикрывшись незначительным кусочком ткани, похожим на шелковый шарф. Свои позы барышня старалась сделать по возможности более влекущими.

Подобные снимки имеют в своем арсенале и используют в качестве рекламы обычно девицы, получающие основной доход от службы в известном доме… Но от того, чтобы вот так, вдруг, заподозрить Лидию в полном падении, я все же была далека.

Тем не менее игривые карточки оказались для меня полной неожиданностью. Даже не верилось, что та самая скромная барышня в строгой белоснежной блузке, спешащая по утрам на службу в контору, рискнула запечатлеть себя в таком многозначительном виде.

– Это она? – поинтересовался Михаил. – Хорошенькая…

– И, как я вижу, ничего от людей не скрывает, – заметила я ревнивым тоном, удивившим меня саму.

– Скорее не от людей, а от того господина, который держал в руках фотографическую камеру… Если, конечно, девица еще не задумалась о коммерческом использовании своей внешности и не планировала задействовать эти снимки для расчетливой рекламы.

Странно, примерно эта же мысль, правда, смутная, а не облеченная в такую конкретную форму, только что мелькнула и у меня. Когда близкие люди одинаково думают, это вселяет надежды на некоторое родство душ, как бы ни спорили они по мелочам…

– Леля, а ты по-прежнему собираешься утверждать, что у девицы нет возлюбленного, или уже передумала? – спросил Миша.

– Боюсь, мой житейский опыт еще раз продемонстрировал свою несостоятельность. Мы все о чем-то не знаем…

Размышления о родстве душ настроили меня на значительно большую покладистость.

– Ну, раз так, то пойдем наконец ужинать, – подвел итог Михаил. – Я, признаться, умираю с голоду, а долгие разговоры о твоей дурацкой девице – плохая замена куску мяса!