Книга Заговор онлайн - страница 6

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Мой внутренний голос. – Право на невинное развлечение. – О пользе иллюзий в супружеской жизни. – Собрание бесполезных фактов. – Господин Крюднер как патриот России. – Знакомый флигель в Замоскворечье. – Приятный сюрприз. – Штучки Адели. – Милосердный самаритянин. – Наконец-то появилось что-то веселенькое.

— Ну, и как тебе этот предприимчивый джентльмен? — спросила я у мужа, когда мы в извозчичьей коляске с поднятым верхом катили по Немецкой в сторону Елоховки.

– Не знаю, порадует ли тебя мое мнение, но мне он как-то не показался симпатичным. Да и слухи о его джентльменских манерах были явно преувеличены.

– Без сомнения. Я до сих пор не понимаю, почему барышни называют его именно джентльменом. Вероятно, забывшись, девицы используют первое попавшееся слово, что подвернется им на язык. На редкость неприятный субъект. Мой внутренний голос не раз подавал мне сигналы тревоги, пока мы находились в этом милом местечке.

– Дорогая, когда обычные люди начинают слышать голоса, хочется им посоветовать скорее бежать к психиатру.

Я сочла за благо пропустить мимо ушей эту клеветническую шутку. Но Миша тут же реабилитировался, продолжив:

– Однако твой внутренний голос – это редкое исключение. Как я успел заметить, на его слово можно положиться. А вот интересно – внутренний голос нашептывал тебе нечто конкретное или просто исполнял сигнал тревоги, как горнист на военных маневрах?

– Скорее нашептывал, причем о господине Крюднере особо лестных слов у него не нашлось.

– Да, благодаря визиту в Лефортово вечер получился на редкость неприятным. Слава Богу, хоть до рукоприкладства не дошло. Ты так меня запугала, что я все ожидал – не взыграет ли у тебя ретивое. А что в итоге нам удалось узнать? Первое – Лидию заподозрили в воровстве…

– Это чушь, – я сразу же отмела клеветнические измышления. – Полагаю, и сам Крюднер в это не верит. Просто он по какой-то причине захотел избавиться от своих служащих и выдвинул версию воровства, весьма подходящую, чтобы не ломать долго голову, под каким бы предлогом выставить с фирмы весь персонал. Дело щекотливое, и опровергнуть его слова трудно…

– Допустим, – согласился Миша. – Но он чего-то боится. И Лидия могла знать, что именно кажется ему опасным. Адвокат приходил к тебе за дневниками барышни явно по просьбе Крюднера.

– Необходимо прочитать дневники самым внимательным образом – может быть, и нам откроются его тайны.

– Крюднер строил какие-то намеки на тему собственной жестокости при пресечении наших потенциальных попыток предать его тайны гласности, – напомнил муж.

– Что ж, тем интереснее это сделать. Посмотрим на богатырскую удаль Крюднера в деле – так ли уж он страшен, как ему самому хочется казаться.

– Ладно, Бог с ним. Второй установленный нами факт из жизни пропавшей барышни – это наличие у нее некоего поклонника из числа чертежников. Жаль, что мы не спросили его адрес в суматохе.

– Ну, это дело поправимое. Адрес можно будет узнать у этого Германа Германа по телефону. Не думаю, что он откажет. Но только сдается мне, что поиски младшего чертежника – тупиковая ветвь в нашем расследовании. Лидия ведь не отвечала на его ухаживания. И вряд ли простой чертежник обладает столь изысканным воображением и столь дорогой фотографической камерой, чтобы сделать те пикантные снимки, что обнаружились в Лидочкином альбоме. А этот неизвестный фотограф, человек состоятельный и с развитым художественным вкусом, и вправду может оказаться ее возлюбленным…

– А почему ты так недооцениваешь чертежников? – возмутился Михаил. – Они известные ловеласы и дамские угодники, да и «кодаком» обзавестись при желании не такая уж проблема для чертежника. Я лично ставлю на то, что фотограф и чертежник одно и то же лицо, а Крюднер, как черствый и эгоистичный сухарь, просто не в курсе дел своих служащих.

– Что ж, проштудировав дневники, я, возможно, найду упоминание об этом господине с фотокамерой, как и о влюбленном чертежнике – вот тогда и посмотрим, сольются ли эти два образа в один.

Мы уже подъезжали к Арбату, когда мне в голову пришла еще одна важная мысль.

– Мишенька, мы ведь сегодня не ужинали! Я за всеми делами совершенно забыла о такой прозаической вещи, а ты, как верный рыцарь, сопровождаешь меня молча, хотя наверняка уже умираешь с голоду – мужчины гораздо нетерпимее к подобным мукам. Давай зайдем в «Прагу» и устроим себе маленький праздник – у сегодняшнего мерзкого дня должно быть какое-нибудь приятное завершение, чтобы примирить нас с жизнью. Думаю, после тяжких трудов мы заслужили право на столь невинное развлечение?

– Совершенно справедливо. Я всегда был уверен, что самое главное качество настоящей женщины – это ум. Дама, способная заниматься расследованием преступлений, руководствуясь собственными логическими выводами, – сама по себе подарок, но если она к тому же не забывает, что ее спутник голоден, и заботится о хорошем ужине – о! Такая женщина – просто сокровище!

– Оставайся с этой иллюзией, Миша, мне это будет приятно!

Мы замечательно провели время в ресторане, причем выпитое шампанское каким-то загадочным образом смягчило неприятное впечатление, произведенное господином Крюднером, и он даже стал мне казаться не таким уж противным – ну черствый, ну высокомерный, ну эгоистичный, ведь все это еще не преступление…

Уже глубокой ночью, лежа в постели, я принялась-таки при свете настольной лампы разбирать дневники Лидии, лелея тайную надежду, что каждая их страница будет усеяна тайнами. Мне предстоял нелегкий труд – по объему записей дневники явно превосходили скрижали, дарованные Моисею на горе Синай…

Но просматривая тетради, исписанные аккуратным каллиграфическим почерком прилежной гимназистки, поначалу я чуть не застонала от разочарования. Это было скучное чтение. Невдохновляющее собрание мелких и бесполезных фактов – пара строк о выполнении Лидией служебных обязанностей, пара строк о бытовых делах (посещение парикмахера, лавочки канцелярских принадлежностей, заказ новой блузки) – вот и весь спектр дневных событий представлен; далее следовала дата нового дня, столь же скучного и похожего на предыдущий, как два кирпича в одной кладке…

В выходные Лидия позволяла себе скромные развлечения – чашечка кофе с пирожными в кондитерской Сиу, синематограф, зоологический сад, иногда – опера (подозреваю, билеты приобретались отнюдь не на лучшие места). Н-да, Моисею, пожалуй, было все-таки интереснее – тексты на скрижалях содержали Божьи заповеди, бывшие в те библейские времена литературной новинкой…

Мне вспомнилось, как Михаил пообещал адвокату Штюрмеру немалые деньги за любые бумаги Лидии. Если бы эта невероятная сделка каким-либо образом состоялась, то, ей-богу, Мишенька сильно переплатил бы…

Я почувствовала искушение отложить унылый дневник, на который возлагались такие большие, хотя и неопределенные надежды, увы, неоправдавшиеся, и заснуть, но тут что-то заставило меня насторожиться, словно в моем мозгу звякнул колокольчик.

«Ф.К. (не иначе Франц Крюднер, разрази меня гром!) из тех людей, кому знакомы превратности судьбы, но Россия для него – единственная родная страна. Когда я спросила, надолго ли он здесь, Ф.К. удивленно вскинул брови и с улыбкой ответил: «До тех пор, пока меня не отнесут на Немецкое кладбище».

А вот для таких, как Герман, патриотизм – пустой звук…»

Я (тоже «удивленно вскинув брови») перечитала эти строчки еще раз. Все верно: Лидия считает Крюднера патриотом России (и кто бы мог подумать!), а вот Герман Герман по этой части сплоховал.

Не знаю, что означает подобное замечание о патриотических настроениях, но на всякий случай я заложила страничку с рассуждениями о патриотизме, это интереснее, чем запись о преимуществах блузки со стойкой перед блузкой с английским воротничком.

Через две страницы меня ожидал новый сюрприз.

«Этот человек вновь появился в конторе. Я боюсь его. Он загоняет Ф. в ловушку.»

Итак, Ф. загнан в какую-то ловушку «этим человеком». Что это – финансовые проблемы, мошенничество, шантаж? И кстати, вместо Ф.К. появляется интимное Ф. (то есть – Франц!).

А Крюднер – неплохой актер, ни одной теплой нотки не прозвучало в его голосе при упоминании имени Лидии. Интересно, не увлекается ли Крюднер фотографированием и не он ли запечатлел девушку в минуту интимного свидания? Но вот это увольнение Лидии по абсурдному поводу… Нет, тут что-то не так!

Прочитав еще несколько страниц дневника, я так и не обнаружила ничего, что могло бы сильно напугать господ из акционерного общества Крюднера и заставить их суетиться.

Что же подвигло адвоката вести со мной переговоры о продаже дневников, а господина Крюднера – сыпать невнятные угрозы? Столько суеты из-за скучных записей занудливой, педантичной девчонки…

Допустим, они не читали дневника и могли подозревать Лидию в большей откровенности, но стоило ли достопочтенным господам привлекать столько внимания к этому делу ради простой перестраховки? Теперьто я глубоко уверена, что им есть что скрывать, а прежде мне это и в голову не приходило.

Мне показалось, что я только-только сомкнула веки, отложив в сторону дневник Лидии, когда безжалостный голос мужа объявил:

– Леля, просыпайся, уже девять!

Сквозь сон я вяло поинтересовалась:

– Девять чего?

– Девять часов утра, моя дорогая. Если не сказать, что четверть десятого!

Мою сонливость сняло как рукой – у меня сегодня запланированы такие важные дела, а я трачу драгоценные утренние часы без цели и смысла, пребывая в сонном забытьи!

Не успев даже толком позавтракать, я отправилась в Замоскворечье разыскивать господина Легонтова. Особой надежды на встречу с ним у меня не было – ведь телефон в его конторе по-прежнему не отвечал, но все же я рискнула поехать к нему в Казачий переулок и навести там, на месте, хоть какие-то справки.

Знакомый флигель, в котором размещалась контора специалиста по конфиденциальным поручениям, помощника присяжного поверенного Легонтова, поражал какой-то безжизненностью, хотя на первый взгляд все было на месте – тихий, поросший травой двор, будка с ленивым псом, вяло тявкнувшим на меня, чтобы формально исполнить долг и снова предаться мечтательному созерцанию, фруктовые деревья за деревянной изгородью, украшенной затейливой резьбой…

Конечно, на дворе стояла осень и пейзаж был тронут увяданием, но кроме того, исчезло ощущение, что под маской мирного уголка клокочет подспудный источник энергичной деятельности.

Теперь домик в Первом Казачьем являл собой картину настоящего сонного замоскворецкого царства.

По засыпанной палыми листьями дорожке я подошла к крыльцу, поднялась по ступенькам и постучала в дверь, не надеясь особенно, что кто-нибудь ответит на мой стук. Наверное, господин Легонтов уже переехал в свою новую виллу под Петебургом и наслаждается прелестями столичной жизни, а в замоскворецком доме никого нет…

Но вопреки моим пессимистичным ожиданиям, в доме кто-то был, ибо вскоре я услышала, как приятный баритон распевает романс «Жестоки вы, в том нет сомненья, но я вас все-таки люблю…». Потом за дверью послышались шаги, створки дрогнули, и на пороге предстал Александр Матвеевич собственной персоной.

– Александр Матвеевич, друг мой, это вы! – только и смогла выдохнуть я. – Какое счастье!

– Елена Сергеевна! Приятный сюрприз. Деловой визит или просто решили навестить меня?

– Александр Матвеевич, я бы предпочла просто и без затей зайти к вам на чашку чая без всякого дела, но увы… Когда сталкиваешься с тем, что в обиходе принято называть превратностями судьбы, как-то особенно тянет нанести визит вам, как человеку, на чью помощь хотелось бы рассчитывать.

Пожалуй, оборот получился излишне затейливым, и я добавила еще одну фразу попроще и поискреннее:

– Я так боялась, что вы уже переехали в свой новый дом под Петербургом…

– Как оказалось, это отнюдь не просто, пустив глубокие корни в Москве, пересадить самого себя на иную почву, – грустно заметил Легонтов. – Вот и тяну с отъездом – никак не могу решиться сделать последний шаг, собрать багаж и отбыть в столицу. Но что это мы говорим в дверях? Надеюсь, Елена Сергеевна, вы согласитесь украсить своим присутствием мое скромное холостяцкое пристанище? Прошу вас. Я сочту это за великую честь.

После столь изысканного приглашения мне оставалось только переступить порог старого флигеля.

Когда-то, в совсем еще недавние времена на первом этаже домика размещалась деловая контора господина Легонтова. Жизнь бурлила тут ключом. Папки с бумагами громоздились на полках шкафов, поминутно дребезжал телефонный аппарат, пишбарышня бойко колотила по клавишам «ундервуда», помощники Александра Матвеевича, вернувшись с очередного сыщицкого задания, строчили отчеты, проявляли в чуланчике фотографии, раскладывали по коробкам и пакетам добытые вещественные доказательства.

А теперь здесь царило полное запустение. Исчезла барышня со своим «ундервудом», исчезли сыщики, исчезли папки с бумагами, а пустые полки успели покрыться толстым слоем пыли.

Не было ни карт Москвы и Московской губернии на стенах, ни протянутой в углу для просушки фотографических снимков веревки, ни приземистого сейфа, одни облезлые канцелярские столы, крытые вытертым зеленым сукном, да старые венские стулья…

– Александр Матвеевич, я не верю своим глазам! Неужели вы ликвидировали свою контору? Я полагала, вы передадите дело в руки какому-нибудь надежному человеку. В Москве ведь не так много частнопрактикующих сыщиков, способных оказать клиентам помощь в конфиденциальных делах, и ваша контора была из лучших.

– Вы правы, я все-таки не рискнул свернуть все дела в Москве и передал их надежному человеку. Угадайте, кто это?

– Сдаюсь сразу. Откуда мне знать, кого вы сочли достаточно надежным человеком, чтобы сделать своим преемником?

– Адель Вишнякову.

– Аду?

Ада Вишнякова была моей приятельницей по Лиге борьбы за женское равноправие и познакомилась с господином Легонтовым в моем доме.

– Сначала она поступила в мою контору на службу в качестве агента для особых поручений, потом так увлеклась частным сыском, что стала младшим компаньоном, вложив в наше дело дядюшкино наследство, потом в ней открылся такой административный дар, что все служащие почувствовали, что именно госпожа Вишнякова и есть их шеф, и принялись выполнять ее задания и распоряжения через мою голову, даже не всегда ставя меня в известность… И теперь я смело передаю Адели все дела. Контора по-прежнему будет действовать от моего имени – даме, увы, в нашей стране не суждено стать помощником присяжного поверенного и заниматься адвокатской практикой. Но, слава Богу, имущественных прав у представительниц прекрасного пола никто не отнимает, и в качестве финансового компаньона она вполне может заправлять всеми делами на любой частной фирме.

– Так куда же в таком случае подевался весь ваш персонал?

– Это тоже штучки Адели. Она нашла, что дальнейшее пребывание нашей конторы в этом флигеле совершенно непрестижно, и подыскала помещение в роскошном новом доме на Полянке. Знаете, такой огромный шестиэтажный дом европейской архитектуры, с мраморными лестницами, с электрическим освещением, со швейцаром у подъезда. В бельэтаже шикарно меблированная контора – ореховые бюро, дубовые резные шкафы, кожаные диваны, бронзовые фигуры Фемиды, шелковые гардины, а также элегантные секретарши и стенографистки с прическами «помпадур»… По замыслу Ады, это поднимет реноме нашего дела на недосягаемую высоту.

– Не буду спорить. Тем более что я всегда была уверена – женщины с успехом могут руководить любым делом, просто мужчины, заняв круговую оборону, не пускают представительниц прекрасного пола на административные посты. Вы же, Александр Матвеевич, всегда были человеком прогрессивных взглядов, и, надеюсь, ваша контора теперь достигнет невиданного процветания. Но мне лично очень нравилось здесь, в вашем патриархальном уголке. Здешняя обстановка так располагает к откровенности.

– Елена Сергеевна, простите, вы напомнили мне, что ваш визит носит деловой характер, а я отвлекся на долгую беседу. Поднимемся в мою старую гостиную, я предложу вам чашечку чаю, пока самовар не остыл, и внимательно выслушаю, какое дело вас привело. Раз уж вы числите меня среди особ, достойных доверия, давайте разбираться в том, что вас терзает.