Книга Страна радости онлайн - страница 2

ТОМ 1

ПРОЛОГ
ВЫБОР

Глава 1
Дочь

Услышав стук в дверь, Линден Эвери громко застонала. Ее мрачное настроение не предполагало никаких гостей. Она отчаянно нуждалась в холодном душе, уединении и возможности освоиться с нарочитой простотой своей новой квартиры.

Почти всю вторую половину дня, неестественно жаркого и удушливого для середины весны, она бродила по комнатам мезонина и перетаскивала из старого седана картонные коробки с книгами, панели разобранных шкафов и скудную утварь несостоявшейся хозяйки. Ей приходилось поднимать эти тяжести по наружной лестнице старого деревянного дома, который прятался среди сорняков, как уродливая жаба, страдавшая ревматизмом. Когда она впервые открыла дверь арендованной госпиталем квартиры, ее встретили три пустые комнаты, ободранный пол с облупившейся бежевой краской, неряшливо-желтые стены ванной, запах ветхой старины, граничивший с запустением, и обрывок газеты, который, скорее всего, просунули под дверь. Тремя толстыми красными полосами, словно кровью или губной помадой, на газете был нарисован треугольник, внутри которого виднелись два слова “ИИСУС СПАСЕТ”.

Взглянув на надпись, Линден скомкала обрывок и рассеянно положила его в карман. Она давно уже не верила в совпадение, и ей больше не требовалось дармовых услуг.

Однако записка, в сочетании с утомительной переноской тяжестей и гнетущей атмосферой дома, вконец испортила ее настроение. Линден почувствовала себя опасной для общества и особенно для непрошенных гостей Пустые комнаты напоминали ей дом родителей. В глубине души она ненавидела это помещение, но за неимением выбора принимала его как испытание судьбы. Она одобряла и проклинала подобное существование – в полном соответствии с хронической нехваткой денег.

Не имея собственного жилья, Линден искала работу в госпитале, который мог бы обеспечить ее служебной квартирой. Получив официальное предложение, она приехала в этот маленький захолустный городок, до безумия схожий с поселка м, где появились на свет и умерли ее родители. Линден исполнилось только тридцать, но она уже поставила на себе крест как на вредной, некрасивой и старой деве. Ее жизнь казалась чередой огорчений: в восемь лет она потеряла отца, в пятнадцать – мать, потом – три бессмысленных года в сиротском приюте Закончив колледж, она училась на медицинском факультете, а затем работала терапевтом и специализировалась в семейной практике. Насколько Линден помнила себя, она всегда оставалась одинокой – всегда; и этот образ жизни укоренился в ней, как злокачественная опухоль. Ее две или три любовные связи больше походили на эксперименты в физиологии или гигиенические упражнения. Во всяком случае, они не оставили в ее памяти глубокого следа. Поэтому теперь, оценивая свою жизнь, Линден видела только строгость и последствия былой жестокости.

Напряженная работа и сжатые в кулак эмоции не отразились на изящной женственности ее тела и красоте лица. Светло-русые волосы, доходившие до плеч, по-прежнему сохраняли свежий и прекрасный блеск. Бесконечные переезды и заботы о пропитании не затуманили ее глаз мрачноватой пеленой усталого раздражения, но морщинки, вызванные страданиями и постоянной хмуростью, уже наметили свой путь над тонкой переносицей и в уголках нежного рта, созданного для чего-то более щедрого, чем та жизнь, которую она вела. Ее некогда звонкий голос, казалось, теперь больше подходил для сбора данных, чем для живого общения.

Тем не менее Линден знала, как быть выше плохого настроения и одиночества. Непростая жизнь научила ее верить в собственные силы. Избрав профессию врача, она не раз спасала людей от смерти и знала, как нести бремя судьбы.

Услышав стук, Линден громко застонала. Но потом, пригладив взъерошенные эмоции и легкое платье с пятнами пота, направилась к двери.

На лестничной площадке стоял Джулиус Биренфорд, глава администрации областного госпиталя. Этот коренастый пожилой человек предложил ей работу в амбулатории неотложной помощи – довольно необычная должность для семейного врача. В более крупном госпитале такое назначение считалось бы невозможным, но местная клиника обслуживала фермеров и жителей холмов. Население городка и его окрестностей хранило верность традициям двадцатилетней давности, поэтому доктору Биренфорду требовался специалист широкого профиля.

Макушка его головы находилась на уровне ее глаз, и, судя по всему, возраст доктора приближался к шестидесяти. Округлая выпуклость живота совершенно не соответствовала виду его коротких и тонких рук. Он производил впечатление больного человека с нарушенным пищеварением и, очевидно, не отказывал себе в таких маленьких удовольствиях, как плотные завтрак, обед и ужин. Пригладив седые усы, Биренфорд улыбнулся. Мешки под его глазами покрылись маленькими морщинками.

– Доктор Эвери, – сказал он, переводя дух после тяжелого подъема на лестничную площадку.

– О, доктор Биренфорд! – Ей хотелось захлопнуть дверь перед его носом. Но она отступила в сторону и скромно произнесла:

– Входите.

Пройдя в пустую гостиную, доктор осмотрелся и торопливо направился к стулу.

– Значит, начинаете въезжать, – заметил он. – Тогда позвольте поздравить вас с новосельем. Надеюсь, вам кто-нибудь помог затаскивать сюда эти вещи.

Она села напротив него и учтиво выпрямилась, словно беседа носила официальный характер.

– Нет. Пришлось все делать самой. – А кого она могла попросить о помощи?

Доктор Биренфорд начал было по-дружески укорять ее, но Линден небрежно махнула рукой.

– Нет проблем. Я к этому уже привыкла.

– И очень плохо! К таким вещам привыкать не надо. – Взглянув на нее, он неодобрительно покачал головой. – Вы приехали к нам по рекомендации солидного медицинского учреждения, и вашу работу оценили выше всех похвал. Я думаю, вы могли бы ожидать от нас какой-то помощи.., хотя бы по части-переноски мебели.

Его тон был наполовину шутливым, но она чувствовала серьезность вопроса, повисшего в воздухе, – вопроса, который уже не раз возникал во время их ознакомительных бесед. Однажды Биренфорд напрямую спросил ее, почему она, имея такие прекрасные рекомендации, согласилась на работу в захолустном госпитале. Его не устраивали поверхностные ответы, которые она заготовила для собеседования, и ей пришлось выложить кое-какие факты. “Мои родители жили почти в таком же городке, как этот, – сказала она ему в тот раз. – Они едва дотянули до пятидесяти. Если бы за ними присматривал хороший семейный врач, они и сейчас могли бы радоваться жизни”.

С одной стороны, Линден говорила правду, с другой – бессовестно лгала. Она боялась заглядывать в корень этого противоречия, и скрытая истина заставляла ее чувствовать себя беспомощной и старой. Если бы ее мать своевременно диагностировали, операция по удалению меланомы гарантировала бы девяносто процентов успеха. А если бы за депрессией отца наблюдал специалист, тоска не довела бы его до самоубийства. Но Линден знала и другое – ничто не могло спасти ее родителей. Они умерли, потому что устали от неудач и больше не хотели подставлять себя под удары судьбы. Когда она думала об этом, печаль сжимала ее до треска в костях.

Линден приехала сюда не только для того, чтобы помогать людям, похожим на ее родителей. Она хотела доказать, что, в отличие от них, ее жизнь будет более осмысленной и эффективной. И еще ей хотелось умереть.

– Впрочем, это к делу не относится, – смущенно пробормотал Биренфорд, так и не дождавшись ответа. Печальное молчание Линден расстроило его. – Я рад, что вы здесь. Мне бы хотелось вам чем-нибудь помочь. Может быть, надо что-то передвинуть?

Линден по привычке покачала головой, но вдруг вспомнила о газетном обрывке. Вытащив из кармана измятый листок, она передала его доктору:

– Кто-то подсунул это под дверь. Вы не знаете, что за послание я получила?

Биренфорд осмотрел треугольник, прочитал шепотом написанную фразу и тоскливо вздохнул.

– Рассматривайте это как профессиональный риск. Сорок лет я добросовестно и честно посещаю городскую церковь. Но поскольку мой оклад дипломированного специалиста позволяет мне вести приличную жизнь, некоторые наши горожане… – он криво усмехнулся, – ..настойчиво пытаются обратить меня в свою веру. К сожалению, они заменяют праведность невежеством, а невинность – тупостью и ленью.

Пожав плечами, он вернул ей газетный обрывок.

– Это место не зря называют глубинкой. В такой глуши люди начинают делать странные вещи. Чтобы не считать себя отвергнутыми и обделенными, они превращают свою депрессию в добродетель. Обычные дела становятся либо апостольским подвигом, либо сатанинским грехом. Боюсь, вам тоже придется столкнуться с людьми, которые будут тревожиться о вашей душе. В этом маленьком городке ни у кого нет права на личную жизнь и уединение.

Линден рассеянно кивнула. Захваченная внезапным воспоминанием о матери, она почти не слушала Биренфорда. Стоя на коленях, мать рыдала от горькой жалости к себе и обвиняла дочь в смерти отца…

Линден нахмурила брови и отбросила видение прочь. Ее отвращение к подобным воспоминаниям было настолько сильным, что она с радостью согласилась бы на их хирургическое удаление из мозга. Однако доктор Биренфорд, заметив необычный всплеск эмоций, пытливо вглядывался ей в глаза. Чтобы не выставлять напоказ свою израненную душу, она поспешно натянула на лицо дежурную улыбку и холодно спросила:

– А я что-нибудь могу для вас сделать, доктор?

– Конечно, – шутливо ответил он, стараясь не замечать ее раздражения. – Вы можете называть меня Джулиусом. Я собираюсь обращаться к вам по имени, поэтому вы можете платить мне той же монетой.

Она пожала плечами и уступила:

– Хорошо, Джулиус.

– Прекрасно, Линден.

Доктор улыбался, но смущение в его глазах не исчезало. Через секунду, словно бросаясь напролом сквозь трудности предстоявшего разговора, он торопливо сказал:

– На самом деле я пришел к вам по двум причинам. Конечно, мне следовало бы познакомить вас с нашим городом, но я решил, что это мероприятие может и подождать. У меня есть для вас неотложное поручение.

"Поручение? – подумала Линден. Слово побуждало к невольному протесту. – Я только что приехала сюда. Целый день таскала коробки. Устала, как черт, и еще толком не расставила мебель”.

– Сегодня пятница, – дипломатично ответила она. – Я полагала приступить к работе с понедельника.

– Это дело не имеет отношения к госпиталю. Мне очень жаль, но.., не имеет. – Взгляд Биренфорда коснулся ее лица, как рука, протянутая за помощью. – Рассматривайте мои слова как личную просьбу. Мне это дело не по зубам. Я так долго жил бок о бок со своими пациентами, что больше не могу принимать объективных решений. Наверное, я просто устарел – не хватает знаний современной медицины. Одним словом, мне необходимо ваше мнение.

– А по какому вопросу?

Линден делала все возможное, чтобы ее голос не звучал угрюмо. Но в душе она стонала от злости, зная наперед, что выполнит любую просьбу доктора. Он обращался к той части ее сердца, которая не умела отвечать отказом.

Биренфорд нахмурился.

– К сожалению, я мало что могу вам рассказать. С меня взяли слово.

– Да ладно вам, доктор. – Она была не в том настроении, чтобы играть в расспросы. – Я тоже могу дать вам какую-нибудь клятву.

– Нет. – Он вскинул вверх руки, отвращая ее гнев и возможные упреки. – Я верю в вашу порядочность, но это совсем иной случай.

Линден смутилась. Она даже не знала, говорил ли он о медицинской проблеме или о чем-то другом.

– Похоже, ваш таинственный случай и будет моим поручением.

– Возможно. Все будет зависеть от вас. – Прежде чем она успела выяснить смысл этих слов, доктор быстро спросил:

– Вы когда-нибудь слышали о Томасе Кавинанте? Одно время он писал неплохие романы.

Выискивая в памяти названную фамилию, Линден чувствовала на себе внимательный взгляд Биренфорда. Однако ход его мыслей по-прежнему оставался для нее загадкой. Она не читала романов с тех пор, как прошла в колледже краткий курс литературы, а позже у нее для этого не хватало ни времени, ни сил. Притворяясь беспристрастной, она покачала головой.

– Он живет неподалеку от города, – сказал доктор. – В старом поместье, которое люди прозвали Небесной фермой.

Вам надо будет выехать на трассу… – Биренфорд махнул рукой в направлении перекрестка, – ..а затем через две мили от города свернуть направо по грунтовой дороге. Кавинант – один из наших пациентов. Он болеет проказой.

При слове “проказа” мысли Линден раздвоились. Опыт и длительное обучение делали ее врачом без какого-либо сознательного участия с ее стороны. Перед глазами замелькали абзацы медицинских справочников с подробным описанием болезни Хансена.

Мycobacterium lepra. Проказа. Прогрессирует, убивая нервные волокна – первоначально в конечностях и роговой оболочке глаз. В большинстве случаев болезнь можно приостановить, используя обширную лечебную программу с применением диаминодифенилсульфона. Проказа вызывает атрофию и деформацию мышц, изменения в пигментации кожи и слепоту. Кроме того, больному угрожает множество вторичных бед, наиболее распространенными из которых являются инфекции. Разрушая ткани тела, они как бы поедают жертву живьем. Тем не менее проказа считается сравнительно редкой болезнью – незаразной в каком-либо обычном смысле. По статистике, она чаще всего возникает у детей в перенаселенных тропических районах. Основными порождающими факторами являются антисанитарные условия и длительное пребывание на солнце…

Пока одна часть ее ума разматывала клубок академических знаний, другая часть терялась в догадках и вопросах. Прокаженный? Здесь? Но почему Биренфорд завел о нем разговор? К подобным больным она испытывала сочувствие и отвращение. Вернее, отвращение вызывала сама болезнь – такая же неизлечимая и безысходная, как смерть. Линден обреченно вздохнула и спросила:

– Так что вы от меня хотите?

– Видите ли… – Он смотрел на нее с отрешенным видом, будто вновь обдумывал просьбу, с которой хотел обратиться. – Впрочем, ладно. Попробую объяснить по-другому.

Он резко поднялся со стула и прошелся по комнате. Доски пола тихо поскрипывали под его ногами, а хруст облупившейся краски лишь подчеркивал обеспокоенность доктора.

– Можно сказать, что Кавинанта диагностировали довольно рано – он отделался потерей двух пальцев. Один из лучших лаборантов нашего госпиталя без колебаний определил его болезнь, и вот уже десять лет как состояние пациента стабильно. Я завел этот разговор для того, чтобы узнать, насколько вы брезгливы к таким несчастным людям. – Биренфорд поморщился и торопливо добавил:

– Сам-то я привык. Но, в отличие от вас, у меня было время, чтобы преодолеть отвращение.

Так и не дав ей возможности ответить, он продолжал говорить, словно грешник на последней исповеди.

– Теперь я уже не думаю о нем как о прокаженном. Но его болезнь стоит между нами, будто стена.

Судя по всему, Биренфорд не мог простить себя за какой-то промах.

– Отчасти это и его вина, – произнес он в оправдание. – Кавинант зациклился на своем недуге. Он больше не думает о себе как о писателе, мужчине и человеке. Он считает себя прокаженным.

Заметив раздраженный взгляд Линден, доктор понурил голову и тихо спросил:

– Не могли бы вы съездить в Небесную ферму и повидаться с ним?

– Нет проблем, – ответила она, безжалостно подавив свое недовольство. Она была врачом, и помощь больным являлась ее работой. – Но я не понимаю, отчего такая неотложность.

Мешки под глазами Биренфорда вздрогнули. Он с мольбой посмотрел на Линден:

– Я не могу сказать вам этого.

– Ах, да. Большой секрет. – Спокойный тон лишь подчеркивал мрачность ее настроения. – Значит, я должна встретиться с совершенно незнакомым мне человеком – не понимая, зачем и почему эта встреча нужна, – а потом сделать для него что-нибудь хорошее. Вы этого хотите?

– Попробуйте вызвать его на разговор. – Голос Биренфорда звучал как нытье старика-неудачника. – Постарайтесь сделать так, чтобы он принял вас и рассказал, что с ним происходит. Тогда мне не надо будет нарушать свои обещания.

– Позвольте я выражу это другими словами. – Она больше не желала скрывать свое раздражение. – Вы хотите, чтобы я поехала к больному человеку и заставила его говорить о самом сокровенном. Абсолютно незнакомая женщина постучит в его дверь и начнет надоедать расспросами – по той лишь причине, что доктор Биренфорд решил получить еще одно мнение. Я буду счастлива, если он не подаст на меня в суд за незаконное вторжение в его владения.

Оценив ее сарказм и негодование, доктор тяжело вздохнул:

– Вы правы. У вас ничего не получится. Он никогда не расскажет вам о себе. Этот несчастный человек так долго страдал от одиночества, что теперь… – Внезапно голос Биренфорда стал пронзительным:

– Но я думаю, он ошибается.

– Ошибается в чем? – удивилась Линден. – Да не темните же, доктор!

Его рот открылся и закрылся. Руки дрожали, словно умоляли о сострадании. Потребовалось несколько секунд, прежде чем он вновь обрел контроль над своими эмоциями.

– Нет! Давайте пока обойдемся без объяснений. Сначала я должен узнать, кто из нас не прав.., и миссис Роман здесь вряд ли поможет. Готов поклясться, что этот случай уже встречался в медицине. Однако мне не удалось поставить диагноз. Я пытался, но у меня ничего не вышло.

Простота, с которой он принимал свое бессилие, поймала ее в ловушку. Линден чувствовала себя усталой, грязной и злой. Ей хотелось одиночества и покоя. Но после долгих лет бесприютной и суровой жизни она не могла отказать человеку в помощи. Просьба Биренфорда связала ей руки. Она взглянула на осунувшееся лицо доктора и, перейдя на профессиональный тон, сказала:

– Мне понадобится какой-нибудь предлог, чтобы начать разговор с Кавинантом.

Глаза Биренфорда оживились.

– Я уже об этом подумал, – воскликнул он и вытащил из кармана небольшой томик в мягкой обложке.

Книга называлась “Я ПРОДАЛ БЫ ДУШУ, ЧТОБЫ ИСКУПИТЬ СВОЮ ВИНУ”. Под унылым желтовато-серым рисунком виднелась надпись: “Роман Томаса Кавинанта”.

– Попросите у него автограф. – Старый доктор вновь приобрел былое чувство иронии. – Если вам удастся разговорить Кавинанта и прорваться за линию его обороны, что-нибудь обязательно случится.

Линден молча проклинала себя. Она ничего не знала о романах и умела говорить с незнакомыми мужчинами только о симптомах их болезней. Предчувствие неудачи, словно стыд, окрасило ее щеки румянцем.

– После встречи с Кавинантом мне хотелось бы еще раз увидеться с вами, – сказала она. – Где вы живете, доктор? У меня нет телефона, и я, скорее всего, заеду к вам по пути домой.

Ее согласие вернуло Биренфорду прежнюю благожелательность; он снова стал заботливым и учтивым. Доктор назвал свой адрес, повторно предложил помощь в благоустройстве квартиры и наконец сердечно поблагодарил ее за готовность оказать ему услугу. Линден немного удивилась, что Биренфорд, показав свое бессилие и некомпетентность, даже не попытался оправдаться перед ней. Когда звуки его шагов затихли на ступенях лестницы, она осталась с ощущением огромной тяжести – вернее, бремени ответственности за что-то странное и непонятное.

Какое-то время она сидела на стуле, рассеянно разглядывая желтые стены. Внутренний голос шептал ей предостережения, но, не имея приемлемого выбора, Линден игнорировала их. Издав еще один протяжный стон, она отправилась в ванную.

Смыв под душем грязь и усталость, до которых смогли добраться мыло и вода, она надела серое платье, затенявшее ее женственность, и педантично проверила содержимое медицинской сумки. Это содержимое всегда казалось ей скудным и недостаточным – она просто не унесла бы того, что могло бы понадобиться в реальной жизни. Но в данный момент ее сумка служила арсеналом против неизвестного, и Линден из опыта знала, что без нее она будет чувствовать себя голой. Со вздохом усталости доктор Эвери заперла дверь и спустилась по лестнице к машине.

Следуя указаниям Биренфорда, она свернула на центральную улицу и неторопливо поехала к городской площади. Ее глаза привычно отмечали ориентиры и названия магазинов.

В духоте и зное послеобеденного солнца белые дома казались томными и потными. Дела и заботы отстранились от горячих тротуаров, словно бетонные плиты у витрин потеряли свою доступность и превратились в опасные для жизни места. Мраморное здание муниципалитета с жалкими копиями греческих колонн и барельефами каменных лиц, вопивших под тяжестью крыши, нелепо раздулось от чувства долга и неоправданной важности.

На тротуарах изредка встречались люди – кто-то шел за покупками, кто-то возвращался с работы домой. Внимание Линден привлекла женщина с тремя маленькими детьми, которые стояли на ступенях муниципалитета. Балахон нищенки и платья детей были сшиты из колючей мешковины. Лицо женщины, еще хранившее следы былой красоты, казалось пугающе серым и пустым, словно в тисках бедности и униженного смирения она уже привыкла к страданиям и истощению своих детей. Все четверо держали в руках плакаты с грубо нарисованными символами.

Линден всмотрелась в буквы, обведенные красными треугольниками. Внутри каждого из них алым огнем пылало одно и то же слово: “ПОКАЙТЕСЬ”.

Не замечая прохожих, дети и женщина молча стояли на ступенях, будто епитимья, которую они приняли на себя, лишила их чувств и разума. При виде такой физической и моральной деградации Линден ощутила спазм безысходной тоски. Но она знала, что фанатизм неизлечим.

Через три минуты машина выехала за пределы города.

Дорога петляла мимо вспаханных полей и лесистых холмов. Здесь, вдали от знойных улиц, воздух уже не казался таким удушливым и влажным. Странная для весны жара наполняла его мерцающим маревом, которое дрожало над рядами молодых побегов и цеплялось за ветви с набухшими почками. Природа сияла и лучилась в ожидании вечера. Настроение у Линден улучшилось, и она, очарованная красотой ландшафта, снизила скорость, чтобы насладиться всем, чего ей так долго не хватало в пыльных городах.

Через пару миль справа от нее появилось широкое поле, поросшее молочаем и дикой горчицей. В четверти мили от дороги виднелся рядок деревьев, за которым проглядывал белый дом. Рядом с шоссе располагалось несколько коттеджей, но ее взгляд тянулся к дому за деревьями, словно тот был единственным жильем во всей округе.

Поле пересекала грунтовая дорога. В самом начале от нее отходили ответвления к коттеджам, но потом она вела только к белому особняку. Подъехав к съезду с шоссе, Линден заметила накренившийся фанерный знак. Несмотря на поблекшую краску и несколько старых борозд, похожих на следы пуль, надпись оставалась еще вполне разборчивой: Небесная ферма.

Собравшись с духом, Линден свернула на грунтовую дорогу.

Внезапно боковым зрением она уловила какое-то движение – вернее, размытое пятно цвета охры. Рядом с фанерным знаком стоял человек, одетый в широкую мантию.

Он как будто возник из воздуха. Линден могла поклясться, что мгновение назад она видела здесь только столб и фанерный указатель.

Застигнутая врасплох, она инстинктивно свернула в сторону, словно пыталась уклониться от опасности, которая осталась за спиной. Сбросив скорость и нажав на тормоза, доктор Эвери перевела взгляд на зеркало заднего обзора.

У столба стоял высокий худой старик в коричневато-желтой мантии. Он был грязным и босым. Длинная седая борода и редкие волосы, торчащие на голове, придавали ему сходство с безумцем.

Сделав шаг к машине, старик конвульсивно схватился за грудь и со стоном упал на землю.

Линден несколько раз нажала на клаксон в надежде, что ее услышат в ближайшем коттедже. Она спешила как могла, но все ее движения казались непозволительно медленными и неловкими. Отключив зажигание, она схватила медицинскую сумку, выскочила из машины и побежала к старику. Мрачное предчувствие сулило неудачу и встречу со смертью, однако опыт врача уже брал верх над ее страхами и сомнением в собственных силах. Через миг она склонилась над распростертым телом.

Он выглядел странно для этих мест и конца двадцатого века. Мантия оказалась его единственной одеждой. Судя по виду, он носил ее, не снимая, несколько лет. Заостренные черты лица свидетельствовали о воздержании и аскетизме. Клонившееся к горизонту солнце раскрашивало его иссохшую кожу безжизненным золотистым цветом.

И он не дышал.

Многолетний опыт заставил ее перейти к действиям. Она опустилась на колени и пощупала пульс мужчины. Лицо Линден было спокойным и сосредоточенным, но ее душа вопила от ужаса. Она увидела в старике своего отца. Если бы тот дожил до старости и безумия, то походил бы на эту развалину как две капли воды.

Пульс не прощупывался.

Мужчина вызывал у нее отвращение, и она знала почему. Отец Линден покончил жизнь самоубийством. Люди, которые убивали себя, заслуживали смерти. Но вид старика вернул ей воспоминание о крике восьмилетней девочки – крике, который никогда не умолкал и эхом отдавался в ее памяти.

Мужчина умирал. Его мышцы стали вялыми, расслабляясь после приступа боли. Времени осталось в обрез, и доктор Звери ринулась в бой за его угасавшую жизнь.

Она открыла защелку сумки, вытащила терапевтический фонарик и, преодолев страх, осмотрела зрачки. Они реагировали на свет и выглядели одинаковыми.

Значит, она еще могла его спасти.

Быстро перевернув старика на спину, Линден приподняла его подбородок, разжала стиснутые челюсти и прочистила горло. Ее ладони легли на грудную клетку мужчины, и она приступила к сердечно-легочному оживлению.

Ритм искусственного дыхания так прочно укоренился в ее сознании, что она следовала ему автоматически: пятнадцать сильных нажатий на грудную клетку; затем, закрывая ноздри пострадавшего, два глубоких выдоха в рот. От гнилых зубов старика исходило омерзительное зловоние. Линден казалось, что у него разлагались не только десны, но и небо. На какой-то миг она дрогнула. Ее отвращение превратилось в острую тошноту, словно она прижалась губами к гнойному нарыву. Но доктор Эвери была упряма; она продолжала свою работу.

Пятнадцать нажатий. Два выдоха.

Пятнадцать и два. Пятнадцать и два.

Линден твердо выдерживала ритм. Однако сквозь тошноту и отвращение уже поднимался страх. Страх перед кислородным голоданием. Страх неудачи.

Как правило, для, сердечно-легочного оживления требовалось несколько человек. Каждый из них мог вести процедуру лишь несколько минут. Она понимала, что если сердце старика не забьется в ближайшее время…

– Дыши, черт бы тебя побрал, – шептала она, мысленно отсчитывая ритм.

Пятнадцать и два. Пятнадцать и два.

– Дыши, миленький! Я тебя прошу!

Но пульса по-прежнему не было.

Она начинала задыхаться. Слабость и дурнота поднимались в голову, как потоки тьмы. Ее легким не хватало воздуха.

Жара и дряхлость доконали старика. Потеряв сознание, он терял и остальные признаки жизни.

– Дыши! Дыши!

Она резко выпрямилась и повернулась к сумке. Руки предательски дрожали. Сжав кулаки, Линден заставила себя успокоиться, затем достала одноразовый шприц, ампулу с адреналином и длинную иглу. Сражаясь с дрожью пальцев, она наполнила шприц, выпустила воздух и с нарочитой тщательностью очистила спиртом пятно на тощей груди старика. Введя иглу между ребер мужчины, она сделала инъекцию в сердце, потом отложила шприц в сторону и ударила кулаком по грудине.

Удар не вызвал эффекта. Линден выругалась и вновь приступила к искусственному дыханию.

Ей требовалась помощь, но она находилась в безвыходной ситуации. Если бы Линден прекратила процедуру, повезла старика в город или отправилась на поиски телефона, мужчина бы умер по дороге. Впрочем, если она истощит свои силы, он тоже умрет.

«Дыши!»

Сердце старика не билось. Запах из его рта напоминал зловоние утробы трупа. Все ее усилия казались напрасными.

Но она не сдавалась.

Это был вызов всему тому, что превратило ее жизнь в жалкое существование. Линден потратила десять лет, чтобы обучиться борьбе со смертью, и теперь уже не могла отступить. В восемь ей не удалось спасти отца. Даже в пятнадцать она оставалась слишком неопытной и слабой, чтобы уберечь свою мать. Но сейчас, владея знанием медицины, она не желала бросать человека в беде. Она не желала отказываться от борьбы и обманывать последние надежды.

Темные пятна скользили перед глазами. Влажный воздух стал душным и плотным. Руки налились свинцовой тяжестью. При каждом вдохе горло издавало хриплый вопль, и легкие сипели при каждом выдохе в зловонный рот мужчины. Он не шевелился. Слезы ярости и отчаяния стекали горячими струйками по ее лицу. Но доктор Эвери и не думала сдаваться.

Она находилась на грани обморока, когда легкая дрожь пробежала по телу старика. Он сделал судорожный вдох.

Застонав от облегчения, Линден попыталась подняться на ноги, но кровь ударила ей в голову, и она повалилась на бок.

Какое-то время сознание отмечало только шум в ушах и пот на лице. Когда ей стало лучше, она приподняла голову и увидела старика, стоящего над ней. Его бездонные синие глаза смотрели на Линден с горьким состраданием. Пожилой мужчина выглядел невероятно сильным и высоким. Его поза напрочь отрицала тот факт, что минуту назад он был на волос от смерти. Старик склонился к Линден, помогая ей подняться на ноги. Он обхватил ее руками за талию, и она прижалась к нему, не в силах сопротивляться крепкому объятию.

– Не бойся, доченька. – Его хриплый голос наполняли жалость и нежность. – Ты не обманешь надежд, хоть он и будет нападать на тебя. Есть еще в мире любовь! – Старик отпустил ее и отступил на шаг. В его глазах сверкнула строгость. – Будь честной.

Линден изумленно смотрела ему вслед, пока он шагал от нее через поле. Молочай и дикая горчица хлестали по кромке его грязно-желтой мантии. Моргая и стараясь избавиться от точек, мельтешивших перед глазами, она с трудом различала удалявшуюся фигуру. Мускусный ветерок ерошил волосы старика, и в золотистых лучах заката они казались нимбом над его головой. А потом мужчина поблек во влажном воздухе и исчез из виду.

Ей хотелось побежать за ним, позвать и расспросить о том, что случилось. Но, вспомнив взгляд старика, Линден застыла на месте.

Будь честной.

Она почувствовала трепет, зарождавшийся в ее сердце.