Книга Психомех онлайн - страница 4

Глава 3

—Вилли показал тебе окрестности? – спросил Шредер.

– Только дом, – ответил Гаррисон. – Он собирался провести меня по саду и в лесок, – сосновый, кажется? – но я поздно встал, и уже не было времени.

– О, да! Вилли строг с распорядком дня. Он всегда следует инструкциям или предписанной ему тактике.

– Тактике?

– Тактика, стратегия, – ты что думаешь, эти термины используются только на войне? – Шредер хихикнул. – Нет, существует деловая тактика, а есть тактика развлечения гостей. В твоем случае нам пришлось смешать обе эти тактики, хотя такой коктейль, как правило, мне не по вкусу. Давай пройдемся, ты будешь толкать, а я – направлять. Ты будешь машиной, а я буду машинистом. Поговорим во время прогулки.

– Вы доверяете мне?

На Шредера вдруг живо нахлынули воспоминания. Внутренним взором он увидел Гаррисона, распростертого в воздухе на фоне белого огня. И он снова почувствовал все сокрушающий и давящий внутренности удар взрыва. Он вздрогнул и видение исчезло.

– Доверяю тебе? О, да! Всей моей жизнью, Ричард Гаррисон.

Гаррисон поднялся на ноги. Кивнув, он медленно начал толкать кресло, следуя курсу, который прокладывал Шредер.

– Здание, где ты спал сегодня ночью, это мой собственный частный дом, – объяснял человек в кресле. – По крайней мере, когда я нахожусь в этой части мира. На самом деле “дом” неточное слово, потому что это место никоим образом не напоминает дом в общепринятом смысле. Я бы сказал, это, скорее, маленький, очень частный отель. И это одно из шести подобных строений. Оно находится в центре, а пять других окружают его. Между зданиями есть дорожки, сады, фонтаны и три небольших подогреваемых плавательных бассейна. Инженерные скобы, то есть центральное отопление, управление солнечными батареями и панелями, кондиционирование воздуха и тому подобное – все это управляется из нижнего этажа центрального строения. Кстати, Вилли водил тебя на крышу?

– Да, он показал мне все здание.

– Тогда ты знаешь, что мансарда, в действительности, является вращающимся солярием. Таким образом, это здание – “мой штаб”, если хочешь, – имеет подвал, первый, второй, третий этажи и крышу-солярий. Другие здания – такие же, за исключением того, что в них нет третьего этажа и лифтов. Крыши всех строении куполообразные и частично покрыты солнечными батареями. На них также установлены отражающие зеркала, автоматически поворачивающиеся за солнцем, которое дает нам треть всей энергии. Если посмотреть сверху, то это поместье, блестящее и с башней в центре, выглядит довольно футуристически. Но я могу тебя заверить, что здесь все работает и ничего нет для декорации.

– Хорошо, – сказал Гаррисон, – итак, теперь я знаю, как выглядит поместье. Но что из этого? Каково его назначение?

– Гм? Его единственное назначение – мой дом, вернее, один из них, как я уже говорил. Гаррисон был поражен.

– Господи! Один из ваших домов! Поместье, которое, должно быть, оценивается в миллион. Шредер хихикнул.

– Семь миллионов, мой юный друг. И это было пять лет назад, когда оно строилось. И не немецких марок, а фунтов – фунтов стерлингов!

Гаррисон присвистнул.

– Но почему шесть зданий? Кто в них живет?

– Ну, кроме меня самого, внутреннее здание – как бы святая святых – занимают мои слуги и Вилли Кених. Верхние этажи – для гостей. Мои люди и я размещаемся на первом этаже. Это здание, в котором я принимаю только самых влиятельных деловых партнеров. Так что, почувствуй, какая тебе оказана честь.

– У же чувствую!

– Что касается внешних зданий, два из них также предназначены для размещения гостей. А три других более специализированы.

– Специализированы?

– О, да! Одно – маленький, но изумительно оборудованный госпиталь. Вернее, хирургическое отделение. Ты когда-нибудь слышал о Зауле Зиберте?

– Докторе?

– Хирурге, возможно, величайшем в мире. Я оплатил образование Зауля. Это был знак благодарности его отцу, одному из моих младших офицеров, убитому на войне. Благодарность, да, но каково капиталовложение! Зауль – выдающийся ученый, но он не забывает, что всем обязан мне. Конечно, у него есть собственный санаторий в Харце, но время от времени я требую чтобы он работал здесь.

– Вы “требуете”, чтобы он работал здесь? Шредер проигнорировал сухой тон Гаррисона.

– Далее, – продолжал он, – Зауль Зиберт спас здесь четыре жизни. Жизни, которые были важны для меня. Первой была жизнь нефтяного шейха, другой – члена советского президиума, который хвалится сейчас отличным здоровьем, Третьей – греческого корабельного магната, чье имя стало ходячим выражением. А последняя – была моей собственной. Однако Зауль не закончил со мной, поэтому еще так много повреждений. Лично я думаю, что ему не хватит времени закончить эту работу. Вернее, я не думаю, что у меня будет достаточно времени...

Гаррисон резко остановил кресло, и Шредер поспешно обратился к нему:

– Нет, нет, не останавливайся. И, пожалуйста, прости меня за то, что я так болезненно отношусь ко всему, это действительно жалкое развлечение! Так о чем мы там говорили?

– Вы не объяснили назначение еще двух зданий, – напомнил ему Гаррисон, снова толкая кресло вперед.

– Да, конечно, – сказал Шредер, – еще раз прости меня. Да, еще два здания. Одно из них – моя библиотека. Ничего, кроме книг. Видишь ли, я люблю читать. А крыша там не солярий, а читальный зал и обсерватория. Последнее здание – это частное место. Никто не ходит туда, кроме меня и очень редко Вилли. А завтра пойдешь ты.

Гаррисон почувствовал внезапный холодок, который контрастировал с приятной температурой на улице. Как бы любопытен он ни был, он сдержал свое инстинктивное желание узнать больше об этом “крайне частном месте” Шредера.

– Куда теперь? – спросил он.

– Прямо, по этой дорожке, медленно. Там в лесу есть местечко, где можно найти очень редкий гриб.

– Грибы, в это время года?

– Очень редкий, – повторил Шредер. – Я привез его из Наншана в Тибете. Он вырастает раз в два года. И мне доложили, что сейчас эти грибы уже можно собирать. Вот мы и посмотрим...

Гаррисон толкал кресло со Шредером по дорожке с легким уклоном. Где-то через сотню ярдов путь выровнялся, и внезапно солнечное тепло покинуло лицо и обнаженные руки Гаррисона. Теперь он слышал шелест листьев, чувствовал благоухание сосен.

Они подошли к воротам, и Шредер велел Гаррисону остановиться. Промышленник поставил кресло на тормоза и объяснил Гаррисону, как можно открыть ворота. Работая на ощупь, Гаррисон легко справился с этим заданием. Оставив ворота открытыми, он повернулся, чтобы идти к креслу-каталке, но в это время уловил шуршание листьев и крадущиеся шаги. Он услышал резкое “клинк” автоматического оружия, когда его взводят.

– Томас, берегись! – в ужасе закричал Гаррисон, резко бросаясь лицом вниз в сосновые иголки, листья и перегной.

– Спокойно, мой мальчик, спокойно! – голос Шредера ожил, как будто его предыдущий разговор был просто пьяным бормотанием. – Здесь нет врагов. Это Гюнтер, один из моих людей. Здесь в лесу и на подъездных дорогах их много. Они подкрепляют плакаты с предупреждением. Видишь, я ценю свою собственность.

– Господи! – Гаррисон задохнулся. – Вы должны были предупредить меня. – Трясясь, он поднялся на ноги, и Шредер увидел тонкую пленку пота на его лице.

– Твоя реакция не замедлилась, – сказал немец и прищурился, вглядываясь в Гаррисона через толстые линзы. – Нет, не замедлилась. Я даже склонен думать, что Гюнтеру повезло, что у тебя не было автомата, а?

– Черт! – проворчал Гаррисон. – Наверное, он уже был бы трупом.

– Однако, – продолжал Шредер, – жаль... – Он подкатил кресло к тому месту, где Гаррисон отряхивал одежду, и стал снимать сосновые иголки с рубашки и брюк капрала. – ..что ты связал меня и опасность.

Гаррисон повернулся к нему и нахмурился. Он все еще немного дрожал.

– Да, пожалуй. Но, вы же знаете: я не боялся за себя. Зачем кому-нибудь может понадобиться стрелять в слепого?

– А ты еще спрашивал меня, доверяю ли я тебе? – мягко напомнил Шредер. Затем на резком, отрывистом, как удары бича, языке целые три минуты он говорил со своим дозорным, едва останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Тот бормотал свои извинения, которые еще больше приводили в ярость его хозяина, пока, наконец, Шредер не закончил с ним. Затем Гаррисон разобрал грубоватое “извините” Гюнтера, прежде чем кусты зашуршали, и тому было позволено скрыться среди деревьев.

– Чертов дурак! – сердито ворчал Шредер, – он меня тоже испугал, выйдя на нас вот так. Но... Думаю, он только хотел показать мне, что он начеку и на что способен. Давай-ка выкурим по сигарете, пока идем. Этот человек заставил меня понервничать. Место с грибами уже недалеко. И, конечно, нам надо вернуться обратно так, чтобы у тебя осталось время поплавать с Вики.

– Вики, – произнес Гаррисон ровным голосом. – Могу ли я сделать вывод, что она видела вас сегодня утром и говорила обо мне. Кто она?

– Дочь друга. Она слепая с пятнадцати лет. Ничего нельзя для нее сделать.

– А почему она здесь?

– Компания для тебя, – Шредер был искренен. – Я подумал, что ты чувствовал бы себя непринужденно, если бы здесь был еще кто-нибудь слепой. К тому же, это приятное для отдыха место. Ну, давай просто скажем, что она на каникулах у дядюшки Томаса.

– Послушайте, – сказал Гаррисон жестким голосом, – я не хочу показаться неблагодарным, но мне действительно не надо, чтобы кто-то присматривал за мной!

Сухой смешок Шредера не заставил себя ждать.

– Я сказал “компания для тебя”, но ничего не сказал о том, что она будет твоей шлюхой. Послушай, Вики действительно хорошая компания независимо от того, затащишь ты ее в постель или нет, это твое дело. Но я тебе кое-что скажу: у нее рыжие волосы и ярко-зеленые глаза, по своему опыту знаю – это роковая комбинация, особенно в немецкой женщине. Присматривать, ты сказал? Но ты, Ричард Гаррисон, был бы в большей безопасности с коброй, чем с Вики. Да, и у тебя было бы больше шансов. Но, конечно, я могу и ошибаться... А вот и наши грибы.

Под руководством Шредера Гаррисон на несколько шагов сошел с дорожки на траву и клевер. По команде немца он остановился и осторожно опустился на одно колено. На ощупь грибы были больше похожи на поганки с длинной ножкой и конусообразной бородавчатой шляпкой. Совершенно непохожие на обычные грибы, которые растут в Англии, покрытые липкой слизью и раздражающе остро пахнувшие, высотой они были не менее шести дюймов. Даже без руководства Шредера Гаррисон обнаружил бы их, потому что запах притягивал к ним, как магнит.

– Шести будет достаточно, – окликнул его Шредер. – Достаточно для наших целей. Заверни их в свой носовой платок.

Гаррисон собрал шесть грибов, повернулся к креслу и подал их Шредеру, тот одобрительно чихнул.

– Споры! – произнес он. – Судя по их форме и запаху, можно представить себе картинку, на которой нимфы леса припадают к ним?

– А для чего они? – спросил Гаррисон, рассмеявшись.

Шредер потянулся вверх, пару раз ткнул грибом в нос Гаррисону, прежде чем тот отвел лицо в сторону.

– Не твое дело. Ты говорил, что не употребляешь наркотики. Ну, ладно, разворачиваемся и – домой. Тебе надо поплавать и отдохнуть, а у меня есть дела. Затем – ленч. А в полдень придут фотографы.

– фотографы? – Гаррисон был смущен.

– Да. И мои портные, чтобы снять с тебя мерку. И твой голос запишут на пленку. И еще один специалист. И...

– Тпру-у, – воскликнул Гаррисон, – мне не нужен никто из этих...

– Нужен! Нужен! Гаррисон нехотя кивнул.

– О'кей, – сказал он, смиряясь с неизбежным, – посмотрим, что получится. Но вот еще что: может, мне лучше отказаться от свидания с Вики в бассейне? У меня нет плавок.

– Плавок? – Шредер засмеялся. – Что-нибудь подберем. Хотя какая разница? На Вики тоже не будет костюма!

– Но...

– Или, может, ты думаешь, что я Томас, который любит подглядывать?

Здесь они оба взорвались смехом...

* * *

По настоянию Гаррисона Вилли Кених принес ему плавки. Он прошел в свою комнату, чтобы надеть их, прежде чем Кених отведет его к бассейну. К тому времени Вики уже шумно плескалась в воде. Она радовалась как ребенок.

Бассейн был шестидесяти дюймов глубиной, где-то шестьдесят футов длиной и тридцать – шириной. Для спуска в воду были лесенка и водяная горка. Отважившись соскользнуть в воду, Гаррисон уселся на гладкие доски, блестящие от бегущей по ним воды, собрался с духом и уже хотел медленно погрузиться в воду, как Кених оторвал его руку от бортика и сильно толкнул в спину.

– Ублюдок! – крикнул Гаррисон в воздух, пулей соскальзывая в воду. Вода в бассейне была теплой, поэтому он, погрузившись, не почувствовал неприятных ощущений. Коснувшись ногами дна, Гаррисон тяжело выдохнул:

– Вилли, ты что, хочешь начать третью мировую войну?

Ответом на его вопрос был замирающий смех уходящего прочь огромного немца. Гаррисон усмехнулся ему вслед.

– Ах-ах-ах, как смешно! – произнес он.

– Он столкнул тебя? – рассмеялась Вики.

– Да, вниз по желобу, – он по-собачьи поплыл на ее голос.

– А теперь держись подальше, – сказала она, переворачиваясь на спину. – Я очень сильная в воде. И не люблю, когда меня окунают.

– Как вы, немцы, смешно картавите, – произнес Гаррисон.

– А ты не только скорый, но и очень грубый!

– Я и не собирался топить тебя, – засмеялся он. – А кто пригласил меня поплавать?

– Поплавать в том же бассейне, что и я, но не обязательно бок о бок, задевая меня. О! Он загнал ее в угол и подплыл ближе.

– Черт! Ты в купальнике.

– Да. Но ведь и ты в плавках. Глупо, конечно, в конце концов, здесь никого больше нет.

. – Здесь Вилли, – произнес Гаррисон, касаясь губами ее лба.

– Ну, Вилли не будет подглядывать, – Вики плеснула водой ему в лицо. – Ив любом случае, было бы на что смотреть, – она быстро отплыла прочь от него.

– Вики, – позвал он, плывя на звук ее всплесков, – может, Мне сегодня пораньше лечь спать?

– Да? – ее тон был равнодушным. – Значит, ты все еще чувствуешь усталость? Наверное, так действует на тебя горный воздух. Сама я не лягу допоздна.

– Не прикидывайся, что не понимаешь. Ты знаешь, о чем я говорю.

– Знаю. И что, я должна пригласить тебя к себе в комнату? Все так просто?

– Ну, это было бы.., просто.

– А, может быть, я не хочу, чтобы было так просто.

Он снова поймал ее, подтащил ближе и на этот раз поцеловал в губы, прижимаясь к ней всем телом.

– Но ты же хочешь, – произнес он, немного отпустив ее.

– В центральном здании двадцать четыре комнаты, – ответила Вики, ее голос сразу стал напряженным и хриплым. – В полночь приходи ко мне в комнату и ложись со мной в постель.

– А какая комната твоя? – Гаррисон также говорил с трудом.

– Не скажу. Ни комнату, ни даже этаж.

– Черта с два! – он неуверенно засмеялся. – В хорошенькое же я попаду положение, если ошибусь.

– Тогда не ошибайся.

– И никаких подсказок?

– Гм, ничего не могу сказать. Только одно правило: ты не должен никого спрашивать. Я не хочу, чтобы это стало всем известно.

Она вырвалась от него и поплыла прочь. Минутой позже, он услышал, как ее ноги прошлепали по выложенной плиткой дорожке вокруг бассейна. Вики уходила в сторону центрального здания.

Эй! – крикнул он ей вслед. – Это все наше купание?

– Оно сделало свое дело, – бросила она ему. Гаррисон остался в тишине, вода мелкой волной билась ему в грудь. Оса зажжужала и опустилась на его плечо. Он нырнул, вынырнул и плавал еще минут десять – время, достаточное для того, чтобы прошло возбуждение.

* * *

Гаррисон съел только легкий ленч. От еды его отвлекали несколько вопросов. Не последнее место среди них занимала информация, что завтра он войдет в таинственное здание Шредера, где, очевидно, и найдет объяснение своему пребыванию здесь. Но перед этим ему предстояло встретиться с целой армией холодных профессионалов, которые буквально окружили и захватили его, – вернее его тело. Его долго фотографировали. Его фотографировали в статике и динамике, одетым и раздетым, сидящим, стоящим, идущим, говорящим и кричащим; в темных очках и без них, на цветную и черно-белую пленку, со звуком и без.

Голос Гаррисона записывали на пленку во всех его проявлениях: говорящий, выкрикивающий команды на немецком и английском, ругающийся, в нормальном разговоре, при восклицании, раздражении или злости. Ни малейшего оттенка диалекта (хотя он, естественно, старался говорить правильно), ни малейших нюансов голосовых особенностей не было оставлено незаписанным.

Был проведен полный медицинский осмотр. Ежегодные армейские осмотры были ничто по сравнению с этим. Его измеряли, взвешивали, простукивали, слушали, прощупывали и брали анализы. Они даже исследовали его слюну и кал, Он подумал, что, возможно, понадобится и сперма, но ее в их списке не было.

Затем его обмерили снова, но на этот раз пара явно гомосексуальных портных, личных портных Шредера из Касселя, приехавших в Хари по требованию промышленника, чтобы выполнить его желание. Этим желанием было изготовление двух униформ, шести костюмов и полного гардероба, и все это – в соответствии с безупречным вкусом Шредера, согласно его замыслам, предложениям и инструкциям.

И, наконец, был еще один специалист, но совсем иного сорта.

Этот ученый был маленьким человечком с куполообразной головой. Он мог говорить с Гаррисоном только через переводчика, интересовался (странно) только его висками и запястьями. Наконец, он извлек из огромного саквояжа какие-то инструменты и надел на голову Гаррисона наушники.

Покопавшись еще раз в саквояже, он извлек на свет эластичные повязки. Закрепленные ими на запястьях электроды подключили к маленькой батарее и кнопке, которые Гаррисон держал в руке.

– Это всего лишь демонстрация, Ричард, – объяснил Шредер. – Последняя такая примерка будет через месяц и повлечет за собой маленькую безболезненную операцию. После этого не будет ни проводов, ни видимых батареек, браслеты на запястьях будут из чистого, настоящего золота. Очки будут немного тяжелее, чем те, которые ты привык носить, с серебряными отражающими линзами. Конечно, они не смогут заменить тебе глаза, но...

Специалист говорил, Шредер переводил.

– Ричард, встань, пожалуйста, – одно нажатие кнопки приведет браслеты на руках в действие. Они засвистят: левое слегка выше, чем правое, – попробуй.

Гаррисон повиновался. Раздались два разных свиста, тихие, но тем не менее, настойчивые.

– Сейчас я поставлю мое кресло перед тобой, – сказал ему Шредер. – Не двигайся. Пусть твои запястья висят свободно, большие пальцы смотрят вперед.

Захваченный внезапным возбуждением, Гаррисон с надеждой ждал, тональность свистов изменилась и почти сразу вернулась к нормальной. Гаррисон был разочарован.

– Ничего, – сказал он. – А предполагалось, что я “увижу” вас или что-то в этом роде?

– Нет, нет, конечно нет. Предполагается, ты просто должен знать, что что-то находится перед тобой.

– Бесполезно! – оборвал его Гаррисон. Это утро истрепало его нервы: капрал слишком многого ждал от него.

– Терпение, Ричард. Теперь включи очки. Для этого надо нажать кнопку еще раз.

На этот раз послышалось потрескивание, похожее на щелканье счетчика Гейгера. Немецкий специалист встал прямо перед Гаррисоном, и щелканье заметно ускорилось. Он отошел назад, и щелканье затихло. Шредер объяснял его действия.

– Я мог бы получить больше информации – расстояние, место расположения, мужчина – женщина, дружественный – недружественный, если бы он просто поговорил со мной, – предположил Гаррисон.

– Но тогда ты бы зависел от него. Шумы прибора сильно разражали Гаррисона. Ему представлялись тусклые лампочки, вспыхивавшие во внутренностях какой-то непостижимо сложной машины.

– Все это только портит дело! – огрызнулся он. Он сорвал повязки с запястий и бросил их на пол, стащил наушники с головы и отшвырнул их от себя. – Какого черта может принести мне вся эта щелкающая и свистящая дребедень?

– Ричард, – голос Шредера пытался успокоить его, – ты...

– Дерьмо! – орал Гаррисон. – Меня тошнит от этой чертовой игры. Я думал, что вы другой, Томас, и что я для вас больше, чем диковинный уродец. Но, господи, – это? Верните мне мою палку и ту жизнь, к которой я уже привык! – он развернулся, врезался в пластмассовый садовый стол, далеко отшвырнул его, поднялся и побежал к центральному зданию. Побежал безошибочно к центральному зданию и на полпути влетел прямо в объятия Вилли Кениха.

Он знал запах лосьона после бритья, которым пользовался этот немец, знал силу рук, что держали его.

– С дороги, Вилли, – прорычал он. – Я сыт этим дерьмом по горло!

– Успокойтесь! – проворчал Кених. – Послушайте...

Позади Гаррисона Шредер делал разнос специалисту. Разнос, какого свет не видел. И все это – на особенно ядовитом немецком языке. Затем послышался звук вытряхиваемых инструментов – всего, что было в саквояже, – и, наконец, хриплые, но такие же гортанные протесты самого специалиста.

– Это стоит тысячу марок, – жаловался он. – Стоит ты...

– Вон! – в конце концов заревел Шредер с такой силой, которую Гаррисон не мог и предположить в его голосе. Специалист собрал свои вещи и удалился.

Несколько мгновений спустя Шредер приблизился к Гаррисону и Кениху. В его голосе слышалась боль, дышал он неровно. Дрожащей рукой он взял Гаррисона за локоть.

– Это была ошибка, Ричард. Моя ошибка. Я хотел слишком много и слишком быстро. А этот идиот, он как пришелец, как инопланетянин, механический, неласковый, его ум понимает только одно – деньги, да и день сегодня был слишком перегружен. Даже зрячий человек нашел бы его.., слишком... – он закашлялся, и Кених немедленно подошел к нему. – Слишком перегруженным.

Гаррисон чувствовал себя по-идиотски. Маленький, избалованный ребенок.

– Вилли, кресло... – крикнул Гаррисон, поддерживая Шредера. – И Кених бросился за ним.

– Я всегда пытаюсь сделать слишком много, – произнес Шредер. – И всегда слишком быстро. Это ошибка – можно сгореть. Все, что у меня есть, чего это стоит? А ты – я чувствую – незаурядный человек! – Он схватил Гаррисона за руку, и капрал почувствовал силу, прилившую к пальцам Шредера, как если бы он выкачивал ее из тела слепого.

– Чего вы от меня хотите, Томас? – спросил он.

– Я только хочу отдать, заплатить мой долг.

– Нет, вы хотите еще чего-то, я знаю это.

– Ладно. Ты прав. Но завтра будет достаточно времени для объяснений. А сейчас, все, чего я хочу, – это терпения с твоей стороны. Потом ты поймешь, а затем тебе придется потерпеть еще немного.

– Очень хорошо, я буду терпеливым, – вздохнул Гаррисон.

– Шесть месяцев, может быть, чуть дольше.

– Что, – нахмурился Гаррисон, – что произойдет через шесть месяцев?

– Уйдет один старик, – сказал Шредер. – Отживший свое старик с разодранными кишками.

– Вы? Вы будете жить вечно, – Гаррисон попытался рассмеяться.

– Да? Вилли говорит то же самое. Но скажи траве, что она не должна гнуться под ветром или высыхать при засухе, скажешь?

– Что это? – воскликнул Гаррисон. – Вы не хотите моей жалости, но вы не трава, которую так легко пригнуть.

– Но я чувствую, ветер уже дует, Ричард.

– Вы будете жить вечно! – закричал Гаррисон, снова сердясь.

Шредер сжал его руку еще сильнее, почти впиваясь в нее ногтями.

– Это, возможно, – сказал он, – да, может быть, я и буду, с твоей помощью, Ричард Гаррисон, с твоей помощью.

То, что осталось на вечер и остаток ночи, было странно пустым. Кених помог Гаррисону переодеться в серую рубашку и новый светло-синий костюм на ярко-красной подкладке с открытым воротом. Из нагрудного кармана торчал носовой платок. На ногах у него были синие замшевые туфли, которые, несомненно, уже вышли из моды. Гаррисон чувствовал себя лучше, чем когда-либо за последние несколько лет, и в то же время ощущал какую-то пустоту.

В девять тридцать после небольшого ужина капрал и Кених отправились в бар. Он находился в личных апартаментах. Шредера, откуда из открытых окон с легким ветерком доносилась мелодичная музыка. Для Гаррисона были приготовлены плохой бренди и крошечные стаканчики сладкой, острой камандерии – еще одно напоминание о его днях на Кипре.

Однако ночь была пуста, и Гаррисон начал чувствовать некоторую подавленность, может быть из-за выпитого. Он пил слишком много, болтал слишком много, слишком много работал на публику. Да, он работал на публику – на Шредера. Но промышленник оставался спокойным и невозмутимым.

Мина, секретарша Шредера, сидела с Гаррисоном у стойки бара и, держа его руку, говорила на ломаном английском, что одновременно и привлекало, и отталкивало его. Его притягивала ее чувственность, а отталкивала непосредственная небрежная манера поведения. Его развлекало, когда она приказывала ему сделать что-нибудь тоном, не терпящим возражения. Он притворялся, что повинуется. Для него это ничего не значило, а только углубляло пустоту.

Вики, казалось, избегала его. Она сидела за маленьким столиком со Шредером и весь вечер говорила по-немецки (Гаррисон не особенно хорошо владел им). В конце концов она извинилась и, не сказав “спокойной ночи”, вышла. Обратно она не вернулась. Только Кених держал псе под контролем.

– Господин Гаррисон, вам уже достаточно! – вдруг сказал он около 11.30.

– Ты так думаешь, Вилли? – Гаррисон похлопал Мину по руке. – И ты так думаешь, Мина?

– Они оба, так думают, – сказал Шредер, который теперь сидел за стойкой бара, исполняя обязанности Кениха. – И я тоже. Кроме того, пришло время закрывать бары.

– Закрывать бары? – повторил Гаррисон. – Я думал такие глупости происходят только в Англии.

– Ведьмин час, – таинственно произнесла Мина.

– Полночь? – До Гаррисона вдруг дошло, что было уже поздно.

Внезапно он задал себе вопрос, почему напитки действовали на него сильнее, чем на других? Когда он напивался в последний раз – или хотел напиться – до такой степени? Черт побери, он пил не слишком много, – просто не привык пить много, вот и все.

– Возможно ли, – он подбирал слова и выговаривал их с осторожной тщательностью человека, готового отрубиться, – мне попросить чашечку кофе? Или даже.., кофейник?

Кених хихикнул и вышел из комнаты.

– Хорошо, – сказал Шредер. – С Днем Первым, Ричард.

– Чего?

– Новой жизни здесь.

Послышался звон чокающихся стаканов, но стакан Гаррисона оставался пустым. Он поднес его к губам, а затем нахмурился и спросил:

– Новой жизни? За что, черт возьми, я пью?

– За завтра, – ответил Шредер, – Завтра, и завтра, и завтра, – произнесла Мина. Она, наверное, тоже была чуточку пьяна...

* * *

Гаррисон выпил много кофе, но все еще нетвердо держался на ногах, когда, наконец, встал с табурета. Однако он уже хорошо знал дом, поэтому никто не предложил ему помощь, когда он сказал “спокойной ночи” и вышел из бара.

Через несколько мгновений он был у себя в комнате. Первой странностью, которую заметил Гаррисон, был свежий, приятный запах жасмина, который он сначала принял за ночное благоухание цветов в саду. Но, обнаружив, что окно закрыто, он снова втянул воздух и решил, что, возможно, этот аромат был остатком запаха дорогого аэрозоля – освежителя воздуха. Конечно, это могли быть и духи, но даже самая неряшливая горничная не вылила бы их на себя в таком количестве! И все-таки это была не прислуга Шредера, которую он мог нанять на работу или просто выпустить сюда. Однако, кровать его была заправлена, а в комнате немного прибрано.

Его подушки были выложены в форме буквы V.

Вики.

Она говорила, что, возможно, будет подсказка. О'кей. Итак, она была здесь, дурачилась с его подушками, оставила ему приглашение.., и запах, за которым он последует!

На этом этаже находились девять комнат, и, казалось, как раз с них и надо было начать.

Он вышел из спальни и закрыл дверь. Крадущимися шагами Гаррисон мерил коридор от середины к концу и обратно, а затем – в противоположном направлении. У последней двери он уловил слабый, еле заметный запах жасмина. Когда он просунул голову в дверь, запах стал гораздо сильнее. Гаррисон задрожал от возбуждения, у него зазвенело в ушах. Он тихо вошел, прикрыл за собой дверь, дотронулся до выключателя и обнаружил, что тот выключен. К счастью, расположение комнаты было такое же, как и у него. Он пробрался к кровати, разделся, свалив одежду как попало на пол, и уже готов был откинуть покрывало. Стояла полная тишина, не слышно было даже тиканья часов и звука его сдерживаемого дыхания. Холодная рука коснулась его бедра и заставила замереть на месте. Она прочертила тропинку по его переду. Слегка дрожа, он почувствовал, как ее губы поцеловали его ниже живота, простое прикосновение.

– Душ, – прошептала она, – я уже приняла, теперь – ты.

– От меня пахнет? – слова получались густыми, как сметана.

– Ты пахнешь.., прекрасно, – голос Вики был хриплым. – Но смой алкоголь с кожи и никотин с пальцев. Мужчины всегда слишком много курят, когда пьют. – Она томно водила пальцами вперед-назад, вперед-назад, время от времени захватывая его член на мгновение-другое, а затем снова отпуская. – Ну, иди же. Делай, как тебе приказали.

– Да, мэм, – хотел сказать он, но ничего не получилось.

Гаррисон быстро принял душ. Теперь, окончательно протрезвев, он облился ледяной водой и вернулся к ней, не вытерев тело досуха.

– Вики, никаких табу, если ты скажешь быть осторожнее с тобой, уверен, я закричу, – произнес он, нырнув в постель.

Она усмехнулась. Ее рот пылал, когда она целовала его грудь, пробуя его на вкус от сосков до пупка. Там она остановилась. Гаррисон не мог шевельнуться под ее руками и ртом.

– Ричард, если бы ты только подумал сдерживаться со мной, – я бы закричала!

Она повернулась, открывая для него свои теплые бедра. Они позволили своим пульсам забиться в унисон, когда начали наслаждаться друг другом...

* * *

– Видишь? – спросил Томас Шредер у Мины. – Я был совершенно прав. Я догадывался, что произойдет что-то в этом роде. Нет, – я был уверен, мы думаем одинаково, Гаррисон и я.

Голый, он лежал на кровати, вытянувшись во всю длину. Его живот был исчерчен сеточкой шрамов, узор которой расширялся к грудной клетке, охватывал левый бок и продолжался на спине. Однако, его тело было смуглым, и этот загар немного маскировал шрамы, так что тело его не было совсем уж отталкивающим. Шредеру можно было дать на десять-пятнадцать лет меньше его настоящего возраста. Но солнечный загар и хорошее психическое состояние не могли скрыть или компенсировать внутреннее опустошение. Но что было самым важным, – Томас Шредер спасся от взрыва, который не сделал его бесполым, по крайней мере не совсем.

Мина была светловолосая и голубоглазая. В это мгновение ее волосы, как золотая вуаль, спадали на гениталии Шредера, но ее блестящие, как алмазы, глаза были прикованы к огромному, во всю стену, экрану кабельного телевидения, так же, как и глаза ее шефа. Изображение было достаточно четким, но чуть-чуть красноватым и расплывчатым, – эффект работы инфракрасной камеры в комнате Вики.

Мина так же была обнаженной. Ее тело занимало то же положение, что и Вики по отношению к Гаррисону, но Шредер был пассивен, его рука неподвижно лежала там, где она упала, – на треугольнике ее курчавых волос. Она приподнялась на одном локте, ее свободная рука легко и нежно ласкала Шредера. Несколько минут она наблюдала за Гаррисоном и Вики.

– Ты не концентрируешься, Томас, – сказала она.

– Да? Пожалуй, да. Но все равно, то, что ты делаешь, – приятно.

– Так ты никогда не получишь того, чего хочешь.

– Нетерпение. Я всегда думал, что это – моя прерогатива, – его голос звучал удивленно. – Мина, будь умницей и полежи тихо. Я наблюдаю за Гаррисоном. Смотри, по-моему, это единственный способ для меня получить то, чего я хочу.

– Но у тебя ничего не получается.

– Мина, мне кажется, ты на самом деле думаешь, что я люблю созерцать эротические сцены.

– А разве нет? Тогда почему ты смотришь их?

– А почему ты?

– Хочу и смотрю, – пожала она плечами.

– Значит, это ты наслаждаешься созерцанием этой сцены, ты, а не я. Видишь ли, секс здесь несущественен, к тому же он совпал с нашим пребыванием в постели. Я просто изучаю Гаррисона. Все, что он делает.

– Зачем?

– Это моя забота, Мина. А твоя – в данный момент – ублажать меня.

Вдруг Шредер возбудился. Пока они разговаривали, Мина смотрела на него. Но теперь она внимательно посмотрела на экран. Вики стояла на коленях, широко раскинув ноги и зарывшись лицом в подушку. Гаррисон стоял на коленях как раз между ее ног, держа ее за бедра, он глубоко входит в нее. При приближении к оргазму его дыхание стало резким. Микрофон, передававший звук в комнату Шредера, делал звук еще резче.

Мина приняла то, что она увидела, как данный ей шанс, ее рот и рука со знанием дела пытались привести Шредера в форму, но бесполезно. Когда Гаррисон и Вики кончили в объятиях Друг друга, Шредер расслабился, и его возбуждение прошло. Мина не жаловалась (пожалуй, она и так говорила слишком много), но Шредер все-таки почувствовал ее разочарование и похлопал ее по гриве тщательно завитых волос.

– Терпение, Мина. Эта ночь молода, как они. – Он кивнул на экран, затем посмотрел на свою любовницу. – И как ты. Скажи мне, что ты думаешь о Гаррисоне?

– Честно?

– Конечно, честно.

– Я думаю, что, если ты не сосредоточишься на своем удовольствии, пока Гаррисон берет свое, мы останемся здесь до трех тридцати утра!

– До пяти утра! – захихикал Шредер. – Да, у него молодое тело, и он голоден.

– Вики тоже, – заметила Мина; – Смотри, она хочет его еще.

– А он отвечает! И теперь она верхом на нем! Они великолепны.

– Она удивляет меня, – позволила себе заметить Мина. – Я думала...

– Милая девушка, как она? Вы все милые, моя дорогая. Но вдруг одна из вас находит своего, особенного мужчину, и тогда вам приходится делать это. Потому что таково правило, и вы обязаны сделать это. Да, а когда это случается, все табу рушатся. Конечно, есть и такие, которые видят не мужчину, а нули на конце его банковского счета.

– Томас, это жестоко, – в ее голосе звучала непритворная обида. – Ты говоришь обо мне? Но ты же знаешь, что я люблю тебя. Я твоя любовница.

– Моя оплачиваемая любовница. Но... – он пожал плечами, – может быть, поэтому я и не могу, а может быть, и нет. Понимаешь, сосредоточиться, значит напрячься, а для моего разрушенного тела напряжение значит боль, так вот, может быть, именно поэтому я и не могу.

Он еще упорнее уставился на экран, картинки которого отражались в его очках. Шредер вслушивался в тихие шлепающие звуки любви, приближающейся к еще одному взрыву.

– Но Гаррисон.., он ничего этого не знает. Сейчас он не знает ничего, кроме своей страсти. Возможно, еще страсти Вики. Он почти робот. Ему не надо сосредоточиваться, он не напрягается, не чувствует боли. Ну, может быть, чуть-чуть боли в сладкой конечной агонии, которая будет для него наградой, и подхлестнет его начать все снова.

Пока он говорил, они оба наблюдали за происходящим на экране и видели, как Вики кончила, сидя на Гаррисоне. Их тела задрожали в унисон. Соски Мины набухли вместе с тем, как к Шредеру вернулась твердость.

– Может быть, сейчас, Томас? – произнесла она, немного быстрее и более ритмично двигая рукой и раздвигая свои красивые ноги, пока его рука не скользнула по ее влажному месту.

– Может быть, – ответил он, – но скорее всего, – нет.

Она надула губы, на ее лице появилась недовольная гримаса, какие умеют делать только немецкие девушки.

– Ты даже не пытаешься!

– Нет, знаешь, наверное не получится. Они очаровали меня. Видишь, как они держатся, обливаются потом и упиваются друг другом? А Вики, она...

– Она удивляет тебя даже сейчас? Да?

– Этот мальчик, – произнес Шредер, меняя тему разговора, – я был таким же в его возрасте. У него есть жизненная сила.

– Может быть, он копил ее?

– О, да, я тоже так подумал, – кивнул Шредер. – Вынужденное воздержание. Его слепота. Но они держаться друг за друга, как влюбленные...

– Любовь с первого взгляда?

– И все-таки им мало. Она готова втянуть его в себя полностью, тело и душу. А он страстно желает быть втянутым. Они хотят исследовать, познать все и немедленно.

– Томас, я... – в ее голосе появились усталые нотки.

– Нет, нет! – успокоил он ее. – Мы должны это видеть. В этом есть какое-то необычное возбуждение. Послушай, Мина, ты сказала, что Вики – милая девушка. Да, она такая, но... – он помолчал. – Прежде, чем закончится эта ночь, Гаррисон войдет в нее третьим способом. И это будет в первый раз для них обоих.

– Нет, ты ошибаешься, – ответила она.

– Вот увидишь!

– Нет, к трем часам все будет кончено. Они будут спать, как младенцы.

– Пять утра, самое раннее, – настаивал Шредер. – И все произойдет так, как я сказал. Пари? Твой обычный чек дважды.

– Ты, конечно, накормил его какими-нибудь своими грибами!

– Нет, это я ел грибы.

– Тогда они скоро устанут.

– Мина, ты ошибаешься.

– Ну как ты можешь быть так уверен?

– Потому что я помню, как это было. Мина! Я помню это так хорошо.

– Значит мой чек будет удвоен, – произнесла она, немного помолчав.

Он кивнул, его глаза просто приклеились к экрану. Шредер знал, что эти деньги она никогда не выиграет.