Книга Прогулка среди могил онлайн - страница 2

2

Это было в четверг. А в понедельник, когда я вернулся с обеда, дежурный отеля передал мне записку. «Позвоните Питеру Кари», – говорилось в ней, и был номер телефона, который начинался с 718, – это либо Бруклин, либо Куинс^[4]. По-моему, я не был знаком ни с каким Питером Кари из Бруклина или Куинса, да и ниоткуда еще, но мне не в первый раз звонят люди, с которыми я не знаком. Я поднялся к себе и позвонил по телефону, указанному в записке. Когда мужской голос ответил, я спросил:

– Мистер Кари?

– Да?

– Меня зовут Мэттью Скаддер, мне передали, что вы просили позвонить.

– Вас просили мне позвонить?

– Да. Здесь сказано, что вы звонили мне в четверть первого.

– Повторите, пожалуйста, ваше имя.

Я повторил, и он сказал:

– А, погодите минутку, ведь вы детектив, да? Это мой брат звонил вам, мой брат Питер.

– Тут так и сказано – Питер Кари.

– Подождите, не кладите трубку.

Я подождал, и через секунду какой-то другой голос, похожий на первый, но немного ниже и мягче, произнес:

– Мэтт, это Пит.

– А, Пит? – сказал я. – Мы с вами знакомы, Пит?

– Ну да, знакомы, только вы можете не знать, как меня зовут. Я регулярно бываю у святого Павла и выступал там на собрании, кажется, месяца полтора назад.

– Питер Кари, – повторил я.

– На самом деле моя фамилия Кхари, – сказал он. – Я родом из Ливана. Как же мне вам объяснить, кто я? Ну, я бросил пить года полтора назад, снимаю комнату на Пятьдесят Пятой. Работал посыльным и по доставке товаров, но на самом деле моя специальность – монтажер в кино, только я не знаю, смогу ли к ней вернуться...

– У вас там было что-то по части наркотиков.

– Точно, только окончательно меня добил алкоголь. Теперь вспомнили?

– Да. Я был там в тот вечер, когда вы выступали. Только не знал вашей фамилии.

– Ну вот, теперь вы все знаете.

– Что я могу для вас сделать, Пит?

– Я хотел бы, чтобы вы приехали сюда и поговорили со мной и с моим братом. Вы детектив, а это, мне кажется, как раз то, что нам нужно.

– А вы не могли бы хоть приблизительно сказать, о чем речь?

– Понимаете ли...

– Не по телефону?

– Думаю, что по телефону не стоит, Мэтт. Надо кое-что выяснить, это очень важно, мы заплатим вам, сколько скажете.

– Видите ли, – сказал я, – я не уверен, что сейчас могу взяться за какую-то работу. Дело в том, что у меня намечается одна поездка. В конце недели я улетаю за океан.

– Куда?

– В Ирландию.

– Вот здорово, – отозвался он – Но послушай те, Мэтт, может, вы хотя бы приедете сюда, чтобы мы вам все рассказали? Вы нас выслушаете и если решите, что ничего не можете сделать, мы не будем в обиде и заплатим вам за потраченное время и за такси сюда и обратно. – Я слышал, как брат сказал ему что-то, чего я не разобрал, и Пит ответил – Сейчас скажу ему. Мэтт, Кинен говорит, что мы мог ли бы заехать за вами, но нам все равно придется вернуться сюда, так что, я думаю, будет быстрее если вы просто возьмете такси.

Мне показалось, что для человека, который работает посыльным и по доставке товаров, он что-то много говорит о такси, но тут мне вспомнилось, что я слышал про его брата.

– У вас один брат или несколько, Пит?

– Только один.

– Мне кажется, вы что-то о нем говорили, когда рассказывали о себе. Что-то о его делах.

Наступила пауза. Потом я услышал:

– Мэтт, я прошу вас хотя бы приехать сюда и выслушать нас.

– Где вы находитесь?

– Вы знаете Бруклин?

– Я же еще не покойник.

– Что-что?

– Ничего. Просто мысли вслух. Есть такой известный рассказ. «Только покойники знают Бруклин». Кое-какие места там я знаю довольно прилично. В какой вы части Бруклина?

– Бэй-Ридж. Колониал-роуд.

– Ну, это не так сложно.

Он сказал мне адрес, и я его записал.

Линия метро "R", которую называют еще Бродвейской местной, начинается в Джамейке^[5], на Сто Семьдесят Девятой, идет через весь город и кончается в нескольких кварталах от моста Веррацано в юго-западном углу Бруклина Я сел в поезд на перекрестке Пятьдесят Седьмой и Седьмой авеню и сошел за две остановки до конечной.

Кое-кто считает, что стоит выехать из Манхэттена, и вы уже за городом. Они неправы – это просто другая часть города, но разница, безусловно, очень чувствуется. Чтобы ее заметить, не нужно даже открывать глаза. Здесь другой энергетический уровень и воздух не гудит от постоянного лихорадочного напряжения.

Я прошел квартал по Четвертой авеню, миновал китайский ресторан, корейскую овощную лавку, контору букмекера и пару ирландских баров, потом свернул на Колониал-роуд и там нашел дом Кинена Кхари. Он стоял среди других таких же особняков – солидных домов без особых затей, выстроенных, судя по виду, еще до войны. Крохотный газон, деревянная лестница в несколько ступенек, ведущая к парадной двери. Я поднялся по лестнице и позвонил

Пит впустил меня, провел на кухню и познакомил со своим братом. Тот встал, пожал мне руку и жестом предложил стул. Сам он садиться не стал, а подошел к плите и, обернувшись ко мне, сказал:

– Благодарю вас, что пришли. Я могу задать вам несколько вопросов, мистер Скаддер? Прежде чем мы приступим к делу?

– Пожалуйста.

– Может быть, сначала что-нибудь выпьете? Нет, не спиртного. Я знаю, что вы с Питом познакомились на собраниях «АА», но у нас готов кофе, а если хотите, могу предложить вам чего-нибудь прохладительного Кофе сварен по-ливански – это примерно то же самое, что по-турецки или по-армянски, очень густой и крепкий. Там есть еще банка растворимого, если хотите.

– По-ливански – это звучит неплохо.

На вкус это оказалось тоже неплохо. Я отпил глоток, а он спросил:

– Вы детектив, так ведь?

– Без лицензии.

– Что это означает?

– Что я работаю неофициально. Время от времени выполняю задания какого-нибудь большого детективного агентства и тогда работаю по его лицензии, но в остальных случаях действую в частном порядке.

– И когда-то вы были полицейским.

– Верно. Несколько лет назад.

– Так. Форму носили или работали в штатском?

– Я был детективом.

– Это у которых золотой значок, да?

– Правильно. Несколько лет работал в шестом участке, в Гринвич-Виллидж, а до этого некоторое время проработал в Бруклине. В семьдесят восьмом участке, это Парк-Слоуп^[6] и немного севернее, там это место называют Борем-Хилл.

– Да, я знаю, где это. Я вырос на территории семьдесят восьмого участка. Знаете Берген-стрит?

– Конечно.

– Вот там мы и выросли – я и Пит. В тех местах, по соседству с Корт-стрит и Атлантик-авеню, много приезжих с Ближнего Востока. Ливанцев, сирийцев, йеменцев, палестинцев. Моя жена была палестинка, ее родители жили на Президент-стрит. Это Южный Бруклин, но сейчас тот район называют, по-моему, Кэррол-Гарденз. Как, кофе ничего?

– Отличный.

– Если захотите еще, не стесняйтесь. – Он хотел что-то добавить, но передумал и взглянул на брата. – Не знаю, старина. Сомневаюсь, что из этого что-нибудь выйдет.

– Расскажи ему, о чем речь, малыш.

– Не знаю. – Он снова повернулся ко мне, поставил стул спинкой от себя и уселся на него верхом. – Вот какое дело, Мэтт. Можно, я буду так вас звать? – Я сказал, что можно. – Вот какое дело. Мне надо знать, могу ли я вам кое-что сообщить, чтобы потом не ломать себе голову, кому вы об этом расскажете. В общем, вопрос сводится к тому, насколько вы еще полицейский.

Хороший вопрос, я сам частенько над этим задумываюсь.

– Я проработал в полиции много лет, – ответил я. – Но с тех пор как я оттуда ушел, во мне с каждым годом остается от полицейского все меньше и меньше. Вы хотите спросить, сохраню ли я в тайне то, что от вас услышу? Официально у меня нет статуса адвоката. То, что вы мне расскажете, не будет считаться конфиденциальной информацией. В то же время на службе закона я не состою, а значит, сообщать властям о том, что узнал, обязан не в большей степени, чем любой другой гражданин.

– И что из этого следует?

– Не знаю, что из этого следует. По-разному бывает. Вряд ли я могу обещать вам что-то определенное, не зная, что вы собираетесь мне рассказать. Я приехал сюда потому, что Пит не хотел ничего говорить по телефону, но вы, кажется, и здесь ничего не хотите говорить. Может, мне лучше отправиться домой?

– Возможно, – сказал он.

– Малыш...

– Нет, – продолжал он, встав со стула. – Это была неплохая мысль, старина, только ничего не получается. Мы отыщем их сами.

Он вынул из кармана пачку денег, отделил от нее одну сотенную и протянул мне.

– Это за такси в оба конца и за время, которое вы потратили, Мэтт. Извините, что заставили вас зря тащиться в такую даль.

Видя, что я не беру деньги, он сказал:

– Или ваше время стоит дороже, чем я полагал? Вот еще, чтобы вам не было обидно.

Он добавил еще сотенную, но вместо того, чтобы протянуть руку за деньгами, я оттолкнул стул и встал.

– Вы мне ничего не должны, – сказал я. – Я и сам не знаю, сколько стоит мое время. Давайте будем считать, что вы расплатились со мной этой чашкой кофе.

– Прошу вас, возьмите деньги. Господи, да только такси стоит долларов по двадцать пять в один конец.

– Я ехал на метро.

Он уставился на меня.

– Вы приехали сюда на метро? Разве брат не сказал вам, чтобы вы взяли такси? Зачем вам экономить на мелочах, если плачу я?

– Уберите свои деньги, – сказал я. – Я ехал на метро, потому что так проще и быстрее. Как я добираюсь из одного места в другое, это мое дело, мистер Кхари, я всегда действую так, как считаю нужным. Не учите меня, как передвигаться по городу, и я не стану учить вас, как сбывать крэк^[7] школьникам. Договорились?

– Господи! – произнес он.

Повернувшись к Питу, я сказал:

– Мне жаль, что мы с вами зря потратили время. Спасибо, что вспомнили обо мне.

Он спросил, не надо ли подвезти меня в город или хотя бы подбросить до станции метро.

– Нет, – ответил я. – Пожалуй, немного пройдусь по Бэй-Риджу. Я не был здесь уже много лет. Как-то я вел одно дело, и мне приходилось бывать в нескольких кварталах отсюда, на этой же Колониал-роуд, но немного севернее. Прямо напротив парка. Оулзхед-Парк – так, по-моему, он называется.

– Это кварталов восемь-десять отсюда, – сказал Кинен Кхари.

– Да, кажется, так. Того типа, который тогда меня нанял, обвиняли в убийстве собственной жены, я кое-что для него сделал, и в результате обвинение сняли.

– Он был невиновен?

– Нет, убить-то он ее убил, – сказал я, живо припомнив всю эту историю. – Но тогда я этого не знал. Узнал только потом.

– И уже ничего не могли поделать.

– Почему, конечно, мог, – возразил я. – Томми Тиллери, вот как его звали. Не помню, как звали его жену, а вот как подружку звали, помню – Кэролайн Читхэм. Когда она умерла, его в конце концов посадили за убийство.

– Он и ее убил?

– Нет, она покончила с собой. А я сделал так, чтобы это выглядело как убийство и чтобы его за это посадили. Я вытащил его из одной истории, хоть он этого и не заслуживал, и мне показалось, что будет правильно, если я впутаю его в другую.

– И сколько он отсидел?

– Сколько смог. Он умер в тюрьме. Кто-то проткнул его ножом. – Я вздохнул. – Мне пришло в голову – дай-ка прогуляюсь мимо его дома: может, вспомнится что-то еще. Только, похоже, все вспомнилось и без этого.

– И вам стало не по себе?

– От воспоминаний-то? Да нет, не особенно. Мне приходилось делать такие вещи, о которых вспоминать куда неприятнее.

Я огляделся в поисках своего плаща, но сообразил, что не надевал его. Погода стояла весенняя, самое время для спортивных курток, хотя к вечеру должно было похолодать градусов до десяти, а может, и ниже.

Я направился к двери. Кхари окликнул меня:

– Погодите минуту, пожалуйста, мистер Скаддер.

Я взглянул на него.

– Я не то сказал. Извините.

– Вам не за что извиняться.

– Нет, есть за что. Я не смог сдержаться. Ничего такого я не хотел. Я сегодня разбил телефон. Номер был занят, я вышел из себя и стал колотить аппаратом по стене, пока он не разлетелся вдребезги. – Кхари покачал головой. – Со мной никогда такого не бывало. Мне очень тяжело.

– Это со многими случается.

– Да, наверное. Только что какие-то типы похитили мою жену, разрезали ее на кусочки, завернули в пластик и вернули мне в багажнике машины. Наверное, такое действительно со многими случается. Не знаю.

– Спокойнее, малыш, – сказал Пит.

– Да нет, не волнуйся, – ответил Кинен. – Мэтт, присядьте на минуту. Давайте я вам все расскажу, с начала и до конца, а потом вы решите, браться за это дело или нет. Забудьте, что я говорил раньше. Мне все равно, кому вы скажете, а кому не скажете. Я просто не хотел говорить это вслух, потому что тогда все превращается в реальность, но ведь это и так реальность, верно?

* * *

Он рассказал мне всю историю – примерно в таком же виде, как я изложил ее в самом начале. Некоторые подробности, ставшие известными позже, в ходе моего расследования, я там добавил от себя, но кое-какие сведения братья Кхари уже добыли самостоятельно. В пятницу они разыскали «тойоту-кэмри», которую Франсина оставила на стоянке на Атлантик-авеню, и это вывело их на «Арабского гурмана», а по пакетам с покупками в багажнике они узнали, что она заезжала в «Д'Агостино».

Когда Кинен закончил свой рассказ, я отказался от второй чашки кофе и взял предложенный мне стакан содовой.

– У меня есть несколько вопросов, – сказал я.

– Давайте.

– Что вы сделали с трупом?

Братья переглянулись, и Пит кивнул. Кинен глубоко вздохнул и начал:

– У меня есть двоюродный брат, он ветеринар, и у него лечебница для животных на... в общем, не важно где, – там, где мы жили раньше. Я позвонил ему и сказал, что мне надо попасть в лечебницу и чтобы мне никто не мешал.

– Когда это было?

– Позвонил я ему в пятницу после обеда, а вечером взял у него ключ, и мы туда поехали. У него есть такая печь, где он кремирует домашних животных, которых ему приносят усыплять. Мы взяли... взяли...

– Спокойнее, малыш.

Он нетерпеливо мотнул головой.

– Нет, не беспокойся, я просто не знаю, как сказать. Как у вас это называется? Мы взяли... ну, то, что осталось от Франсины, и кремировали.

– Вы распаковали все эти... хм...

– Нет, зачем? Лента и пластик сгорели вместе со всем остальным.

– Но вы уверены, что это была она?

– Да. Мы распаковали... ну, кое-что – этого хватило, чтобы убедиться.

– Я вынужден задавать такие вопросы.

– Понимаю.

– Дело в том, что ведь трупа не осталось, верно?

Он кивнул.

– Только пепел. Пепел и осколки костей, больше ничего. Когда говорят кремация, все думают, что остается только щепотка золы, как в обычной топке. Но это не так.

Там у него есть еще устройство для измельчения костей. – Он поднял на меня глаза. – Когда я заканчивал школу, то после уроков работал у Лу. Эх, не хотел я называть его имя. Да ладно, черт возьми, какая разница? Отец хотел, чтобы я стал врачом, он думал, что такая тренировка пойдет мне на пользу. Не знаю, так оно или нет, но я хорошо помнил, какое там есть оборудование и где.

– А ваш двоюродный брат знает, зачем вам понадобилось приезжать в его лечебницу?

– Всякий знает то, что он хочет знать. Вряд ли он подумал, что я отправлюсь туда среди ночи, чтобы сделать себе прививку от бешенства. Мы провозились там до утра. Эта его установка рассчитана на мелких животных, нам пришлось загружать ее несколько раз, а в промежутках дожидаться, пока она остынет. Господи Боже мой, не могу я спокойно об этом говорить.

– Простите.

– Да вы тут ни при чем. Знал ли он, что я воспользовался его печкой? Наверно, должен был знать. Скорее всего, он имеет представление, чем я занимаюсь. Может быть, решил, что я убил какого-нибудь конкурента и хочу избавиться от улик. По телевизору постоянно такую ерунду показывают, и все думают, что так оно и делается.

– И он не возражал?

– Он же мне родня. Он знал, что дело срочное и что со мной о нем говорить не надо. И потом я дал ему денег. Он не хотел брать, но у парня двое детишек в колледже, как не взять? Да и денег было немного.

– Сколько?

– Две косых. Недорого мне обошлись эти похороны, верно? Я хочу сказать, что один только гроб стоит дороже. – Он тряхнул головой. – Пепел у меня внизу, в сейфе, в жестяной банке. Не знаю, что с ним делать. Представления не имею, чего бы хотела она. Мы никогда об этом не говорили. Господи, ей же было только двадцать четыре. На девять лет моложе меня – на девять лет без одного месяца. Мы были женаты два года.

– Детей нет?

– Нет. Мы собирались подождать еще год, а потом... О Господи, это ужасно. Ничего, если я выпью?

– Ничего.

– И Пит говорит, что ничего. Да нет, не стану я пить. Я выпил глоток в четверг, после того как говорил с ними по телефону, и с тех пор ни капли в рот не брал. Время от времени хочется, но я себя удерживаю. Знаете почему?

– Почему?

– Потому что хочу все до конца прочувствовать. Вы считаете, что я поступил неправильно? Когда отвез ее к Лу и кремировал? Вы думаете, этого не надо было делать?

– Я думаю, это было противозаконно.

– Ну, знаете, как раз эта сторона меня не особенно волнует.

– Знаю, что не волнует. Вы просто хотели сделать как лучше. Но при этом вы уничтожили улики. Мертвое тело может дать уйму информации тем, кто знает, что искать. А когда тело превращается в пепел и осколки костей, вся эта информация пропадает.

– А это важно?

– Было бы полезно знать, как она умерла.

– Теперь мне все равно. Я хочу знать только одно – кто.

– Одно может привести и к другому.

– Значит, вы думаете, что я поступил неправильно. Господи, да поймите, не мог я вызвать полицию, отдать ей мешок с кусками мяса и сказать: «Вот моя жена, позаботьтесь о ней как следует». Я никогда не вызываю полицию, в нашей профессии это не принято, но если бы, когда я открыл багажник того «форда», она лежала там целиком – пусть мертвая, но целиком, – тогда я, возможно, и сообщил бы об этом. Но так...

– Понимаю.

– Но считаете, что я поступил неправильно.

– Ты поступил так, как должен был поступить, – сказал Питер.

«Разве не все мы всегда поступаем так, как должны поступить?» – подумал я, а вслух сказал:

– Я не очень разбираюсь, что правильно, а что нет. Может, я поступил бы точно так же, будь у меня двоюродный брат с крематорием в чулане. Но сейчас речь не обо мне. Вы поступили так, как поступили. Вопрос в том, что делать дальше.

– Вот именно – что?

– В этом весь вопрос.

* * *

Вопрос этот был не единственным. Я задал ему еще множество вопросов, и большинство их повторял по нескольку раз. Я снова и снова заставлял обоих рассказывать всю историю и сделал множество заметок в своем блокноте. Мне становилось все яснее, что расчлененные останки Франсины Кхари были во всем этом деле единственной осязаемой уликой и эта улика сгорела дотла.

Когда я наконец закрыл блокнот, братья Кхари молча ждали, что я скажу.

– На первый взгляд, – сказал я, – им как будто ничего не грозит. Они все задумали и сделали так, чтобы не дать вам ни единого намека на то, кто они. Если они и оставили какие-то следы, то мы об этом пока ничего не знаем. Возможно, кто-нибудь в супермаркете или в том магазине на Атлантик-авеню узнал одного из них или запомнил номер машины, и стоит как следует поработать, чтобы попытаться разыскать такого свидетеля, но пока что это всего лишь предположение. Скорее всего, свидетеля мы не найдем, а если даже и найдем, то, что он видел, ничего нам не даст.

– Вы хотите сказать – у нас нет никаких шансов?

– Нет, – возразил я. – Я хочу сказать совершенно другое. Я хочу сказать, что расследование – это не всегда только работа с уликами, которые могли оставить преступники. Прежде всего, есть одно обстоятельство, за которое, возможно, удастся зацепиться. Они заполучили почти полмиллиона долларов. Теперь они могут сделать одно из двух и в обоих случаях засветятся.

Кинен подумал.

– Начать тратить их – это одно, – сказал он. – А другое?

– Проболтаться. Преступники обычно болтливы, особенно если им есть чем похвастаться, и иногда они распускают язык перед теми, кто с радостью их продаст. Здесь главное – чтобы эти люди узнали, кто готов стать покупателем.

– Вы знаете, как это сделать?

– Есть кое-какие идеи, – сказал я. – Вы тут поинтересовались, насколько я еще полицейский. Этого я точно не знаю, но к таким вот проблемам я все еще подхожу так же, как и тогда, когда носил значок, – верчу их так и этак, пока не ухвачусь поудобнее. В деле вроде вашего я сразу вижу несколько возможных линий расследования. Очень может быть, что ни одна из них никуда не приведет, но, по крайней мере, все нужно отработать.

– Значит, вы попытаетесь?

Я опустил глаза на свой блокнот и ответил:

– Ну, тут есть две загвоздки. Первая – та, о которой я, кажется, говорил Питу по телефону. В конце недели я собираюсь лететь в Ирландию.

– По делам?

– Нет, развлекаться. Я только сегодня утром об этом договорился.

– Вы можете отменить поездку?

– Могу.

– Если вы при этом потеряете деньги, я вам их возмещу. А другая загвоздка?

– Другая – вот в чем. Как вы используете то, что я смогу выяснить?

– Ну, это вы знаете.

Я кивнул.

– Вот в том-то все и дело.

– Потому что нельзя возбудить против них дело и судить их за похищение и убийство. Нет никаких доказательств, что совершено преступление, – женщина просто исчезла.

– Правильно.

– Стало быть, вы должны знать, чего я хочу и зачем все это нужно. Сказать?

– Пожалуй.

– Я хочу, чтобы эти сволочи стали покойниками. Я хочу быть при этом, хочу сам это сделать, хочу видеть, как они будут умирать. – Он произнес это спокойно, ровно, бесстрастным голосом. – Вот чего я хочу. Сейчас я так этого хочу, что ничего другого мне не нужно. Я даже представить себе не могу, что можно хотеть чего-то еще. Вы так и думали?

– Примерно.

– Сделать такое, схватить ни в чем не повинную женщину и изрубить ее на котлеты, – и вас беспокоит, что с ними будет?

Я задумался, но ненадолго.

– Нет, – ответил я.

– Мы поступим так, как должны поступить. Мы с братом. Вам не придется в этом участвовать.

– Другими словами, я тогда всего лишь приговорю их к смерти.

Он покачал головой.

– Они сами себя приговорили, – сказал он. – Тем, что сделали. Вы только поможете нам разыграть свои карты. Что скажете?

Я колебался.

– У вас еще одна загвоздка, да? – спросил он. – Мое занятие.

– Это тоже имеет значение.

– Вы, кажется, что-то сказали о том, будто я сбываю крэк школьникам. Так вот, я по школам не торгую.

– Я и не думал, что торгуете.

– Строго говоря, я вообще по мелочам не торгую. Я то, что называется, оптовик. Вы понимаете разницу?

– Конечно, – сказал я. – Вы – та крупная рыба, которая ухитряется никогда не попадать в сети.

Он рассмеялся.

– Ну, не знаю, насколько я крупная рыба. В некоторых отношениях самая крупная – это посредники, через них проходит больше всего товара. Я торгую на вес, то есть или сам доставляю большие партии, или покупаю у тех, кто доставляет, и перепродаю тем, кто торгует в розницу. У моих покупателей оборот, вероятно, побольше, чем у меня, потому что они покупают и продают все время, а я совершаю за год, может быть, всего две или три сделки.

– Но дела у вас идут неплохо.

– Неплохо. Это рискованное занятие – все время приходится помнить о законе и о людях, которые норовят тебя обмануть. Где большой риск, там обычно и большая прибыль. Ну, а спрос есть всегда. Людям нужен мой товар.

– То есть кокаин.

– Знаете, кокаином я почти не занимаюсь. Больше работаю с героином. Немного с гашишем, но за последние год-два больше с героином. Послушайте, я прямо вам скажу, что просить за это прощения не собираюсь. Да, люди сначала пробуют зелье, потом втягиваются, потом обкрадывают родную мать, грабят дома, принимают смертельную дозу и умирают с иглой в руке или заражаются СПИДом через общий шприц. Я все это знаю. Но ведь есть люди, которые производят оружие, другие гонят спиртное, третьи выращивают табак.

Сколько человек умирает каждый год от алкоголя или табака и сколько от наркотиков?

– Алкоголь и табак не запрещены законом.

– А что это меняет?

– Кое-что все же меняет. Не знаю, много ли.

– Может быть. Лично я разницы не вижу. Все это – грязный товар. Он или сам убивает людей, или люди с его помощью убивают себя и друг друга. Могу сказать в свою защиту одно. Я свой товар не рекламирую, и у меня нет лоббистов в Конгрессе, и я не нанимаю специалистов, которые убеждали бы всех, как полезно то дерьмо, которым я торгую. Когда люди перестанут нуждаться в наркотиках, я в тот же день начну покупать и продавать что-нибудь другое и не стану хныкать по этому поводу, и просить у правительства федеральную субсидию тоже не стану.

– И все-таки ты же не леденцы продаешь, малыш, – сказал Питер.

– Нет, не леденцы. Это грязный товар. Но то, что делаю я, не грязно. Я не насилую людей, не убиваю их. Я торгую по справедливости и всегда смотрю, с кем имею дело. Вот почему я пока жив и не в тюрьме.

– А вы когда-нибудь были в тюрьме?

– Нет. Меня даже ни разу не арестовывали. Так что если для вас имеет значение, как это будет выглядеть, что вы работаете на торговца наркотиками...

– Это не имеет значения.

– Так вот, с формальной точки зрения я не торговец наркотиками. Не знаю, может быть, среди полицейских, которые ведут такие дела, или в Агентстве по борьбе с наркотиками кто-нибудь и знает, кто я такой, но досье на меня нет, и, насколько мне известно, официального дела на меня никогда не заводили. В моем доме нет микрофонов, и мой телефон не прослушивается. Я бы об этом знал, я вам уже говорил.

– Да.

– Подождите минуту, я хочу вам кое-что показать.

Он вышел в другую комнату и вернулся с фотографией – цветной фотографией тринадцать на восемнадцать в серебряной рамке.

– Это когда мы поженились, – сказал он. – Два года назад, чуть меньше – два года будет в мае.

Кхари был во фраке, Франсина вся в белом. Он широко улыбался, она нет – по-моему, я об этом уже говорил. Но она вся сияла, и видно было, что она счастлива.

Я промолчал.

– Не знаю, что они с ней делали, – продолжал он. – Об этом я тоже стараюсь не думать. Но они убили ее и разрубили на куски, они превратили все в какую-то гнусную комедию, и я должен что-то предпринять, потому что иначе я умру. Я бы сделал это сам, если бы мог. Мы даже пробовали – я и Пит, но мы не знаем, что надо делать, у нас нет навыков, мы не знаем ходов. Даже те вопросы, которые вы задавали, и сам ход ваших мыслей – уже это показывает, что я просто не знаю, как взяться за такое дело. Поэтому мне нужна ваша помощь, и я заплачу вам, сколько понадобится. Деньги тут не имеют значения, у меня их достаточно, и я потрачу столько, сколько будет нужно. А если вы скажете «нет», я либо найду кого-нибудь еще, либо попытаюсь сделать все сам, потому что какого дьявола мне еще остается делать?

Он потянулся через стол, взял у меня фотографию и всмотрелся в нее.

– Господи, какой это был замечательный день! И все остальные дни тоже, а теперь осталось одно дерьмо.

Он взглянул на меня.

– Да, я торговец наркотиками, можете называть меня так, если хотите. Да, я намерен убить этих мерзавцев. Так что все карты на столе. Что вы на это скажете? Согласны или нет?

Мой лучший друг, тот, к кому я собирался лететь в Ирландию, – профессиональный преступник. Если верить слухам, однажды ночью он появился в Адской Кухне^[8] со спортивной сумкой, где лежала отрезанная голова его врага, и он ее всем показывал. Не могу поручиться, что так было на самом деле, но совсем недавно я стоял рядом с ним в подвале в Маспете, когда он отрубил человеку руку одним ударом мясницкого топора. В ту ночь у меня в руке был пистолет, и я стрелял из него^[9].

Так что если в каких-то отношениях я еще во многом остаюсь полицейским, то в других изрядно переменился. А снявши голову, по волосам не плачут.

– Да, – сказал я.