Книга Прогулка среди могил онлайн - страница 3

3

Только в начале десятого я добрался до своего отеля. За время долгого разговора с Киненом Кхари несколько страниц в моем блокноте заполнили имена его друзей, деловых знакомых и членов семьи. Зайдя в гараж посмотреть на «тойоту», я обнаружил оставшуюся в плейере кассету с записями Бетховена. Если в машине Франсины и были еще какие-то вещественные доказательства, я их не нашел.

Осмотреть другой автомобиль – серый «форд-темпо», в котором привезли ее останки, – оказалось невозможно. Похитители поставили его в запрещенном месте, и за выходные тягач дорожной полиции куда-то его оттащил. Я мог бы попытаться разыскать его, но какой смысл? «Форд», конечно, угнали специально для этого случая, а возможно, бросили еще раньше, судя по его состоянию. Полицейские эксперты могли бы обнаружить что-нибудь в багажнике или салоне – например, пятна, волокна от одежды или какие-то другие следы, которые дали бы им в руки новую нить. Но у меня таких возможностей не было. Я просто обрыскал бы весь Бруклин в поисках машины, от которой мне не было бы никакого толку.

Втроем мы долго колесили на «бьюике» по городу – проехали мимо «Д'Агостино» и арабского супермаркета на Атлантик-авеню, потом свернули на юг и доехали до первого телефона-автомата на перекрестке Оушн-роуд и Фэррагет-стрит, потом проехали еще немного на юг по Флэтбуш-авеню и на восток по авеню "N" до второго автомата на Ветеранз-авеню. У меня не было особой необходимости ездить по всем этим местам: не так уж много информации можно почерпнуть, разглядывая телефон-автомат. Но я всегда считал полезным провести какое-то время на месте преступления, походить по тротуарам, полазить по лестницам и увидеть все своими глазами. Это помогает представить себе, как было дело.

Кроме того, я воспользовался этой поездкой, чтобы заставить Кхари еще раз все мне рассказать. Когда полиция ведет расследование, свидетели почти всегда жалуются, что им приходится без конца рассказывать одну и ту же историю множеству разных людей. Им это представляется бессмысленным, но на самом деле смысл тут есть. Когда рассказываешь одно и то же много раз многим людям, иногда всплывает что-то такое, что раньше упустил, а бывает, что один человек услышит то, что пропустили мимо ушей остальные.

Где-то по ходу дела мы остановились у «Аполло» – кафе на Флэтбуш-авеню – и заказали всем сувлаки^[10]. Было очень вкусно, но Кинен почти ничего не съел. Потом, в машине, он сказал:

– Мне надо было заказать яйца или что-нибудь еще. С той ночи я разлюбил мясо. Не могу его есть, тошнить начинает. Конечно, со временем пройдет, но пока что надо об этом помнить и заказывать что-то другое. Какой смысл заказывать еду, если не можешь заставить себя ее съесть?

Питер отвез меня домой на «кэмри». Сам он остался у брата, на Колониал-роуд. Он жил там с самого дня похищения – спал на кушетке в гостиной, – и сейчас ему нужно было заехать к себе взять кое-какую одежду.

Если бы не это, я позвонил бы в бюро обслуживания и вызвал бы такси. Я не испытываю никаких неудобств, когда езжу на метро, и считаю, что в нем мне почти никогда не грозит опасность, но тут я решил, что это уж чересчур – экономить на такси, имея в кармане десять тысяч долларов. Было бы довольно глупо нарваться с ними на грабителя.

Это был мой задаток – две перетянутые резинкой пачки сотенных, по пятьдесят в каждой. Две пачки бумажек, в точности такие же, как те восемьдесят, что были выплачены как выкуп за Франсину Кхари. Мне всегда трудно назначать плату за свои услуги, но в данном случае решал не я. Кинен бросил эти две пачки на стол и спросил, хватит ли для начала. Я сказал, что даже многовато.

– Я могу себе это позволить, – сказал он. – Денег у меня хватает. Они не выпотрошили меня дочиста, до этого еще далеко.

– А вы могли бы заплатить миллион?

– Не выезжая за границу – нет. У меня счет в банке на Каймановых островах, и на нем полмиллиона. Здесь, в сейфе, около семисот косых. В сущности, я мог бы собрать остальные триста в городе, надо было только кое-кому позвонить. Не знаю...

– А что?

– Да так, одна дурацкая мысль. Как вы думаете, если бы я заплатил им миллион, они вернули бы ее живой? Если бы не торговался по телефону, говорил бы с ними вежливо, лебезил бы перед ними и все такое?

– Они бы все равно ее убили.

– Вот и я то же самое себе говорю, но почем я знаю? Меня не оставляет мысль, что я мог бы сделать что-то еще. Например, упереться и не платить ни цента, пока они не представят мне доказательства, что она жива.

– Очень может быть, что ее уже не было в живых, когда они вам позвонили.

– Дай Бог, чтобы это оказалось так, – сказал он. – Но я не знаю. Я все думаю, что наверняка как-то мог ее спасти. Мне все кажется, что это моя вина.

* * *

Мы поехали в Манхэттен по скоростной трассе – Прибрежному шоссе, шоссе Гоуэнес и через тоннель. Машин в это время было мало, но Пит ехал медленно, и только изредка скорость доходила до 70 километров в час. Сначала мы почти не разговаривали, и паузы становились все длиннее.

– Да, веселенькие выдались деньки, – сказал он в конце концов.

Я спросил, как он держится.

– А, нормально, – ответил он.

– На собрания ходили?

– Постоянно хожу. – Помолчав немного, он сказал: – Но с тех пор как началась вся эта хреновина, не ходил ни разу. Понимаете, просто не до того было.

– Вы не сможете помочь брату, если сорветесь.

– Это я знаю.

– В Бэй-Ридже тоже бывают собрания. Вам необязательно ездить в центр.

– Знаю. Я хотел пойти вчера вечером, но так и не получилось. – Он побарабанил пальцами по рулевому колесу. – Я думал, может, мы сегодня успеем попасть на собрание у святого Павла, только уже поздно. Пока мы туда доберемся, будет уже десятый час.

– На Хьюстон-стрит собрание начинается в десять.

– Ну, не знаю, – сказал он. – Мне еще надо заехать к себе, взять кое-что...

– А если не успеете к десяти, там бывает собрание и в двенадцать. В том же самом месте, на Хьюстон-стрит, между Шестой и Вэрик-авеню.

– Я знаю, где это.

Что-то в его тоне отбило у меня охоту лезть с новыми советами. Через некоторое время он сказал:

– Я знаю, мне не надо бы пропускать собрания. Постараюсь успеть на десятичасовое. А насчет полуночного – не уверен. Мне не хочется оставлять Кинена одного так надолго.

– Вы можете завтра днем попасть на какое-нибудь собрание в Бруклине.

– Возможно.

– А как насчет вашей работы? Ее вы можете пропустить?

– Пока да. Вчера и сегодня я сказался больным, но если в конце концов они меня уволят, ничего страшного. Такую работу всегда найти можно.

– Вы ведь работаете посыльным?

– На самом деле доставляю обеды на дом. От магазина на углу Девятой авеню и Пятьдесят Седьмой.

– Должно быть, не очень приятно работать на посылках, когда брат гребет деньги лопатой.

Он некоторое время помолчал, а потом ответил:

– Я стараюсь одно с другим не смешивать, понимаете? Кинен хотел, чтобы я работал на него или вместе с ним, называйте, как хотите. Но если я этим займусь, то обязательно сорвусь. Дело не в том, что зелье всегда под рукой, потому что на самом деле это не так, иметь дело с товаром приходится не часто. Дело в самой обстановке, в отношении к этому, понимаете?

– Конечно.

– Вы были правы, когда сказали про собрания. Мне хочется выпить с тех пор, как я узнал про Франси – ну, про похищение, еще до того, как они такое с ней сделали. Я бы не сказал, что был на волоске или что-нибудь вроде того, но от этой мысли нелегко отделаться. Я ее прогоняю, а она тут же возвращается.

– А вы не говорили со своим наставником?

– У меня, в сущности, нет наставника. Мне дали наставника на время, когда я только бросил, и сначала я встречался с ним довольно регулярно, но потом мы как-то разошлись. И к тому же его трудно застать по телефону. Мне надо бы найти постоянного наставника, но почему-то все руки не доходят.

– И все же надо...

– Знаю. А у вас есть наставник?

Я кивнул.

– Мы встречались вчера вечером. Обычно мы обедаем вместе по воскресеньям, вспоминаем всю прошедшую неделю.

– И он дает вам советы?

– Иногда, – ответил я. – А потом я иду и делаю, что хочу.

* * *

Когда я вернулся к себе в отель, первый, кому я позвонил, был Джим Фейбер.

– Я только что говорил о тебе, – сказал я ему. – Один приятель спросил, дает ли мне советы мой наставник, и я сказал ему, что всегда поступаю в точности, как ты советуешь.

– Тебе повезло, что Господь не разразил тебя громом тут же на месте.

– Знаю. Но я решил не лететь в Ирландию.

– Да? Вчера вечером ты как будто совсем решил лететь. За ночь передумал?

– Нет, – сознался я. – Совсем не передумал, утром пошел в бюро путешествий и умудрился достать дешевый билет на вечерний рейс в пятницу.

– Да?

– А потом, после обеда, мне предложили работу, и я согласился. Не хочешь поехать в Ирландию на три недели? Не думаю, что смогу получить обратно деньги за билет.

– Ты уверен? Обидно терять деньги.

– Ну, они предупредили меня, что деньги обратно не выдают, а я уже заплатил. Ничего страшного, я зарабатываю достаточно, чтобы расстаться с парой сотен. Я только хотел дать тебе знать, что не полечу в этот Содом и Бегорру^[11].

– Я подумал, что тебе там может оказаться нелегко, – сказал он. – Вот почему я беспокоился. Здесь ты еще как-то ухитряешься не сорваться, просиживая ночи напролет со своим другом в его баре...

– Он пьет за нас двоих.

– Ну, так или иначе, как будто обходится. Но по ту сторону океана, за тысячи километров от того, что тебя поддерживает, да еще в таком беспокойном настроении...

– Знаю. Но теперь ты можешь не волноваться.

– Хотя сам для этого ничего и не сделал.

– Ну, не знаю, – сказал я. – Может, это как раз благодаря тебе. Неисповедимы пути Господни и чудеса, которые он творит.

– Ну да, – отозвался он. – Разве что так.

Узнав, что я все-таки не лечу в Ирландию, Элейн сказала, что ей очень жаль.

– Неужели ты не можешь отложить эту работу? – спросила она.

– Нет.

– Или разделаться с ней до пятницы?

– К пятнице я только за нее возьмусь.

– Жаль. Но ты как будто ничуть не огорчен.

– По-моему, нет. Во всяком случае, я еще не звонил Мику, так что не придется звонить снова, чтобы сказать, что я передумал. Честно говоря, я рад, что получил эту работу.

– Теперь тебе есть во что вцепиться зубами.

– Правильно. Именно это мне на самом деле и нужно, а не отпуск.

– И интересное дело?

Я еще ничего ей про него не говорил. Подумав немного, я сказал:

– Дело жуткое.

– Да?

– Господи, что только люди друг с другом вытворяют! Пора бы мне к этому привыкнуть, но я так и не могу.

– Хочешь мне рассказать?

– Когда увидимся. Как насчет завтрашнего вечера?

– Если только твоя работа не помешает.

– Не думаю. Я зайду за тобой около семи. Если буду задерживаться, позвоню.

* * *

Я принял горячую ванну и выспался, а утром пошел в банк и добавил семьдесят стодолларовых бумажек к своим запасам в сейфе. Две тысячи долларов я положил на свой счет, а оставшуюся тысячу сунул в задний карман брюк.

Было время, когда я тут же поспешил бы их раздать. Тогда я немало часов проводил в безлюдных церквях и, так сказать, вносил свою лепту, запихивая в первый же попавшийся ящик для пожертвований ровно десять процентов полученных наличных. Эта странная привычка прошла сама собой, когда я бросил пить. Не знаю, почему я перестал так делать, но, с другой стороны, точно так же я не мог бы и сказать, почему начал.

С тем же успехом можно было теперь сунуть в первый попавшийся ящик для пожертвований и мой авиабилет – все равно я за него ничего не получу. Я на всякий случай заглянул в бюро путешествий, и тамошний служащий подтвердил мои опасения: что деньги за билет мне действительно не вернут.

– При других обстоятельствах я посоветовал бы вам попросить врача написать справку, что полет вам противопоказан по состоянию здоровья, – сказал он. – Но тут это не поможет, потому что вы имеете дело не с авиакомпанией: мы закупаем билеты у компаний оптом, поэтому и продаем их с большой скидкой.

Он сказал, что попытается перепродать мой билет, я оставил билет ему и пошел на метро.

Весь день я провел в Бруклине. Уходя из дома на Колониал-роуд, я захватил фотографию Франсины и показывал ее всем, кому мог, в «Д'Агостино» на Четвертой авеню и в «Арабском гурмане» на Атлантик-авеню. Я предпочел бы работать по более горячему следу – шел уже вторник, а похищение случилось в четверг, – но ничего поделать теперь нельзя. Было бы лучше, если бы Пит позвонил мне в пятницу, а не ждал до понедельника, но они были заняты другим.

Кроме фотографии я показывал карточку «Доверия» со своей фамилией и объяснял, что расследую дело, связанное со страховкой. В автомобиль моей клиентки врезалась машина, которая тут же уехала, не остановившись, и она получит свою страховку быстрее, если мы сможем разыскать виновника происшествия.

В «Д'Агостино» я поговорил с кассиршей. Она припомнила Франсину – их постоянную покупательницу, которая всегда платила наличными: в нашем обществе такая привычка обращает на себя внимание, хотя среди торговцев наркотиками это дело обычное.

– И могу вам еще кое-что про нее сказать, – добавила кассирша. – Готова спорить, что она хорошо готовит.

Вероятно, мое лицо выразило удивление.

– Она никогда не покупала полуфабрикатов и всяких этих замороженных штучек. Брала все только свежее. И такая молодая, сейчас редко кто из молодежи любит готовить. Но у нее в тележке никогда не было никаких готовых обедов.

Мальчишка-посыльный тоже ее помнил и сообщил, что она всегда давала на чай по два доллара. Я спросил про фургон, и он вспомнил, что перед магазином стоял закрытый голубой фургон, который отъехал вслед за ней. Он не обратил внимания ни на марку фургона, ни на номер, но цвет помнил хорошо, и еще ему показалось, что на боку фургона было написано что-то про ремонт телевизоров.

На Атлантик-авеню припомнили больше, потому что там было на что обратить внимание. Продавщица сразу же узнала Франсину на фотографии и сказала мне, что та купила: оливковое масло, кунжутную приправу и еще какие-то совсем неизвестные мне продукты. Как ее похищали, она, правда, не видела, потому что в тот момент обслуживала другую покупательницу. Она слышала, что случилось что-то необычное, потому что вошедший покупатель рассказал, как двое мужчин и одна женщина выбежали из магазина и прыгнули в фургон. Покупатель решил, что они убегали, ограбив кассу.

До полудня я успел опросить еще несколько человек, а потом подумал, не пойти ли пообедать где-нибудь поблизости. Но вместо этого вспомнил, что советовал накануне Питеру Кхари. Я и сам не был на собрании с субботы, а сегодня уже вторник, и вечер я собирался провести с Элейн. Позвонив в межгрупповой центр «АА», я узнал, что в двенадцать тридцать будет собрание в десяти минутах хода отсюда, на Бруклин-Хайтс. Там выступала маленькая пожилая дама, такая чопорная и добропорядочная, что дальше некуда, но из ее рассказа явствовало, что такой она была далеко не всегда. По ее словам, раньше она была бездомной попрошайкой, спала в подъездах, никогда не мылась и не меняла одежду, и она снова и снова вспоминала, какая тогда ходила грязная и как ужасно от нее воняло. Трудно было представить себе, что все это происходило с той самой дамой, которая сейчас говорит, сидя за столом.

После собрания я вернулся на Атлантик-авеню и снова занялся своим делом. В кулинарном магазине я купил сандвич и банку крем-соды и заодно поговорил с хозяином. Выйдя из магазина, я перекусил, а потом побеседовал с владельцем газетного киоска на углу и с двумя покупателями. После этого зашел в «Алеппо» и поговорил с кассиром и двумя официантами. Снова вернулся в «Айюб» – после всех разговоров с людьми, которые так называют этот магазин, я и сам стал про себя называть его так. К этому времени кассирша вспомнила фамилию покупателя, который решил, что люди из голубого фургона ограбили магазин. Я нашел его номер в телефонной книге и позвонил, но там никто не отвечал.

Взявшись за Атлантик-авеню, я решил не рассказывать о страховке: эта история плохо вязалась с тем, что могли видеть там свидетели. С другой стороны, я не хотел давать людям повод думать, будто речь идет о похищении и убийстве, чтобы какой-нибудь законопослушный гражданин не счел своим долгом сообщить об этом в полицию.

Я придумал другую легенду, которую немного видоизменял в зависимости от того, с кем говорил. Выглядела она примерно так. Сестра одной моей клиентки собирается вступить в фиктивный брак с иммигрантом, который живет в стране нелегально и надеется таким способом здесь остаться. У будущего жениха есть девушка, чьи родители категорически против этого брака. Двое мужчин, родственников той девушки, несколько дней приставали к моей клиентке, пытаясь заручиться ее поддержкой, чтобы расстроить брак. Она готова была войти в их положение, но ввязываться не захотела. В четверг они следили за ней до самого «Айюба» Когда она вышла из магазина, они под каким-то предлогом заставили ее сесть в фургон и увезли, чтобы попытаться уговорить. Когда ее отпустили, она была близка к истерике и, вырываясь от них, потеряла не только покупки (оливковое масло, приправу и прочее), но и сумочку где лежал довольно дорогой браслет. Она не знает, ни как зовут этих людей, ни как их найти, и поэтому...

Не думаю, чтобы у меня получилась сколько-нибудь убедительная история, но я и не собирался предлагать ее в качестве сценария для телесериала. Мне она нужна была только для того, чтобы добропорядочные граждане не сомневались, что помочь в этом деле будет и безопасно, и благородно. Я получил множество советов -например: «Такие браки добром не кончаются, ей надо бы предостеречь сестру». Но я услышал и немало полезной информации.

* * *

В начале пятого я там закончил и доехал на метро до Коламбус-серкл, едва успев до начала вечернего часа пик. Дежурный в отеле отдал мне почту – по большей части всякую макулатуру. Как-то раз я заказал что-то по почте с доставкой на дом, и с тех пор каждый месяц мне присылают десятки каталогов. У меня одна маленькая комната, и в ней не хватило бы места даже для самих каталогов, не говоря уж о товарах, которые мне предлагали купить.

Поднявшись к себе, я выкинул в помойку все, кроме счета за телефон и двух записок – в обеих говорилось, что мне звонил Кен Карри: один раз в 2.30 и потом еще в 3.45. Я не стал тут же ему звонить – слишком устал.

День выдался утомительный. Не физически – я ведь не мешки с цементом грузил, – но вести все эти разговоры с людьми тоже нелегко. Постоянно находишься в напряжении, особенно когда рассказываешь выдуманную историю. Для всякого, кто не патологический лжец, врать труднее, чем говорить правду, – на этом принципе основан детектор лжи, да и моя практика это подтверждает. Когда целый день врешь и выдаешь себя за кого-то другого, это здорово изматывает, особенно если за весь день почти не присел.

Я принял душ и побрился, потом включил телевизор и минут пятнадцать послушал новости, задрав ноги и закрыв глаза. Около половины шестого я позвонил Кинену Кхари и сказал ему, что добился кое-каких успехов, но ничего определенного сообщить не могу. Он спросил, может ли он что-нибудь сделать.

– Пока нет, – сказал я. – Завтра снова поеду на Атлантик-авеню – может быть, удастся выяснить что-нибудь еще. А когда закончу, приеду к вам. Вы будете дома?

– Конечно, – ответил он. – Мне уходить некуда.

* * *

Я поставил будильник и снова закрыл глаза. Звонок прервал мой сон на самом интересном месте в половине седьмого. Надев костюм и галстук, я отправился к Элейн. Она налила мне кофе, а себе минеральной воды, потом мы взяли такси и поехали в центр, в Азиатское общество, где недавно открылась выставка, посвященная Тадж-Махалу, это было как раз по теме занятий Элейн. Обойдя все три зала выставки и произнеся все подобающие слова, мы вслед за остальными посетителями перешли еще в один зал, где, сидя на складных стульях, послушали музыканта, игравшего на ситаре. Не имею ни малейшего представления, хорошо он играл или нет. И вообще не понимаю, как это можно определить и откуда сам он знает, не расстроен ли его инструмент.

После концерта был прием с вином и сыром.

– Долго задерживаться нам необязательно, – шепнула мне Элейн, и после нескольких минут улыбок и вежливых разговоров мы вышли на улицу.

– Я вижу, каждая секунда там доставляла тебе несказанное удовольствие, – сказала Элейн.

– Да нет, в общем ничего было.

– Ну и ну, – сказала она. – На что только не идут мужчины в надежде охмурить женщину!

– Да ладно тебе, – сказал я. – Не так уж и плохо все было. Это та же самая музыка, какую играют в индийских ресторанах.

– Но там необязательно ее слушать.

– А кто ее слушал здесь?

Мы пошли в итальянский ресторан, и за кофе я рассказал ей про Кинена Кхари и про то, что произошло с его женой. Когда я закончил, она некоторое время сидела, уставившись на скатерть перед собой, словно там было что-то написано. Потом медленно подняла глаза Элейн – женщина, видавшая виды, и много чего может вынести, но в этот момент она выглядела трогательно беззащитной.

– Господи Боже мой! – сказала она.

– Чего только не вытворяют люди друг с другом.

– И конца-края этому нет, верно? Как бездонная яма. – Она отхлебнула воды. – Какая жестокость, какой жуткий садизм. Как можно... ну, что толку спрашивать.

– Я думаю, все это ради удовольствия, – сказал я. – Наверное, они получали наслаждение – не только от самого убийства, но и от того, как издевались над ним, как водили его за нос, как говорили, что она в машине, потом – что она будет дома, когда он вернется, и в конце концов подсунули ее изрубленную на куски в багажнике старого «форда». Чтобы убить ее, не нужно быть садистом. Думаю, они просто хотели себя обезопасить – побоялись оставить свидетеля, который мог бы их опознать. Но растравлять его рану так, как они это делали, никакой необходимости не было. Им пришлось попотеть, пока они расчленяли тело. Прости, это, кажется, не совсем застольный разговор, да?

– Ничего, пустяки, перед сном слушать такую историю было бы еще хуже.

– Создает настроение, верно?

– Да уж, самый лучший способ распалить человека. Нет, ничего страшного. То есть это, конечно, страшно, очень страшно, но я не такая уж чистоплюйка. Ужасно, когда кого-то режут на кусочки, и все-таки это не самое ужасное, правда? Самый ужас в том, что такое зло существует в мире, что оно в любой момент может обрушиться на тебя неизвестно откуда и без всякой видимой причины. Вот что ужасно, а натощак об этом думаешь или на полный желудок – значения не имеет.

* * *

Мы пошли к ней, она поставила пластинку пианиста Сидара Фолтона, которого мы оба любим, мы уселись на диван и почти все время молчали. Когда одна сторона кончилась, она перевернула пластинку, и где-то на середине второй стороны мы пошли в спальню и с неожиданной страстью предались любви. Потом мы долго молчали, а в конце концов она сказала:

– Знаешь что, мальчик? Если так пойдет и дальше, у нас в скором времени это будет неплохо получаться.

– Ты так думаешь?

– Я бы не удивилась. Вот что, Мэтт, оставайся сегодня у меня.

Я поцеловал ее.

– Как раз это я и собирался сделать.

– М-м-м. Умница. Я не хочу оставаться одна.

Я тоже не хотел оставаться один.