Книга Роза и лилия онлайн - страница 9

9
Дракон

Назавтра она заработала тридцать один соль. Нищий по праву получил свой пирожок. Надо же, его звали Матье, как и ее отца. Родился он в Орлеане тому уж лет двадцать. Поскольку раз в день Жанне, хочешь не хочешь, приходилось отлучаться, чтобы наполнить кувшин водой, он сделался хранителем ее козел с жаровней.

В воскресенье она заработала сорок шесть солей и вскрыла второй мешок с суржей.

В понедельник – двадцать семь солей. Настало время купить три охапки соломы, чтобы устроить себе ложе помягче и потеплее, чем голая земля.

Жанна прикинула, что, тратя в день сорок солей на закупку провизии, она может заработать вдвое больше. Выходила тысяча двести солей в месяц, примерно сорок турских ливров. Ей вполне хватит, чтобы нанять помощника, ибо как успеть одной делать покупки, собирать хворост, наблюдать за лотком и всем прочим?

Во вторник Жанна дала пять солей Матье, наказав отправиться в баню и вывести вшей кедровым паром и настойкой камфары. Она дала ему белье, штаны и рубаху, купленные по случаю у старьевщика за двадцать пять солей.

– Я хочу, чтобы ты сжег свои старые вещи, – сказала она вежливо, но твердо.

– Но я стану похож на доброго горожанина и не смогу просить милостыню!

– Матье! Ты больше не нищий, и мне нет дела до того, что ты думаешь! Погляди, что ты зарабатываешь: едва один соль в день. С воскресными подаяниями. Не больше тридцати пяти солей в месяц. Я обещаю тебе верных пятьдесят, если будешь работать на меня. Вот только на ноги твои глядеть страшно, не поймешь даже, какого они цвета!

Нищий нервно переступил, одна нога у него была длинней другой, отчего он ходил вперевалку.

– Быть чистым денег стоит, – сказал он в свое оправдание.

– Не в деньгах дело, а в лени, – возразила Жанна. – Отчего не помыть их в фонтане?

Матье поморщился и взглянул на Жанну:

– Пятьдесят солей?

– Даю слово.

– И пирожок в придачу?

– А как же! Вот и будет пятьдесят шесть солей.

Нищий смотрел на нее по-прежнему нерешительным и даже недовольным взглядом:

– Ну ладно, пятьдесят пять солей и пирожки?

Жанна взглянула на него и улыбнулась:

– Сначала помойся, если тебя не вышвырнут из бани.

– А отчего это меня должны вышвырнуть? – обиделся Матье.

– Потому что такого бродягу, как ты, еще поискать. Да, и чтоб на глаза мне больше не попадалась эта твоя шляпа!

– Не тебе, паренек, учить меня жить!

– Я вовсе не паренек, Матье, а девчонка. Ясно?

Тот уставился на Жанну, моргая от удивления:

– Черт побери, ты девчонка, ты?

– Самая что ни на есть, Матье. Разве парень подарил бы тебе эти тряпки? Сказано тебе, иди мыться!

– И возвращаться босиком?

– Ты грязь носил вместо башмаков!

Матье рассмеялся:

– Да уж, язычок у тебя подвешен!

Он наконец удалился, неся на руке новое платье.

Матье вернулся, когда звонили к вечерне. Жанна узнала его только по рубахе. Ей даже показалось, что хромота его куда-то исчезла. Неужто он так зарос грязью? Даже оскал беззубого рта не очень-то бросался в глаза. От него несло камфорой, должно быть, борцы со вшами поработали на совесть. Волосы были тщательно приглажены и еще не высохли.

– Они не хотели меня пускать.

– Я их понимаю.

Жанна достала из кошелька два соля и подала ему:

– Теперь быстро к цирюльнику, у тебя борода разбойника с большой дороги. И скажи им, чтобы укоротили волосы, ты совсем зарос.

– Я что, босым пойду к цирюльнику?

Матье, казалось, ни о чем, кроме башмаков, и думать не мог.

– Завтра я куплю тебе башмаки. Ты и так обошелся мне сегодня в пятьдесят солей.

– Ну так завтра я и пойду к цирюльнику.

– Нет уж, сначала бриться, потом башмаки. Послушай, у меня самой и постели-то нет, а ты не хочешь день обождать!

– Дожил, девчонка поучает меня! А сама ты в какие лохмотья одета?

– Зато я чистая. Иди брейся, я скоро вернусь сюда и проверю.

Он ведь и вправду не знал, где она живет. Матье повиновался. Жанна отправилась в свое дарованное судьбой жилище проверить, не появлялись ли там в ее отсутствие непрошеные гости. Она вывела Донки наружу. Осел явно соскучился в одиночестве и теперь с удовольствием втягивал свежий воздух и щипал молодую травку. Завтра она купит ему сена.

Потом Жанна вернулась проверить, как идут дела у Матье. Она просто не поверила своим глазам: перед ней стоял совсем другой человек, настоящий красавец. Она улыбнулась, Матье улыбнулся в ответ. Он в который уже раз взглянул на свои ноги. Жанна отметила, что они длинные и сильные. Теперь, когда они были чистые, на них было просто приятно смотреть. Интересно, из-за какого увечья он стал калекой?

– Знаешь, от всего этого я зверски проголодался!

Жанна весело рассмеялась:

– Я приглашаю тебя отобедать в таверну «Бычий двор».

У парня так и отвисла челюсть.

– Ты что, хочешь за мной приударить? Отправишься в таверну с босяком?

– Тебе осталось быть босяком всего лишь до завтра.

Матье посмотрел на Жанну, и она не отвела взгляда. От светлой голубизны его глаз ей сделалось не по себе. Матье то и дело проводил рукой по своим выбритым щекам, которые стали такими белыми, что казались напудренными.

Они отправились в таверну. Матье еще меньше привык к обществу, чем она сама. Он жил отбросами, а тут вдруг оказался за столом той самой таверны, объедки из которой еще вчера вылавливал в соседнем ручье.

– Что будем есть? – спросил он, неуверенно присаживаясь на скамью.

– Суп и жареные сосиски с салатом, – ответила Жанна.

Матье вытаращил на нее глаза:

– Так много?

– Так много.

– Так ты богачка?

– Сам видел, что я заработала.

Она заказала кувшин вина. Матье в удивлении покачивал головой.

– Имей в виду, так будет не каждый вечер, – сказала Жанна.

– Тогда по какому случаю праздник?

– Твой день рождения! Ты стал другим человеком!

Он рассмеялся:

– Верно, я не такой, как раньше. Да и в голове что-то не то.

Ума не приложу, кто я теперь такой.

Матье не умел управляться с ложкой, и Жанне пришлось преподать ему эту науку.

– Из каких ты краев? – спросил Матье.

Ей хватило несколько фраз, чтобы рассказать о себе. Не забыла она и о посещении аббатства и обители сестер-кордельерок.

– Отчаянная ты! Вот отчаянная! – восклицал Матье, опорожняя свой стакан.

Они пили местное кисленькое вино, но это было все же лучше, чем пиво. В таверну «Бычий двор» не заглядывали богатые торговцы; ее посещали по большей части служащие и студенты, собиравшиеся здесь заработать на еду чтением стихов и при случае побузить.

Матье рассказал о себе. Ему было двадцать два или двадцать три года. Три года он в компании бывших наемников, грабителей и прочего сброда промышлял разбойным ремеслом в Париже и окрестностях. Год за воровство ему довелось провести в сырой камере тюрьмы Лучников, что стояла на берегу Сены.

– Вот и все, что я видел в жизни, – добавил Матье.

Под конец срока какой-то стражник предложил ему завербоваться – по примеру многих бывших подельников – в Королевские вспомогательные войска, но так как Матье не выносил, чтобы им командовали, то стал изображать из себя хромого. Вот так он и улизнул от службы в армии. Если уж воевать, говорил Матье, то за себя самого, а не за господина. С той поры он жил нищенством.

– Так, значит, ты не хромой?

– Нет, это так, по привычке.

– За что же тебя посадили в тюрьму?

– Как-то раз украл двух каплунов, в другой – распятие в церкви.

Матье пристально посмотрел на Жанну:

– Я не обворую тебя. Никогда в жизни. Я больше вообще не стану воровать. Почему ты все это для меня делаешь?

– Что?

– Ну все это.

Чутье подсказало Жанне, что главное – не пытаться наставить его на путь праведный.

– Потому что оба мы с тобой бедняки, – сказала она. – Бедняк бедняка всегда поймет. А еще потому, что ты мне нужен.

– Я и вправду тебе нужен?

– Я же не могу одна заниматься всем этим. Ты видел, дело пошло. Мне все равно нужен помощник.

Глаза Матье загорелись. Он, возможно, в первый раз в жизни понял, что может быть полезным.

– Завтра ты станешь богатой.

– Стало быть, богатым станешь и ты.

Они улыбнулись и подняли стаканы.

Жанна научила Матье резать столовым ножом истекавшие соком сосиски.

Человек со скрипкой принялся наигрывать какую-то мелодию в надежде заработать мелкую монетку. Жанна никогда не слышала ничего, кроме хора, который отцу Годфруа удавалось собрать на воскресную службу. А Матье знал в музыке толк. Хлебнув вина, оба они расчувствовались от незатейливого мотива, но это оказалось только прелюдией к выступлению какого-то юноши. Он был в плаще и сдвинутой набок шапочке. Пробравшись между скамеек, юноша вышел вперед и принялся декламировать проникновенным голосом в такт музыке:

 
Когда приходит милый май
Над ложем петь…
 

Посетители встретили песню восторженно. В шапочке музыканта зазвенели монеты, которыми он поделился со стихотворцем. Обоих пригласили к столу и принялись потчевать ужином. Отовсюду сыпались двусмысленные шуточки. Жанна видела только лицо молодого поэта, которому нельзя было дать больше двадцати. Черты лица его были одновременно резки и изысканны, словно его сначала грубо обтесали, а потом обработали резцом. Темные завитки волос спускались на слегка выпуклый лоб, в обрамлении юношеской бородки пламенели губы. Жанна не могла удержаться от мысли о губах Исаака. Вдруг взгляды их встретились, и его карие блестящие глаза напомнили девушке глаза оленя.

Жанной овладели неведомые дотоле чувства. Она была счастлива, сама не зная отчего, но счастье было подернуто грустью, навеянной услышанными стихами.

Что делает сейчас Исаак?

Стоя в дверях таверны, Жанна вдруг поняла, что попала в сложное, почти безвыходное положение. Она приоткрыла Матье двери рая, и тот почувствовал себя словно заново родившимся. Теперь, расставаясь, она возвращала его к прежней жизни. Это было очень похоже на то, что она сама испытала с Исааком в таверне Аржантана.

Матье смотрел на нее, шевеля пальцами босых ног в уличной пыли.

– Где ты ночуешь? – спросила Жанна.

– Мне разрешают спать в привратницкой коллежа с условием, что я уберусь сразу после заутрени.

После заутрени, значит, еще до зари.

– У меня немногим лучше, – сказала Жанна, – даже кровати нет. Могу предложить тебе охапку соломы да общество моего осла.

– Охапку соломы! – рассмеялся Матье. – Вот это по-королевски!

Дойдя до дверей своего жилища, Жанна вдруг испугалась. Ее тайна станет достоянием того, кто еще несколько часов назад был простым бродягой.

Она попыталась зажечь свечу, но не смогла справиться с огнивом; у Матье все получилось с первого раза. Он обследовал помещение и ласково потрепал осла. Донки казался довольным и радостно встряхивал головой. Жанна бросила охапку соломы у двери, а себе постелила в дальнем углу. Она понимала, что рискует, но ничего лучшего придумать не могла.

Матье стянул с себя рубаху и улегся на солому, блаженно улыбаясь.

– Ты знаешь, с самого детства я не спал на соломе, – сказал он.

– Доброй ночи, – ответила Жанна и задула свечу.

Первый час прошел спокойно. На колокольне коллежа пробило десять.

Тут-то и проснулся худший враг Жанны – ее собственное естество. Как любой настоящий враг, он отогнал от нее сон.

– Жанна? – послышался тихий голос.

Сердце ее забилось от волнения.

– Так ты не спишь? – спросила она, стараясь говорить сонным голосом.

– Ты прекрасно знаешь, что нет.

Какое бесстыдство!

Жанна надолго замолчала.

– Жанна?

Матье не стал дожидаться ответа, он отлично понимал, что девушка не спит.

– Жанна, я целую вечность не прикасался к женщине!

Жанна пыталась бороться – не с ним, скорее с собой.

– Послушай, Матье, я девственница и не собираюсь в ближайшее время рожать детей. Я тебя не люблю.

– Жанна, я прошу тебя о милости. Дотронуться до тебя, только дотронуться.

Этот ход оказался удачным.

– Только дотронуться, и я смогу умереть счастливым.

По голосу Жанна догадалась, что Матье сидит на охапке соломы.

– Матье, ты пьян, а у меня вовсе нет желания драться со своим будущим помощником.

– Ты и не будешь драться. Я вовсе не зверь. Жанна, ты сделала меня другим человеком. Я больше не бродяга.

– Потому что ты вымылся в бане?

Чего он мудрит? – сказала себе Жанна. Отчего он до сих пор еще не у ее ног?

Он оказался там в следующее мгновение.

– Баня – это было как второе крещение, – сказал Матье.

Она слышала его и свое дыхание. Она чувствовала жар, исходивший от этого человека. Он положил руку на ее ногу. Жанна вздрогнула всем телом. Она попыталась представить себе его лицо. Рука Матье оставалась неподвижной целую вечность. Потом она поднялась к ее животу. К пупку.

К груди.

Жанна подумала об Исааке, и на нее нахлынула бездонная грусть. Она едва сдерживала слезы.

Матье отдернул ее рубаху и погладил груди. Потом поцеловал их.

– Ласкай их, – прошептала Жанна, сама не своя.

Матье бросился на нее и принялся сосать груди, как младенец. Одну, потом вторую. Жанна высвободила руку и погладила его по обнаженной теплой спине.

Значит, все снова! Ну и пусть! Жанна вся отдалась наслаждению случайной игры. Она медленно отталкивала голову Матье к животу.

Она была его госпожой. Ее раб был готов на все.

Он растянулся на подстилке всем своим покорным телом. Жанна поняла, что он снял с себя всю одежду. Она протянула руку к его члену.

– Жанна! – вскрикнул Матье так, как если бы она вонзила в него кинжал.

Она осознала всю его беззащитность, когда Матье застонал. Ей и в голову не приходило, что мужчина способен издавать такие звуки. Чтобы заставить его замолчать, она уткнула его голову себе между ног. Матье впился в девушку.

А потом она в него.

Судороги, которых она уже ждала, едва не прервались диким воплем. Зверь, лежащий подле нее, содрогался всем телом и рыдал так, что Жанну охватил страх. Этот парень лишился рассудка. Он обнимал ее ноги, сжимал их, покрывал поцелуями, потом по-звериному извернулся и обнял ее всю с необыкновенной силой. И вот, наконец, он расслабленно вытянулся рядом с девушкой, все еще держа ее в объятиях.

Жанна не могла прийти в себя от изумления. Она принялась гладить Матье по голове, стараясь привести его в чувство. Он вздрагивал все реже и реже, пока наконец не успокоился. Резкий запах его семени удивил Жанну.

Она говорила себе словами Исаака: я не должна была этого делать, но понимала, что иначе поступить не могла.

Исаак был жертвой.

Матье был жертвой.

И она сама тоже, призналась себе Жанна.

Ей захотелось, чтобы он вернулся к себе в угол на солому. Потом расхотелось. Он лежал подле нее, стихия, вызванная ею из мрака и ею же прирученная. Вот так, наверное, и с драконами. Он спал. Она заснула гораздо позже, думая о том, что главное ее желание исполнилось: свою девственность она хотела отдать только Исааку.

Но жизнь ее отныне связана и с Матье.