Книга Пески Амона онлайн - страница 10

ГЛАВА 11

На следующий день с большой свитой рабов, прекрасных женщин и девушек прибыл Апеллес. Он был в высшей мере изящен и несколько эксцентричен в своих ярких одеждах и с ожерельем из янтаря и ляпис-лазури на шее. Ходили слухи, что Теофраст написал сатирическую книжку, озаглавив ее «Характеры», и что именно Апеллес вдохновил его на человеческий тип выскочки, всячески старающегося привлечь к себе внимание.

Александр принял художника, пришедшего вместе с прекраснейшей Кампаспой, в своих личных апартаментах. Кампаспа все еще носила пеплос молодой девушки – единственный способ не прятать роскошные плечи и великолепную грудь.

– Рад видеть тебя в добром здравии, Апеллес, и так же рад, что красота Кампаспы по-прежнему служит для тебя источником вдохновения. Привилегия немногих – жить с такой музой.

Кампаспа зарделась и подошла поцеловать ему руку, но Александр распахнул объятия и прижал ее к себе.

– Твои объятия, как всегда, крепки, государь, – шепнула она ему на ухо тоном, который разбудил бы чувства и в трехдневном покойнике.

– У меня и кое-что другое не менее крепко, если ты еще не забыла, – прошептал он в ответ.

Апеллес смущенно кашлянул и проговорил:

– Государь, этот портрет должен стать шедевром, достойным пережить века. Или, точнее, портреты, так как я хочу написать два.

– Два? – переспросил Александр.

– Разумеется, если ты согласен.

– Сначала послушаем.

– Первый должен изображать тебя стоящим, когда ты подобно Зевсу мечешь молнии. Рядом орел, который также является одним из символов династии Аргеадов.

Царь с сомнением покачал головой.

– Государь, я хотел сообщить тебе, что и Парменион, и Евмен единодушны во мнении, что тебя следует изобразить именно в таком виде, особенно для воздействия на твоих азиатских подданных.

– Ну, если они так говорят… А другой?

– На другом ты будешь верхом на Букефале с копьем в руке мчаться в атаку. Это будет незабываемо, уверяю тебя.

Кампаспа негромко хихикнула.

– В чем дело? – спросил Апеллес с плохо скрытой тревогой.

– Я подумала о третьем портрете.

– О каком? – спросил Александр. – Двух недостаточно? Я не могу провести остаток жизни, позируя Апеллесу.

– На этом ты будешь не один, – объяснила девушка и снова хихикнула, еще более лукаво. – Я подумала о портрете с двумя фигурами, где царь Александр изображен в образе бога Ареса, отдыхающего после битвы. Его доспехи разбросаны по прекрасному заросшему цветами лугу… А я бы могла стать ублажающей его Афродитой. Знаешь, что-нибудь вроде той картины, что ты писал в доме того греческого полководца… как его?

Апеллес побледнел и исподтишка толкнул ее локтем:

– Пошли, у царя нет времени для всех этих портретов. Двух хватит с лихвой, верно, государь?

– Именно, мой друг, именно с лихвой. А теперь извините меня: Евмен заполнил весь мой день делами. Я готов позировать тебе перед ужином. Реши сам, с какого сюжета начнешь. Если верхом, то приготовь деревянного коня: вряд ли у Букефала хватит терпения позировать, даже перед великим Апеллесом.

Художник с поклоном удалился, утащив за собой неохотно плетущуюся модель, и Александр еще долго слышал ее ворчание, пока они удалялись по коридору.

Вскоре Евмен представил новых посетителей – десять местных племенных вождей, которые, узнав о смене хозяина, пришли выразить свою покорность.

Александр встал и, выйдя им навстречу, горячо пожал каждому руку.

– Чего они просят? – спросил он у толмача.

– Они хотят знать, чего ты хочешь от них.

– Ничего.

– Ничего? – озадаченно переспросил толмач.

– Они могут вернуться по домам и жить в мире, как раньше.

Один из вождей, видимо глава делегации, что-то прошептал на ухо толмачу.

– Что он говорит?

– Он говорит: «А налоги?»

– О, что касается налогов, – с готовностью вмешался Евмен, – они остаются прежними. У нас тоже есть расходы, и…

– Евмен, прошу тебя, – прервал его Александр. – Не нужно вдаваться в излишние подробности.

Племенные вожди немного посовещались между собой, после чего заявили, что очень довольны; они пожелали могущественному господину всяческих благ и поблагодарили его за благосклонность.

– Спроси, не желают ли они остаться на ужин, – сказал Александр.

Толмач перевел.

– И что?

– Они благодарят за приглашение, государь, но отвечают, что путь их долгий, а им нужно домой – доить коров, помогать кобылам ожеребиться и…

– Понятно, – прервал его Евмен. – Неотложные государственные дела.

– Поблагодари их за визит, – завершил беседу Александр, – и не забудь дать им щедрые подарки в знак нашего гостеприимства.

– Какие подарки?

– Не знаю. Оружие, одежды, – что найдешь нужным, но не отпускай с пустыми руками. Это патриархальный народ, и они ценят хорошие обычаи. А у себя дома они цари, не забывай.

Ужин подавали после захода солнца, когда Александр закончил первый сеанс позирования для Апеллеса на деревянном коне. Он счел, что великий мастер решит начать с более трудного.

– А завтра отведите меня в конюшни и выведите для меня Букефала: он тоже должен попозировать, – заявил художник, бросив снисходительный взгляд на деревянную фигуру, которую Евмену удалось спешно добыть у одного ремесленника, изготовляющего театральную бутафорию.

– Тогда советую тебе зайти к моему повару и взять медовых сухарей, чтобы подружиться с Букефалом, – сказал Александр. – Он до них большой любитель.

Стольник объявил, что столы накрыты. Апеллес нанес последние штрихи, после чего Александр слез с деревянного скакуна и подошел к художнику.

– Можно посмотреть?

Царь кинул взгляд на огромный щит, и его настроение вдруг резко переменилось. Мастер набросал углем основные линии образа, быстрыми, вихревыми штрихами, лишь изредка приостанавливаясь, чтобы проработать некоторые детали: глаза, пряди волос, пальцы, раздутые ноздри Букефала, бьющие об землю копыта…

Апеллес украдкой следил за его реакцией.

– Это лишь набросок, государь, еще далеко до завершения. Цвет и объем все переменят…

Александр поднял руку, не дав ему договорить:

– Это уже шедевр, Апеллес. Здесь ты проявил свою самую сильную сторону; остальное всякий может вообразить.

Они вместе вошли в пиршественный зал, где их ждали правители города, главы священных коллегий и друзья царя. Александр заранее приказал соблюдать меру во всем, не желая, чтобы у эфесян сложилось о нем и его товарищах превратное мнение. «Подруги», которых привели гости, ограничились игрой на музыкальных инструментах, танцами и несколькими невинными шутками, а вино подавали на греческий лад – на три четверти разбавленное водой.

Апеллес и Лисипп были в центре внимания, поскольку находились в зените своей славы.

– Я слышал действительно любопытную историю! – сказал Каллисфен, обращаясь к Апеллесу. – Про портрет, который ты делал для царя Филиппа.

– Вот как? – ответил Апеллес. – Ну так расскажи, а то я что-то не припомню.

Все рассмеялись.

– Хорошо, – продолжил Каллисфен, – я перескажу так, как рассказали мне. Значит, царь Филипп послал за тобой, потому что хотел повесить в Дельфах свой портрет, но сказал: «Сделай меня чуть-чуть покрасивее… в общем, не рисуй меня со стороны слепого глаза, подправь осанку, пусть волосы будут почернее, не преувеличивай, но ты меня понял…»

– Кажется, я слышу его самого, – рассмеялся Евмен и изобразил голос Филиппа: – «В общем, я приглашаю хорошего художника, а потом еще сам же должен все ему объяснять?»

– А, теперь я вспомнил, – от души рассмеялся Апеллес. – Именно так он и сказал!

– Тогда продолжай сам, – предложил Каллисфен.

– Нет, нет, – засмущался художник, – мне очень забавно слушать.

– Как тебе угодно. Итак, мастер закончил, наконец, свою картину и приносит ее в залитый светом двор, чтобы царственный заказчик мог ею восхититься. Кто из вас был в Дельфах, те видели: какая красота, какой блеск! Царь в золотой короне, в красном плаще, со скипетром, просто сам Зевс-громовержец. «Тебе нравится, государь?» – спрашивает Апеллес. Филипп смотрит с одной стороны, с другой и вроде не убежден. Спрашивает: «Сказать, что я думаю?» – «Конечно, государь». – «Ну, так, по-моему, на меня не похоже».

– Верно, верно! – подтвердил Апеллес, смеясь все более заливисто. – Я действительно сделал ему черные волосы, ухоженную рыжеватую бороду, и в результате он сам себя не узнал.

– И что дальше? – спросил Евмен.

– А дальше самое интересное, – продолжил Каллисфен, – если история правдива. Значит, картина во дворе, чтобы ею любоваться при полном свете, и в этот момент проходит один конюх, держа под уздцы царского коня. Животное, проходя мимо портрета, к изумлению присутствующих остановилось и начало махать хвостом, трясти головой и громко ржать. Тогда Апеллес посмотрел на царя, потом на коня, потом на портрет и говорит: «Государь, можно сказать, что я думаю?» – «Клянусь Зевсом, конечно», – отвечает тот. «Мне неприятно говорить это, но, боюсь, твой конь разбирается в живописи лучше тебя».

– Святая правда, – рассмеялся Апеллес. – Клянусь, все было именно так.

– А что он? – спросил Гефестион.

– Он? Пожал плечами и говорит: «А! Ты всегда прав. Но я все-таки заплачу. Раз уж ты ее сделал, я ее оставлю у себя».

Все захлопали в ладоши, и Евмен подтвердил, что выплата состоялась – за картину, которую все хвалили, даже те, кто ее не видел.

Теперь Апеллес ощутил себя в центре внимания и, как опытный актер, продолжал удерживать сцену.

Александр под предлогом того, что ему рано вставать, так как утром нужно осмотреть морские укрепления, удалился, и вечеринка продолжилась с новыми винами, чуть менее разбавленными, и новыми подругами, чуть менее скромными.

Войдя в свои апартаменты, он обнаружил там Лептину, ждавшую его с зажженной лампой, но в очевидном расстройстве. Александр внимательно посмотрел на нее, но она отвернулась, чтобы осветить спальню, и ему не удалось понять причину ее недовольства, а спрашивать он не стал.

Однако, открыв дверь в свою комнату, он все понял. На его ложе лежала обнаженная Кампаспа в позе какой-то мифической героини, трудно сказать какой: возможно, Данаи в ожидании золотого дождя, а может быть, Леды в ожидании лебедя.

Девушка встала, подошла и раздела его, потом опустилась перед ним на колени и стала ласкать его бедра и живот.

– Уязвимая точка твоего предка Ахилла была в пятке, – прошептала она, подняв на него свои подведенные глаза. – Твоя же… Посмотрим, помню ли я ее еще.

Александр погладил ее по голове и улыбнулся: в результате общения с Апеллесом девушка не могла выражаться иначе, чем мифологическими образами.