Книга Пески Амона онлайн - страница 8

ГЛАВА 8

Добычу из персидского лагеря и снятые с павших доспехи свалили посреди лагеря македонян. Люди Евмена производили инвентаризацию.

Пришел Александр вместе с Гефестионом и Селевком и уселся на скамеечку рядом с царским секретарем.

– Как твоя голова? – спросил тот, кивнув на внушительную повязку на голове царя – дело рук врача Филиппа.

– Неплохо, – ответил Александр, – но еще чуть-чуть, и было бы плохо. Если бы не Черный, я бы сегодня не радовался солнцу. Как видишь, – добавил он, указывая на богатую добычу, – тебе теперь нечего беспокоиться о деньгах. Здесь хватит на пропитание войска в течение месяца, если не больше; хватит и на жалованье наемникам.

– А себе ты ничего не хочешь забрать? – спросил Евмен.

– Нет. Но хотелось бы послать пурпурную ткань, ковры и шторы моей матери и что-нибудь сестре – например, эти персидские одежды. Клеопатре нравятся всякие необычные вещи.

– Будет исполнено, – согласился Евмен и дал указание слугам. – Что-нибудь еще?

– Да. Отбери триста комплектов доспехов, самых лучших, какие найдешь, и пошли в Афины, чтобы преподнесли богине Афине в Парфеноне. С посвящением.

– С посвящением… каким-то особенным?

– Разумеется. Пиши:

Александр и греки, за исключением спартанцев, отобрали эти доспехи у азиатских варваров.

– Хорошая оплеуха спартанцам, – прокомментировал Селевк.

– Ответ на ту, которую они дали мне, отказавшись участвовать в моем походе, – заметил царь. – Скоро они поймут, что на самом деле живут в захолустной деревне. А весь мир идет с Александром.

– Я распорядился, чтобы приехали Апеллес и Лисипп и сделали твое изображение верхом на коне, – сообщил Евмен. – Думаю, через несколько дней они высадятся в Ассах или Абидосе.

– Это меня не интересует, – сказал Александр. – А что мне хочется – это установить монумент нашим павшим в бою. Такой, какого еще не видывали. Создать его может один лишь Лисипп.

– Скоро узнаем также, какое впечатление произвела твоя победа на друзей и врагов, – вмешался Селевк. – Мне любопытно, что скажут жители Лампсака, не пожелавшие, чтобы ты их освобождал.

– Письмо моей матери уже отправили? – спросил Александр Евмена.

– Как только ты дал мне его. Сейчас оно уже на побережье. При благоприятном ветре будет в Македонии дня через три, не больше.

– Никто не связывался с нами со стороны персов?

– Никто.

– Странно… Я велел моим хирургам позаботиться об их раненых, а погибших похоронить с честью.

Евмен выгнул бровь.

– Если ты стараешься что-то мне сказать, говори, ради Зевса! – взорвался Александр.

– В этом-то и загвоздка, – вымолвил Евмен.

– Не понял.

– Персы не хоронят умерших.

– Что?

– Я тоже этого не знал, лишь вчера мне объяснил один пленный. Персы считают землю священной и священным также считают огонь, а труп для них нечист, и потому они полагают, что захоронение оскверняет землю, а сожжение оскверняет огонь, который для них является богом.

– Но… что же остается?

– Персы кладут тела умерших на горных вершинах или на крышах башен, где их клюют птицы и постепенно разлагает ветер и солнце. Эти сооружения они называют «башнями молчания».

Александр встал и направился к своему шатру. Евмен догадался, что делается у него в душе, и сделал друзьям знак не удерживать его.

Сам он пошел к царю только после захода солнца.

– Парменион приглашает тебя на ужин вместе со всеми нами, если ты соизволишь.

– Да, скажи ему, что я скоро приду.

– Не расстраивайся. Ты не мог себе представить…– произнес Евмен, видя, что царь все еще опечален.

– Дело не в том. Я думал…

– О чем?

– Об этом персидском обычае.

– Мне кажется, что он сохранился от ритуалов, восходящих к временам, когда персы были еще кочевниками.

– И в этом таится величие этого ритуала – в том, что обычай далеких предков не забывается. Друг мой, если мне придется пасть в бою, я бы, возможно, тоже захотел навсегда уснуть на башне молчания.

ГЛАВА 9

На следующий день Александр послал Пармениона занять Даскилий, столицу Геллеспонтской Фригии, прекрасный приморский город с огромным укрепленным дворцом, а также установить контроль над Зелеей.

Знатные персы бежали, забрав с собой лишь самое ценное, и генерал допросил слуг, чтобы узнать, куда именно они бежали, а особенно, куда делся Мемнон, поскольку его тела не нашли на поле битвы.

– Мы сами больше не видели его с тех пор, могущественный господин, – ответил ему один из распорядителей дворца. – Возможно, он отполз далеко от места сражения и умер позже, спрятавшись где-то. А может быть, его подобрали солдаты и похоронили, чтобы он не стал добычей собак и стервятников. Но здесь его не было.

Парменион послал за Филотом, своим сыном:

– Я не верю ни единому слову этих варваров, но все же очень вероятно, что Мемнон ранен и до сих пор не оправился. Насколько нам известно, у него была вилла, где он жил как персидский сатрап. Пошли-ка ты дозоры легкой конницы осмотреть местность: этот грек – самый опасный из наших противников. Если он жив, то доставит нам неисчислимые беды. Сегодня ночью я видел в горах какие-то световые сигналы; наверняка они передавали с большой скоростью на большие расстояния известие о нашей победе. Скоро мы получим ответ, и вряд ли это будет радушное приглашение.

– Я сделаю все, что в моих силах, отец мой, и привезу его связанного к твоим ногам.

Парменион покачал головой:

– Не делай ничего подобного. Если найдешь его, обращайся с ним почтительно: Мемнон – самый доблестный воин к востоку от Проливов.

– Но он наемник.

– Ну и что? Это человек, для которого жизнь утратила все иллюзии и который верит только в свой меч. Для меня этого достаточно, чтобы уважать его.

Филот прочесал местность пядь за пядью, обследовал все виллы и дворцы, допросил рабов, даже прибегая к пыткам, но так ничего и не добился.

– Ничего, – сообщил он своему отцу через несколько дней. – Совершенно ничего. Как будто его никогда и не было.

– Возможно, есть один способ обнаружить его. Приглядывай за врачами, особенно за хорошими, и смотри, куда они ходят, и таким образом сможешь выйти к изголовью важного пациента.

– Хорошая идея, отец мой. Странно, но ты всегда представлялся мне солдатом, человеком, способным лишь разрабатывать гениальные планы сражений.

– Мало выиграть сражение – самое трудное начинается потом.

– Я последую твоему совету.

С того дня Филот начал раздавать деньги и заводить друзей, особенно среди самого простого люда, и вскоре узнал, кто здесь лучшие врачи и что самый лучший из них – египтянин по имени Снефру-эн-Капта. Он пользовал в Сузах самого Дария, а потом стал личным врачом сатрапа Фригии Спифридата.

Филот расставил несколько засад и однажды вечером увидел, как египтянин, озираясь, выходит через заднюю дверь, садится в запряженную мулами повозку и едет по улице, ведущей из города. Взяв отряд легкой конницы, Филот последовал за ним, держась на изрядном расстоянии и двигаясь не по дороге. После долгого пути в темноте вдали показался свет роскошного жилища. Это был дворец, обнесенный зубчатой стеной, с портиками, балконами и галереями.

– Приехали, – объявил один из конников. – Будьте наготове.

Они спешились и подошли поближе, держа коней в поводу. Однако в последнее мгновение, когда до дворца оставался один шаг, соглядатаев встретил дружный яростный лай и со всех сторон на них набросились свирепые каппадокийские бульдоги.

Пришлось применить дротики, чтобы псы не слишком наглели. В темноте не удавалось хорошо прицелиться и мало-мальски использовать луки и стрелы: стрелки тут же подвергались нападению, и им приходилось вступать врукопашную с кинжалом в руке. Несколько коней, до смерти напуганные, вырвались и со ржанием скрылись в ночи, а когда конники, наконец, одолели напавших на них собак, то обнаружили, что половина лошадей пропала.

– Идем все равно! – в ярости приказал Филот.

Они ворвались во двор, освещенный развешанными вокруг портика лампами. Перед пришельцами стояла прекрасная женщина в персидском узорчатом одеянии с длинной золотой бахромой.

– Кто вы такие? – спросила она по-гречески. – Чего вам нужно?

– Прости, госпожа, но мы ищем одного человека, который сражался на стороне варваров, и у нас есть основание полагать, что он находится в этом доме, вероятно раненный. Мы проследили за его врачом.

При этих словах женщина вздрогнула и побледнела от гнева, но отступила в сторону, давая Филоту и прочим пройти.

– Войдите и осмотрите все, но прошу вас отнестись с почтением к жилищу женщин, иначе я позабочусь о том, чтобы ваш царь узнал об этом. Мне известно, что этот человек ненавидит своеволие.

– Слышали? – сказал Филот своим солдатам, истерзанным и покусанным.

– Мне очень жаль, – добавила Барсина, видя их состояние. – Если бы вы предупредили о своем приходе, этого можно было бы избежать. К сожалению, здесь полно разбойников и приходится защищаться. Что касается врача, я сейчас же отведу вас к нему.

Вместе с Филотом она прошла в атриум, а оттуда в длинный коридор; впереди служанка несла лампу.

Они вошли в комнату, где в постели лежал мальчик. Снефру-эн-Капта осматривал его.

– Как он? – спросила Барсина у врача.

– Это просто несварение желудка. Давайте ему пить вот этот отвар три раза в день, а завтра пусть весь день поголодает. Он быстро встанет на ноги.

– Мне нужно поговорить с врачом наедине, – сказал Филот.

– Как вам будет угодно, – согласилась Барсина и отвела обоих в соседнюю комнату.

– Нам известно, что это дом Мемнона, – начал Филот, едва они вошли.

– Действительно, это так, – подтвердил египтянин.

– Мы его разыскиваем.

– Тогда вам надо искать в другом месте: здесь его нет.

– А где?

– Не знаю.

– Ты лечил его?

– Да. Я лечу всех, кто нуждается в моей помощи.

– Ты знаешь, что я могу развязать тебе язык, если захочу.

– Конечно, но больше я ничего не смогу сообщить тебе. Может быть, ты думаешь, что такой человек, как Мемнон, рассказывает своему врачу, куда собирается направиться?

– Он ранен?

– Да.

– Тяжело?

– Любая рана может оказаться тяжелой. В зависимости от развития заболевания.

– Не собираюсь выслушивать лекцию по медицине. Я хочу знать, в каком состоянии был Мемнон, когда ты видел его в последний раз.

– Он был на пути к выздоровлению.

– Благодаря твоему лечению?

– И лечению нескольких врачей-греков, среди которых был Аристон из Адрамиттиона, если не ошибаюсь.

– Он был в состоянии ехать верхом?

– Не имею ни малейшего представления. Я ничего не смыслю в лошадях и верховой езде. А сейчас, если ты позволишь, я бы удалился к другим пациентам, которые ждут меня.

Филот не смог придумать, что бы еще спросить, и отпустил его. В атриуме он встретил своих солдат, которые уже обыскали дом.

– Ну как?

– Ничего. Никаких следов. Если он здесь и был, то определенно уже давно ушел или же спрятался там, где мы его не найдем, если только…

– Если только что?

– Если только не запалить этот дворец: ведь если крысы спрятались здесь, им придется вылезти, верно?

Барсина закусила губу, но не проронила ни слова. Она ограничилась тем, что потупилась, чтобы не встречаться глазами с врагами.

Филот раздраженно покачал головой:

– Оставим, как есть, и пошли отсюда: здесь для нас нет ничего интересного.

Они вышли, и вскоре топот их коней затих вдали, сопровождаемый собачьим лаем. Когда они оказались в трех стадиях, Филот натянул поводья.

– Проклятье! Бьюсь об заклад, что в этот самый момент он уже вылез из какого-то подземного тайника и спокойно беседует со своей женушкой. Красивая женщина… Красивая женщина, клянусь Зевсом!

– Я не понял, почему мы не схватили ее и…– начал один из его людей, фракиец из Сальмидесса.

– Потому что этот кусочек тебе не по зубам, а если Александр узнает, он вырвет твои яйца и скормит своей собаке. Если не знаешь, куда их деть, займись лагерными шлюхами. Поехали, мы и так задержались.

В этот самый момент на другом конце долины Мемнона перевозили в другое убежище на носилках, привязанных к седлам двух вьючных ослов. Ослы ступали один впереди другого, и переднего вели в поводу.

Прежде чем пройти перевал, ведущий в Эзепскую долину и город Адзиру, Мемнон попросил возчика остановиться и обернулся назад, чтобы посмотреть на огни своего дома. Он еще ощущал запах последнего объятия Барсины.