Книга Барделис Великолепный онлайн - страница 6

Глава VI Я ВЫЗДОРАВЛИВАЮ

Я испытываю некоторые трудности в описании первой недели моего пребывания в Лаведане. Для меня это время было наполнено событиями – событиями, которые заново формировали мой характер и превращали меня в человека, который разительно отличался от Марселя де Барделиса, известного в Париже под прозвищем «Великолепный». Но эти события, хотя в целом очень значительные, по отдельности были настолько расплывчаты, что, когда я решил написать о них, оказалось, что мне почти нечего рассказать.

Роденар и его спутники пробыли в замке два дня, и для меня его пребывание было источником постоянной тревоги, поскольку я не знал, как долго этот глупец сочтет приличным оставаться здесь. Слава Богу, что эту тревогу разделял господин де Лаведан, которого раздражало присутствие в такой момент людей, связанных с общеизвестным сторонником короля. В конце концов он пришел посоветоваться со мной, какие меры можно предпринять, чтобы выпроводить их отсюда, и я, весьма охотно войдя с ним в сговор, предложил ему сказать Роденару, что, вероятно, с господином Барделисом случилось несчастье, и вместо того, чтобы терять время в Лаведане, ему следует поездить по провинции в поисках хозяина.

Виконт принял этот совет, и он дал такие превосходные результаты, что в этот же день – через час, если быть точным, – Ганимед с проснувшимся чувством долга отправился на мои поиски. Несмотря на все его недостатки, этот негодник преданно любил меня.

Это произошло на третий день моего пребывания в Лаведане. На следующий день я встал, поскольку моя нога полностью зажила. Я чувствовал легкую слабость от потери крови, но Анатоль, который, несмотря на свой зловещий вид, оказался добрым и учтивым слугой, был уверен, что через несколько дней – самое большее через неделю – я буду полностью здоров.

Я ничего не говорил об отъезде из Лаведана. Но виконт, один из самых великодушных и благородных людей, с которыми мне довелось когда-либо встретиться, предупредил меня. Он настаивал на том, что я должен остаться в замке до полного выздоровления и, вообще, сколько мне будет угодно.

– В Лаведане вы будете в безопасности, мой друг, – уверял он меня, – поскольку, как я вам уже говорил, мы вне подозрений. Я настоятельно прошу вас остаться до тех пор, пока король не прекратит преследовать нас.

А когда я начал возражать и говорить о злоупотреблении его гостеприимством, он отмахнулся от моих возражений с резкостью, граничащей с гневом.

– Поверьте, сударь, для меня большая честь оказать услугу человеку, который так предан нашему делу и стольким пожертвовал ради него.

От этих слов я содрогнулся, будучи не совсем уж бесстыдным человеком, и сказал себе, что мое поведение недостойно, что я занимаюсь отвратительным обманом. Но думаю, я могу рассчитывать на некоторое снисхождение, учитывая, что я стал жертвой обстоятельств. Я был убежден, что если бы назвал ему свое настоящее имя, то никогда не выбрался бы отсюда живым. У виконта было благородное сердце, но он слишком много поведал мне в те дни, когда я лежал в постели, и много людей оказалось бы в опасности, если бы я обнародовал все, что узнал от него. И поэтому я решил, что, если раскрою свое настоящее имя, он будет вынужден принять крайние меры ради спасения друзей, которых, сам того не желая, предал.

На следующий день после отъезда Роденара я обедал со всей семьей виконта и снова встретился с мадемуазель де Лаведан, которую не видел с той ночи, когда проник в ее комнату. На обеде также присутствовала виконтесса, дама с суровым и благородным лицом – худая, как щепка, и с огромным носом, – но, как я вскорости обнаружил, эту даму очень занимали скандалы и интриги двора, при котором прошло ее девичество.

В этот день из ее уст я услышал старую скандальную историю давнего увлечения монсеньера Ришелье Анной Австрийской^{note 26}. Смакуя подробности, она рассказала нам, как королева заставила нарядиться его преосвященство в костюм шута, чтобы выставить его на посмешище перед придворными, которых она спрятала за гобеленами в своей спальне.

Она описывала этот эпизод в присутствии дочери со множеством интимных подробностей, не обращая ни малейшего внимания на румянец, заливший щеки этого бедного дитя. По всем признакам она принадлежала к тому типу женщин, среди которых я провел свою молодость. Именно такой тип женщин разрушил мою веру и повлиял на мое отношение к противоположному полу. Лаведан женился на ней и привез ее в Лангедок, где она проводила свои дни в воспоминаниях о событиях своей молодости и, похоже, при любом удобном случае навязывала эту тему каждому новому посетителю замка.

Переведя взгляд на ее дочь, я поблагодарил Небеса за то, что Роксалана не имела ничего общего со своей матерью. Она не была похожа на нее ни лицом, ни характером. И душой, и внешностью мадемуазель де Лаведан была точной копией своего отца, этого благородного, доблестного дворянина.

За столом присутствовал еще один человек, о котором я подробно расскажу в дальнейшем. Это был некий шевалье де Сент-Эсташ – молодой человек приятной внешности, пожалуй, только излишне щеголеватый. Господин де Лаведан представил его как дальнего родственника. Он был очень высокий – такого же роста, как я, – прекрасно сложен, хотя очень молод. Но его голова была слишком мала для его тела, его добродушный рот носил признаки слабого характера, что подтверждали нечеткие линии подбородка, а глаза были поставлены так близко, что вряд ли могли быть искренними.

Он был приятный парень с точки зрения своей безвредности, но в целом скучный и наивный – неотесанный, что неудивительно для человека, который большую часть своей жизни провел в провинции. Его неотесанность становилась еще более явной от того, что он всеми силами пытался ее скрыть.

После того, как мадам рассказала эту непристойную историю о кардинале, он повернулся ко мне и спросил, хорошо ли я знаю двор. Я чуть было не рассмеялся ему в лицо, чем совершил бы грубейшую ошибку; но, вовремя опомнившись, я уклончиво ответил, что кое-какие знания о нем у меня имеются, после чего он мне задал такой вопрос, что я чуть не упал со стула: он спросил меня, встречал ли я когда-нибудь Великолепного Барделиса.

– Я… я знаком с ним, – осторожно ответил я. – А почему вы спрашиваете?

– Здесь были его слуги, и я вспомнил о нем. Вы ожидали самого маркиза, не так ли, господин виконт?

Лаведан резко поднял голову, как человек, которому нанесли публичное оскорбление.

– Нет, шевалье, – подчеркнул он. – Его управляющий, наглец по имени Роденар, сообщил мне, что этот Барделис намеревался посетить меня. Он не приехал, и я искренне надеюсь, что он и не приедет. Большого труда мне стоило отделаться от его слуг, и, если бы не удачный совет господина де Лесперона, они до сих пор были бы здесь.

– Вы так и не встретились с ним? – спросил шевалье.

– Нет, – ответил хозяин дома таким тоном, что только дурак бы не догадался, что этой встречи он желал меньше всего на свете.

– Восхитительный человек, – пробормотал Сент-Эсташ, – выдающаяся, потрясающая личность.

– Вы… вы знакомы с ним? – спросил я.

– Знаком? – повторил этот хвастливый лжец. – Мы были как братья.

– О, как интересно! А почему вы никогда не говорили нам об этом? – спросила мадам. Ее глаза с завистью смотрели на молодого человека – такой же сильной, как и отвращение в глазах Лаведана. – Мне очень жаль, что господин Барделис изменил свои планы и решил не посещать нас. Встретиться с таким человеком – то же самое, что дышать одним воздухом с grand monde^{note 27}. Вы помните, господин де Лесперон, этот роман с герцогиней Бургундской? – и она игриво улыбнулась мне.

– Да, кое-что припоминаю, – холодно ответил я. – Но я думаю, что слухи сильно преувеличивают события. Когда языки начинают болтать как помело, маленький ручеек превращается в горный поток.

– Вы не говорили бы так, если бы знали то, что знаю я, – сообщила она шаловливо. – Я признаю, что слухи часто преувеличивают значение affaire^{note 28} такого рода, но в этом случае я не думаю, что слухи оценивают его по достоинству.

Я сделал протестующий жест и собирался сменить тему, но, прежде чем я смог это сделать, снова залепетал этот глупец Сент-Эсташ.

– Вы помните дуэль, которая была после, господин де Лесперон?

– Да, – утомленно кивнул я.

– Которая стоила несчастному юноше жизни, – проворчал виконт. – Это было просто убийство.

– Нет, сударь, – вскричал я с неожиданным жаром так, что они все уставились на меня, – здесь вы не правы. Противником господина де Барделиса была лучшая шпага Франции. Репутация этого человека как фехтовальщика была настолько высока, что он умудрился продержаться на ней в течение года, совершая самые неподобающие поступки безнаказанно в силу того страха, который он нагнал на всех окружающих. В этом неудачном деле, о котором мы говорим, он вел себя просто бесчестно. О, я знаю подробности, господа, уверяю вас. Он думал напугать Барделиса своей репутацией. Со всеми другими у него это получалось, но Барделис оказался крепким орешком. Барделис послал вызов этому знаменитому молодому человеку, а на следующий день проткнул его шпагой на конном дворе за особняком Вандом. Но это было далеко не убийство, сударь, это был акт возмездия и самая заслуженная кара, которая только может постигнуть человека.

– Даже если так, – воскликнул виконт в некотором удивлении, – почему вы с таким жаром защищаете драчуна?

– Драчуна? – повторил я. – О, нет. Даже злейшие враги Барделиса не могут предъявить ему такого обвинения. Он не драчун. Эта дуэль была первой и последней, потому что тогда репутация, которую до этого имел Вертоль, перешла к нему, и теперь во всей Франции не найдется ни одного человека, которому хватило бы смелости послать ему вызов. – И, заметив, какое удивление вызвали мои слова, я решил, что было бы неплохо заручиться чьей-либо поддержкой. Я повернулся к шевалье: – Я уверен, – сказал я, – что господин Сент-Эсташ подтвердит мои слова.

И, польщенный, шевалье начал пересказывать то, что я только что рассказал с таким жаром, что мои слова выглядели просто жалко по сравнению с его речью.

– По крайней мере, – рассмеялся виконт, – у него нет недостатка в защитниках. Что касается меня, я молю Бога, чтобы он не приехал в Лаведан.

– Mais voyons^{note 29}, Леон, – возразила виконтесса, – почему ты заранее относишься к нему с таким предубеждением? По крайней мере подожди, пока ты сам увидишь его и сможешь составить о нем свое собственное мнение.

– Я уже составил о нем свое мнение; я молюсь, чтобы мне никогда с ним не встречаться.

– Говорят, он очень красивый мужчина, – сказала она, обращаясь ко мне за подтверждением.

Лаведан с тревогой взглянул на нее, и я чуть было не засмеялся. До сих пор его единственной заботой была дочь, но вдруг он подумал, что, вероятно, даже возраст не сможет уберечь виконтессу от неблагоразумных поступков, если этот сердцеед все-таки явится сюда.

– Мадам, – ответил я, – его не считают уродом. – И с просящей улыбкой добавил: – Говорят, я чем-то похож на него.

– Что вы говорите? – воскликнула она, удивленно подняв брови, и посмотрела на меня более внимательно. И мне показалось, что на лице ее промелькнула тень разочарования. Если этот Барделис был не более красив, чем я, значит, он был не настолько красив, как она представляла себе. Виконтесса повернулась к Сент-Эсташу.

– Это действительно так, шевалье? – спросила она. – Вы замечаете сходство?

– Vanitas vanitatum^{note 30}, – пробормотал юноша, у которого были небольшие познания в латыни, и он не упускал случая похвастаться ими. – Я не вижу ни малейшего сходства. Должен сказать, господин де Лесперон достаточно хорош. Но Барделис! – Он закатил глаза. – Во Франции только один Барделис.

– Enfin^{note 31}, – засмеялся я, – несомненно, у вас есть все основания, чтобы быть судьей в этом вопросе. Я льстил себя надеждой, что какое-то сходство все-таки есть, но, видимо, вы встречались с маркизом чаще, чем я, и, возможно, знаете его лучше. Тем не менее, если он приедет сюда, я попрошу вас рассмотреть нас со всех сторон и решить, похожи ли мы с ним.

– Если я буду здесь, – сказал он с неожиданной сдержанностью, которую нетрудно было понять, – я буду счастлив выступить в качестве арбитра.

– Если вы будете здесь? – переспросил я. – Но ведь, наверное, если вы услышите, что господин Барделис должен приехать, вы отложете все свои дела и окажете маркизу честь, возобновив с ним тесную дружбу, о которой вы нам столько рассказывали?

Шевалье посмотрел на меня так, как великан мог бы посмотреть на маленькую букашку. Виконт улыбнулся, с задумчивым видом поглаживая свою светлую бороду, и даже в глазах Роксаланы (она, к счастью, была избавлена от участия в нашей беседе и просто слушала ее) зажегся веселый огонек. Одна виконтесса – которая, как и все женщины ее типа, была исключительно глупа – ничего не заметила.

Дабы защититься и показать, насколько хорошо он знаком с Барделисом, Сент-Эсташ пустился в подробное описание великолепия этого дворянина. Он рассказывал о его вечеринках, его свите, его экипажах, его лошадях, его замке, о благосклонности к нему короля, о его успехах с прекрасным полом, – признаюсь, даже для меня во всем этом была некоторая степень новизны. Было видно, что Роксалану забавляет его рассказ, и это говорило о том, насколько хорошо она его знает. Позже, когда мы оказались с ней одни на берегу реки, куда мы отправились после трапезы и завершения реминисценций шевалье, она вернулась к этому разговору.

– Не правда ли, мой кузен большой fanfaron^{note 32}, сударь? – спросила она.

– Вы конечно же знаете своего кузена лучше, чем я, – ответил я осторожно. – Почему же вы спрашиваете меня об особенностях его характера?

– Это не было вопросом; я просто комментировала. Однажды он провел две недели в Париже и теперь считает себя близким приятелем всех придворных Люксембургского дворца и хочет, чтобы мы думали так же. О он очень забавный, этот мой кузен, но и утомительный тоже. – Она засмеялась, и в ее смехе слышался легкий оттенок презрения. – А что касается этого маркиза де Барделиса, было совершенно ясно, что шевалье хвастал, когда говорил, что они были, как братья – он и маркиз, – не так ли? Он почувствовал себя не в своей тарелке, когда вы напомнили ему о возможности приезда маркиза в Лаведан. – И она звонко рассмеялась. – Вы думаете, он действительно знает Барделиса? – неожиданно спросила она.

– Не настолько хорошо, как может показаться из его слов, – ответил я. – У него полно сведений об этом недостойном дворянине, но это те сведения, которые вам может рассказать самая последняя судомойка в Париже, и абсолютно недостоверные к тому же.

– Почему вы считаете его недостойным? Вы думаете о нем так же, как и мой отец?

– Да, у меня есть на то причина.

– Вы хорошо знаете его?

– Знаю его? Pardieu, он мой злейший враг. Потрепанный распутник; насмешливый, циничный женоненавистник; отвратительный кутила; самовлюбленный человечишка. Клянусь вам, во всей Франции нет более недостойного человека. Peste! От одного воспоминания об этом парне мне делается дурно. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Но хотя я страстно желал этого, у меня ничего не вышло. В воздухе внезапно появился тяжелый запах мускуса, и перед нами предстал шевалье де Сент-Эсташ все с той же темой – господин де Барделис.

Бедняга пришел с хорошо продуманным планом и с твердыми намерениями уничтожить меня своими знаниями и тем самым унизить меня в глазах своей кузины.

– Что касается Барделиса, господин де Лесперон…

– Мой дорогой шевалье, мы уже закрыли эту тему.

Он мрачно улыбнулся.

– Так давайте откроем ее.

– Но ведь на свете существует множество других интересных вещей, о которых мы могли бы поговорить.

Эти слова он расценил как признак страха и поэтому решил раздавить меня своим, как он считал, преимуществом.

– Тем не менее потерпите; есть один вопрос, на который вы, вероятно, сможете ответить.

– Это невозможно, – сказал я.

– Вы знакомы с герцогиней Бургундской?

– Был знаком, – небрежно ответил я и так же небрежно добавил: – А вы?

– Очень хорошо знаком, – без малейшего колебания сказал он. – Я был в Париже в то время, когда произошел скандал с Барделисом.

Я быстро взглянул на него.

– Вы тогда познакомились с ней? – как можно незаинтересованнее спросил я.

– Да. Я пользовался доверием Барделиса, и однажды после вечеринки в его особняке – одной из тех, на которых блистают самые остроумные люди Парижа, – он спросил меня, не смогу ли я сопровождать его в Лувр. Мы поехали. На нас были маски.

– А, – сказал я с видом человека, который вдруг понял, о чем идет речь, – и в этой маске вы встретились с герцогиней?

– Вы абсолютно правы. Ах, сударь, вы были бы очень удивлены, если бы я рассказал вам все, что видел той ночью, – сказал он с важным видом и бросил быстрый взгляд на мадемуазель, пытаясь определить, насколько глубоко она поражена этими картинками его порочного прошлого.

– Нисколько не сомневаюсь в этом, – сказал я и, вспомнив о его богатом воображении, подумал, что он действительно мог бы рассказать самые удивительные вещи об этом эпизоде. – Но если я вас правильно понял, все это происходило во время того скандала, о котором вы говорили?

– Скандал разразился через три дня после нашего маскарада. Он был неожиданностью для большинства людей. Что касается меня, – из того, что мне говорил Барделис, – я и не ожидал ничего другого.

– Простите, шевалье, но сколько же вам лет?

– Странный вопрос, – сказал он, нахмурив брови.

– Возможно. Но может быть, вы ответите на него?

– Мне двадцать один, – сказал он. – И что из этого?

– Вам двадцать, mon cousin^{note 33}, – поправила его Роксалана.

Он обиженно посмотрел на нее.

– Ну да, двадцать! Это так, – неохотно согласился он и снова спросил: – Что из этого?

– Что из этого, сударь? – повторил я. – Вы простите меня, если я выражу удивление по поводу вашего раннего развития и поздравлю вас с этим?

Он еще больше нахмурил брови и густо покраснел. Он чувствовал, что где-то его ожидает ловушка, но пока не мог понять, где.

– Я не понимаю вас.

– Подумайте, шевалье. Со времени того скандала прошло десять лет. Следовательно, во время вашей вечеринки с Барделисом и остряками Парижа, тогда, когда вы были доверенным лицом Барделиса и он в маске отвез вас в Лувр, во время вашего знакомства с герцогиней Бургундской вам было всего десять лет. Я никогда не был высокого мнения о Барделисе, но если бы вы не сказали мне об этом сами, я бы вряд ли подумал, что он такой гнусный развратник и растлитель молодежи.

Он покраснел до корней волос. Роксалана рассмеялась.

– Мой кузен, мой кузен, – воскликнула она, – великие мира сего рано начинают свою карьеру, не так ли?

– Господин де Лесперон, – сказал он сухо, – должен ли я понимать что вы учинили мне этот допрос с целью подвергнуть сомнению мои слова?

– Но разве я сделал это? Разве я усомнился в ваших словах? – кротко спросил я.

– Так я понял.

– Значит, вы поняли неправильно. Уверяю вас, ваши слова не вызывают ни малейшего сомнения. А сейчас, сударь, прошу вас, будьте милосердны, давайте поговорим о чем-нибудь другом. Я так устал от этого несчастного Барделиса и его проделок. Возможно, он в моде в Париже и при дворе, но здесь одно его имя оскверняет воздух. Мадемуазель, – я повернулся к Роксалане, – вы обещали дать мне урок цветоводства.

– Пойдемте, – сказала она и, будучи очень умной девушкой, тотчас же принялась рассказывать об окружающих нас кустарниках.

Так мы предотвратили грозу, которая вот-вот должна была разразиться. Тем не менее некоторый вред мне это принесло, хотя и пользу тоже. Поскольку, унизив шевалье де Сент-Эсташа в глазах единственной женщины, перед которой он мечтал бы блистать, и приобретя врага в его лице, я в то же время протянул некую ниточку между Роксаланой и мной, когда унизил этого глупого шута, чье бахвальство давно уже утомило ее.