Книга Правда онлайн

Иногда автор фэнтези с удивлением отмечает, как странно устроен реальный мир. Способ, которым Анк-Морпорк борется с наводнениями, поразительно похож на методы, применявшиеся в городе Сиэтле, штат Вашингтон, вплоть до конца XIX века. Правда. Можете съездить и убедиться сами. Заодно попробуйте местный суп из моллюсков, рекомендую.

Слух распространился по городу, как пожар (которые, кстати, очень часто стали распространяться по Анк-Морпорку в последнее время, с тех пор как жители выучили фразу «страховка от пожара»).

Гномы могут превращать свинец в золото…

Слух звенел в зловонном воздухе квартала Алхимиков, чьи обитатели безуспешно пытались сделать это в течение столетий, но были уверены, что достигнут успеха завтра, в крайнем случае, ко вторнику, а уж к концу месяца – наверняка.

Его обсуждали волшебники Невидимого Университета, которые знали, что свинец можно превратить в золото, если вас не беспокоит, что завтра он превратится обратно, так что какая в этом польза? Кроме того, большинство элементов прекрасно себя ощущали на своем месте.

Он достиг покрытых шрамами, опухших, а иногда и вовсе отсутствующих ушей членов Гильдии Воров, которые немедленно привели в готовность свои фомки и отмычки. Кого волнует, откуда взялось золото?

Гномы могут превращать свинец в золото…

Достиг он и холодных, но чрезвычайно чутких ушей Патриция, причем достиг очень быстро, потому что невозможно долго удержаться на посту правителя Анк-Морпорка, если узнавать новости вторым. Он вздохнул и сделал об этом пометку в бумагах, добавив ее к множеству прочих заметок.

Гномы могут превращать свинец в золото…

Его услышали остроконечные уши гномов.

– Мы можем?

– Черт меня возьми, если я знаю. Я не могу.

– Да, но если бы ты мог, ты не сказал бы. Я не сказал бы, если бы я мог.

– А ты можешь?

– Нет!

– А-ГА!

Городские охранники из Ночной Стражи услышали его в десять часов, холодным промозглым вечером, когда стояли на посту у ворот. Пост у ворот Анк-Морпорка вовсе не служил для сбора пошлины за проезд. По большей части, работа стражников состояла в том, чтобы махать «проезжай!» каждому, кто желал проехать, хотя сейчас, в темноте и в ледяном тумане, количество желающих было минимальным.

Стражники спрятались, скрючившись, в сомнительном убежище, которое могла предоставить арка ворот, и курили одну влажную сигарету на двоих.

– Нельзя превратить что-то во что-то другое, – рассуждал капрал Ноббс. – Алхимики, вон, уже много лет не могут.

– Ну почему же, они м'гут превратить дом в здоровенную яму, – заметил сержант Колон.

– Я про что и толкую, – твердил свое капрал Ноббс. – Невозможно. Это все из-за… элементов. Один алхимик мне рассказывал. Все состоит из элементов, так? Земля, Вода, Воздух, Огонь и… еще чё-то. Общеизвестный факт. Вот все из них и состоит, перемешанных.

Он потопал ногами, чтобы немного согреться.

– Если б можно было превращать свинец в золото, все только этим и занимались бы, – продолжил он.

– Волшебники могут, – сказал сержант Колон.

– А, магия, – пренебрежительно отмахнулся Нобби.

Здоровенный фургон с грохотом выкатился из желтоватых клубов тумана и, покачиваясь, въехал под арку, обдав Колона водой из глубокой лужи, типичного украшения анк-морпоркских хайвэев.

– Чертовы гномы, – проворчал сержант вслед уезжающему фургону. Но не слишком громко.

– Ага, их целая толпа толкала эту штуку, – задумчиво сказал капрал Ноббс.

Фургон рывками докатился до перекрестка, свернул за угол и пропал из виду.

– Н'верно, этим самым золотом набит доверху, – предположил Колон.

– Ха. Ага. Точно.

И, наконец, слух достиг ушей Вильяма де Словье^{1}, и, в некотором смысле, тут и остался, потому что Вильям все аккуратно записал.

Это была его работа. Леди Марголотта Убервальдская^{2} отправляла ему за это пять долларов в месяц. Как и вдовствующая герцогиня Квирмская. Так же поступал король Веренс из Ланкра и еще несколько знатных господ с Овцепиков. Платил ему и сериф из Аль Кали, правда, в данном случае плата представляла собой половину телеги фиг, дважды в год.

В общем, он считал, что неплохо устроился. Все что ему нужно было сделать – это аккуратно написать письмо, скопировать его на самшитовую дощечку, полученную от гравера, мистера Крипслока^{3} с улицы Искусных Ремесленников, а потом заплатить тому же Крипслоку 20 долларов за то, чтобы он аккуратно удалил дерево вокруг букв и сделал пять оттисков на бумаге.

Конечно, к делу нужно было подходить с умом, не забыть оставить пустое место после «Моему Благородному Клиенту…» и еще кое-где, чтобы позднее заполнить от руки, но зато даже после вычета расходов у него оставалось почти тридцать долларов всего лишь за один день работы в месяц.

Молодой человек без особых обязательств мог скромно жить в Анк-Морпорке на 30-40 долларов месяц; вдобавок, он всегда продавал фиги, потому что они конечно хороши в качестве провизии, но от такой диеты скоро взвоешь.

Ну и кроме того, всегда были способы еще немного подзаработать. Мир писем был закрытой кни… загадочным бумажным предметом для большинства жителей Анк-Морпорка, но если уж кому-то действительно требовалось доверить что-то бумаге, эти немногие могли обрести искомое, поднявшись по скрипучим ступеням, расположенным под вывеской «Вильям де Словье: Всякие Записи».

Гномы, например. Гномы частенько отправлялись на заработки в город, и первое, что они делали, прибыв на место, это писали письмо родным о том, как здорово они здесь устроились. Это было абсолютно предсказуемое действие, даже если у гнома дела шли так плохо, что он был вынужден сжевать собственный шлем; поэтому Вильям попросил мистера Крипслока изготовить несколько дюжин стандартных деревянных писем, которые требовалось лишь оттиснуть на бумаге и заполнить некоторые пробелы, чтобы получилось прекрасное письмо из города домой.

Повсюду в горах гордые гномы-родители бережно хранили письма, которые выглядели примерно так:

Дорогие <Ма и Па>,

Ну, я прибыл благополучно и остановился в <д. 109, ул. Куроноса, Тени, Анк-Морпорк>. Все у меня харашо. Я получил харошую работу у <мистера Р.С.Б.Н. Достабля, Бродячего Торговца> и теперь очень скоро зороботаю кучу денег. Я помню все ваши добрые саветы и не пиянствую, в барах и не вожусь с Троллями. Ну вот, мине пара итти мечтаю вскоре павидаться с вами и <Эмилией> опядь, ваш любящий сын

<Томас Головолом>

…и обычно диктовались гномами, весьма нетвердо стоявшими на ногах. Это был легкий способ заработать 20 пенсов, в качестве дополнительной услуги Вильям тщательно приводил правописание в соответствие с привычками клиентов и разрешал им расставить знаки препинания, где хочется.

Этим вечером Вильям сидел в своем маленьком кабинете, расположенном над Гильдией Фокусников, аккуратно писал очередное письмо и в пол-уха слушал, как холодный дождь шумит в водостоках, и как ученики-фокусники, пришедшие на вечернее занятие в своем классе этажом ниже, безнадежно, но старательно твердят урок.

– …внимание. Готовы? Хорошо. Яйцо. Стакан…

– Яйцо. Стакан, – вяло гудел класс.

– …Стакан. Яйцо…

– Стакан. Яйцо…

– …Волшебное слово…

– Волшебное слово…

– Фазамммм. Вот так. Ахахахаха…

– Фаз-амммм. Вот так. А-ха-ха-ха-ха…

Вильям положил перед собой чистый лист бумаги, заострил новое перо, с минуту задумчиво смотрел в стену, а потом написал:

«Ну и наконец, чтобы позабавить Вас, сообщаю, что появился слух, будто Гномы умеют превращать Свинец в Золото, и хотя никто не знает, откуда этот слух взялся, в Городе теперь иногда случается, что Гномов, идущих по своим делам, приветствуют разными забавными криками, напр.: „Хей, коротышка, покажи нам, как ты делаешь Золото!“ однако шутят так только Новички, всем остальным прекрасно известно, что если назвать Гнома „коротышкой“, с вами может произойти неприятность, т.е. Смерть.

Ваш пок. Слуга, Вильям де Словье».

Он любил заканчивать свои письма на оптимистической ноте.

Вильям зажег новую свечу, достал самшитовую дощечку и положил на нее свое письмо буквами вниз. Несколько быстрых движений обратной стороной ложки, и вот чернила отпечатались на дереве, а тридцать долларов, считай, уже в банке, да плюс к тому столько фиг, что можно объедаться ими до тошноты.

Сегодня он отнесет дощечку мистеру Крипслоку, заберет копии завтра, после неспешного обеда, и, если ничего не случится, все они будут отправлены адресатам еще до среды.

Вильям надел пальто, аккуратно завернул дощечку в вощеную бумагу, и вышел в холодную ночь.

Мир сотворен из четырех элементов: Земли, Воздуха, Огня и Воды. Этот факт известен даже капралу Ноббсу. Кроме того, это не факт. Есть еще пятый элемент, он называется Неожиданность.

Например, гномы научились превращать свинец в золото трудным способом. Разница между ним и легким способом состоит в том, что трудный способ действительно работает.

Напряженно всматриваясь в туман, гномы с усилием во множество гномьих сил толкали по улице свой перегруженный, скрипящий фургон. Он постепенно покрывался ледяной коркой, с гномьих бород свисали сосульки.

Все что теперь было нужно – одна замерзшая лужа.

Добрая старая Госпожа Удача. На нее всегда можно положиться.

Туман сомкнулся вокруг, притушив огни до слабого мерцания и заглушив звуки. Для сержанта Колона и капрала Ноббса было совершенно очевидно, что никакие варварские орды не потрудились включить взятие Анк-Морпорка в свои планы на этот вечер. Стражники их за это не винили.

Они закрыли ворота на засов. На самом деле это было не такое уж грозное действие, как можно подумать, просто ключи от замка были утеряны много лет назад, поэтому те, кто являлся к воротам слишком поздно, просто кидали камешки в окна домов, построенных на городской стене, пока не отыщется друг, согласный спуститься и поднять засов. Предполагалось, что желающие вторгнуться в город иностранцы просто не будут знать, в какие именно окна кидать камешки.

Потом два стражника побрели через грязь и слякоть к воротам Уотергейт^{4}, через которые река Анк имела счастье проникать в город. Воду в темноте было не разглядеть, но иногда внизу под парапетом проплывал призрачный силуэт льдины.

– Постой, – сказал Нобби, когда они уже взялись за рукоятки лебедок, опускающих решетку. – Там внизу кто-то есть.

– В реке? – уточнил Колон.

Он прислушался. Далеко внизу раздавался скрип весел.

Сержант Колон сложил ладони рупором у рта и издал традиционный боевой клич полицейских:

– Эй! Вы!

На секунду повисла тишина, нарушаемая только шумом ветра и бурлящей воды.

Затем раздался голос:

– Да?

– Вы вторгаетесь в город или как?

Последовала еще одна пауза. Затем:

– Что?

– Что «что»? – поднял ставки Колон.

– Другие варианты есть?

– Не пытайтесь сбить меня с толку… Вы, те, кто там в лодке сидит, вторгаетесь в этот город?

– Нет.

– Честный ответ, – признал Колон, который в такую ночку был счастлив поверить на слово кому угодно. – Ну что же, тогда заплывайте скорее, потому что мы сейчас опустим решетку.

Плеск весел возобновился и вскоре затих вдали вниз по течению.

– Думаешь, этого достаточно, просто спросить их? – забеспокоился Нобби.

– Ну, они-то должны знать ответ, – разумно возразил Колон.

– Ага, но…

– Это была всего лишь маленькая гребная лодка, Нобби. Впрочем, если ты хочешь спуститься на причал по всем этим чудесным обледеневшим ступеням…

– Нет, сарж.

– Ну и пошли тогда обратно в Дом Стражи, ладно?

Вильям поднял воротник пальто и заторопился к мастерской гравера Крипслока. Обычно забитые народом улицы сейчас были пустынны. Только совершенно неотложные дела могли заставить человека выйти на улицу в такую погоду. Похоже, зима будет премерзкой: настоящий холодный суп из ледяного тумана, снега и вечного анк-морпоркского смога.

Он заметил островок света около Гильдии Часовщиков. Смутное сияние обозначило маленькую скрюченную фигурку.

Он подошел поближе.

Полный безнадежности голос произнес:

– Горячих сосисок? В тесте?

– Мистер Достабль? – спросил Вильям.

Режу-Себя-Без-Ножа Достабль^{5}, самый предприимчивый и самый неудачливый бизнесмен в Анк-Морпорке, уставился на Вильяма поверх своего портативного лотка для приготовления сосисок. Хлопья снега шипели и таяли в застывающем жиру.

Вильям вздохнул.

– Поздновато вы сегодня, мистер Достабль, – вежливо сказал он.

– А, мистер Словье. Сейчас непростые времена на рынке горячих сосисок, – посетовал Достабль.

– Что, не удается наварить в два конца, э? – спросил Вильям. Он не смог бы удержаться от шутки даже за сотню долларов и целый корабль фиг.

– Увы, не сейчас, когда рынок продуктов питания переживает спад, – ответил Достабль, столь глубоко погруженный в печаль, что даже не заметил иронии. – В наши дни никто не хочет покупать сосиски в тесте.

Вильям взглянул на лоток. Если уж Режу-Себя-Без-Ножа Достабль взялся продавать сосиски, это был верный признак, что снова лопнуло одно из его более амбициозных предприятий. Продажа горячих сосисок с лотка была для мистера Достабля чем-то наподобие базового состояния, из которого он постоянно пытался выбраться, и в которое неизменно впадал снова после крушения очередных грандиозных планов. И, кстати, очень жаль, потому что Достабль был от природы превосходным продавцом сосисок. Просто не мог не быть, учитывая, из чего эти сосиски готовились.

– Эх, мне бы образование получить, как вы, – уныло сказал Достабль. – Прекрасная работа, в тепле, и тяжести не нужно поднимать. Я мог бы найти свою гнидшу, если бы образование получил.

– Гнидшу?

– Мне про них один в'лшебник рассказал, – пояснил Достабль. – У всего есть своя гнидша. Ну знаете. Типа: то место, где ты должен быть. Для которого приспособлен?

Вильям кивнул. В словах он хорошо разбирался.

– Ниша? – предположил он.

– Одна из этих штук, да. – Достабль вздохнул. – Я упустил свой шанс с семафорами. Просто не заметил, когда все началось. А потом у всех появились семафорные компании. Большие деньги. Мне такое уже не осилить. Хотя с Пень Суй дела могли пойти в гору. Помешала моя вечная чертова непруха.

– Я совершенно точно стал лучше себя чувствовать, когда переставил стул в другое место, – великодушно сказал Вильям.

Этот совет обошелся ему в два доллара, вместе с рекомендацией закрывать крышкой сиденье в туалете, чтобы ему в зад не залетел Дракон Несчастья.

– Вы были моим первым клиентом, и большое вам спасибо за это, – сказал Достабль. – Все было уже готово, и колокольчики Достабля, и зеркала Достабля, знай продавай и греби денежки лопатой… я хочу сказать, все было готово для достижения максимальной гармонии, как вдруг… шлёп! Опять на меня плюхнулась моя плохая карма.

– Бедняга Дайтебольше^{6} снова смог ходить только через неделю, – заметил Вильям.

Случай со вторым клиентом Достабля прекрасно подошел для его бюллетеня с новостями, чем отчасти помог возместить потраченные два доллара.

– Ну я же не знал, что Дракон Несчастья и вправду существует, – оправдывался Достабль.

– Думаю, и не существовал, пока вы не убедили клиента в обратном, – сказал Вильям.

Достабль немного просветлел.

– Ну, говорите что хотите, а все-таки я мастер убеждать людей. Кстати, возможно, мне удастся вас убедить, что вам сейчас хочется сосиску в тесте?

– Ох, нет, мне и правда нужно спешить к… – начал Вильям, но остановился на полуслове и спросил: – Вы не слышали, только что кто-то кричал?

– И пирог с холодной свининой у меня тоже где-то тут был, – продолжал Достабль, копаясь в своем лотке. – Я могу сделать вам отличную скидку…

– Я что-то слышал, уверен, – настаивал Вильям.

Достабль прислушался.

– Какой-то грохот? – предположил он.

– Да.

Они уставились в медленно плывущие клубы тумана, заполнившие Бродвей.

Из которых внезапно вынырнул крытый парусиной здоровенный фургон и понесся прямо на них, неудержимо и очень быстро…

Последнее, что запомнил Вильям, прежде чем что-то ударило его между глаз, был громкий крик:

– Остановите пресс!

Слух, приколотый пером Вильяма к бумаге, как бабочка в коробке коллекционера, не достиг ушей некоторых людей, потому что у них на уме были другие, гораздо более мрачные дела.

Их лодка скользила по шипящим водам реки Анк, которые медленно смыкались за ней.

Два человека согнулись над веслами. Третий сидел в носу лодки. Иногда он говорил. Что-то вроде:

– У меня нос чешется.

– Погоди, пока до места не доберемся, – ответил один из гребцов.

– Вы могли бы снова развязать меня. Правда же, сильно чешется.

– Развязывали уже, когда на ужин останавливались.

– Тогда он не чесался.

Другой гребец спросил:

– Может, мне опять шарахнуть по его …ной башке …ным веслом, мистер Гвоздь?

– Отличная идея, мистер Тюльпан.

В темноте раздался глухой удар.

– Ой.

– Лучше помалкивай, дружок, а то мистер Тюльпан снова выйдет из себя.

– Верно, б…

Потом раздался мощный всасывающий звук.

– Эй, полегче с этой штукой, ладно?

– Она еще, б…, не убила меня, мистер Гвоздь.

Лодка тихо причалила к маленькой, редко посещаемой пристани. Высокий человек, только что бывший предметом забот со стороны мистера Гвоздя, был высажен на берег и толчками под ребра направлен в переулок.

Минутой позже в тишине ночи раздался шум отъезжающей кареты.

Казалось невозможным, чтобы в такую мерзкую ночь нашелся хоть один свидетель этой маленькой сцены.

Но он был. Законы вселенной требуют, чтобы у каждой вещи был свой наблюдатель, иначе она просто исчезнет.

Из темного переулка появилась шаркающая фигура. Рядом с ней неуверенно ковыляла фигура поменьше.

Они вдвоем уставились вслед карете, которая вскоре затерялась в снегопаде.

Меньшая из фигур произнесла:

– Так, так, так. Ну и дела. Человек, весь замотанный и с мефком на голове. Интерефненько.

Высокая фигура кивнула.

Она была одета в старое пальто на несколько размеров больше, чем нужно, и фетровую шляпу, которая от времени и погоды превратилась в нечто вроде мягкого конуса, напяленного на голову владельца.

– Вмусорвсе, – высказалась высокая фигура. – Шевелюра и штаны, вдарющас быкобраз. Я говорил ему. Я говорил ему. Рука тысячелетия и креветка. Бляха-муха^{7}.

После паузы высокая фигура полезла к себе в карман и достала сосиску, которую разломала на две части. Одна половинка исчезла под обвисшей шляпой, а другая была брошена маленькой фигуре, которая в основном и вела беседу, по крайней мере, вменяемую часть беседы.

– Похоже, грязное дельце, – сказала маленькая фигура, у которой было четыре ноги.

Сосиску съели молча. Потом парочка снова скрылась в темноте.

Как голубь не может ходить, не дергая головой, так и высокая фигура, похоже, не могла передвигаться без негромкого бормотания:

– Я говорил им, я говорил им. Рука тысячелетия и креветка. Я сказал, я сказал, я сказал. О, нет. Но они только убегают, я говорил им. Иметь их. Ступеньки. Я сказал, я сказал, я сказал. Зубы. Что за имя века, я сказал, я говорил им, не моя вина, всамомделе, всамомделе, очевидно…

До его ушей слух дошел позже, но к тому моменту он уже стал частью этой истории.

Что касается мистера Гвоздя и мистера Тюльпана, то в настоящий момент про них достаточно знать только одно: они из породы людей, которые называют вас «дружок». Такие люди весьма недружелюбны.

Вильям открыл глаза.

«Я ослеп», – пришла первая мысль.

Потом он снял с головы одеяло.

А потом пришла боль.

Весьма резкая и настойчивая боль, с центром как раз у него над глазами. Он осторожно пощупал лоб. Кажется, там был синяк и глубокая вмятина, хорошо еще, если кость уцелела.

Он сел. Он находился в комнатке с наклонными стенами. Под маленьким окном намело кучку грязного снега. Кроме кровати, состоявшей просто из матраса и одеяла, другой мебели в комнате не было.

Здание потряс глухой удар. С потолка посыпалась пыль. Он поднялся на ноги, и, держась руками за лоб, спотыкаясь, побрел к двери. Она открылась в большую комнату или, точнее сказать, мастерскую.

От нового удара у него лязгнули зубы.

Вильям попытался сконцентрироваться.

В комнате было полно гномов, которые суетились вокруг двух длинных верстаков. Но в ее дальнем конце несколько гномов собрались вокруг какого-то механизма, напоминающего ткацкий станок сложной конструкции.

Он снова издал «бум!»

Вильям потер лоб.

– Что происходит? – спросил он.

Ближайший гном взглянул на него и поспешно толкнул под ребра коллегу. Тот толкнул соседа, и эпидемия тычков под ребра прокатилась по рядам гномов, в результате чего комната погрузилась в напряженную тишину. Дюжина гномов пристально уставились на Вильяма.

Никто не может смотреть пристальнее гнома. Наверное, это оттого, что между предписанным обычаями шлемом и бородой остается видимой совсем небольшая часть лица. Его выражение получается более концентрированным.

– Гм, – сказал Вильям. – Привет?

Один из гномов, стоявших у большой машины, первым пришел в себя.

– За работу, ребята! – скомандовал он, подошел поближе и пристально уставился на Вильяма, куда-то в область паха.

– Вы в порядке, ваша светлость? – спросил он.

Вильям поморщился.

– Гм… а что случилось? – спросил он. – Я, ух, я помню, что видел фургон, а потом что-то ударило…

– Он вырвался из наших рук и укатился, – пояснил гном, – и груз рассыпался. Мы очень сожалеем.

– А что случилось с мистером Достаблем?

Гном склонил голову набок.

– Тощий человек с сосисками? – спросил он.

– Верно. Он пострадал?

– Не думаю, – осторожно сказал гном. – Насколько мне известно, он продал юному Громобою сосиску в тесте.

Вильям обдумал это. Анк-Морпорк таил в себе массу ловушек для неосторожного новичка.

– Ну тогда я надеюсь, что мистером Громобоем все в порядке? – спросил он.

– Вероятно. Только что он крикнул нам из-под двери, что чувствует себя уже гораздо лучше, но пока останется там, где он есть, – ответил гном.

Он полез под верстак и торжественно вручил Вильяму завернутый в грязную бумагу прямоугольник.

– Это ваше, полагаю.

Вильям развернул свою дощечку. Она была разломана пополам там, где по ней проехалось колесо фургона, чернила размазались. Он вздохнул.

– 'звините, – сказал гном, – но это зачем?

– Это была дощечка, подготовленная к гравировке, – объяснил Вильям. Он гадал, как лучше растолковать ее назначение не-городскому гному. – Ну, знаете? Гравировка? Нечто… нечто вроде почти магического способа сделать много копий письма? Опасаюсь, мне придется сделать новую.

Гном бросил на него странный взгляд, взял дощечку и принялся вертеть ее в руках.

– Понимаете, – сказал Вильям, – гравер вырезает буквы…

– Оригинал у вас с собой? – спросил гном.

– Пардон?

– Оригинал, – терпеливо повторил гном.

– А, да. – Вильям полез в карман и достал письмо.

– Могу я одолжить его у вас на минутку?

– Ну, да, берите, но он мне еще понадобится, чтобы…

Гном некоторое время разглядывал письмо, а потом повернулся и с громким «бамц!» шлепнул ближайшего гнома по шлему.

– Шрифт десять на три, – скомандовал он, вручив ему письмо. Гном кивнул, и его правая рука запорхала над стойкой с маленькими ящичками, выбирая из них какие-то штуки.

– Мне нужно идти домой, чтобы… – начал Вильям.

– Это не займет много времени, – прервал его главный гном, – лучше взгляните сюда. Вам будет интересно, как человеку, имеющему дело с буквами.

Вильям последовал за ним вдоль целого ряда занятых гномов, к машине, которая продолжала монотонно бумкать.

– О. Гравировочный пресс, – пробормотал Вильям.

– Не совсем, – возразил гном. – Мы… переделали его.

Он взял большой лист бумаги из стопки около пресса и передал его Вильяму. Тот прочитал:

ГУНИЛЛА ДОБРОГОР & CO.

Со всем Уважением предлагает

Воспользоваться услугами его Новой

КУЗНИЦЫ СЛОВ

Каковая позволяет делать многочисленные копии

Чего угодно

Невиданным дозеле Способом.

Разумные цены.

Под вывеской «Ведро», на углу Блестящей и улицы Паточной Шахты, Анк-Морпорк.

– Что думаете? – застенчиво спросил гном.

– Это вы Гунилла Доброгор?

– Да. Так что вы думаете?

– Ну-у-у… буквы очень четкие и аккуратно расположены, не могу не отметить, – сказал Вильям. – Но я в этом не вижу ничего особенно нового. И, кроме того, вы написали слово «доселе» с ошибкой. Там должно быть «с», а не «з». Вам придется заново вырезать штамп, если не хотите чтобы люди смеялись над вами.

– В самом деле? – сказал Доброгор. Он толкнул одного из своих коллег. – Дай-ка мне строчную «с» девяносто шестым кеглем, Каслонг^{8}. Спасибо.

Доброгор склонился над прессом, взял гаечный ключ и принялся копаться в недрах машины.

– У вас должно быть, твердая рука, буквы очень аккуратно вырезаны, – заметил Вильям.

Он чувствовал себя немного виноватым из-за того, что указал на ошибку. Возможно, никто бы и не заметил. Жители Анк-Морпорка рассматривали правописание как некий необязательный бонус. Они относились к нему примерно так же, как к знакам препинания: главное, что они есть, а где именно – не так уж и важно.

Гном завершил свою загадочную работу, в чем бы она ни заключалась, промокнул что-то внутри пресса подушечкой с чернилами и выбрался из недр механизма.

– Я уверен, правописание, – «бум!», – не так уж и важно, – сказал Вильям.

Доброгор снова поднял пресс и вручил Вильяму еще влажный лист бумаги.

Вильям прочел его.

Буква «с» была на своем месте.

– Как…? – начал он.

– Это нечто вроде почти магического способа быстро сделать много копий, – сказал Доброгор.

У его локтя возник еще один гном с большим металлическим прямоугольником в руках. Рамка была полна маленьких металлических букв, расположенных зеркально. Доброгор взял ее и широко улыбнулся Вильяму.

– Желаете внести какие-нибудь поправки, прежде чем мы приступим к печати? – спросил он. – Только слово скажите. Пары дюжин отпечатков будет достаточно?

– О, господи, – сказал Вильям. – Это же печатный станок, верно…?

«Ведро» было таверной, в некотором роде. Случайные прохожие сюда не забредали. Улица, на которой она находилась, не то чтобы умирала, но была серьезно ранена в результате изменения деловой карты района. Мало какие предприятия открывались на ней. В основном, на нее выходили зады всяких магазинов и складов. Никто уже не помнил, почему ее назвали Блестящей улицей. По правде говоря, ничего блестящего в ней не было.

Кроме того, идея назвать таверну «Ведром» вряд ли получила бы приз как Лучший Маркетинговый Ход Всех Времен. Владельцем таверны был мистер Сыр, человек худой, сухой и улыбавшийся только услышав про какое-нибудь особенно жестокое убийство. Он обычно недоливал напитки, а чтобы скрыть этот факт, недодавал сдачу. Тем не менее, Городская Стража объявила его бар неофициальным полицейским баром, потому что полицейские любят выпивать в таком месте, куда не заходят посторонние и, следовательно, ничто не напоминает им, что они полицейские.

Были в этом свои плюсы. Даже воры с лицензией больше не пытались грабить «Ведро». Полицейские очень не любят, когда им мешают выпивать. С другой стороны, мистер Сыр никогда не встречал бо́льшего количества мелких жуликов, чем среди тех, кто носил униформу. За первый месяц работы с полицейскими он отловил больше фальшивых долларов и всяких странных иностранных монет, чем за десять предыдущих лет работы барменом. Такое действительно огорчает, причем сильно. Зато подробные описания некоторых убийств были очень интересными.

Еще одной статьей его дохода стала сдача в аренду целого лабиринта старых сараев и подвалов за баром. Обычно их весьма ненадолго снимали полные энтузиазма производители всяких занятных штук, например такие, которые верили, что мир очень, очень нуждается в надувных досках для дартса.

Но сегодня перед «Ведром» собралась целая толпа, с интересом читавшая напечатанные с ошибкой плакаты, приколоченные Доброгором у дверей. Доброгор вслед за Вильямом вышел наружу и заменил их исправленной версией.

– Жаль, что так вышло с вашим лбом, – сказал гном. – Похоже, общение с нами наложило на вас неизгладимый отпечаток. Вот, возьмите плакат, повесите его на своем доме.

Вильям прокрался домой, придерживаясь темных мест, на случай встречи с мистером Крипслоком. Впрочем, это не помешало ему разложить отпечатанные письма по конвертам, отнести к Пупосторонним Воротам и передать там гонцам для доставки, попутно отметив, что он смог сделать это на несколько дней раньше, чем рассчитывал.

Гонцы наградили его странными взглядами.

Вильям вернулся к себе домой и посмотрелся в зеркало в ванной. Большая буква «Р», отливающая всеми оттенками фиолетового, украшала его лоб.

Он закрыл ее повязкой.

У него все еще оставалось 18 отпечатков. Немного подумав и набравшись смелости, он просмотрел свои записи, выбрал адреса 18 видных горожан, которые теоретически могли позволить себе это, и написал каждому из них короткое письмо с предложением своих услуг за… он ненадолго задумался и вывел $5… после чего вложил письма вместе с оставшимися оттисками в 18 конвертов. Конечно, он и раньше мог бы попросить мистера Крипслока сделать побольше оттисков, но это казалось неправильным. После того как старик возился целый день, аккуратно вырезая слова, просить его размазывать свое мастерство на десятки копий было бы просто неуважительно. А вот кусочки металла и машины уважать не обязательно. Машины не живые.

Вот из-за этого и начнутся проблемы. А они начнутся обязательно. Гномы, похоже, совершенно не обратили внимания, когда он предупредил их, какая куча проблем ждет впереди.

Карета подъехала к большому дому. Дверь открылась. Дверь закрылась. В другую дверь постучали. Она открылась. Потом закрылась. Карета уехала.

Окна одной из комнат на первом этаже были плотно занавешены, свет почти не пробивался наружу. Звуки тоже, можно было расслышать только, как стихли невнятные разговоры. Потом раздался грохот перевернутого кресла, и несколько человек одновременно вскрикнули:

– Это он!

– Это трюк такой… верно?

– Будь я проклят!

– Если это и правда он, прокляты будем мы все!

Шум стих. А потом кто-то вновь начал говорить, очень тихо и спокойно.

– Хорошо. Хорошо. Уведите его, джентльмены. Разместите его в погребе.

Раздались шаги. Дверь открылась и закрылась.

Другой ворчливый голос сказал:

– Мы можем просто подменить…

– Нет, не можем. Как я понял, наш гость, к счастью, человек невеликого ума. – Это был снова первый голос. Он говорил таким тоном, что не согласиться с ним было не просто немыслимо, а совершенно невозможно. Его обладатель явно привык к повиновению.

– Но он выглядит в точности как…

– Да. Поразительно, правда? Но давайте не будем усложнять. Мы стены лжи, берегущие правду, джентльмены^{9}. Только мы стоим между этим городом и забвением, так что давайте используем этот уникальный шанс наилучшим образом. Да, Ветинари хочет, чтобы люди стали меньшинством в своем собственном великом городе, но смерть Патриция от руки убийцы стала бы весьма… неудобным событием, честно говоря. Это вызовет беспорядки, а беспорядками трудно управлять. И все мы знаем, что есть люди, которые извлекут из этого слишком большую выгоду. Нет. Есть третий путь. Мягкий переход из одного состояния в другое.

– А что потом будет с нашим новым другом?

– О, нанятые нами люди знамениты своими разносторонними талантами, джентльмены. Я уверен, они знают, что делать с личностью, ставшей нелицеприятной для нас, э?

Все рассмеялись.

В Невидимом Университете случились небольшие неприятности. Волшебники перебегали от здания к зданию, с опаской поглядывая на небо.

Проблема, конечно же, была в лягушках. Не в дожде из лягушек, каковые в последнее время случаются в Анк-Морпорке очень редко, а в особых лесных лягушках из влажных клатчианских джунглей. Эти маленькие, ярко окрашенные, жизнерадостные создания выделяли один из ядовитейших в мире токсинов; как раз по этой причине присматривать за большим виварием, где лягушки в счастье и довольстве проводили свои дни, всегда поручали первокурсникам: если студент сделает что-нибудь неправильно, понапрасну пропадет не так уж много педагогических усилий.

Изредка лягушку доставали из вивария и сажали в маленькую баночку, где она ненадолго становилась очень-очень счастливой лягушкой, а потом засыпала и просыпалась уже в великих джунглях на небесах.

Так получали активный ингредиент, который добавляли в таблетки, предназначенные Казначею, чтобы он оставался в своем уме. Как минимум, по-видимости в своем уме, потому что в старом добром НУ простых путей не искали. На самом деле, он был неизлечимо безумен и более-менее постоянно галлюцинировал, однако, предприняв недюжинное мыслительное усилие, его коллеги пришли к выводу, что дело поправимо: достаточно найти препарат, который вызовет у него галлюцинацию о том, что он полностью в своем уме.

Это сработало. Хотя поначалу было несколько сбоев. Например, однажды Казначей несколько часов воображал себя книжным шкафом. Однако теперь все стало нормально, ему постоянно грезилось, что он казначей, а на незначительный побочный эффект, который заставлял его думать, что он вдобавок может летать, можно было просто не обращать внимания.

Конечно, во вселенной полным-полно людей, которые, особенно после того как примут местный эквивалент таблеток из сушеных лягушек, ошибочно полагают, что могут без последствий игнорировать гравитацию; это приводит к дополнительной работе для основных законов физики и небольшим дорожным пробкам на улице, там, внизу. Однако когда волшебник воображает, что может летать – это совсем другое дело.

– Казначе-е-ей! Спускайтесь сейчас же! – рявкнул в свой мегафон Архиканцлер Наверн Чудакулли. – Вы же знаете, я не велел вам подниматься выше стен!

Казначей мягко спланировал на лужайку.

– Я вам нужен, Архиканцлер?

Чудакулли помахал у него перед носом листком бумаги.

– Вы мне говорили вчера, что мы тратим кучу денег на гравировщиков, верно?

В мозгу Казначея начали набирать скорость какие-то шестеренки.

– Я так говорил? – переспросил он.

– Вы сказали, это подрывает наш бюджет. Очень хорошо это помню.

Зубцы наконец зацепились друг за друга в черепной коробке Казначея.

– О, да, да. Точно, – сказал он. – Целое состояние тратим каждый год, опасаюсь. Гильдия Граверов…

– Вот этот парень утверждает, – Архиканцлер взглянул на листок, – что может сделать нам десять копий текста в тысячу слов за один доллар. Это дешево?

– Думаю, гм, здесь какая-то ошибка была в гравировке, Архиканцлер, – сказал казначей, наконец придав своему голосу мягкий увещевательный тон, наиболее подходящий для общения с Чудакулли. – За эти деньги у них даже покупка самшита не окупится.

– Здесь говорится, – шелест бумаги, – вплоть до шрифта десятого размера, – заявил Чудакулли.

Казначей на секунду потерял самообладание.

– Это просто смешно!

– Что?

– Извините, Архиканцлер. Я имею в виду, это не может быть правдой. Даже если кто-то умудрится вырезать такие мелкие буквы, они раскрошатся после пары оттисков.

– О, вы неплохо в этом разбираетесь, да?

– Ну, мой двоюродный дядя был гравировщиком, Архиканцлер. И счета за печать главная статья наших расходов. Впрочем, я могу определенно заявить, что уговорю Гильдию снизить расценки до очень…

– Они приглашают вас на свои ежегодные пирушки?

– Ну, в качестве ключевого клиента, Университет, конечно же, получает приглашения на их ежегодный обед и я, как ответственное лицо, естественно, считаю своей обязанностью…

– Пятнадцать перемен блюд, я слыхал.

– …и, конечно, поддерживать дружеские отношения с Гильдиями является частью нашей поли…

– Не считая орешков и кофе.

Казначей помедлил. Архиканцлер имел тенденцию сочетать ослиное упрямство с нервирующей прозорливостью.

– Проблема в том, Архиканцлер, – попытался объяснить он, – что мы всегда были очень против использования наборных шрифтов для решения магических задач, потому что…

– Да, да, об этом я знаю, – прервал его Архиканцлер. – Но ведь каждый день появляется что-то новое, все чаще и чаще… Всякие формы и графики, и бог знает что еще. Вы же знаете, я всегда мечтал воплотить в жизнь концепцию безбумажного офиса…

– Да, Архиканцлер, именно поэтому вы прячете бумаги в буфете и по ночам выбрасываете их из окна.

– Порядок на столе, порядок в голове, – объявил Архиканцлер.

Он сунул листовку в руки Казначею.

– Просто быстренько смотайтесь туда, и проверьте, не пустая ли это похвальба. Пешком, пожалуйста.

На следующий день Вильяма как будто силой притянуло в сарай позади «Ведра». Помимо всего прочего, ему просто нечем было заняться, а он не любил ощущать себя бездельником.

Как говорится, в мире есть два типа людей. Одни, увидев заполненный наполовину стакан, говорят: он наполовину полон. Другие говорят: он наполовину пуст.

Но на самом деле, мир принадлежит тем, кто, взглянув на стакан, заявляет:

– А что это тут? Извините? Извините? Это мой стакан? Я так не думаю. Мой стакан был полон до краев! И он был гораздо больше!

А на другом конце барной стойки полным-полно людей, чей стакан был разбит, или опрокинут (обычно как раз одним из тех, кто требовал стакан побольше), или у которых вообще нет стакана, потому что их оттерло от бара толпой и они так и не смогли привлечь к себе внимание бармена.

Вильям был одним из них, бесстаканных. Что особенно странно, потому что он родился в семье, которая не только обладала весьма большими стаканами, но и могла себе позволить нанять официантов, которые вежливо толпились вокруг с бутылками и постоянно подливали напитки.

Это была преднамеренная бесстаканность, а началось все очень давно, когда его отправили в школу.

Старший брат Вильяма, Руперт, отправился в Школу Гильдии Убийц Анк-Морпорка, которая всеми признавалась как лучшая в мире школа для класса обладателей первоклассных полных стаканов. Вильям, как менее важный младший сын, был отправлен в Хагглстоунс, школу-интернат столь суровую и спартанскую, что только самые высокие высококлассные стаканы^{10} смели мечтать отправить туда своих сыновей.

Школа Хагглстоунс представляла собой гранитное здание среди насквозь промокших от дождей вересковых пустошей, считалось, что в ней из мальчиков делают мужчин. Ее политика предполагала некоторое количество потерь в процессе превращения, и представляла собой, насколько мог припомнить Вильям, агрессивные игры на улице под бодрящим холодным дождем. Невысоких, медлительных, толстых или просто непопулярных учеников такая политика косила, как чума, в полном соответствии с жестокими законами природы, но естественный отбор действует иногда странными путями, и Вильям обнаружил, что обладает некоторым потенциалом к выживанию. Чтобы выжить на игровых площадках Хагглстоунс, оказалось достаточно бежать очень быстро, кричать очень громко, и при этом как бы случайно держаться подальше от мяча. Странным образом это принесло ему репутацию весьма энергичного ученика, а энергичность ценилась в Хагглстоунс очень высоко, даже при отсутствии реальных достижений. Хагглстоунские учителя искренне верили, что достаточным количеством энергичности можно заменить менее важные слагаемые успеха, как то: ум, предвидение, тренировки.

Во что он действительно вкладывал свою энергию, так это в изучение всего, связанного со словами. В Хагглостоунс слова не очень-то ценились, молчаливо предполагалось, что большинство его выпускников никогда не будет ничего выводить на бумаге, кроме своей подписи (подвиг, который большинство из них все-таки осилили через три или четыре года обучения), но зато по утрам Вильям мог спокойно читать интересные книжки, пока вокруг него неуклюжие центрфорварды, которым было предназначено судьбой когда-нибудь стать как минимум помощниками правителя страны, с трудом учились держать в руках карандаш, не сломав его.

Вильям закончил школу с хорошей характеристикой, что обычно происходило с учениками, чьи лица учителя толком и вспомнить-то не могли. И вот, его отец опять столкнулся с проблемой – что же с ним делать?

Он был младшим сыном, а по семейной традиции младших сыновей отправляли обычно в какую-нибудь церковь, где они не могли принести особого вреда, по крайней мере, физического. Но Вильям много читал, и это сильно сказалось на нем. Он обнаружил, что считает молитвы не более чем слегка усложненной формой прыжков и ужимок заклинателей дождя.

Стать управителем земель было почти приемлемо, хотя Вильяму казалось, что в целом земля прекрасно управляется с собой сама. Он ничего не имел против сельской местности, при условии, что она остается по ту сторону окна.

Военная карьера ему тоже не подходила. Вильям имел серьезные возражения против убийства незнакомых людей.

Больше всего ему нравилось читать и писать. Он любил слова. Слова никогда не кричали и не шумели, в отличие от остальных членов его семьи. Слова не заставляли тебя валяться в грязи в холодную погоду. И они не мучили беззащитных животных. Слова делали ровно то, что он им велел. «Так что я хочу писа́ть», – сказал он.

Его отец впал в ярость. С его личной точки зрения писец был всего лишь на ступеньку выше учителя. Боги всемогущие, парень, они даже на лошадях не ездят! Потом прозвучали всякие Слова.

В итоге Вильям отправился в Анк-Морпорк, куда обычно попадали те, кто потерял цель в жизни. Здесь он тихо и спокойно зарабатывал словами себе на жизнь, и полагал, что легко отделался, в отличие от его брата Руперта, здоровенного добродушного малого, который был бы просто рожден для Хагглстоунс, если бы по случайности не родился раньше Вильяма.

А потом случилась война с Клатчем…

Это была маленькая незначительная война, одна из тех войн, которые заканчиваются еще толком не начавшись и про которую противники стараются потом как можно скорее забыть, однако одним из событий, успевших произойти за несколько суматошных дней этой несчастной заварушки, стала смерть Руперта де Словье. Он погиб за свои убеждения; главным из них была очень хагглстоунская вера в то, что храбрость может заменить доспехи, и что клатчианцы бросятся бежать, если ты закричишь достаточно громко.

Отец Вильяма в ходе их последней встречи долго распространялся о прекрасных традициях де Словье. Которые в основном включали в себя крайне неприятную смерть, по большей части для всяких иностранцев, но каким-то странным образом, насколько понял Вильям, де Словье считали собственную смерть вторым по значимости призом. Когда город призывал своих сынов, де Словье всегда были в первых рядах. Это была суть их существования. Разве не было их девизом Le Mot Juste? «Правильный Словье в правильном Месте», – перевел лорд де Словье. Он просто не понимал, почему Вильям не желает поддерживать эту славную традицию, и, в конце концов, лорд решил проблему привычным для себя способом, вовсе отказавшись от ее решения.

В результате между де Словье опустилось такое ледяное молчание, по сравнению с которым самая холодная зима показалось бы жаркой сауной.

В таком мрачном настроении было определенно приятно зайти в типографию и обнаружить там Казначея, обсуждающего теорию слов с Доброгором.

– Постойте, постойте, – говорил Казначей. – Да, конечно, образно выражаясь, слово действительно состоит из отдельных букв, но они существуют всего лишь, – он грациозно взмахнул длинными пальцами, – теоретически, если можно так выразиться. Буквы – это слова, можно сказать, partis in potentia, и, опасаюсь, несложно вообразить, что в чистом виде они действительно существуют только unis et separata. Конечно, сама концепция того, что буквы могут физически существовать по отдельности, очень беспокоит в философском смысле. Конечно, это больше всего напоминало бы носы и пальцы, бегающие повсюду сами по себе…

«Три „конечно“», – отметил про себя Вильям, который всегда замечал такие вещи. Три «конечно», использованные человеком в одной короткой фразе, означали, что внутренняя пружина его логических построений вот-вот сломается.

– У нас полные коробки букв, – спокойно возразил Доброгор. – И мы можем набрать из них любые слова, какие хотите.

– В этом-то и проблема, видите ли, – сказал Казначей. – А что если металл запоминает набранные слова? По крайней мере граверы всегда сжигают свои таблички после использования, и очистительный эффект огня…

– 'звините, ваше преподобие, – прервал его Доброгор.

Один из гномов похлопал Доброгора по плечу и вручил ему лист бумаги. Гном передал его Казначею.

– Молодой Каслонг просит вас принять это в качестве сувенира, – сказал он. – Он набрал это прямо из ящика и тут же отправил на камень. Очень шустро с этим управляется.

Казначей попытался смерить юного гнома строгим взглядом с головы до ног, но такая тактика запугивания плохо срабатывала на гномах, потому что в их случае расстояние от головы до ног было весьма невелико.

– Правда? – сказал он. – Как…

Его глаза пробежали по бумаге.

Он нервно сглотнул.

– Но ведь это… когда я сказал… я всего лишь сказал… Откуда вы знали, что я собираюсь сказать… В смысле, этими самыми словами… – заикался он.

– Конечно, строчки подгуляли, – признал Доброгор.

– Нет, погодите минутку… – начал Казначей.

Вильям перестал следить за беседой. Что такое «камень», он догадался – граверы тоже использовали большой плоский камень в качестве рабочего стола. И он заметил, как гномы снимали с разложенных на нем букв листы бумаги, так что все стало понятно. Ну и конечно, мысли Казначея действительно подгуляли. У металла нет души, и он ничего не помнит.

Вильям взглянул поверх головы гнома, который деловито набирал буквы в небольшую металлическую рамку, толстые короткие пальцы так и порхали между коробочками, установленными в большом лотке перед ним. Можно было даже догадаться, что именно он набирает, просто наблюдая за движениями его рук над лотком.

– З-а-р-а-б-о-т-а-й-$-$-$-В-в-С-в-о-е-С-в-о-б-о-д-н-о-е-В-р-е-м… – пробормотал он.

Забрезжило узнавание. Он бросил взгляд на грязные бумажные листки, лежащие рядом с лотком.

Они были исписаны мелким острым почерком, который выдавал в авторе человека крайне жадного, занудного и мелочного.

Вот почему на Р.С.Б.Н. Достабля не садились мухи. Он потребовал бы с них арендую плату.

Почти бессознательно Вильям достал блокнот, лизнул карандаш и старательно написал, используя свой собственный набор сокращений:

«Удивит. событ. прзшл. в Г-де в Свзи с Откр-м Печ-ной Маст-ской Г. Доброгора, Гн-ма, п-д вывеск. „Ведро“, она выз-ла бль-шой интер. заинтерес. лиц, включ. ведущ. торг-цев».

Он сделал паузу. Диалог на другой стороне комнаты явно перешел в более конструктивное русло.

– Сколько за тысячу? – переспросил Казначей.

– Оптом даже дешевле выйдет, – заверил его Доброгор. – И мелкие руны наберем без проблем.

Лицо казначея приобрело довольное выражение человека, который постоянно имеет дело с числами и видит, что большое неудобное число в ближайшем будущем станет гораздо меньше; понятно, что в подобных обстоятельствах у философии практически не осталось шансов на победу. Видимая часть лица Доброгора выражала радость бизнесмена, который только что превратил в золото еще немного свинца.

– Ну, конечно же, такой крупный контракт должен быть утвержден самим Архиканцлером, – заметил Казначей, – но я могу заверить вас, что он весьма внимательно прислушивается к моим рекомендациям.

– Не сомневаюсь, ваша светлость, – весело ответил Доброгор.

– Гм, кстати, – поинтересовался Казначей, – а вы устраиваете Ежегодные Обеды?

– О, да. Конечно же, – мгновенно среагировал гном.

– И когда следующий?

– А когда вам удобнее?

Вильям нацарапал в блокноте: «Взмжн. Зак-чение бль-шого кнтркт. с неким учеб-м завед. в Г-де», а потом, поскольку был честен от природы, дописал: «как мы слышали».

Ну что же, неплохо, неплохо. Он отправил письмо с новостями только сегодня утром, и вот у него уже готова важная информация для следующего…

…если конечно не принимать во внимание то обстоятельство, что его клиенты ждут нового письма не раньше чем через месяц. Он сильно подозревал, что к тому времени новость устареет и станет никому не интересна. С другой стороны, если он не сообщит им эту новость, кто-нибудь обязательно будет недоволен. Так было в прошлом году с этим якобы прошедшим на улице Паточной Шахты дождем из собак, хотя и дождя-то никакого на самом деле не было.

Но даже если он попросит гномов сделать шрифт очень крупным, одной новости для письма все равно было недостаточно.

Проклятье.

Нужно побегать и поискать еще занятных историй.

Подчиняясь внезапному импульсу он догнал уже уходившего Казначея.

– Хм-м? – сказал тот. – Мистер де Словье, полагаю?

– Да, сэр. Я…

– Опасаюсь, нам ваши услуги не нужны, мы в Университете сами пишем все что нам требуется, – предупредил Казначей.

– Я хотел просто спросить, что вы думаете о новом печатном станке мистера Доброгора, сэр? – задал вопрос Вильям.

– Зачем?

– Э… Потому что мне хотелось бы знать? И я запишу ваше мнение для моего бюллетеня с новостями. Слышали о нем? Хотелось бы получить мнение выдающегося представителя магического сообщества Анк-Морпорка.

– О? – Казначей притормозил. – Это та самая штука, которую вы отправляете герцогине Квирмской, герцогу Сто Хелита и так далее?

– Да, сэр.

Волшебники были ужасными снобами.

– Э. Ну тогда ладно… можете написать, я считаю, что это шаг в правильном направлении, который… э… всячески приветствуют все думающие люди, и который поможет затащить кричащий и отбивающийся Анк-Морпорк в столетие Летучей Собаки. – Он зорко проследил, как Вильям записывает его слова. – Мое имя доктор А.А. Занудди, Д.М. (7-я ступень), Д. Волш., Б. Окк., М. Колл., Б.Р. Занудди пишется через «о».

– Да, мистер Занудди. Э… Век Летучей Собаки почти закончился, сэр. Может, вы предпочитаете, чтобы кричащий и отбивающийся Анк-Морпорк вытащили из столетия Летучей Собаки?

– Конечно.

Вильям записал и это. Просто поразительно, почему что-то всегда тащат, а оно кричит и отбивается. Похоже, никто и никогда не пытался, например, просто взять его деликатно за руку и отвести куда нужно.

– И вы, конечно же, пришлете мне копию, когда бюллетень выйдет из печати.

– Да, доктор Занудди.

– Если вам еще что-то понадобится узнать, обращайтесь без стеснения в любой момент.

– Спасибо, сэр. Но я всегда думал, сэр, что Университет против использования наборных шрифтов?

– О, я думаю, настал момент, когда пора открыто принять поразительные вызовы, которые бросает нам столетие Летучей Собаки, – ответил Казначей.

– Мы… Но это столетие скоро заканчивается, сэр.

– Значит, трудно придумать более подходящий момент, чтобы принять, наконец, его вызовы, как вы считаете?

– Верно подмечено, сэр.

– Ну все, я полетел, – сказал Казначей. – Хотя как раз это мне запретили.

Лорд Ветинари, Патриций Анк-Морпорка, потыкал пером в чернильницу. В ней плавал лед.

– Почему бы вам не развести нормальный огонь в камине? – предложил Хьюнон Чудакулли, Главный Жрец Слепого Ио и неофициальный лидер городского религиозного сообщества. – Я хочу сказать, я тоже не люблю духоту, но здесь же просто страшный холод!

– Мне нравится, когда свежо, – ответил лорд Ветинари. – Странно, лед не такой черный, как остатки чернил. Почему так получается, как вы думаете?

– Наверное, в науке дело, – неопределенно ответил Хьюнон.

Как и его брат-волшебник, Архиканцлер Наверн, он не любил явно глупых вопросов. Для служения и богам, и магии требовались надежные, здравомыслящие люди, поэтому братья Чудакулли были надежными, как скалы. И примерно такими же здравомыслящими.

– А. Ну, не важно… Так о чем мы говорили?

– Вы должны прекратить это, Хавелок. Вы же знаете… как к этому относятся.

Ветинари, по-видимому, был поглощен исследованием чернил.

– Должен, ваше преподобие? – спокойно спросил он, не поднимая взгляда.

– Вы же знаете, мы все против абсурдной идеи использования наборных шрифтов!

– Будьте любезны, напомните мне еще раз, почему… О, смотрите, как он забавно прыгает вверх-вниз!

Хьюнон вздохнул.

– Слова слишком важны, чтобы доверять их машинам. Мы ничего не имеем против гравировки, вы же знаете. Мы не против слов, которые надежно прикреплены к основе. Но слова, которые можно разобрать на части и потом использовать их для создания новых слов… ну, это просто опасно. Я-то думал, вы тоже были против этого?

– Ну, в некотором смысле, да, – ответил Патриций. – Но многие годы правления этим городом научили меня, ваше преподобие, что нельзя заткнуть вулкан. Иногда лучше позволить событиям идти своим чередом. Как правило, все заканчивается само собой, со временем.

– Вы не всегда столь снисходительны, Хавелок, – заметил Хьюнон.

Патриций нагладил его холодным взглядом, который продолжался на пару секунд дольше, чем было необходимо для душевного комфорта.

– Гибкость и чуткость всегда были моим девизом, – сказал он.

– Боже мой, неужели?

– Разумеется. Я хочу, чтобы вы и ваш брат, проявив похвальную гибкость мышления, осознали, ваше преподобие, что это предприятие основано гномами. А знаете ли вы, ваше преподобие, где находится крупнейший город гномов?

– Что? О… дайте подумать… наверное, это в…

– Да, все затрудняются сказать. Но, фактически, это Анк-Морпорк. Сейчас здесь живут более пятидесяти тысяч гномов.

– Не может быть!

– Уверяю вас. И у нас сейчас очень хорошие связи с гномьими общинами в Копперхеде и Убервальде. Так что когда дело касается гномов, я всегда внимательно слежу, чтобы наша рука дружбы была протянута вперед и немного вниз. И в нынешнее холодное время года мы все очень рады, я уверен, что баржи с ламповым маслом и углем ежедневно прибывают от гномьих шахт. Вы следите за моей мыслью?

Хьюнон бросил взгляд на камин. Вопреки законам природы, там тлел одинокий кусочек угля.

– И конечно же, – продолжил Патриций, – становится все труднее игнорировать этот новый способ печати, когда крупные типографии уже работают в Агатейской Империи и, как вы наверняка знаете, в Омнии. Из которой, как вам опять-таки наверняка известно, к нам экспортируются в огромных количествах Священные Книги Ома и эти их религиозные брошюры, на которые омнианцы возлагают столько надежд.

– Евангелическая чепуха, – сказал Хьюнон, – вам следовало запретить их давным-давно.

И снова последовал слишком долгий взгляд.

– Запретить религию, ваше преподобие?

– Ну, когда я сказал «запретить», я имел в виду…

– Я уверен, никто не назовет меня деспотом, – строго сказал лорд Ветинари.

Хьюнон Чудакулли предпринял неудачную попытку разрядить атмосферу.

– Во всяком случае, дважды, ахаха.

– Извините?

– Я сказал… во всяком случае, дважды… ахаха.

– Извините, но я, кажется, не уловил вашу мысль.

– Это была, гм, небольшая шутка, Хав… милорд.

– О. Да. Ахах-ха, – сказал Ветинари, и эти слова умерли в воздухе. – Увы, к сожалению для вас, омнианцы могут свободно распространять свои хорошие новости об Оме. Но мужайтесь! Ведь у вас наверняка тоже есть хорошие новости об Ио?

– Что? О. Да, конечно. Он был немного простужен весь последний месяц, но сейчас снова в полном порядке.

– Именно. Это хорошая новость. Нет сомнений, что печатники будут счастливы распространить ее от вашего имени. Я уверен, они в полной мере учтут все ваши пожелания.

– И только поэтому вы изменили свое мнение, милорд?

– Думаете, у меня есть другие причины? – удивился лорд Ветинари. – Мои мотивы, как всегда, абсолютно прозрачны.

Хьюнон отметил про себя, что «абсолютно прозрачны» значит как то, что вы можете видеть их насквозь, так и то, что вы не видите их вообще.

Лорд Ветинари полистал лежащую перед ним папку.

– Кроме того, Гильдия Граверов за минувший год трижды повышала расценки.

– А. Понимаю, – сказал Хьюнон.

– Цивилизации нужны слова, ваше преподобие. Цивилизация это и есть слова. Которые, в целом, не должны стоить слишком дорого. Мир меняется, ваше преподобие, и мы должны меняться вместе с ним. – Он улыбнулся. – Когда-то нации сражались друг с другом, как огромные рычащие звери в болоте. Анк-Морпорк управлял большой частью этого болота, потому что у него были лучшие когти. Но сегодня место железа заняло золото, и, о боги, анк-морпоркский доллар, похоже, стал лучшей валютой в мире. Завтра… возможно завтра оружием станут слова. Победит тот, кто скажет больше слов, скажет их быстрее и за кем останется последнее слово. Взгляните в окно. Что вы там видите?

– Туман, – ответил Верховный Жрец.

Ветинари вздохнул. Иногда погода совершенно теряла чувство ритма повествования.

– Если бы сегодня был ясный день, – резко сказал он, – вы увидели бы семафорную башню на том берегу реки. Слова так и порхают из одного конца континента в другой. Не так давно обмен письмами с нашим послом в Колении занял бы у меня почти месяц. Теперь я могу получить ответ уже на следующий день. Многое упростилось, но многое другое стало в результате гораздо сложнее. Нам надо изменить образ мышления. Надо быть современным. Вы слышали о с-коммерции^{11}?

– Конечно. Корабли торговцев так и с-нуют^{12}…

– Я имею в виду, что теперь вы можете семафором отправить в Колению заказ на… скажем, пинту креветок, для примера. Разве это не замечательно?

– Да они протухнут, пока их довезут сюда, милорд!

– Конечно. Это был просто пример. Но теперь подумайте, что креветки это не более чем набор символов! – воскликнул Ветинари, его глаза блестели.

– Вы думаете, их можно как-то передать по семафорной линии? – спросил Главный Жрец. – Полагаю, если швырнуть креветку с…

– Я просто пытаюсь указать вам на тот факт, что информация покупается и продается, так же как и все остальное, – прервал его лорд Ветинари. – То, что раньше казалось невозможным, теперь совершается с легкостью. Короли, лорды приходят и уходят, не оставляя после себя ничего, кроме парочки статуй в пустыне, в то время как пара молодых людей могут изменить мир, соорудив что-то новое в своей мастерской.

Он подошел к столу, на котором была разложена карта мира. Это была рабочая карта, то есть такая карта, к которой ее владелец явно часто обращался. Она вся была покрыта значками и пометками.

– Мы постоянно высматриваем со стен вражеские орды, – сказал он. – Мы думаем, что перемены всегда приходят извне, как правило, на острие меча. Но стоит оглядеться вокруг, и мы поймем, что они идут изнутри, возможно, изнутри головы человека, на которого мы и внимания не обратим, встертив его на улице. Конечно, в некоторых обстоятельствах удобнее всего просто отделить эту голову от тела, но в последнее время их стало слишком много.

Он сделал жест в сторону испещренной пометками карты.

– Тысячу лет назад мы думали, что мир имеет форму миски, – сказал Патриций. – Пятьсот лет назад мы знали, что он имеет форму шара. Сегодня мы знаем, что он плоский, круглый и путешествует сквозь пространство на спине гигантской черепахи. – Он повернулся и снова улыбнулся Верховному Жрецу. – Вы не задумывались, какой формы он окажется завтра^{13}?

Семейной чертой Чудакулли было упорство, они не отпускали раз ухваченную нить, пока не расплетут весь свитер.

– Кроме того, у них есть такие маленькие клешни, знаете, и они, наверное, могли бы висеть на…

– Кто мог бы?

– Креветки. Они могут висеть на…

– Вы поняли меня слишком буквально, ваше преподобие, – резко прервал его Ветинари.

– О.

– Я просто пытаюсь объяснить, что если мы не схватим события за воротник, они возьмут нас за горло.

– У нас будут проблемы, милорд, – предрёк Чудакулли. Прекрасная реплика, одинаково уместная в любом споре. К тому же такой прогноз частенько оказывался чистой правдой.

Лорд Ветинари вздохнул.

– Судя по моему опыту, они случаются практически из-за чего угодно, – заметил он. – Такова природа вещей. Все что нам остается – идти вперед и петь.

Он встал.

– Тем не менее, я лично нанесу визит вышеупомянутым гномам.

Он потянулся за колокольчиком, лежавшим на его столе, но остановился на полпути, улыбнулся жрецу и вместо этого взял медную трубку, украшенную кожей и свисавшую с двух медных крюков. Ее раструб был сделан в форме дракона.

Он посвистел в трубку, а потом сказал:

– Мистер Барабантт? Подготовьте мою карету, пожалуйста.

– Мне показалось, или здесь действительно ужасно воняет? – спросил Чудакулли, нервно поглядывая на вычурную переговорную трубку.

Лорд Ветинари бросил на него насмешливый взгляд, а потом посмотрел вниз.

Прямо под его столом стояла корзинка. В ней находилось то, что на первый взгляд и, особенно, на первый вдох, казалось дохлой собакой. Все ее лапы были задраны вверх. Только случавшиеся время от времени слабые газовые выхлопы указывали на то, что в нем еще происходят некие жизненные процессы.

– Это из-за его зубов, – холодно сказал Ветинари.

Пес, которого звали Гаффс^{14}, перевернулся со спины на живот и уставился на жреца единственным зловещим черным глазом.

– Отлично выглядит, для своего возраста, – поспешно сказал Хьюнон в отчаянной попытке выбраться из внезапно возникшей скользкой ситуации. – Сколько ему сейчас?

– Шестнадцать, – ответил патриций. – Для собаки это как сто лет для человека.

Гаффс с трудом уселся и зарычал, чем вызвал мощный порыв затхлых запахов из недр своей корзинки.

– Очень здоровенький, – сказал Хьюнон, стрясь не дышать. – Для его возраста, я имею в виду. А к запаху, вы, наверное, привыкли.

– Какому запаху? – спросил лорд Ветинари.

– А. Да. Ну конечно, – только и нашелся что сказать Хьюнон.

Карета лорда Ветинари катилась по грязи в направлении Блестящей улицы. Ее пассажир был бы немало удивлен, если бы узнал, что некто, весьма похожий на него, сидит в подвале, прикованный к стене длинной цепью, причем совсем недалеко отсюда.

Это была очень длинная цепь, которая позволяла ему без проблем пользоваться столом, стулом, кроватью и дырой в полу.

В данный момент он сидел за столом. Напротив него расположился мистер Гвоздь. Мистер Тюльпан с угрожающим видом прислонился к стене. Каждому хоть сколько-нибудь опытному человеку немедленно стало бы ясно, что здесь разыгрывается классическая сценка «хороший полицейский и плохой полицейский», с той маленькой поправкой, что полицейских поблизости не наблюдалось. Зато мистер Тюльпан присутствовал в просто-таки неограниченных количествах.

– Ну… Чарли, – сказал мистер Гвоздь, – что думаешь?

– А это законно? – спросил человек, которого назвали Чарли.

Мистер Гвоздь раскинул руки.

– Что такое законы, Чарли? Просто слова на бумаге. Но тебе не придется делать ничего неправильного.

Чарли неуверенно кивнул.

– Но десять тысяч долларов – это не та сумма, которую платят за правильные дела, – сказал он. – И уж во всяком случае, не за то, чтобы просто сказать несколько слов.

– Мистер Тюльпан однажды получил даже больше за то, что сказал несколько слов, Чарли, – успокоил его мистер Гвоздь.

– Ага, я сказал: «Быстро давайте сюда ваши …ные деньги, или девчонке конец!» – подтвердил мистер Тюльпан.

– А это было правильно? – усомнился Чарли, который, на взгляд мистера Гвоздя, обладал явными суицидальными наклонностями.

– Абсолютно правильно, в тех обстоятельствах, – заверил он.

– Да, но так зарабатывают деньги очень немногие люди, – продолжал спорить суицидальный Чарли.

Его глаза постоянно как будто сами собой обращались к огромной туше мистера Тюльпана, который в одной руке держал бумажный пакет, а в другой – ложку. С помощью этой ложки он непрерывно отправлял какой-то белый порошок себе в нос, в рот и один раз, Чарли был готов поклясться, в ухо.

– Ну, ты-то не простой человек, Чарли, – сказал мистер Гвоздь. – А потом тебе придется надолго залечь на дно.

– Ага, – подтвердил мистер Тюльпан, нечаянно выплюнув облачко белого порошка.

В комнате сильно запахло нафталином.

– Ну хорошо, но тогда зачем вам понадобилось похищать меня? Я спокойно запирал магазин на ночь, и вдруг – бац! А еще вы приковали меня к стене.

Мистер Гвоздь решил, что тут загвоздка. Чарли слишком много спорил для человека, находящегося в одной комнате с мистером Тюльпаном, вдобавок уже наполовину прикончившим мешок толченых шариков от моли. Он одарил Чарли широкой дружеской улыбкой.

– Забудем о прошлом, мой друг, – сказал он. – Это бизнес. Все что мы просим – уделить нам несколько дней твоего времени, а потом ты получишь целое состояние и – это важно, Чарли – жизнь, чтобы потратить его.

Чарли оказался не просто глупцом, он был настоящим тупицей.

– А откуда вы знаете, что я никому не расскажу? – спросил он.

Мистер Гвоздь вздохнул.

– Мы доверяем тебе, Чарли.

Парень владел небольшим магазином одежды в Псевдополисе. Считается, что владельцы маленьких магазинов очень умные. Обычно они просто мгновенно соображают, каким будет правильное количество неправильной сдачи для данного конкретного клиента. «Какая находка для физиогномии», – подумал мистер Гвоздь. Этот парень мог бы внешне сойти за Патриция даже при хорошем освещении, но Лорд Ветинари уже давно бы понял, какие крупные неприятности ждут его в ближайшем будущем, а Чарли все еще носился с идеей выбраться из этой передряги живым и даже надеялся обмануть мистера Гвоздя. Он действительно пытался хитрить. Он сидел здесь, в нескольких футах от мистера Тюльпана, человека, который пытался ширнуться молотым нафталином, и все еще умничал. Поразительно. Мистер Гвоздь почти восхищался этим парнем.

– Мне нужно вернуться к пятнице, – сказал Чарли. – К пятнице все будет кончено, надеюсь?

Сарай, который теперь арендовали гномы, за свою непростую жизнь успел побывать и кузницей, и прачечной, и дюжиной других предприятий, последний раз он использовался для производства детских лошадок-качалок каким-то оптимистом, который считал, что создает Новый Великий Завод, хотя на самом деле его в ближайшем будущем ожидал Последний Громкий Плюх. Груда недоделанных лошадок, которых мистер Сыр так и не сумел продать, чтобы покрыть арендные платежи, громоздилась вдоль одной из стен до самой железной крыши. Была тут и целая полка ржавеющих жестянок с краской. Забытые кисточки окаменели в своих банках.

Печатный станок стоял в середине помещения, вокруг него суетились несколько гномов. Печатные прессы Вильям видел и раньше, граверы тоже такими пользовались. Хотя этот был особого свойства. Гномы тратили на его совершенствование почти столько же времени, сколько на эксплуатацию. Там и тут появлялись новые ролики, повсюду тянулись бесконечные приводные ремни, исчезавшие где-то в недрах механизма. С каждым часом он занимал все больше места.

Доброгор работал около нескольких наклонных ящиков, каждый из которых был внутри разделен на множество маленьких отсеков.

Вильям наблюдал, как рука гнома порхает над этими отсеками, которые были заполнены свинцовыми буквами.

– Почему для «е» отведено больше места?

– П'тому что эта буква чаще всего используется.

– Поэтому отсек с ними расположен в середине ящика?

– Верно. Чаще всего «е», потом идут «т» и «а».

– Я хочу сказать, ожидаешь, что «а» будут в середине.

– А мы разместили здесь «е».

– Но у вас больше «н», чем «у», а ведь «у» – гласная.

– Люди используют больше «н», чем принято считать.

На другом конце комнаты толстые короткие пальцы Каслонга танцевали над его собственным набором отсеков с буквами.

– Если смотреть внимательно, можно почти догадаться, что он набирает… – начал Вильям.

Доброгор поднял взгляд. Его глаза на секунду прищурились.

– «Заработай… больше… денег… в… свое… Свободное… Время…», – прочитал он. – Ого, похоже, мистер Достабль принес новый заказ.

Вильям снова уставился на ящик с буквами. Конечно, обычное перо тоже потенциально содержало в себе все, что только можно написать. Но это чисто теоретически, и потому безопасно. Тогда как эти тусклые серые кусочки металла выглядели угрожающе. Он понимал, отчего они многим так сильно не нравились. Они, казалось, говорили: «Сложи нас в правильном порядке, и мы превратимся во все, что захочешь. Или даже во что-то, чего ты не хочешь. Мы можем написать абсолютно все. Например, проблемы».

Запрет на использование наборных шрифтов не был законом в полном смысле слова. Но гравировщики их очень не любили, потому что предпочитали, чтобы мир работал так, как они привыкли, спасибо. И лорд Ветинари, говорят, их тоже недолюбливал, потому когда слов слишком много, люди начинают нервничать. А волшебники и жрецы не любили эти шрифты, потому что понимали важность слов.

Вырезанная страница была всего лишь вырезанной страницей, цельной и уникальной. Но если вы возьмете буквы, которыми набирали святую книгу и потом используете их для книги рецептов, то что станет в результате с божественной мудростью? И, если уж на то пошло, что станет с пирогом? А если, например, напечатать книгу заклинаний, а потом теми же буквами морскую лоцию – ну, путешествие может в результате закончиться совсем не там, где ожидалось.

История любит театральные эффекты: как будто в ответ на свои мысли он услышал, как снаружи остановилась карета. Через несколько мгновений в сарай вошел лорд Ветинари, остановился, тяжело оперевшись на свою трость, и принялся с легким любопытством осматривать помещение.

– О… Лорд де Словье, – удивленно сказал он, – я и не знал, что вы участвуете в этом предприятии.

Вильям покраснел и поспешил навстречу верховному правителю города.

– Мистер де Словье, милорд.

– Ах, да. Конечно. Разумеется, – взгляд лорда Ветинари обежал забрызганную типографской краской комнату, на секунду задержался на груде лошадок-качалок с безумными улыбками, а затем остановился на занятых работой гномах. – Да. Конечно. Вы здесь главный?

– Главных тут нет, милорд, – ответил Вильям, – но мистер Доброгор, похоже, говорит за всех.

– Тогда что вы здесь делаете?

– Э… – Вильям замялся, что, как он знал, было неудачным ходом при беседе с Патрицием. – Честно говоря, сэр, здесь тепло, а у меня в кабинете холодно, и… ну, это же здорово. Послушайте, я знаю, это не…

Лорд Ветинари кивнул и поднял руку.

– Будьте так добры, попросите мистера Доброгора подойти сюда.

Вильям подвел Гуниллу к высокой фигуре Патриция, на ходу нашептывая гному на ухо полезные советы.

– А, хорошо, – сказал Патриций. – Теперь я хотел бы задать пару вопросов, не возражаете?

Доброгор кивнул.

– Во-первых, играет ли мистер Режу-Себя-Без-Ножа Достабль какую-либо существенную управленческую роль в данном предприятии?

– Что? – переспросил Вильям. Такого он не ожидал.

– Хитрый парень, продает сосиски…

– А, он. Нет. Только гномы.

– Понятно. Не построено ли это здание на каком-нибудь разломе пространства-времени?

– Что? – на этот раз удивился Гунилла.

Патриций вздохнул.

– Когда человек правит этим городом так же долго, как я, – пояснил он, – приходит понимание, что даже самая добронамеренная душа, где бы ни затеяла она свое новое предприятие, с какой-то сверхъестественной чуткостью обязательно выбирает для него такое место, где будет нанесен максимальный урон ткани реальности. Достаточно припомнить фиаско Холи Вуда^{15}, приключившееся несколько лет назад. Или произошедшую несколько позже историю «Роковой Музыки»^{16}, в которой мы до сих пор не разобрались до конца. Вдобавок, волшебники прорываются в Запретные Измерения с такой регулярностью, что им пора уже установить крутящуюся дверь на входе. Ну и наконец, я думаю, нет нужды напоминать вам, что произошло, когда покойный мистер Хонг решил во время лунного затмения открыть на улице Дагона^{17} свой рыбный ресторан «Три Веселых Шанса» с едой на вынос. Да? Сами видите, джентльмены, я не могу не беспокоиться о том, что если кто-то где-то в этом городе начинает самый незамысловатый бизнес, то все закончится толпами монстров с щупальцами и ордами жутких призраков, которые будут бродить по улицам и пожирать людей. Итак…?

– Что? – не понял Доброгор.

– Мы не заметили никаких разломов, – сказал Вильям.

– А, но, возможно, на этом самом месте жрецы какого-нибудь странного культа проводили свои жуткие церемонии, пропитавшие злом все окрестности, и эти жрецы теперь только и ждут удобного случая, чтобы бесцеремонно, ах-ха, восстать из мертвых и начать бродить повсюду, пожирая людей?

– Что? – в третий раз переспросил Гунилла.

Он беспомощно посмотрел на Вильяма, который только и смог выдавить из себя:

– Здесь была фабрика лошадок-качалок.

– Правда? Я всегда считал, что в лошадках-качалках есть что-то зловещее, – заметил лорд Ветинари, но выглядел он при этом слегка разочарованным.

Потом он внезапно оживился и указал на большой каменный стол, на котором набирались тексты.

– Ага! – провозгласил он. – Этот камень, наверное, случайно взяли из руин древнего мегалитического каменного кольца и он помнит кровь тысяч невинных жертв, которые жаждут восстать и отомстить, можете не сомневаться даже.

– Его специально вырезал для меня мой брат, – возразил Гунилла, – и вообще, мне не по душе ваши речи, мистер. Да кто вы такой, с чего вы взяли, что имеете право придти сюда и болтать всякие глупости?

Вильям в ужасе стремительно бросился между гномом и Патрицием.

– Позвольте, мы отойдем с мистером Доброгором в сторонку, я должен объяснить ему кое-что? – быстро спросил он.

Широкая вопросительная улыбка на лице Патриция даже не дрогнула.

– Отличная идея, – сказал Ветинари, пока Вильям почти насильно волок гнома в дальний угол помещения. – Я уверен, позже он скажет вам спасибо.

Лорд Ветинари стоял, опираясь на свою трость, и с благожелательным интересом разглядывал печатный станок, пока Вильям де Словье объяснял гному политические реалии Анк-Морпорка, особенно те, которые включали в себя внезапную смерть. С выразительными жестами.

Через полминуты гном вернулся и встал прямо перед Патрицием, засунув за пояс большие пальцы рук.

– Я говорил, что думал, да! – заявил он. – Всегда так поступал и всегда буду…

– О, строго, – прокомментировал лорд Ветинари.

– Что? Никогда не пользовался острогой, – ответил гном, сердито уставившись на него. – Остроги для рыбаков. Мы, гномы, используем лопаты^{18}.

– Да уж, думаю так и есть, – согласился лорд Ветинари.

– Молодой Вильям рассказал мне, что вы безжалостный деспот и терпеть не можете печатное дело. Но я сказал, что вы здравомыслящий человек, который не встанет на пути у честного гнома, который просто хочет немного заработать себе на жизнь. Я прав?

И снова улыбка Ветинари не дрогнула.

– Мистер де Словье, позвольте вас на минуточку…

Патриций дружески приобнял Вильяма за плечи и отвел его в сторонку от подозрительно глядевших на них гномов.

– Я просто сказал ему, что кое-кто называет вас… – начал Вильям.

– Ну а теперь, сэр, – сказал Патриций, отмахнувшись от его последних слов, – думаю, вам почти удалось убедить меня, вопреки всему предыдущему опыту, что данное небольшое предприятие вполне может развиваться и дальше, не подвергая мои улицы риску нашествия всяческих оккультных сил. В Анк-Морпорке такое просто трудно вообразить, но я готов поверить, что это возможно. И, кроме того, случилось так, что я ощущаю – настала пора с должной осторожностью вновь вернуться к рассмотрению вопроса допустимости «печатного дела».

– Правда?

– Да. Так что я намерен позволить вашим друзьям продолжать воплощение их безрассудной затеи.

– Э, ну не то чтобы они мои… – начал Вильям.

– Но должен заметить, что если в результате начнутся какие-нибудь проблемы щупальцевой природы, вы понесете за это персональную ответственность.

– Я? Но я…

– А. Вы чувствуете, что это нечестно. Безжалостно-деспотично, может быть?

– Ну, я, э…

– Помимо всего прочего, гномы сформировали очень трудолюбивую и ценную этническую группу в нашем городе, – продолжил Патриций. – В целом, в данный момент мне хотелось бы избежать любых связанных с ними рядовых проблем, поскольку ситуация в Убервальде все еще нестабильна, да и вопрос с Мантабом пока не решен.

– А где это – Мантаб? – спросил Вильям.

– Вот именно. Кстати, как дела у лорда де Словье? Пишите ему почаще, вот мой вам совет.

Вильям промолчал.

– Очень грустно, когда распадаются семьи, – продолжал Патриций, – в мире и без этого слишком много глупой вражды. – Он дружески хлопнул Вильяма по плечу. – Уверен, вы присмотрите, чтобы эта типография вела себя тише воды, ниже травы. Я достаточно ясно выразился?

– Но у меня нет никакого контр…

– Хм-м?

– Да, лорд Ветинари.

– Хорошо. Хорошо!

Патриций выпрямился, широко улыбнулся и повернулся к гномам.

– Очень хорошо, – сказал он. – Это точно. Куча маленьких буковок, и все собраны вместе. Возможно, время для этой идеи уже настало. Возможно, даже я сам время от времени буду размещать у вас заказы.

Из-за спины Патриция Вильям отчаянно замахал руками Гунилле.

– Для правительства – специальная цена, – проворчал гном.

– О, да я даже и не думал платить меньше, чем другие ваши клиенты, – любезно ответил Патриций.

– Не волнуйтесь, я выставлю вам счет не меньше чем…

– Ну что же, мы все были чрезвычайно рады, что вы зашли к нам, ваша светлость, – с преувеличенно веселым видом прервал гнома Вильям, и мягко развернул Патриция по направлению к выходу. – С нетерпением будем ждать возможности увидеть вас в числе наших клиентов.

– Вы твердо уверены, что мистер Достабль никоим образом не вовлечен в это дело?

– Кажется, он заказал у нас кое-что, но это все.

– Потрясающе, просто потрясающе, – сказал Ветинари, усаживаясь в свою карету. – Надеюсь, он не заболел.

С крыши напротив за отбытием Патриция наблюдали два человека.

– Б…! – сказал один из них очень, очень тихим голосом.

– Ваши соображения, мистер Тюльпан? – поинтересовался другой.

– И это правитель города?

– Ага.

– Тогда где его …ные телохранители?

– Если бы мы хотели пришить его, прямо здесь и сейчас, насколько полезны ему были бы, скажем, четыре телохранителя?

– Примерно как …ный чайник из шоколада, мистер Гвоздь.

– Вот именно.

– Но я мог бы прибить его прямо отсюда обычным …ным кирпичом!

– Подозреваю, очень многие серьезные организации имеют свои Взгляды на это, мистер Тюльпан. Мне говорили, эта мусорная куча процветает. У человека на самом верху полным-полно друзей, пока дела идут в гору. Так вам никаких кирпичей не хватит.

Мистер Тюльпан посмотрел вниз, на отъезжающую карету.

– Я слышал, этот парень по большей части вообще них… не делает! – пожаловался он.

– Ага, – спокойно подтвердил мистер Гвоздь. – В этом и состоит высочайшее искусство политика.

Мистер Тюльпан и мистер Гвоздь вложили в свое партнерство разные способности, и в данном случае мистер Гвоздь внес свое политическое чутье. Мистер Тюльпан уважал это свойство, хотя и не понимал. Он удовольствовался ворчанием:

– Проще было бы грохнуть его, нах…

– Если бы мир был попроще, нах… – возразил мистер Гвоздь. – Слушай, брось этот косяк, э? Это же для троллей. Даже хуже, чем их сплита^{19}. И кстати, они подмешивают туда толченое стекло.

– Эт' ж химия, – мрачно сказал мистер Тюльпан.

Мистер Гвоздь вздохнул.

– Давай еще разок объясню? – предложил он. – Слушай внимательно. Наркотики – это химические вещества, всё так, но, пожалуйста, прислушайся как следует, блин, не все химические вещества – наркотики. Помнишь эту историю с карбонатом кальция? Когда ты заплатил за него пять баксов?

– А что такого, мне от него похорошело, – пробормотал мистер Тюльпан.

– От карбоната кальция? – изумился мистер Гвоздь. – Даже для тебя, я хочу сказать… Послушай, ты же запихал в свой собственный нос столько этого мелового порошка, что тебе можно было отрубить голову и твоей шеей писать на грифельной доске!

«Вот в чем проблема с мистером Тюльпаном», – думал он, пока они слезали с крыши на землю.

Нельзя сказать, что он подсел на наркотики. Он хотел подсесть на наркотики. Но вместо этого подсел на собственную глупость, которая вмешивалась каждый раз, когда он видел в продаже что-то расфасованное по маленьким пакетикам, и в результате мистер Тюльпан пытался попасть на небеса при помощи муки, соли, соды и даже бутербродов с солониной.

На улице, где наркодилеры продавали Клэнг, Скользь, Сруб, Рино, Скунс, Тройной, Плавец, Дурь, Двойную Дурь, Конгерс и Расслабуху, мистер Тюльпан умудрялся безошибочно найти человека, который продавал порошок карри по шестьсот долларов за фунт. Это так нервировало, б…

В настоящий момент он экспериментировал с широким ассортиментом расслабляющих химикатов, применяемых популяцией анк-морпоркских троллей, потому что только имея дело с троллями мистер Тюльпан получал умеренный шанс обмануть хоть кого-то. Теоретически, Сплита и Дурь не должны были оказывать воздействия на человеческие мозги, ну разве что растворять их. Но мистер Тюльпан был упорен. Нормальность он тоже однажды попробовал, и она ему не понравилась.

Мистер Гвоздь снова вздохнул.

– Пошли, – сказал он, – пора покормить того чудика.

В Анк-Морпорке очень трудно шпионить за кем-то, не будучи в свой черед объектом шпионажа, и два скрытных наблюдателя, разумеется, находились под очень пристальным надзором.

Подглядывала за ними небольшая дворняжка, пестрой окраски, но в основном рыже-серая.

Время от времени пес начинал чесаться, производя такой звук, как будто кто-то пытался побрить железную щетку.

Вокруг его шеи был обвязан шнурок, который соединялся с другим шнурком, точнее сказать, с поводком, который состоял из множества веревочек, кое-как связанных между собой.

Другой конец поводка держал в руке человек. По крайней мере, к такому выводу можно было придти логически, исходя из того факта, что поводок исчезал в том же кармане, что и рукав грязного пальто, в котором предположительно находилась рука, которая, вероятно, заканчивалась кистью с пальцами.

Это было странное пальто. Оно тянулось от мостовой почти что до полей старой шляпы, которая формой напоминала скорее сахарную голову. Там где они сходились, был заметен намек на седые волосы. Одна рука человека нырнула в подозрительные глубины кармана и вернулась с холодной сосиской.

– Два человека шпионят за Патрицием, – сказал пес. – Интерефненько.

– Иметьих, – сказал человек и разломил сосиску на две демократических половинки.

Вильям дописал короткий абзац о Визите Патриция в «Ведро» и заново пролистал свой блокнот.

Потрясающе, правда. Он нашел не меньше дюжины новостей для своего бюллетеня, и всего за один день. Просто поразительно, что только люди не рассказывают, если не полениться их спросить.

Кто-то выломал золотые клыки из статуи Бога-Крокодила Оффлера; Вильям обещал за эту информацию угостить сержанта Колона выпивкой, но в некотором роде платой можно было считать уже то, что он добавил к абзацу следующее: «Стража ведет Интенсивный Поиск Правонарушителя и Уверена в том, что Арест Состоится при Первом же Удобном Случае».

Он и сам точно не знал, что это значит, но сержант Колон произнес фразу очень уверенным тоном.

Вильяма всегда волновала природа правды. Его воспитывали в убеждении, что нужно всегда говорить правду, или, точнее говоря, «признаваться», а некоторые привычки умирают с трудом, если колотить их недостаточно сильно. Лорд де Словье всегда придерживался старой поговорки о том, что куда согнешь росток, туда и будет склонено дерево, но Вильям никогда не был особенно гибким ростком. Лорд де Словье сам по себе не был жестоким человеком. Если было нужно, он таких людей просто нанимал. Лорд де Словье, насколько мог припомнить Вильям, лично сам не испытывал энтузиазма относительно любой деятельности, вынуждавшей его прикасаться к другим людям.

В любом случае, Вильям всегда говорил себе это, он сам не умел как следует врать, просто сразу видел, если врал кто-то другой.

Даже маленькая невинная ложь, вроде: «У меня совершенно точно будут деньги еще до конца недели» неизменно приводила к неприятностям. Это назвалось «сказки рассказывать», грех, который в личном кодексе де Словье почитался даже худшим, чем ложь; такое поведение считалось попыткой сделать ложь привлекательной.

Так что Вильям де Словье говорил правду просто из чувства вселенского самосохранения. Тяжелую правду он находил более легкой, чем самую легкую ложь.

Была в его блокноте и весьма неплохая история о драке в «Залатанном Барабане». Вильям особенно гордился такими строками: «После чего Брезок-Варвар схватил стол и нанес удар Молтину-Вору, который, в свою очередь, схватил Канделябр и нанес ответный удар, воскликнув: „Получи, У*лю*ок, ибо ты воистину таков!!!“, в каковой момент начался всеобщий гвалт, и 5 или 6 человек были ранены».

Он отнес все свои записи в «Ведро».

Гунилла прочел их с интересом; и гномы очень быстро набрали все свинцовым шрифтом.

Даже странно, однако…

…когда записи были набраны и все буквы аккуратно расставлены по местам…

…истории стали выглядеть более реальными.

Боддони, которой, кажется, был вторым по старшинству в типографии, покосился на колонки текста через плечо Доброгора.

– Хм-м-м, – сказал он.

– Что думаете? – спросил Вильям.

– Выгладит как-то… серо, – сказал гном. – Все буквы собраны вместе. Похоже на книгу.

– Ну и отлично, разве нет? – удивился Вильям. Он считал, что если текст похож на книгу, то это хорошо.

– Может, оставим между историями побольше свободного места? – предложил Гунилла.

Вильям уставился на отпечатанную страницу. У него зародилась идея. Казалось, она возникла сама по себе, пробравшись в мозг прямо с печатного листа.

– Как начет того, – спросил он, – чтобы сделать небольшой заголовок для каждой истории?

Он схватил клочок бумаги и нацарапал на нем: «5,6 Ранено в Кабацкой Драке».

Боддони внимательно прочел это.

– Да, – сказал он задумчиво. – Это выглядит… подходяще.

Он передал листок через стол.

– Как вы называете этот листок с новостями? – спросил он.

– Никак, – ответил Вильям.

– Вы должны его как-то назвать, – настаивал Боддони, – что вы обычно пишете сверху?

– Ну, обычно «Уважаемому господину…», – начал Вильям.

Боддони покачал головой.

– Это не годится, – сказал он. – Нужно что-то более общее. Более остроумное.

– Как насчет «Анк-Морпорк Айтемс»^{20}? – предложил Вильям. – Извините, я не очень силен в придумывании названий.

Гунилла вытащил из кармана передника маленькую рамку и выбрал несколько букв из ящичков на столе. Он закрепил их в рамке, смазал краской и прижал к ней лист бумаги.

Вильям прочел: «Анк-Морпорк тАймс».

– Ой, напутал немного. Не обращайте внимания, – пробормотал Гунилла, протягивая руку к рамке.

Вильям остановил его.

– Даже не знаю, – сказал он. – Э. Оставьте все, как есть… только сделайте большую «Т» и маленькую «а».

– Ну вот, – сказал Гунилла, – сделано. Нормально, парень? Сколько хочешь напечатать копий?

– Э… двадцать? Тридцать?

– Как насчет пары сотен? – Гунилла кивнул гномам, которые приступили к работе. – Ради меньшего количества не стоит и машину запускать.

– Боже мой! Да в городе нет столько людей, способных заплатить за это по пять долларов!

– Ну и ладно, назначь тогда цену в полдоллара. Получится пятьдесят долларов для нас и столько же для тебя.

– Ничего себе! Правда? – Вильям уставился на широко улыбающегося гнома. – Но ведь их еще и продать нужно, – засомневался он. – Это же вам не пирожки в магазине. Это не то что…

Он принюхался. Его глаза заслезились.

– О боже, – сказал он. – У нас скоро будет еще один посетитель. Узнаю по запаху.

– Какому запаху? – удивился гном.

Дверь открылась.

О Запахе Старого Вонючки Рона можно было сказать вот что: он был таким плотным, что как будто приобрел собственную индивидуальность и поэтому полностью заслуживал быть написанным с заглавной буквы; после первоначального шока органы обоняния сдавались и попросту переставали функционировать, поэтому вы осознавали его не более, чем устрица осознает океан вокруг себя. Несколько минут в его присутствии, и у вас начинала плавиться ушная сера, а волосы стремительно обесцвечивались.

Он развился до такой степени, что вел теперь собственную полунезависимую жизнь, частенько отправлялся сам по себе в театр или занимался чтением маленьких томиков поэзии. Запах превзошел своего хозяина, Старого Рона.

Старый Вонючка Рон держал руки глубоко в карманах, но из одного кармана торчал кусок веревки, или точнее говоря много кусков веревки, связанных вместе. Другой конец поводка был привязан к маленькой собаке, в целом серого цвета. Возможно, это был терьер. Он прихрамывал и ходил как-то украдкой, как будто старался проскользнуть сквозь этот мир незамеченным. Он ходил как пес, который давным-давно узнал, что в мире гораздо больше брошенных сапог, чем мясных косточек. Он ходил как собака, готовая в любой момент пуститься в бегство.

Пес посмотрел на Вильяма слезящимися глазами и сказал:

– Гав.

Вильям почувствовал, что должен как-то улучшить мнение пса о человечестве.

– Ох, ну и запах, – сказал он.

Потом уставился на собаку.

– Да про какой запах ты все время толкуешь? – спросил Гунилла.

Блестящие заклепки на его шлеме уже начали тускнеть.

– Он, э, принадлежит мистеру… э… Рону, – сказал Вильям, продолжая подозрительно разглядывать пса. – Говорят, это из-за желез.

Он был уверен, что встречал эту собаку раньше. Пес постоянно болтался где-то на краю общей картины, то трусил через улицу, то просто сидел в углу, наблюдая, что происходит в мире вокруг.

– Что ему нужно? – спросил Гунилла. – Он хочет сделать заказ?

– Не думаю, – честно ответил Вильям. – Он вроде как попрошайка. Хотя сейчас его даже в Гильдию Нищих не пускают.

– Он ничего не просит.

– Ну, обычно он просто стоит рядом, пока люди не дадут ему денег, чтобы он ушел. Э… вы слыхали про «Привет-фургон» с подарками, который по обычаю присылают вновь прибывшей семье местные торговцы и будущие соседи?

– Да.

– Ну вот, это темная сторона того обычая.

Старый Вонючка Рон кивнул и протянул руку:

– В'рно, мистер Пих. Не надо мне тут лесть жадно жрать, простак, я г'рил им, я не говорю помещиков, бляха-муха. Рука тысячелетия и креветка. Дзинь.

– Гав.

Вильям снова взглянул на собаку.

– Р-р, – добавил пес.

Гунилла задумчиво поскреб пятерней где-то в глубинах своей бороды.

– Что я понял про этот город, так это то, что люди готовы покупать практически все подряд у продавцов на улице.

Он взял прямо с пресса пачку еще сырых листков с новостями.

– Вы понимаете меня, мистер? – спросил он.

– Бляха-муха.

Гунилла толкнул Вильяма под ребра.

– Это значит «да» или «нет», как ты думаешь?

– Вероятно, «да».

– О'кей. Ну, слушай, если ты продашь эти листки по, о, ну, скажем, двадцать пенсов за штуку, ты можешь оставить себе…

– Эй, мы не можем продавать их так дешево, – прервал его Вильям.

– Почему нет?

– Почему? Потому… потому… потому, ну, потому что тогда их сможет прочесть кто угодно, вот почему!

– Ну и хорошо, потому что каждый тогда заплатит двадцать пенсов, – спокойно возразил Гунилла. – Бедных гораздо больше, чем богатых, поэтому с них легче получить денежки.

Он состроил гримасу Старому Вонючке Рону.

– Это может показаться странным вопросом, но есть ли у тебя друзья?

– Я г'рил им! Я г'рил им! Иметьих.

– Вероятно, «да», – перевел Вильям, – он обычно тусуется с кучкой… э… неудачников, которые живут под мостами. Хотя, скорее, не тусуется, а «зависает».

– Ну и хорошо, – сказал Гунилла, помахивая номером «Таймс» перед Роном. – Можешь передать им, что если они будут продавать это по двадцать пенсов, то за каждый номер могут оставлять себе по одному чудесному блестящему пенни.

– Да-а-а? Можешь засунуть свой блестящий пенни туда, где солнце не блестит, – ответил Рон.

– О, ну тогда… – начал Гунилла.

Вильям положил руку ему на плечо.

– Извини, погоди минутку… Что это ты такое сказал, Рон?

– Бляха-муха, – сказал Старый Вонючка Рон.

Голос был похож на голос Рона, и раздавался приблизительно оттуда, где находился Рон, но предыдущая фраза была для него слишком связной.

– Хочешь больше, чем пенни? – осторожно уточнил Вильям.

– Хочу пять пенсов за штуку, – сказал Рон.

Ну, более или менее Рон.

По какой-то причине взгляд Вильяма снова опустился на маленькую серую собаку. Собака дружелюбно взглянула на него в ответ и спросила:

– Гав?

Вильям снова поднял взгляд.

– Ты в порядке, Старый Вонючка Рон? – поинтересовался он.

– Б'тылка п'ва, б'тылка п'ва^{21}, – загадочно ответил Рон.

– Ну хорошо… два пенса, – предложил Гунилла.

– Четыре, – сказал вроде бы Рон. – Но лучше давай не создавать путаницу, о'кей? Один доллар за каждые тридцать?

– Договорились, – сказал Доброгор, плюнул на ладонь и протянул было ее вперед, чтобы пожатием скрепить контракт, но Вильям поспешно перехватил его руку.

– Не надо.

– В чем дело?

Вильям вздохнул.

– У тебя есть какие-нибудь ужасные кожные болезни?

– Нет!

– Хочешь, будут?

– О, – Гунилла убрал руку. – Скажи своим друзьям, пусть придут сюда прямо сейчас, о'кей?

Он повернулся к Вильяму.

– Им доверять можно?

– Ну… типа того. Но растворитель для краски лучше без присмотра не оставлять.

Снаружи Старый Вонючка Рон и его собака уже шли легким шагом вниз по улице. И что странно: диалог продолжался, хотя вроде бы здесь присутствовал только один человек.

– Видишь? А я ведь предупреждал. Просто доверьте мне все переговоры, ладно?

– Бляха-муха.

– Верно. Держись меня, и у тебя не будет особых проблем.

– Бляха-муха.

– Правда? Ну ладно, ладно, я знаю, чего от меня ожидают. Гав, гав.

Двенадцать человек жили под мостом Незаконнорожденных, причем жили в роскоши, хотя роскошь легко достижима, если вы определяете ее как «съесть что-нибудь хотя бы раз в день» и особенно легко, если у вас очень широкое понимание этого «чего-нибудь». Технически, они были попрошайками, но им редко приходилось что-нибудь просить. Возможно, их можно было назвать и ворами, хотя они просто подбирали вещи, брошенные другими людьми, как правило, стремящимися как можно скорее покинуть их общество.

Посторонние полагали, что их лидером был Генри Гроб, которого можно было бы назвать чемпионом среди выжидателей, если бы кто-нибудь пожелал присвоить ему титул. На самом деле их группа управлялась по истинно демократическим принципам, доступным только тем, кто вообще лишен права голоса. Был среди них Арнольд Бочком, отсутствие ног давало ему дополнительное преимущество в кабацких потасовках, в которых человек с крепкими зубами, расположенными аккурат на высоте паха нормального человека, действовал, как подсказывала ему природа. И если бы не утка на голове, чье присутствие он упорно отрицал, Человека-Утку можно было бы рассматривать как обходительного и образованного джентльмена, такого же разумного, как любой другой. К несчастью, этим другим был Старый Вонючка Рон.

Остальные восемь человек были Эндрюсом Всевместе.

Эндрюс Всевместе был личностью, имеющей мозгов гораздо больше, чем один человек. В спокойном состоянии, когда его не беспокоила какая-либо проблема, не наблюдалось никаких признаков этого, за исключением нервного тика и легких подергиваний, происходивших от того, что его тело в случайном порядке переходило под контроль Джосси, Леди Гермионы, Маленького Сидни, мистера Виддла, Кудряшки, Судьи или Жестянщика; был еще и Убийца, но вся команда видела его только один раз и больше такого счастья не хотела, поэтому остальные личности держали Убийцу под спудом. Никто в этом теле не откликался на имя Эндрюс. По мнению Человека-Утки, которой в команде считался самым здравомыслящим, Эндрюс, по-видимому, был невинной, гостеприимной и несколько нервной личностью, которую просто ошеломили колонизировавшие ее чужие души.

Только в благородной компании, обитающей под мостом, составная персона вроде Эндрюса могла найти свое место. Они приветствовали его, или их, в братстве, возникающем у дымного костерка. Некто, меняющий личности каждые пять минут, как раз подходил для такой обстановки.

Еще одной нитью, объединяющей их всех, хотя объединить Эндрюса Всевместе, кажется, было вообще невозможно, стала вера в то, что собака может говорить. Компания, сидящая у огня, понаслышалась, как говорят самые разные вещи, например, стены. По сравнению с этим поверить в говорящую собаку было несложно. Кроме того, они уважали недюжинный ум Гаспода и то, что он никогда не пил напитков, способных растворить емкость, в которую налиты.

– Так, давайте повторим еще разок, – сказал пес. – Если вы продадите тридцать этих штук, получите доллар. Целый доллар. Поняли?

– Бляха-муха.

– Кря.

– Ха-а-ар-р-р… гак!

– А сколько это будет в старых ботинках?

Гаспод вздохнул.

– Нет, Арнольд, ты не должен тратить деньги на покупку кучи старых…

Со стороны Эндрюса Всевместе раздался шум, и вся команда притихла. Когда Эндрюс Всевместе на некоторое время замолкал, никогда нельзя было предугадать, кем же он сейчас станет.

Всегда был шанс, что это окажется Убийца.

– Можно вопрос? – поинтересовался Эндрюс Всевместе хрипловатым сопрано.

Команда расслабилась. Похоже, леди Гермиона. С ней обычно не было проблем.

– Да… ваша светлость? – ответил Гаспод.

– Это же не будет… работа, ведь правда?

Упоминание страшного слова повергло команду в бездны стресса, смятения и паники.

– Ха-а-арук… гак!

– Бляха-муха!

– Кря!

– Нет, нет, нет, – поспешно сказал Гаспод. – Да какая же это работа? Просто раздавать эти штуки и брать деньги? Я бы сказал, на работу совсем не похоже.

– Я не работаю! – крикнул Генри Гроб. – Я социально неадекватен в области любой работы!

– Мы не работаем, – подтвердил Арнольд Бочком. – Мы джентльмены до-су-ка.

– Гм! – сказала леди Гермиона.

– Джентльмены и леди до-су-ка, – галантно поправился Арнольд.

– Зима премерзкая. Немного денег не помешает, – заметил Человек-Утка.

– Да зачем они? – удивился Арнольд.

– На доллар в день мы сможем жить по-королевски, Арнольд.

– Что? Ты имеешь в виду, кто-то отрубит нам головы?

– Нет, я…

– Кто-то прокрадется в туалет с раскаленной докрасна кочергой и…

– Нет! Я имел в виду…

– Кто-нибудь утопит нас в бочке вина?

– Нет, это все про смерть по-королевски, Арнольд.

– Подозреваю, нет на свете такой бочки с вином, из которой вы не выбрались бы, осушив ее до дна, – проворчал себе под нос Гаспод и сказал уже громче: – Ну так что, хозяева? О, и хозяйки тоже, конечно. Что я… что Рон должен ответить тому парню? Будем эти штуки продавать?

– Конечно.

– О'кей.

– Гавварк… пт!

– Бляха-муха!

Они посмотрели на Эндрюса Всевместе. Его губы шевелились, лицо подергивалось. Потом он поднял пять пальцев – результат демократического голосования.

– Большинство «за», – объявил Гаспод.

Мистер Гвоздь закурил сигару. Курение было его единственным пороком. Или, точнее, единственным пороком, о котором он думал, как о пороке. Все остальные он считал просто профессиональными навыками.

Количество пороков мистера Тюльпана тоже было безграничным, но он признавал за собой только один недостаток – пристрастие к дешевому лосьону после бритья, потому что нужно же человеку что-то пить, в самом деле. Наркотики в счет не шли, единственный настоящий наркотик, который ему довелось попробовать, они отняли у лошадиного ветеринара, это была пара больших таблеток, от которых вены в теле мистера Тюльпана набухли, как сиреневые шланги.

Эти двое не были головорезами. По крайней мере, не считали себя таковыми. Не были они и ворами. По крайней мере, никогда не думали о себе, как о ворах. Как о наемных убийцах они тоже о себе не думали. Убийцы из Гильдии были шикарными, стильными и работали по правилам. Гвоздь и Тюльпан – «Новая Фирма», как называл их мистер Гвоздь, – не подчинялись никаким правилам.

Они считали себя посредниками. Людьми, которые едут куда нужно и там помогают произойти нужным событиям.

Нелишне добавить, что под словами «они думали» следует понимать «мистер Гвоздь думал». Мистер Тюльпан пользовался головой постоянно, обычно с расстояния около восьми дюймов, но вот мозги свои он использовать не привык, за исключением пары довольно неожиданных областей знания. Короче говоря, всякие сложные размышления он оставил мистеру Гвоздю.

Мистер Гвоздь, со своей стороны, не очень хорошо умел поддерживать себя в состоянии перманентной, нерассуждающей злобы, поэтому порой восхищался мистером Тюльпаном, у которого ее были, казалось, неиссякаемые запасы.

Когда они впервые встретились, и разглядели друг в друге качества, которые могли превратить их партнерство в нечто большее, чем сумма его частей, мистер Гвоздь понял, что мистер Тюльпан не просто еще один сумасшедший громила.

Некоторые отрицательные свойства характера могут достигать такого накала, что меняют собственную природу, и мистер Тюльпан сумел превратить гнев в настоящее искусство.

Это не был гнев на что-то конкретное. Это был чистый, платонический гнев откуда-то из самых зловещих глубин души, бесконечный фонтан яростной злобы; мистер Тюльпан всю свою жизнь проводил на той грани бытия, которую обычные люди достигают только перед тем, как внезапно измолотить кого-нибудь гаечным ключом. Для мистера Тюльпана гнев был не внезапным всплеском, а основным состоянием. Бывало, Гвоздь гадал, что же случилось с этим парнем, отчего он так страшно зол на весь мир? Но прошлое мистера Тюльпана было как будто другой страной, причем с весьма хорошо охраняемыми границами. Иногда мистер Гвоздь слышал, как его партнер вскрикивает во сне.

Нанять мистера Тюльпана и мистера Гвоздя было очень непросто. Нужно было знать правильных людей. Точнее говоря, нужно было знать очень неправильных людей, познакомиться с которыми можно, только посещая бары определенного сорта, и оставшись при этом в живых, что само по себе уже служило своеобразным тестом. Неправильные люди, разумеется, знать не знали мистера Тюльпана и мистера Гвоздя. Зато они знали другого человека. И этот человек мог, в самом общем смысле, выразить осторожное мнение, что он, возможно, знает неких тюльпановидных и гвоздеобразных по характеру персон. Хотя ничего более конкретного он, к сожалению, припомнить не может, в связи с появлением провалов памяти по причине недостатка финансов. Будучи подлеченным, он способен в общих чертах указать адрес, где вы могли бы повстречать в темном углу еще одного человека, который будет всячески подчеркивать, что знать не знает никого по имени Тюльпан или Гвоздь. Заодно он может невзначай поинтересоваться, где вы планируете быть сегодня, скажем, в девять вечера.

И вот только тогда вы можете встретиться с мистером Тюльпаном и мистером Гвоздем. Они уже будут знать многое: что у вас есть деньги, что у вас что-то на уме и, если вы совсем идиот, ваш адрес.

Поэтому для Новой Фирмы стало сюрпризом, когда их последний клиент обратился к ним напрямую. Это беспокоило. А еще беспокоило то, что клиент был мертв. В общем, Новой Фирме было не впервой иметь дело с трупами, но говорящие трупы были им решительно не по душе.

Мистер Косой кашлянул. Мистер Гвоздь заметил, как из его горла вылетело маленькое облачко пыли. Потому что мистер Косой был зомби.

– Я должен повторить, – сказал мистер Косой, – что в этом деле я всего лишь скромный посредник…

– Ага, прям как мы, – заметил мистер Тюльпан.

Мистер Косой взглядом дал понять, что и за тысячу лет он не станет прям как мистер Тюльпан, но вслух произнес:

– Именно так. Мои клиенты попросили меня найти неких… специалистов. Я нашел вас. Я дал вам инструкции в запечатанном конверте. Вы приняли условия и заключили контракт. Насколько я понимаю, вы предприняли уже кое-какие… подготовительные шаги. Хотя я и не знаю, что это за шаги. Так что мы с вами, как выражаются мои клиенты, на длинной ноге. Вы меня понимаете?

– Какой еще …ной ноге? – спросил мистер Тюльпан.

Он заметно нервничал в присутствии мертвого адвоката.

– Мы встречаемся только при необходимости, мы говорим как можно меньше.

– Ненавижу …ных зомби, – заявил мистер Тюльпан.

Этим утром он попробовал вещество, найденное в тумбочке под раковиной. Если уж оно прочищает трубы, рассудил он, значит, это точно какой-то химикат. Теперь его обширный кишечник посылал ему какие-то странные сигналы.

– Уверен, это чувство взаимно, – ответил мистер Косой.

– Я вас понимаю, – вмешался мистер Гвоздь. – Это значит, что если дела пойдут плохо, то вы нас в жизни не встречали…

– Гм… – кашлянул мистер Косой.

– В послежизни, – поправился мистер Гвоздь. – О'кей. Что насчет оплаты?

– Как вы и просили, тридцать тысяч долларов на непредвиденные расходы будут добавлены к сумме контракта.

– В драгоценных камнях. Не деньгами.

– Разумеется. Мои клиенты тоже не хотели бы выписывать чек. Камни доставят сегодня вечером. Возможно, я должен упомянуть еще кое-что.

Его сухие пальцы покопались в сухих бумагах, заполнявших его сухой портфель, и выудили оттуда папку, которую он передал мистеру Гвоздю.

Мистер Гвоздь начал читать ее. Потом быстро перелистнул несколько страниц.

– Можете показать это своей обезьяне, – сказал мистер Косой.

Мистер Гвоздь успел перехватить руку мистера Тюльпана, прежде чем она коснулась головы зомби. Мистер Косой даже не вздрогнул.

– У него есть информация о нашей жизни, мистер Тюльпан!

– Ну и что? Я все равно могу оторвать его …ную пришитую голову!

– Нет, не можете, – сказал мистер Косой. – Ваш коллега объяснит вам, почему.

– Потому что наш юридический друг наверняка сделал много копий этих документов, не так ли, мистер Косой? И, вероятно, спрятал их в разных укромных местах на случай своей сме… на случай…

– …инцидентов, – подсказал мистер Косой. – Неплохо. Вы успели сделать впечатляющую карьеру, джентльмены. Вы еще так молоды. Но ваши таланты помогли вам далеко продвинуться за короткое время и приобрести определенную репутацию в вашей профессии. И хотя я, конечно, не имею ни малейшего понятия о вашей текущей задаче, – ни малейшего, я должен подчеркнуть это, – нет сомнений, что вы произведете на нас всех большое впечатление.

– Он знает о контракте в Квирме? – спросил мистер Тюльпан.

– Да, – ответил мистер Гвоздь.

– А о деле с проволочной сеткой, крабами и …ным банкиром?

– Да.

– А эту историю с щенками и мальчишкой?

– Теперь знает, – сказал мистер Гвоздь. – Он знает почти все. Очень умно. Вы думаете, вам известно, где похоронены тела, мистер Косой?

– Я говорил с ними, – ответил мистер Косой. – Но вы, похоже, никогда не совершали преступлений в Анк-Морпорке, иначе я с вами, конечно, и разговаривать бы не стал.

– Кто сказал, что мы не совершали …ных преступлений в Анк-Морпорке? – обиделся мистер Тюльпан.

– Насколько я понимаю, раньше вы никогда не были в этом городе.

– Ну и что? У нас был целый …ный день!

– Вас поймали?

– Нет!

– Значит, не совершали преступлений. Могу я выразить надежду, что ваши дела здесь не потребуют от вас совершения противоправных действий?

– Оставь надежду всяк сюда входящий, – прокомментировал мистер Гвоздь.

– У здешней Стражи чутье, как у волка. А различные Гильдии очень ревниво охраняют сферы своих профессиональных интересов.

– Мы высоко ценим полицию, – сказал мистер Гвоздь, – очень уважаем их работу.

– Мы, б…, любим полицейских! – добавил от себя мистер Тюльпан.

– Если у вас тут есть какое-нибудь полицейское общество, ну знаете, «содействия полиции», я бы охотно заплатил членские взносы, чтобы посмотреть, как член такого полицейского… – начал мистер Гвоздь.

– Ага, 'собенно если поставить его на постамент или в витрину положить, – поделился мыслями мистер Тюльпан, – п'тому что мы любим всякие красивые вещи^{22}.

– Я просто хотел убедиться, что мы понимаем друг друга, – сказал мистер Косой, со щелчком захлопывая свой портфель.

Он встал, кивнул, и вышел из комнаты с чопорным видом.

– Что за… – начал мистер Тюльпан, но мистер Гвоздь приложил палец к губам.

Он тихо подошел к двери и резко открыл ее. Адвокат ушел.

– Он знает, зачем мы в этом …ном городе, – горячо зашептал мистер Тюльпан. – Зачем он притворяется, б…?

– Потому что он юрист, – объяснил мистер Гвоздь. – А красивое здесь местечко! – добавил он несколько излишне громким голосом.

Мистер Тюльпан огляделся.

– Не-а, – ответил он пренебрежительно, – поначалу я тоже так д'мал, но ведь это всего лишь копия …ного барокко, сделанная в конце восемнадцатого века. Все размеры неправильные. Колонны в зале видал? Видал? Они эфебские, …ного шестого века, а …ные капители у них времен Второй Империи Джелибейби. Я чуть не рассмеялся.

– Да, – согласился мистер Гвоздь. – Как я отмечал и раньше, мистер Тюльпан, вы обладатель неожиданных талантов.

Мистер Тюльпан подошел к занавешенной картине и отбросил ткань в сторону.

– Ну, б…, это же …ный да Квирм, – сказал он. – Я видел копию. «Женщина С Хорьком». Он написал ее, когда переехал из Колении, под влиянием …ного Каравати. Взгляни на эти …ные мазки! Посмотри, как линия руки повторяет контур …ного глаза. Оцени, как падает свет на ландшафт за …ным окном, вот здесь. Видишь, нос хорька как будто поворачивается вслед за тобой по комнате? Это написал …ный гений, вот что. Если бы я был там, когда он это писал, я бы разрыдался, б…

– Очень мило.

– Мило? – переспросил мистер Тюльпан, в отчаянии от плохого художественного вкуса коллеги.

Он подошел к статуе у двери и уставился на нее, потом погладил пальцами мрамор.

– Это …ный Скальпини, я уверен! Готов поспорить. Но эту я никогда не видел в каталогах. И ее бросили в пустом доме, куда кто угодно может зайти и украсть ее, б…!

– Это место хорошо охраняется. Ты видел печати на дверях.

– Гильдии? Кучка …ных любителей! Мы могли бы пройти сквозь город, как горячий нож сквозь …ный лед, ты же знаешь. Любители, каменюки, украшения для лужаек и мертвые юристы – вот кто тут шляется. Мы могли бы поставить на уши весь этот …ный город!

Мистер Гвоздь на это ничего не сказал. Ему тоже приходила такая мысль, но, в отличие от своего коллеги, он не любил действовать не раздумывая.

«Фирма» действительно никогда раньше не работала в Анк-Морпорке. Мистер Гвоздь старался держаться от города подальше, потому что, ну, в мире было полно других городов, а инстинкт самосохранения подсказывал ему, что Большой Вахуни^[1]{23} может и подождать. У него был План, с тех самых пор, как он повстречал мистера Тюльпана и понял, что его собственная изобретательность в комбинации с постоянным гневом мистера Тюльпана сулит им успешную карьеру. Они обделывали свои делишки в Колении, Квирме и Псевдополисе – в этих небольших городах было проще ориентироваться, чем в Анк-Морпорке, хотя в последнее время они становились все больше и больше похожими на него.

Он понял: «Фирма» преуспевает, потому что все остальные со временем мягчают. Возьмем, например, тролльскую Брекчию^{24}. Как только был организован канал поставки дури и сплиты из Убервальда, а конкурирующие кланы уничтожены, тролли тоже размягчились, потеряли хватку. Тонны стали вести себя как лидеры общества. Везде происходило одно и то же – старые большие банды или преступные семьи достигали некоего баланса с обществом, и в конце концов становились вроде как бизнесменами особого сорта. Они увольняли громил и нанимали вместо них дворецких. А потом, когда случались небольшие трудности, им опять срочно требовались мускулы с мозгами… и вот тут появлялась на сцене «Новая Фирма», готовая к услугам.

И ждущая.

«Однажды придет время для нового поколения», – думал мистер Гвоздь. Которое будет делать все по-новому, стряхнув с себя кандалы традиций. Люди действия. Вот мистер Тюльпан, например, действовал непрерывно.

– Эй, взгляни только на это, б…! – разглагольствовал тем временем действующий мистер Тюльпан, только что как раз снявший покрывало с очередной картины. – Подписано Гогли, но это же …ная подделка. Посмотри, как здесь падет свет! А листья вот на этом дереве? Если это нарисовал …ный Гогли, то наверное левой задней …ной ногой! Это, скорее всего, работа какого-то его …ного ученика.

Пока они ожидали инструкций от нанимателей, мистер Гвоздь составлял компанию мистеру Тюльпану, который, оставляя за собой след из чистящего средства и собачьих таблеток от глистов, одну за другой обошел все городские галереи искусств. Мистер Тюльпан очень на этом настаивал. В конце концов, визиты оказались весьма познавательными, особенно для самих галеристов.

У мистера Тюльпана было чутье на предметы искусства, как раз такое, какого ему не хватало для распознавания химикатов. Чихая от сахарной пудры и рассыпая вокруг присыпку для ног, он бродил по частным галереям и косил красным глазом на робко протянутые ему лотки с миниатюрами из слоновой кости.

Мистер Гвоздь в молчаливом восхищении наблюдал, как его коллега долго и красочно распространяется о различиях между двумя способами подделки слоновой кости: старым, с применением других костей, и …ным новым, который изобрели …ные гномы, с использованием …ного очищенного масла, мела и …ного Духа Нахла^{25}.

Он хромал к гобеленам, долго распространялся о высокой и низкой вязке, рыдал над вышитой листвой, а потом доказывал, что лучший в галерее гобелен тринадцатого века из Сто Лата на самом деле не может быть старше сотни лет, потому что – видите вот этот пурпурный фрагмент? Такой …ной краски в то время не было. «А… это что такое? Агатейский бальзамировочный горшок времен династии П'ги Сю^{26}? Кто-то выставил вас на …ные денежки, мистер. Глазурь – полное дерьмо».

Это было потрясающе, и мистер Гвоздь был настолько поражен услышанным, что даже иногда забывал спрятать в карман мелкие ценные предметы. Но, честно говоря, он был знаком со страстью мистера Тюльпана к искусству. Когда они время от времени сжигали здания, мистер Тюльпан всегда предварительно убеждался, что все уникальные предметы не сгорят, даже если ради этого приходилось потратить лишнее время, привязывая хозяев к кроватям.

Где-то в глубинах покрытой шрамами души и дрожащего от гнева сердца скрывался истинный знаток, обладавший безошибочным чутьем на красоту. Удивительно было обнаружить такое в теле человека, который вводил себе внутривенно соль для ванн.

Большие двери в дальнем конце зала внезапно распахнулись, открывая распростертое за ними темное пространство.

– Мистер Тюльпан? – позвал мистер Гвоздь.

Тюльпан оторвался от созерцания стола, вероятно, работы Тапаси, потрясающе инкрустированного дюжинами …ных редких пород дерева.

– Э?

– Пора снова встретиться с боссами, – сказал мистер Гвоздь.

Вильям как раз собирался навсегда покинуть свой кабинет, когда кто-то постучал в дверь.

Он осторожно начал открывать ее, но она распахнулась сама, от сильного толчка.

– Вы абсолютно, абсолютно… неблагодарная личность!

Не очень-то приятно, когда тебя так называют, особенно если это делает молодая леди. Он произнесла слово «неблагодарная» так, что в устах мистера Тюльпана перед ним стояло бы многоточие и «ная».

Вильям встречал Сахариссу Крипслок и раньше, в основном, когда она помогала своему деду в его маленькой мастерской. Он никогда не обращал на нее внимания. Она не была особенно привлекательной, хотя и некрасивой ее назвать было нельзя. Она всегда была для него просто девушкой в переднике, ненавязчиво делавшей что-то такое на заднем плане – протиравшей пыль или расставлявшей цветы. Насколько он мог составить мнение о ней, она страдала от неверно понятой аристократичности и ошибочной веры в то, что строгое соблюдение этикета заменяет благородное происхождение. Она принимала манерность за манеры.

Теперь он мог разглядеть ее гораздо лучше, потому что наступала на него через комнату, и в легкомысленной манере человека, который полагает, что вот-вот умрет, он отметил, что она очень неплохо выглядит, если посмотреть в перспективе нескольких столетий. Каноны красоты меняются со временем, и двести лет назад глаза Сахариссы заставили бы великого художника Каравати перекусить свою кисть пополам; триста лет назад скульптор Мовейз от одного взгляда на ее подбородок уронил бы свое долото себе на ногу; тысячу лет назад эфебские поэты согласились бы не раздумывая, что ради одного только ее носа в плавание пустились бы минимум сорок кораблей. И еще у нее были отличные средневековые уши.

А вот ее рука была весьма современной, и она пребольно ударила Вильяма по щеке.

– Двадцать долларов в месяц это почти все, что у нас есть!

– Извините? Что?

– Ну ладно, он работает медленно, но он один из лучших гравировщиков современности!

– О… да. Э… – Вильям внезапно почувствовал себя виноватым перед мистером Крипслоком.

– А вы все это вот так просто взяли и забрали у нас!

– Я не хотел! Просто гномы… просто все так получилось!

– Вы работаете на них?

– Типа того… вместе с ними… – бормотал Вильям.

– Пока мы не умрем от голода, полагаю?

Сахарисса стояла пред ним, тяжело дыша. Она обладала неплохим набором элементов фигуры, которые никогда не выходят из моды и весьма уместны в любом столетии. При этом девушка явно полагала, что строгие, старомодные наряды скрывают этот факт. Она ошибалась.

– Послушайте, я случайно с ними связался, – оправдывался Вильям, старясь не таращиться на упомянутые элементы. – Ну, я имею в виду, с гномами. Лорд Ветинари высказался очень… определенно в этом вопросе. И все вдруг стало таким запутанным…

– Гильдия Гравировщиков будет в ярости, вы знаете об этом? – требовательно спросила она.

– Э… да.

Безрассудная идея внезапно поразила Вильяма даже сильнее, чем ладонь Сахариссы. Точно.

– Э, не могли бы вы заявить это официально? Ну, знаете, вроде того: «Мы в ярости – заявил представитель… представительница Гильдии Гравировщиков».

– Зачем? – спросила она с подозрением в голосе.

– Мне ужасно нужны новости для следующего выпуска, – отчаянно заговорил Вильям. – Послушайте, помогите мне! Я вам буду платить… о, двадцать пенсов за историю, а мне понадобится до пяти историй в день.

Она открыла было рот для резкого ответа, но ее мозг уже произвел вычисления.

– Доллар в день? – переспросила она.

– Даже больше, если истории будут хорошие и длинные, – поспешно подтвердил Вильям.

– Для этого вашего письма?

– Да.

– Доллар?

– Да.

Она недоверчиво посмотрела на него.

– Вы не можете себе позволить такие расходы. Вы сами зарабатываете всего тридцать долларов в месяц. Вы говорили дедушке.

Обстановка слегка разрядилась.

– Я и сам не до конца все понимаю, по правде говоря, – признался он.

Она по-прежнему смотрела на него с сомнением, но природный анк-морпоркский интерес к обещанному доллару возобладал.

– Ну, я слышу иногда всякие новости, – начала она. – И… ну, записывать всякое? Полагаю, это прилично для леди, правда? Это же практически высококультурная работа.

– Э… вроде того.

– Я не буду делать ничего… непристойного.

– О, я уверен, это пристойно.

– И Гильдия не станет возражать, верно? В конце концов, вы занимаетесь этим уже много лет…

– Послушайте, я – это просто я, – сказал Вильям, – если у Гильдии есть возражения, им придется обсудить их с Патрицием.

– Ну… ладно… если вы уверены, что это приемлемый вариант для юной леди.

– Хорошо, тогда приходите завтра в типографию, – сказал Вильям. – Думаю, мы должны сделать следующий листок с новостями в течение ближайших нескольких дней.

Это была бальная зала, изукрашенная красным плюшем и золотом, но в полутьме она выглядела затхлой, а из-за обернутых тканью люстр казалась слегка призрачной. Свет установленных в центре комнаты свечей отражался в развешенных по стенам зеркалах; когда-то они добавляли комнате света, но с годами покрылись тусклыми пятнами, поэтому свет отражавшихся в них свечей был как слабые подводные огни, с трудом видимые сквозь заросли водорослей.

Мистер Гвоздь прошел уже полпути по залу, когда осознал, что слышит только собственные шаги. Мистер Тюльпан отклонился в сторону и сейчас в полумраке стаскивал покрывало с какого-то предмета, стоявшего у стены.

– Ну, я… – начал он. – Это же …ное сокровище! Вот уж точно! Оригинальный …ный Интаглио Эрнесто, к тому же! Взгляни, видишь вот здесь перламутровую отделку?

– Сейчас не время, мистер Тюльпан…

– Он сделал всего шесть таких. О, нет, они даже не настроили его, б…!

– Проклятье, предполагается, что мы профессионалы.

– Возможно, ваш… коллега желает получить это в подарок? – раздался голос из центра комнаты.

На границе освещенного свечами пространства в круг стояли шесть кресел. Это были старинные глубокие кресла, их высокие спинки загибались далеко вперед, формируя нечто вроде кожаных ниш, которые были сделаны, вероятно, для защиты от сквозняков, но сейчас позволяли сидевшим в них людям оставаться в тени.

Мистер Гвоздь бывал здесь и раньше. Он восхищался тем, как все было организовано. Человек, стоящий внутри круга свечей, не мог видеть тех, кто сидел в креслах, а сам при этом был как на ладони.

Сейчас у него промелькнула мысль, что такая расстановка мебели порождает еще один эффект – сидящие в креслах не видят друг друга и не знают, кто сидит в других креслах.

Мистер Гвоздь был крысой. Ему нравилось это сравнение. У крыс было множество похвальных свойств. Система организации встреч в бальном зале была явно придумана родственной ему душой.

Одно из кресел сказало:

– Ваш друг Нарцисс…

– Тюльпан, – поправил мистер Гвоздь.

– Возможно, ваш друг Тюльпан хотел бы взять этот клавесин как часть вашего гонорара?

– Это не …ный клавесин, это …ный виджинал, – прорычал мистер Тюльпан. – Одна …ная струна для каждой ноты вместо двух! Он так называется, потому что это был инструмент для …ных юных леди^{27}!

– Ух ты, правда? – восхитилось одно из кресел. – А я-то думал, это просто такое старинное пианино!

– Предназначенное для юных леди, – гладко закончил фразу мистер Гвоздь. – Мистер Тюльпан не коллекционирует предметы искусства, он просто… восхищается ими. Наша оплата должна быть в драгоценных камнях, как условились.

– Как пожелаете. Пожалуйста, войдите в круг…

– …ный клавесин, – ворчал мистер Тюльпан.

«Новая Фирма» вошла в круг и оказалась под пристальными взглядами незримых наблюдателей.

Вот что увидели кресла:

Мистер Гвоздь был невысоким худым человеком, и, как будто в оправдание его имени, со слегка великоватой для его роста головой. Если подбирать ему определение одним словом, то помимо «крысы» подошло бы слово «аккуратист»; он мало пил спиртного, внимательно относился к еде, и считал, что его тело – храм, хотя и немного деформированный. А еще он слишком обильно мазал волосы маслом и разделял их пробором ровно посередине, в стиле, который вышел из моды лет двадцать назад, его черный костюм был всегда слегка засален, а его маленькие глаза постоянно двигались, зорко подмечая все вокруг.

Глаза мистера Тюльпана разглядеть было весьма непросто из-за некоторой опухлости лица, ставшей результатом пристрастия к веществам в маленьких пакетиках^[2]. Видимо, те же пакетики стали причиной того, что его лицо покрывали прыщи, а на лбу вздулись вены, но в любом случае мистер Тюльпан был из тех плотно сложенных людей, кому постоянно грозит опасность неловким движением порвать свою одежду, и, если не считать отклонения в сфере искусств, он выглядел как человек, собиравшийся стать борцом, но проваливший тест на интеллект. Если его тело и было храмом, то весьма странным, одним из тех, в которых с животными делают всякие неприятные штуки в подвалах, а если он и смотрел когда-нибудь, что он ест, то только если пища сильно дергалась.

Несколько кресел задумались, нет, не о том, правильно ли они действуют, это было принято и больше не обсуждалось, они задумались о том, правильных ли выбрали людей для этого дела? В конце концов, мистер Тюльпан был не такой человек, которого хотелось бы видеть стоящим слишком близко к открытому огню.

– Когда вы будете готовы? – спросило кресло. – Как себя чувствует сегодня ваш… протеже?

– Мы полагаем, утро вторника будет в самый раз, – ответил мистер Гвоздь. – К этому времени он будет готов, насколько это вообще возможно.

– И чтобы никаких смертей, – напомнило кресло, – это важно.

– Мистер Тюльпан будет добрым, как ягненок, – заверил мистер Гвоздь.

Невидимые взгляды предпочли не задерживаться на мистере Тюльпане, который выбрал как раз этот момент, чтобы с шумом вдохнуть носом солидную порцию сплиты.

– Э, хорошо, – сказало кресло. – Его светлости не должно быть причинено никакого вреда, сверх абсолютно необходимого. Мертвый Ветинари будет гораздо опаснее для нас, чем живой Ветинари.

– И еще: любой ценой вы должны избежать проблем с городской Стражей.

– Ага, про Стражу мы знаем, – успокоил их мистер Гвоздь. – Мистер Косой нас предупреждал.

– Коммандер Ваймс сделал Стражу очень… эффективной.

– Нет проблем, – заверил мистер Гвоздь.

– На них работает оборотень.

В воздух взлетело облачко белого порошка. Мистеру Гвоздю пришлось похлопать коллегу по спине.

– …ный оборотень? Вы что, рехнулись, б…?

– Гм… а почему ваш партнер все время повторяет «…ный» и «б…», мистер Гвоздь? – поинтересовалось кресло.

– Да у вас …ный паралич мозга, наверное! – прорычал мистер Тюльпан.

– Дефект речи, – ответил Гвоздь. – Оборотень? Вот уж спасибо, что упомянули его. Спасибо огромное. Они хуже вампиров, когда по следу идут! Знаете вы об этом?

– Нам рекомендовали вас, как людей находчивых.

– Дорогостоящих находчивых людей, – уточнил мистер Гвоздь.

Кресло вздохнуло. Другие разновидности находчивых людей встречались нечасто.

– Очень хорошо, прекрасно, мистер Косой обсудит с вами этот момент.

– Ага, но у них такое чутье, вы не поверите просто, – продолжал тем временем мистер Тюльпан. – Какая польза от денег …ному мертвецу?

– Еще какие сюрпризы нас ждут? – спросил мистер Гвоздь. – У вас неглупые стражники и один из них – оборотень. Что еще? Тролли у них тоже есть?

– О, да. Несколько. И гномы. И зомби.

– В Страже? Да что это за город у вас такой?

– Он не у нас, – поправило кресло.

– Но мы обеспокоены направлением, в котором он движется, – добавило другое.

– А, – сказал мистер Гвоздь. – Верно. Припоминаю. Вы – обеспокоенные граждане.

Он знал, что такое обеспокоенные граждане. Где бы ты их не повстречал, они всегда говорили на своем собственном особом языке, в котором «традиционные ценности» означало «повесить кого-нибудь». В общем, его это все совершенно не волновало, но никогда не повредит получше понять своего нанимателя.

– Вы могли бы нанять кого-то другого, – сказал он. – У вас же здесь есть Гильдия Убийц, в конце концов.

Кресло издало звук резко втянутого сквозь зубы воздуха.

– В настоящий момент проблема с этим городом состоит в том, – сказало оно, – что большое количество в других отношениях вполне разумных людей считают status quo… удобным, хотя в будущем этот курс непременно приведет город к гибели.

– А, – снова сказал мистер Гвоздь. – Это не-обеспокоенные граждане.

– Именно так, джентльмены.

– И много их?

Кресло проигнорировало этот вопрос.

– Ну что же, с нетерпением будем ждать новой встречи с вами, джентльмены. Следующей ночью. На которой, я искренне верю, вы объявите, что приготовления закончены. Всего хорошего.

После отбытия Новой Фирмы в круге кресел некоторое время царила тишина. Потом одетая в черное фигура вошла сквозь широкие двери, вступила в кург света, кивнула, и заторопилась прочь.

– Они уже далеко отсюда, – сказало кресло.

– Что за жуткие люди.

– Ну тогда нам лучше было бы использовать Гильдию Убийц.

– Ха! С Ветинари у них получилось неплохо. Да мы и не хотим, чтобы он погиб. Тем не менее, мне кажется, в конце концов, у нас будет кое-какая работа для Гильдии, позже.

– Именно. Когда наши друзья тихо и спокойно покинут город… на дорогах так опасно в это время года.

– Нет, джентльмены. Давайте придерживаться нашего плана. Человек по имени Чарли должен быть под рукой, пока все полностью не уладится, на случай если он вдруг понадобится опять, а потом наши джентльмены увезут его очень, очень далеко, для окончательной, ха, расплаты. А вот потом мы, возможно, обратимся к Убийцам, если у мистера Гвоздя возникнут какие-нибудь слишком мудрые идеи.

– Хорошая мысль. Хотя его даже немного жаль. С Чарли в руках можно придумать столько интересного…

– Я же говорил вам, не сработает. Этот парень просто клоун.

– Думаю, вы правы. Лучше завершить все одним ударом.

– Уверен, мы поняли друг друга. Ну а теперь… заседание Комитета по Де-избранию Патриция^{28} объявляется закрытым. И никогда не происходившим.

Лорд Ветинари привык вставать так рано, что, казалось, ложился в кровать просто для того, чтобы был повод переодеться.

Он любил это время, зимой, перед самым рассветом. Обычно за окном висел такой густой туман, что город и не разглядеть, и, кроме того, еще несколько часов будет тихо, не считая изредка звучавших в темных аллеях коротких вскриков.

Но этим утром спокойствие было нарушено диким воплем прямо у ворот Дворца.

– Хоинарилап!

Он подошел к окну.

– Кальмароног-ойт!

Патриций вернулся к своему столу и позвонил в колокольчик, чтобы вызвать клерка Барабантта, который был немедленно отправлен на разведку.

– Это попрошайка по имени Старый Вонючка Рон, сэр, – вернувшись через пять минут доложил Барабантт. – Продает эту… бумагу, на ней полным-полно всякого понаписано.

Он протянул газету, держа ее двумя пальцами, как будто опасался, что она сейчас взорвется.

Лорд Ветинари взял ее и внимательно прочел. Потом прочел еще раз.

– Так, так, – сказал он. – «Анк-Морпорк Таймс». Кроме вас, ее кто-нибудь покупал?

– Масса народу, милорд. Те, кто возвращался с ночной смены, продавцы, спешащие на рынок и так далее.

– Не вижу тут никаких упоминаний Хоинарилапа и Кальмароног-ойта.

– Нет, милорд.

– Очень странно, – лорд Ветинари почитал еще немного и решил: – Отмените намеченные на это утро встречи. Вместо них я встречусь с Гильдией Глашатаев в девять часов и с Гильдией Граверов на десять минут позже.

– Я и не знал, что они просили о встрече с вами, сэр.

– Попросят, – ответил Ветинари. – Попросят, когда увидят это. Так, так… о, я вижу, 56 человек были ранены в кабацкой потасовке.

– Не слишком ли много, милорд?

– Это должно быть правдой, Барабантт, – ответил Патриций, – это же в газете написано. О, и заодно отправьте сообщение нашему милому мистеру де Словье. Я встречусь с ним в девять тридцать.

Он снова пробежался взглядом по серым строчкам.

– И, пожалуйста, дайте знать, кому следует: я не желаю, чтобы мистеру де Словье был причинен какой-либо вред.

Барабантт, обычно весьма искушенный в понимании пожеланий своего господина, на этот раз был в замешательстве.

– Милорд, вы не желаете, чтобы мистеру де Словье был причинен какой-либо вред, или вы не желаете, чтобы мистеру де Словье был причинен какой-либо вред?

– Вы что, подмигнули мне, Барабантт?

– Нет, сэр!

– Барабантт, я искренне верю, что каждый житель Анк-Морпорка имеет право свободно ходить по улицам, не подвергаясь нападениям.

– Боги всемогущие! Правда есть такое право?

– Разумеется.

– Но я думал, что вы категорически против наборных шрифтов, сэр. Вы же говорили, что это сделает печать слишком дешевой, и люди…

– Шиарна-плп! – опять заорал у ворот продавец газет.

– Вы готовы к потрясающему новому столетию, которое ждет нас, Барабантт? Готовы ли вы схватить будущее недрогнувшей рукой?

– Не знаю, милорд. Нужен какой-нибудь особый костюм?

Все остальные квартиранты уже сидели за завтраком, когда Вильям поспешно спустился в столовую. Он торопился, потому что у миссис Секретум^{29} были свои Взгляды на людей, опаздывающих к трапезе.

Миссис Секретум, владелица Доходного Дома Миссис Эвкразии Секретум для Респектабельных Работающих Джентльменов, была тем идеалом, к которому неосознанно стремилась Сахарисса. Она была не просто респектабельной, она была Респектабельной; это был ее стиль жизни, религия и хобби одновременно. Она любила респектабельных, Чистых и Приличных людей, причем произносила это так, как будто одно от другого было неотделимо. Она предоставляла респектабельные кровати и готовила дешевые, но респектабельные завтраки для своих респектабельных постояльцев, которые, за исключением Вильяма, были все как на подбор среднего возраста, неженаты и к тому же исключительно благоразумны. Это были в основном ремесленники, работники небольших торговых предприятий, почти все плотного сложения, тщательно побритые, обутые в тяжелые крепкие ботинки и неуклюже-вежливые за столом.

Странно – или, по крайней мере, странно с точки зрения Вильяма на людей вроде миссис Секретум – было то, что она не питала неприязни к гномам и троллям. По крайней мере, к чистым и приличным. Миссис Секретум ценила Приличия превыше видовой принадлежности.

– Тут говорится, что в кабацкой потасовке пострадало пятьдесят шесть человек, – сказал мистер Грязнотест^{30}, который, по праву дольше всех продержавшегося здесь жильца, исполнял за столом функции председателя.

Он купил номер «Таймс» по пути из пекарни, где руководил ночной сменой.

– Чушь, – отрезала миссис Секретум.

– Думаю, имелось в виду «пять или шесть», – предположил Вильям.

– Здесь сказано: пятьдесят шесть, – резко возразил мистер Грязнотест. – Черным по белому.

– Ну, тогда это должно быть правдой, – согласилась миссис Секретум, – иначе никто не разрешил бы напечатать такое.

– Я вот думаю: кто все это печатает? – озадачился мистер Наклоне^{31}, коммивояжер, продававший оптом сапоги и ботинки.

– О, наверняка есть особые люди для этого, – высказался мистер Грязнотест.

– Правда? – удивился Вильям.

– О, да, – ответил мистер Грязнотест, принадлежавший к тому типу больших самоуверенных людей, которые мгновенно становятся экспертами в любом вопросе. – Они же не могут позволить кому попало писать что в голову взбредет. Это было бы неразумно.

В результате Вильям направился в сарай позади «Ведра» в весьма задумчивом настроении.

Доброгор поднял взгляд от каменного стола, на котором он аккуратно набирал текст театральной афиши.

– Вон там немного денег для тебя, – сказал он, кивая в направлении скамьи.

Деньги были в основном медяками. Почти тридцать долларов.

Вильям уставился на них в изумлении.

– Это не может быть правдой, – прошептал он.

– Мистер Рон и его друзья несколько раз возвращались за дополнительными тиражами, – сказал Доброгор.

– Но… там же были самые обычные истории, – пробормотал Вильям. – Ничего особенно важного. Просто… просто новости.

– А, ну что же, люди любят новости, – ответил гном. – И я подозреваю, что завтра мы продадим в три раза больше, если уполовиним цену.

– Уполовиним цену?

– Людям нравится знать. Просто мысль такая мелькнула, – гном снова улыбнулся. – В задней комнате вас ждет молодая леди.

В прежние дни, когда это помещение было прачечной, еще в до-лошадиную эру, небольшая часть комнаты была отгорожена дешевой перегородкой высотой по грудь, чтобы выделить место для клерков и специального человека, который объяснял клиентам, куда подевались их носки. Сахарисса очень прямо сидела на табурете, прижимая к себе свою сумочку, а локти к бокам, чтобы запачкаться как можно меньше.

Она кивнула Вильяму.

Так, зачем он просил ее прийти? Ах, да… она была более-менее разумна, вела для дедушки бухгалтерию и, честно говоря, Вильям вообще не много встречал образованных людей. В основном он встречался с такими, для кого перо было сложным механизмом. Если она знала, что такое апостроф, он мог смириться с тем, что она вела себя так, как будто жила в предыдущем столетии.

– Теперь это ваш кабинет? – прошептала она.

– Вроде того.

– Вы не сказали мне о гномах!

– Вас это беспокоит?

– О, нет. Гномы законопослушны и респектабельны, насколько я знаю.

Теперь до Вильяма дошло, что он беседует с девушкой, которая никогда не бывала на некоторых улицах в час закрытия баров.

– У меня уже есть для вас две интересных новости, – продолжила Сахарисса таким тоном, как будто выдавала государственные секреты.

– Э… да?

– Мой дедушка сказал, что он не припомнит такой холодной и долгой зимы, как в этом году.

– Да?

– Ну, ему же восемьдесят лет. Это долгое время.

– О.

– А еще прошлым вечером был поспешно прекращен Ежегодный Конкурс Кружка Сестричек Долли по Выпечке и Цветам, потому что перевернулся стол с пирожными. Мне рассказала об этом секретарь кружка, и я все аккуратно записала.

– О? Гм. Вы полагаете, это правда интересно?

Она передала ему листок, выдранный из дешевой тетради.

Он прочел: «Ежегодный Конкурс Кружка Сестричек Долли по Выпечке и Цветам состоялся в Читальне на Лоббистской улице, район Сестричек Долли. Президентом была назначена миссис Рекс. Она поприветствовала гостей и поблагодарила их за Щедрый Вклад. Призы были распределены следующим образом».

Вильям проглядел тщательно составленный список имен и наград.

– «Тип в банке»? – переспросил он.

– Это был конкурс георгинов, – пояснила Сахарисса.

Вильям аккуратно вписал слово «георгина» после «типа» и продолжил чтение.

– «Прекрасный набор Отвязных Чехлов для Мебели»?

– А что такого?

– О… ничего.

Он исправил это на «Не-вязаных чехлов для мебели», что не слишком улучшило ситуацию, и продолжил чтение, испытывая чувства исследователя джунглей, который ожидает, что из невинно выглядящего подлеска вдруг выскочит дикий зверь. Новость заканчивалась так: «Однако Настроение было Испорчено, когда голый человек, преследуемый по пятам Стражей, ворвался сквозь Окно и начал бегать по Комнате, произведя большой Беспорядок среди Пирожных, прежде чем Завяз в Бисквитах. Заседание завершилось в 9 часов вечера, миссис Рекс поблагодарила всех Участниц».

– Ну и как вам? – несколько нервозно спросила Сахарисса.

– Знаете, – сказал Вильям отстраненным голосом. – Я думаю, совершенно невозможно было бы написать лучше. Хм… так что, вы говорите, случилось самого важного на этом заседании?

Она в испуге прикрыла рот рукой.

– О, да! Я забыла написать об этом! Миссис Лесть^{32} выиграла, наконец, первый приз за свою губку! Она занимала второе место шесть раз подряд!

Вильям уставился в стену.

– Отличная работа, – сказал он. – На вашем месте я тоже обязательно вписал бы это в новость. Но не могли бы вы отправиться в участок Стражи в Сестричках Долли и спросить насчет голого человека…

– Я не должна этого делать! Респектабельные леди не имеют дел со Стражей!

– Я имею в виду, надо спросить, почему его преследовали, конечно.

– Но зачем?

Вильям попытался выразить словами овладевшую им смутную идею.

– Потому что людям будет интересно узнать.

– А Стража ответит на мой вопрос?

– Ну, это же наша Стража. Не вижу, почему бы им не ответить. И еще, может, вы найдете несколько действительно старых горожан, чтобы спросить насчет погоды? Кто у нас самый старый житель города?

– Не знаю. Кто-нибудь из волшебников, наверное.

– Тогда не могли бы вы сходить в Университет и спросить его, может, он припомнит, когда было холоднее, чем сейчас?

– Это здесь вы новости печатаете? – раздался голос от дверей.

Он принадлежал невысокому человеку с улыбчивым красным лицом, одному из тех, кто благословлен постоянным выражением веселья, как будто он только что услышал смачную шутку.

– Просто я тут морковку вырастил, – продолжил посетитель. – И мне кажется, она очень занятной формы получилась. А? Что думаете, а? Хотите похихикать? Я ее в баре показал, так там все просто со смеху так и померли! Они сказали, о ней обязательно нужно в газете написать!

Он поднял овощ повыше. Морковка и правда была очень интересной формы. Лицо Вильяма приобрело очень интересный оттенок.

– Это очень странная морковка, – заявила Сахарисса, критически ее осмотрев. – Что думаете, мистер де Словье?

– Э… э… отправляйтесь в Университет, ладно? А я побеседую с этим… джентльменом, – ответил Вильям, когда почувствовал, что к нему вернулся дар речи.

– Моя жена хохотала до колик!

– Вы счастливы в браке, сэр, – мрачно сказал Вильям.

– Жаль, что вы не можете картинки в газете печатать, а?

– Да, но нам и без этого проблем хватает, – ответил Вильям, открывая свой блокнот.

Когда дело с веселым овощем было улажено, Вильям вышел в типографию. Гномы собрались в кучку вокруг люка в полу и что-то оживленно обсуждали.

– Опять насос замерз, – пояснил Доброгор. – Не на чем краску замешать. Старина Сыр говорит, на такой случай где-то тут есть колодец…

Снизу раздался крик. Еще пара гномов спустились по лестнице в подвал.

– Мистер Доброгор, вы можете придумать причину, по которой я должен поместить это в газету? – спросил Вильям, протягивая ему отчет Сахариссы о заседании Кружка по Выпечке и Цветам. – Как-то оно немного… скучновато…

Гном прочел записи.

– Тут есть семьдесят три причины, – сказал он. – Потому что упомянуты семьдесят три имени. Думаю, люди захотят увидеть свои имена в газете.

– Но что насчет голого человека?

– Ага… жаль, что она не узнала и его имени тоже.

Снизу раздался еще один крик.

– Пойдем, посмотрим? – предложил Доброгор.

Вильям совершенно не удивился, когда обнаружил, что маленький подвал под сараем построен гораздо добротнее, чем сам сарай. Практически повсюду в Анк-Морпорке подвалы были когда-то первыми, вторыми или даже третьими этажами старинных зданий, возведенных во времена великих империй, когда жители верили в будущее и строили на века. А потом случались наводнения, вода приносила ил и песок, стены надстраивались выше, и, в конце концов, оказалось, что Анк-Морпорк построен в основном на Анк-Морпорке. Говорили, что человек с хорошим чувством направления и киркой в руках мог пересечь весь город, не выходя на поверхность, просто пробивая дыры в старых стенах.

Вдоль одной из стен были нагромождены ржавые банки и сгнившие в труху деревяшки. А в середине стены виднелся заложенный кирпичами дверной проем, более современные кирпичи выглядели выщербленными и неряшливыми по сравнению с окружавшими их древними камнями.

– Что там за дверью? – спросил Боддони.

– Древняя улица, скорее всего, – ответил Вильям.

– Улица имеет свой подвал? И что она там хранит?

– О, просто когда город затапливало, люди надстраивали стены повыше, – пояснил Вильям. – Здесь когда-то был первый этаж. Люди просто заложили кирпичом окна и двери и возвели следующий уровень. В некоторых частях города, говорят, есть шесть или семь подземных этажей. В основном заполненных грязью. И это еще мягко сказано…

– Я ищу мистера Вильяма д' Словье, – раздался голос сверху.

Огромный тролль загородил своим телом свет, пробивавшийся сквозь люк.

– Это я, – ответил Вильям.

– П'триций желает видеть вас немедленно, – сказал тролль.

– Но у меня не назначена встреча с лордом Ветинари!

– А, ну, – ответил тролль. – Вы удивитесь, ск'лько людей назначили встречи с П'трицием, сами т'го не зная. Так что' вам лучше п'спешить. Я бы на вашем месте п'спешил.

Царила полная тишина, только тикали часы. Вильям, томимый мрачными предчувствиями, смотрел, как Ветинари еще раз перечитывает «Таймс».

– Какой… интересный документ, – сказал Патриций, внезапно откладывая газету в сторону, – но я вынужден спросить… Почему?

– Это просто мое письмо с новостями, – ответил Вильям, – только побольше. Э… людям нравятся новости.

– Каким людям?

– Ну… похоже, всем.

– Правда? Это они вам сказали?

Вильям нервно сглотнул.

– Ну… нет. Но вы же знаете, я писал новости и раньше…

– Для иностранной знати, – кивнул Ветинари. – Для тех, кому нужно знать. Знать как можно больше – часть их профессии. Но вот это вы продаете на улице всем желающим, верно?

– Полагаю, что так, сэр.

– Интересно. Вас никогда не занимала мысль, что государство напоминает одну из этих древних гребных галер? Ну, тех, с гребцами на скамьях внизу и с рулевым наверху? Конечно, в общих интересах, чтобы судно не пошло ко дну, но, заметьте себе, разве в интересах гребцов знать о каждой мели, которую удалось миновать, о каждом успешно предотвращенном столкновении? Такое знание только зря обеспокоило бы их и сбило с ритма. Все, что гребцам нужно знать – это как лучше грести, хм-м-м?

– А еще им нужно знать, что у галеры хороший кормчий, – ответил Вильям.

Эта фраза вырвалась у него против его воли. Как будто сама себя сказала. И повисла в воздухе.

Лорд Ветинари внимательно посмотрел на него, на несколько секунд дольше, чем было необходимо. А потом его лицо мгновенно расплылось в широкой улыбке.

– Верно. Так и должно быть, так и должно быть. В конце концов, сейчас век слов. Пятьдесят шесть человек ранены в кабацкой потасовке, а? Какие еще у вас есть новости для нас, сэр?

– Ну, э… очень холодно.

– Правда? В самом деле? Именно так!

На его столе маленький айсберг тихо позвякивал о стенки чернильницы.

– Да, а еще был небольшой… шок… на встрече домохозяек прошлым вечером…

– Шок, а?

– Ну, скорее даже скандал, честно говоря^[3]. А еще один человек вырастил овощ странной формы.

– Ну и дела. А какой формы?

– Э… занятной формы, сэр.

– Могу я дать вам небольшой совет, мистер де Словье?

– Прошу вас, сэр.

– Будьте осторожны. Люди любят, когда им говорят то, что они и так уже знают. Запомните. Они чувствуют себя неуютно, если вы даете им что-то новое. Новости… ну что же, настоящие новости, это совсем не то, чего они ожидают. Им понравиться прочесть, например, что собака укусила человека. Собаки для того и предназначены. Но они не захотят знать, что человек укусил собаку, потому что предполагается, что мир устроен иначе. Короче говоря, люди думают, что хотят узнать новости, но на самом деле они жаждут только старостей. Вижу, вы уже ухватили эту идею.

– Да, сэр, – сказал Вильям, не очень уверенный, что понял все полностью, но то, что он понял, ему определенно не понравилось.

– Думаю, Гильдия Граверов захочет обсудить кое-что с мистером Доброгором, Вильям, однако я со своей стороны полагаю, что мы должны двигаться вперед, в будущее.

– Да, сэр. В любом другом направлении двигаться затруднительно.

И снова последовал слишком долгий взгляд, завершившийся внезапной улыбкой.

– Разумеется. Удачного дня, мистер де Словье. О… и еще одно: будьте поосторожнее. Я уверен, вам не хотелось бы самому стать новостью… не так ли?

Возвращаясь к себе на Блестящую улицу, Вильям снова и снова прокручивал в уме слова Патриция, а ведь это не очень мудро – в слишком глубокой задумчивость бродить по Анк-Морпорку.

Он едва кивнул, встретив на пути Режу-Себя-Без-Ножа Достабля, но мистер Достабль все равно был занят. У него было целых два покупателя. Два сразу, если не считать тех случаев, когда один просто подбадривал другого, были большой редкостью. Но эти двое чем-то беспокоили его. Они инспектировали товары.

Р.С.Б.Н. Достабль продавал свои булочки и пироги по всему городу, даже около Гильдии Убийц. Он прекрасно разбирался в людях, особенно когда приходил к выводу, что нужно тихонько отойти за угол, а потом бежать со всех ног; и вот теперь тренированное чутье подсказывало ему, во-первых, что он зря здесь остановился, а во-вторых, что бежать уже поздно.

Просто он нечасто встречал киллеров. Убийц – да, но они, как правило, имели свои странные причины для убийства, да и вообще в основном убивали друзей и родственников. Встречал он и многих наемных убийц из Гильдии, но в их работе был определенный стиль и даже определенные правила.

Эти его клиенты были киллерами. Здоровяк, со следами порошка на пиджаке и сильным запахом нафталина, был просто разбойником, обычное дело, но вот от второго, мелкого, с прилизанными волосами, просто разило жестокой злой смертью. Не так уж часто вам доводится заглянуть в глаза человека, который может убить просто потому, что в этот момент ему так захотелось.

Очень осторожными движениями Достабль открыл особое отделение своего лотка, здесь он хранил товар высшего сорта, сосиски, сделанные из: 1) мяса, 2) известного науке четвероногого животного, 3) вероятно, наземного.

– Позвольте порекомендовать вам вот эти, джентльмены, – сказал он и, поскольку старые привычки умирают с трудом, не смог удержаться и добавил: – Из лучшей свинины.

– Хорошие?

– Другую и не пожелаете, сэр.

Второй человек спросил:

– А как насчет другого сорта?

– Пардон?

– Копыта, поросячьи сопли и крысы, свалившиеся в …ную мясорубку.

– Мистер Тюльпан желает, – пояснил мистер Гвоздь, – более экологичную сосиску.

– Ага, – подтвердил мистер Тюльпан. – Я, типа, весь такой экологичный, б…

– Вы уверены? Нет, нет, все отлично! – Достабль поднял руку. Поведение покупателей резко изменилось, теперь они, похоже, точно знали, чего желают. – Ну-у-у-у… значит, вы хотите плоху… менее хорошую сосиску… а?

– С …ными кусками пальцев, – подтвердил мистер Тюльпан.

– Ну, э… я советую… я могу… – Достабль сдался. Он был продавцом. Ты продаешь то, что продаешь. – Позвольте предложить вам вот эти сосиски, – продолжил он, плавно переключив внутренний мотор на реверс. – Когда на бойне кто-нибудь случайно оттяпает себе палец, даже дробилку не останавливают. Хотя крыс вы в них, пожалуй, не найдете, крысы к тем местам просто боятся подходить. В них животные, которые… ну, вы слыхали, некоторые говорят, будто жизнь зародилась в каком-то первичном бульоне? Вот с этими сосисками тоже самое. Короче, если вы хотите плохую сосиску, лучше этих вам не найти.

– Вы их для своих любимых клиентов придерживаете, да? – спросил мистер Гвоздь.

– Для меня, сэр, любой клиент – любимый.

– А горчица у вас есть?

– Люди называют ее горчицей, – начал было разошедшийся не на шутку Достабль, – но я называю ее…

– Я люблю …ную горчицу, – прервал его мистер Тюльпан.

– …действительно прекрасной горчицей! – закончил фразу Достабль, ни на секунду не запнувшись.

– Дайте две, – сказал мистер Гвоздь.

Доставать кошелек он явно не собирался.

– За счет заведения! – поспешно сказал Достабль.

Он оглушил две сосиски, вложил их в булочки и протянул вперед. Мистер Тюльпан забрал обе, да еще в придачу горшочек с горчицей.

– Ты знаешь, как в Квирме называют сосиски в булочке? – спросил мистер Гвоздь, когда они пошли прочь.

– Нет. Как? – заинтересовался мистер Тюльпан.

– Они называют их сосиски в le булочке.

– Что, на своем …ном иностранном языке? Да ты шутишь, б…!

– Я вам не …ный шутник, мистер Тюльпан.

– Ну, я хочу сказать, они же должны называть их … ну… сосиски dans lar derriere, – оправдывался мистер Тюльпан. Он попробовал свой деликатес от Достабля. – Эй, у этих …ных штук точно такой вкус, – добавил он с набитым ртом.

– В булочке, мистер Тюльпан, а не между булок.

– Я знаю, что я хотел сказать. Это же просто ужасная сосиска, б…^{33}

Достабль смотрел им вслед. Такую речь в Анк-Морпорке нечасто услышишь. Все-таки большинство местных жителей говорят не делая пауз посреди предложения. А еще было бы интересно узнать, что же означает слово «ный».

У большого здания на Привет Мыло собралась преизрядная толпа, в результате движение повозок застопорилось, и пробка стояла аж до Бродвея. «Где бы ни собралась куча народу, – подумал Вильям, – кто-то обязан написать, почему это произошло».

В данном случае причина была ясна. На плоском карнизе у окна четвертого этажа, прислонившись спиной к стене, стоял человек и смотрел вниз с застывшим выражением на лице.

Далеко под ним толпа старалась чем-нибудь помочь. Здоровая природа анк-морпоркцев не позволяла им отговаривать человека в таком положении от прыжка. Это же свободный город, в конце концов. Советы подавались соответствующие.

– Гораздо лучше прыгать с Гильдии Воров! – кричал кто-то. – Шесть этажей, а внизу солидные прочные булыжники! Разобьешь башку с первого захода!

– Отличные каменные плиты уложены вокруг Дворца, – советовал его сосед.