Книга Пусть этот круг не разорвется... онлайн - страница 4

4

Серыми, тихими днями пришла зима. Обычно в такие дни люди даже домашнюю скотину не выгоняют на улицу и сами не выходят. Все замирает. На воле лишь струйки дыма из камина, сложенного из необожженного кирпича, да случайный краснокрылый дрозд, не желающим прятаться. Было холодно. Но не ветрено, не как на севере, где жил дядя Хэммер: там, он рассказывал, зимой дул пронизывающий ветер. Просто все, что привыкло к жаре, было сковано холодом: сама земля, ее поля, в ожидании, когда настанет пора и они снова зазеленеют, а потом дадут урожай. Холод царил, правда, не долго, но как от него было не по себе! Он проникал во все щели убогих деревянных хижин, заставлял их обитателей жаться к незатухающему огню и ждать, когда вернется тепло.

Но и в такие дни мы с мальчиками тащились в школу, а добравшись туда, протискивались к одной из железных печурок, единственному отоплению в школе. Отсидев свои восемь часов, мы тащились назад домой.

На смену январю пришел февраль. Чем дальше, тем февраль становился теплей, и я с мальчиками уже с нетерпением ждала последнего школьного дня – он падал на середину марта. Занятия в школе кончались тогда, когда наставала пора весеннего сева. Даже если б занятия в школе продолжались, классы все равно бы пустовали, потому что главное в нашей жизни был хлопок: его надо было посадить, окучить, подрезать, собрать, если семья не хотела помереть с голоду. Поэтому, когда вставал выбор между хлопком и образованием, чаще всего в жертву приносилось последнее. Ребята знали это и потому не восставали. За исключением некоторых, в том числе Мо Тёрнера. Его семья не хотела всю жизнь оставаться в испольщиках и каждый год строила планы, как вырваться из этого плена.

– Нет, нынешний год мы покончим с этим, – объявил Мо; вот уже третью зиму он вместе с нами топал из школы домой. – В этот раз уж точно. Мы с папой решили засадить хлопком десять акров. Урожай будет – во! И мы, наконец, уйдем от этого старика Монтьера.

На такое потрясающее заявление я брякнула:

– Сам прекрасно знаешь, вы и так еле сводите концы с…

– Заткнись, Кэсси!

Я бросила взгляд на Стейси и замолчала, но не потому, что спасовала перед его так называемым авторитетом. Просто решила: раз уж ему так хочется, чтобы Мо обманывал себя, будто больше не будет гнуть спину на Монтьера, пусть его.

Тёрнеры были испольщиками на плантации Монтьера с 1880 года, так что вряд ли одного богатого урожая им хватит, чтобы больше не испольничать. Они были привязаны к земле мистера Монтьера, так как кормились из его рук: земля и мул, плуг и семена. А в уплату шел хлопок, часть собранного ими урожая. Когда им нужны были продукты и прочее, они брали все в кредит, при этом лавку им указывал сам мистер Монтьер, так как ему шли с этого большие проценты. Цены на все, что Тёрнеры покупали, были непомерные. В конце года, когда хлопок был продан, Тёрнеры обычно еще больше запутывались в долгах. А раз они были в долгах, то не могли просто взять да уйти с земли Монтьера. Не то шериф живо пустился бы за ними в погоню. А Мо тут заливает: мол, как только заработают хорошо, сразу плюнут на испольщину. Чепуха это! Уж коли мне это было понятно, то Стейси и подавно.

Однако мои слова вызвали молчаливое неодобрение не только Стейси, но и Кристофера-Джона, и Малыша. Только не Мо – его они, видно, вовсе не задели, и он продолжал идти по дороге, глубоко задумавшись и не обращая на меня никакого внимания. А когда я решила, что мое замечание развеяло его иллюзии, он вдруг сказал:

– Я знаю, вы все думаете, не бывать этому…

– Да нет, Мо, я никогда такого не говорил, – возразил Стейси. – А Кэсси нечего слушать.

Я стрельнула взглядом в Стейси.

– Да я и сам знаю, нелегко это, – продолжал Мо. – И времена такие, и все прочее. Только времена всю мою жизнь были тяжелые. И сегодня не тяжелей, чем вчера.

– А что говорит твой отец? – спросил Стейси.

– Он сказал, что давно оставил надежду попытать счастья. Только об одном мечтает он теперь: чтобы мы, его дети, выросли и убрались с этой земли.

Стейси наклонился, чтобы низкая ветка сладкого эвкалипта не задела его, отломил кончик, снял корку и пожевал, потом снова повернулся к Мо:

– Я не считаю, что вам не удастся добиться, чего вы хотите, Мо. Мой папа говорит, всякий может добиться, чего очень захочет, надо только поработать как следует. До введения «нового курса»^[7] мы и так не имели больше шести центов за фунт хлопка.

Обычно мягкое лицо Мо внезапно явило твердую решимость.

– Мы должны вырваться, – хрипло прошептал он. – Должны.

И Стейси, и я уставились на Мо. Всегда такой рассудительный, он совсем забывал про логику, стоило лишь заикнуться о судьбе испольщиков.

– Да, – сочувственно поддакнул Стейси. – Я понимаю.

– Нет, не понимаешь, – тихо возразил Мо. – Потому что у вас своя земля.

В его голосе не было горечи, он просто констатировал факт.

Стейси кивнул, продолжая жевать эвкалиптовый прутик. Потом сказал:

– Послушай, Мо, а ты не думал о том, что вдруг не удастся? Я имею в виду, кроме низких цен на хлопок, надо учитывать и прочие издержки. А как я понимаю, никогда не угадаешь, сколько у тебя удержат из всего заработанного.

Мо тяжело вздохнул, представив себе эти «удержки» вполне конкретно: кредиты, то есть долги, за год. Они зачастую перекрывают весь заработок испольщика еще до того, как хлопковые семена упадут в землю.

– Меня не интересуют удержки, – запальчиво произнес он. – Все равно мы должны вырваться. Я пойду хоть в АОР, коль по-другому не выйдет. И даже в ГКОП.

– АОР? – переспросила я, переводя взгляд с Мо на Стейси. – А что такое АОР?

– Неважно, если ты получаешь деньги от ГКОП, – ответил Стейси.

– Я спрашиваю, что такое АОР?

Что такое ГКОП, я знала: Гражданский корпус по охране природных ресурсов. И Стейси, и другие без конца о них говорили. Это тоже было частью «нового курса» – той правительственной программы, что ввел Рузвельт. В этом корпусе молодых парней обучали ведению сельского и лесного хозяйства. Кое-кто из нашей общины вступил в него. Стейси тоже порывался, да еще не дорос, а, кроме того, мама и папа не хотели, чтобы он куда-нибудь уезжал. Но что такое АОР, я понятия не имела.

Моя настойчивость заставила Стейси вздохнуть.

– Мама говорит, это вроде организации. По плану президента Рузвельта она нужна, чтобы как можно больше людей получили работу. Мне кажется, мама так и называла ее – Администрация по обеспечению работой Вот, например, говорят, что в Хантингтоне будут строить новую больницу. – Тут Стейси отвернулся от меня и спросил Мо: – Ты что же, собираешься уйти и все бросить здесь? Ты уйдешь, а твой папа что будет делать?

– Бросить все? – с иронией повторил Мо. – Бросить все? Черт возьми, как ты прав! Я брошу все! Все! И старого Монтьера, и его дорогого сыночка – все. – Злая усмешка исказила обычно приветливое лицо Мо. – А знаешь, что недавно заявил мне этот старикашка? Мол, хватит мне быть эгоистом, пора, наконец, бросить школу и больше помогать дома отцу. Мол, достаточно я поучился, для фермера больше и не надо… Да мне наплевать на то, что он говорит.

Мо насупился: больше всего на свете он боялся стать фермером. Последние четыре года, с тех самых пор, как он окончил четырехклассную школу возле Смеллингс Крика, Мо с еще несколькими мальчиками и девочками каждый день проделывал путь в три с половиной часа до другой школы. Они уходили из дома до зари, а возвращались, когда стемнеет. Большинство ребят через год отказались он таких путешествий. Но только не Мо. Мо твердо решил окончить двенадцать классов и получить диплом об окончании средней школы. А если уж мистер Бастьон Монтьер не желал этого понимать, тем хуже для него.

– Ты передал папе, что сказал мистер Монтьер? осведомился Стейси.

Мо покачал головой.

– Все равно не буду я торчать здесь и дожидаться, пока они расправятся со мной, как с Ти-Джеем… – Мо вдруг запнулся, словно опомнившись.

Кристофер-Джон, Стейси и я постарались не встретиться с ним взглядом, и только Малыш с молчаливым осуждением поглядел ему прямо в лицо. С того дня, несколько недель назад, как мистер Джемисон приезжал сообщить нам, что его прошение о пересмотре приговора суда отклонено, мы очень редко упоминали в разговорах Т. Дж. Было слишком больно.

Мо понял, что сказал лишнее, и продолжал идти молча. Достигнув перекрестка дорог, где нам предстояло расстаться, он заговорил снова, но тут же смолк, когда из-за поворота появилась машина, едущая с севера. Заметив нас, водитель помахал рукой и остановился.

– Легок на помине, – вздохнул Мо. – Черт, чего ему надо?

Машину вел Джо Билли Монтьер. Рядом с ним сидела его сестра Селма. Когда мы подошли, Джо Билли опустил стекло.

– Привет, Мо! – сказал он, затем кивнул в нашу сторону: – Как дела?

Мы ответили, что все в порядке.

– Ты домой? – спросил Джо Билли у Мо.

– Да, сэр, – ответил Мо, как и положено.

– Я только что забрал мисс Селму из школы Джефферсона Дэвиса, теперь мы едем домой. Хочешь, садись, подвезу.

«Мисс» Селме было не больше четырнадцати. Самому Джо Билли восемнадцать или около того.

Мо поднял глаза на Джо Билли:

– Мне надо еще в одно место, прежде чем идти домой. Но все равно большое спасибо.

Я-то прекрасно знала, что никуда ему не надо. Думаю, Джо Билли тоже это знал, но лишь кивнул и поднял стекло. Поддал газа «форду» и был таков.

– Во всяком случае, он предложил подвезти тебя, – заметила я.

– С Джо Билли всегда все в порядке, почти всегда, – сказал Мо. – Хуже всех папаша. Его не выношу.

Мы попрощались с Мо. Ему предстояло идти на север по Грэйнджер Роуд до самой Солджерс Роуд, а оттуда уже повернуть на запад к своему дому на этом берегу Смеллингс Крика. Стемнеет, пока он доберется домой.