Книга Властитель душ онлайн - страница 6

6

Больше всего Филипп Вардес любил час перед рассветом, когда игра вот-вот окончится. Последняя партия: не важно, выигрыш или проигрыш, суммы на кону астрономические и потому несуществующие, – не испытываешь ни азарта, ни жадности, ни отчаяния. Страсти и утомление отступают; на душе мир и покой. Счастливый сладостный миг.

Когда нервы на пределе, на игрока вдруг снисходит тишина – отрешенно, умиротворенно он словно наблюдает за собой со стороны, хотя в то же время увлечен игрой. В эти мгновения Вардес прекрасно владел собой. Он растворялся в блаженстве, но оставался собранным; красивое бледное лицо по-прежнему выражало безразличие, не менялась безупречная осанка, высоко поднятая крупная голова отлично соображала, изящные, по-женски пухлые ручки не дрожали, выкладывая карты.

Он царил за карточным столом, здесь никто не мог сравниться с ним отвагой, невозмутимостью, дерзостью. С давних пор он не снисходил до пошлого азарта, радости заурядных натур. В отличие от прочих, он ничем не рисковал. Удача на его стороне. Он знал, что выиграет. Действительно, каждый ход приближал его к победе. Час перед рассветом – его час, пускай редеет толпа бесчувственных и бездарных игроков, он самый стойкий боец. Советы друзей вызывали у него лишь презрение, он не прислушивался к голосу трусливого благоразумия – что скажет ваша жена, ваш нотариус, ваш врач, вы губите, вы убиваете себя. Как же! Болтайте! И теперь он вознагражден за свое мужество мигом божественного озарения, дивной силой, непобедимостью, неукротимостью. Карты ему послушны. Он спокоен и безмятежен, как младенец. Слепая Фортуна ведет его за руку – с такой неколебимой уверенностью ступает лунатик по крыше. До рассвета еще целый час! Чудный час! Вардес преодолел земное притяжение и не чувствует больше своего тела, тяжелого и горячего. Он воспаряет в небеса. И может ходить по воде. Не глядя, угадывает каждую карту у себя, каждую карту в колоде. Вот только навязчивый свет яркой лампы режет ему глаза, раздражает, бесит. Нетерпеливым взмахом руки он отодвинул лампу и, будто лунатик, испуганно вздрогнувший у самого края бездны, внезапно очнулся. И увидел, что последние игроки разошлись, бросив карты на стол, что служители раздвинули шторы и в оконные проемы хлынул утренний свет.

Все кончено. Солнце давно взошло. Ослепленная, потерянная, дрожащая душа вернулась в тело – теперь Вардес умирал от жажды, ощущал тяжесть, усталость; он был весь в поту, мучительно вспоминал, какую огромную сумму проиграл до того, как удача ему улыбнулась. И болезненно мор-шился – безрассудный игрок, придя в себя, становился прижимист, – рабочие знали это на собственном опыте. Между Филиппом Вардесом, владельцем лучших автомобилестроительных заводов, что считал карточную игру способом привлечь к себе внимание, накладной неотвязной потребностью, и полубогом, что правил картами в предрассветный час, не было ничего общего. Вдохновение оставило его, он чувствовал себя слабым и опустошенным. Где прежняя свобода, где всемогущество? Ныла голова, в пояснице – ломота и дергающая боль, во рту – горечь, ведь ему уже за сорок, и все внутри отравлено табаком и алкоголем.

Вардес неторопливо собрал выигранные деньги и спрятал в карман, раздал чаевые служащим спортклуба. Спустился по широким ступеням и вышел из казино под привычный восторженный шепот крупье, посыльных и проституток Монте-Карло:

– Глядите… Красавец. Всегда рискует, ничего не боится. Вот это выдержка! Видели бы вы, с каким хладнокровием… Сегодня ему чертовски везет. А вчера проигрался. Но ему все едино. Богат! Кто может с ним потягаться! Он ведь крупнейший промышленник Франции.

Вардес прислушивался к перешептываниям и вдыхал фимиам не без удовольствия. От смертельной усталости, поражавшей и тело, и душу, его спасало только преклонение окружающих. Восторг и одобрение других – его единственная опора, твердая почва посреди зыбкого океана иллюзий и условностей.

Вслед за ним из казино выскользнула девица в вечернем платье, догнала и заглянула в лицо с отчаянной надеждой: «А вдруг повезет?» – так рыболов, собираясь уходить и уже встав, забрасывает удочку в последний раз, наудачу; ресницы у нее потекли, но взгляд манил, она проговорила тихо и льстиво, с утробным смешком:

– Не спеши, красавчик!

Он шел, выпятив грудь, высоко подняв крупную породистую голову. Высокий, сильный, статный; густые волосы черными клиньями ложились на лоб и виски, в жестких очертаниях рта с тонкими плотно сжатыми губами читалась властность и строптивое упрямство. Однако лицо поражало нездоровой мертвенной бедностью, под глазами – мешки, левое веко дергалось от нервного тика, взгляд, неприятный, скользящий, ни на ком не останавливался, словно непрерывно в тревоге и нетерпении кого-то искал.

Вардес небрежным кивком приказал девице следовать за ним и неторопливо пересек улицу, направляясь в гостиницу. Под Каннами у него был собственный особняк, названный «Каравелла», но сейчас там жили жена и дочь, так что он переселился в гостиничный номер в Монте-Карло и, кроме казино, никуда не выходил.

Расходились по домам самые стойкие игроки, «старая гвардия» спортклуба. Утром редела толпа дешевых проституток, цветочниц, посыльных – и они наконец заслужили отдых. На улицах появлялись няньки с колясочками, хозяйки спешили с корзинами на рынок, последние букетики фиалок доставались им. На свежем воздухе и ярком солнце у Вардеса заслезились глаза. Теперь он ступал нетвердо. Поднимаясь по лестнице к дверям гостиницы, он шатался и на каждом шагу боялся упасть. Женщина вошла за ним следом.

В номере ставни были закрыты, тяжелые шторы опущены. Драгоценный сон лучших постояльцев, продолжавшийся далеко за полдень, заботливо оберегали, не допуская ни малейшего шума. На столике его ждала телефонограмма от жены. Отвечать он не собирался. Впрочем, она привыкла.

Выигранные деньги запер в ящик. И обернулся к ожидавшей девице. Та светилась, не веря своему счастью: надо же, подцепила самого Вардеса! Свое дело она знала. И ощущала в глубине души радость и покой, поскольку совесть у нее была чиста: «Он не прогадал, не зря денежки выложит». Правда, мать не раз ее предупреждала: «Берегись, дуреха, от богатых жди подвоха!»

Ничего такого Вардес, однако, с ней не сделал. И она спокойно уснула. А вот он не смог.

Бессонница терзала его в Париже и в особняке «Каравелла», но сегодня он так надеялся на сон! Иногда в Монте-Карло после карточной игры, когда он меньше всего ожидал, когда готовился к бесконечным страданиям и повторял: «Я не могу заснуть, я не засну!» – на него вдруг нисходила благодать, и он погружался в прохладные темные волны небытия, тонул и снова выныривал к свету, несказанно удивленный, что ему все-таки удалось поспать.

Вардес глубоко вздохнул и обнял подушку, прижал ее к груди, будто лучшего друга, прижался к ней сам, словно испуганный ребенок к доброй нянюшке, потерся лбом и щекой, отыскивая место, где полотно приятно холодило кожу, закрыл глаза и принялся кротко и терпеливо ждать чуда.

Но чуда не было.

Он повернулся на бок, нащупал ледяную бутылку газированной воды перье – хотелось пить. Ему ставили в изголовье охлажденную воду, поскольку его постоянно мучила жажда, внутри палило огнем. Выпив воды, он сбросил подушку на пол, лег на спину, оперся головой о жесткий валик, скрестил руки на голой груди и уставился в потолок, как в раннем детстве. О детстве у него сохранились самые мрачные воспоминания. Угрюмый дом в Дюнкерке, где он родился, пронизывающий холод в спальне с высоченным потолком, по стеклам хлещет дождь, отец приказал ему спать… У его отца, бельгийца, были заводы на севере Франции. Мать, по происхождению полька, сбежала от мужа со своим соотечественником, музыкантом из провинциального оркестра, дававшего концерт в Дюнкерке. Оскорбленный супруг мстил за свою обиду, притесняя и жестоко наказывая ни в чем не повинного ребенка. Лежа на громадной кровати, скрипевшей и стонавшей при малейшем его движении, в ледяной темной спальне, мальчик смертельно боялся. И даже став взрослым, Вардес не выносил одиночества: рядом с ним в постели непременно должно было находиться какое-нибудь живое существо, женщина или собака, хотя потом вид этого существа и его сопение вызывали в нем отвращение до тошноты, и Вардес пинками гнал его прочь.

Вот и теперь он подобрал на улице девку и уложил к себе в постель. Девка спала у него под боком. Тяжелая и неподвижная, будто камень.

Он тоже постарался окаменеть. Сейчас он заснет, уже засыпает. Сон накатывал на него теплой ласковой волной, растекался по жилам. Внутри ослабевал тугой узел страха, напряжения и злости. Вардес блаженно улыбнулся смутным видениям: зеленое сукно игорных столов, лампы светили издалека, потом приблизились, над ним склонились неясные расплывающиеся лица. Он всматривался, никого не узнавал и радостно говорил себе: «Ну вот, я точно сплю. Раз лица незнакомые, значит, это не воспоминания, а сны…»

И внезапно очнулся, будто его толкнули. Встряхнулся, сел, зажег свет, поднял часы с пола, где они валялись вместе с кошельком, зажигалкой, ключами и носовым платком. Оказалось, он отключился всего на мгновение – минут на пять, максимум на десять. У него мелькнула надежда, что часы остановились… Но нет, исправно идут! Сон спугнули, его не вернешь. Некоторое время Вардес сидел неподвижно. Как сильно бьется сердце! Прислушиваясь к учащенным ударам, он думал: «Господи! Господи! Проклятая бессонница! Невыносимая пытка! Я не выдержу, я умру…»

Мысль о смерти его пугала. Легче в самом деле умереть, чем раздумывать и ждать.

Он резко сбросил одеяло и встал; пошел в ванную, обтер холодной водой лицо и грудь. Возвращаясь, зажег одну за другой все лампы и с тоской заглядывал в каждое зеркало – сейчас его бы не узнал никто из знакомых, так исказились черты от изнурительной усталости и боязни одиночества. В глазах ужас, губы дрожат – и это прославленный Вардес, красавец Вардес?

А еще похвалялся исключительной выносливостью, хвастал подчиненным: «Я и забыл, что такое сон. И все равно отлично себя чувствую! Пока вы дрыхнете, я работаю».

Он принял мужественное решение: «Раз нельзя уснуть, возьмемся за дела».

И пошел не в спальню, а в соседнюю комнату, крошечную гостиную, собрал папки, сел за смешное дамское бюро, проглядел пару страниц, отметил кое-что на полях и в отчаянии бросил документы. Нет! Работать он не мог! Не мог сосредоточиться. Мысли путались, разбегались, не слушались, хотя он пытался их собрать нечеловеческим усилием воли, дурацкие мысли, все время одни и те же. Из-за бессонницы он приходил в невменяемое состояние: сначала испытывал необъяснимую тревогу, потом беспросветную тоску, затем его охватывало лихорадочное возбуждение, а под конец – чувство беспомощности и дикого ужаса. Чего он боялся? Страх буквально душил его. К примеру, сейчас у него болели глаза, и ему казалось, что они сочатся кровью, что он теряет зрение, безнадежно слепнет. Он так ясно себе это представил, что огоньки лампы у него перед глазами вдруг заплясали, задрожали и померкли. Он провел рукой по векам.

И стал себя уговаривать: «Это неправда. Такого не может быть. Что за глупые страхи! Нелепость! С таким же успехом можно вообразить, будто на меня валятся стены и потолок исчез».

Вардес через силу подошел к зеркалу. Что он увидит? А вдруг чудовищные бельма, из которых, будто слезы, капает кровь? Глупости! С глазами все в порядке. Вон они испуганно таращатся с той стороны стекла; просто покраснели от бессонницы и густого табачного дыма в казино.

Тут ему пришло в голову, что табачный дым не только разъедает глаза, но к тому же отравляет легкие. У него развилась одышка. Ведь раньше никто не мог победить его в беге, а теперь он задохнулся, поднимаясь по лестнице! Он губит себя! Прожигает жизнь! Забыл о своем больном сердце. Через какие-нибудь полгода он свалится и… Дальше воображение не шло – вставало на дыбы, как перепуганная лошадь. Ничего на свете он так не боялся: смерть – дверь, за которой непереносимый безграничный безымянный ужас, и перед ним голый дрожащий человек бессилен и от отчаяния способен на любую бессмысленную жестокость, безумие, даже убийство, лишь бы хоть как-то защититься… Вардес бросился к окну, рывком раздернул шторы, распахнул ставни. Снаружи белый день. Спасительное солнце. Прочь, непроглядная тьма, тишина, ночные кошмары! При дневном свете мир полон красоты и радости; ветер с моря навевал умиротворение; страх рассеялся, все худшее позади, сейчас он закроет ставни, опустит шторы и спокойно уснет.

Он пошел в спальню, лег – нет, бесов ему не одолеть! Они вселились в него. Бессонница на их стороне. Они потешались над ним. Перебрасывали его друг другу, будто мячик. Опять тревога, тоска, возбуждение, страх, исступленная ярость. Он отдан на волю волн, беспомощный, потерянный, одинокий. В детстве он просыпался ночью, лежал в темноте, и мало-помалу его настигал такой ужас, что только крик, безумный раздирающий крик мог ему помочь. И он кричал, хотя знал, что придет отец и побьет его.

Ему снова хотелось пить, но бутылка была пуста. Он взял из ведерка со льдом другую. Пробка полетела в потолок. Шум разбудил девицу, она о чем-то спросила. Он не ответил. Она зевнула и потянулась с довольной улыбкой. Наслаждается сном, блаженствует – Вардес чуть не плакал от зависти. Молча лег рядом с ней. Господи, хоть на одно мгновение бы расслабиться, успокоиться, забыться! Усмирить хищного зверя, что уже зашевелился внутри. Безумная дикая злоба овладевала им и рвалась наружу.

Девица повернулась к нему спиной и опять задремала. Она дышала часто, прерывисто, со стоном и хрипами, видно, еще не выздоровела после бронхита. Обостренный бессонницей слух Вардеса улавливал каждый вдох. Хриплое дыхание девицы его раздражало, он прислушивался к нему со злорадством и ненавистью: «Проклятая шлюха!»

В конце концов он сбросил ее на пол. Она завопила спросонья:

– Ты в своем уме, голубчик? Что на тебя нашло?

– Вон!

– Как это? Что я такого сказала? Со мной нельзя как с собакой! Вон! Это мне-то? Что я такого сделала? Я не воровка какая-нибудь! Постой! Это ты мне не заплатил!

Она поспешно натягивала короткую нижнюю рубашку из розового шелка, расшитую черными бабочками. На ее спине и плечах Вардес разглядел следы от кровососных банок. Он злобно расхохотался, шагнул к ней. Его лицо исказилось от ярости, и девица невольно заслонилась локтем – так защищаются от оплеух маленькие дети. Ее испуг привел Вардеса в восторг, ему стало легче дышать.

– Поторапливайся, стерва!

Он забавлялся травлей. Подгонял, бросал ей под ноги одежду. Гнусная тупая неповоротливая девка! Его мутило от омерзения. И такая вот спала в его постели!

«Больше ни одна сука не посмеет здесь спать!» – решил он.

Хотя прекрасно знал, что не сможет лежать в темноте один, – слишком страшно.

Он с презрением бросил ей деньги. Она подобрала. Вардес молчал и смотрел на нее с издевкой.

Она не выдержала и принялась его ругать. Тут он схватил пустую бутылку и разбил о голову девицы.

Потом упал в обморок, притворный или настоящий, – он сам не мог понять. Вардес то проваливался, то все слышал и видел. Девица кричала. В номер вбежал директор гостиницы, а вслед за ним какой-то невзрачный человечек – это был Дарио, которого позвали по совету Ангела Мартинелли. Вардес понимал, что его перевязывают, но в ушах звучал колокольный звон. В глазах потемнело. Больше он ничего не осознавал, только чувствовал внутри глухие равномерные удары, в недоумении прислушивался к ним и, наконец, догадался, что это бьется его собственное изношенное сердце.

Вардес пришел в себя. Кроме Дарио, в номере никого не было.

«Кто додумался позвать этого жалкого нищего, небритого никому не известного врачишку, презренного метека, который и по-французски-то говорит с трудом?»

Он грубо оттолкнул Дарио:

– Все, теперь мне лучше. В дальнейших услугах не нуждаюсь. Идите себе, любезный!

Но Дарио спокойно спросил:

– Ведь у вас и раньше случались такие припадки, верно?

Он больше не казался Вардесу таким уж ничтожным и смешным. Вардес не ответил, только болезненно поморщился.

– Чтобы освободиться от страха, не жалко ударить и даже убить, так?

– Доктор, откуда вы…

Дарио подсел к больному, чтобы выслушать его и по возможности помочь, направить.

– Что мне делать, доктор?

Прямого вопроса Дарио испугался: какой он советчик богатейшему влиятельному человеку? Разве он светило медицины, домашний врач Вардеса? Его позвали оказать первую помощь раненой, а также продезинфицировать и перевязать глубокие порезы у мужчины, который голыми руками крушил стекло. Что, если своим вмешательством он заденет и оскорбит чей-нибудь общепризнанный авторитет?

– Вы никогда не обращались к специалисту по нервным заболеваниям? – осторожно начал он.

Вардес молчал. Дарио смущенно потупился.

– Та, что была с вами, сейчас вне опасности, – заверил он.

– Знаю. Я старался не попасть по глазам, не порезать ей горло и грудь.

– А что говорит ваш постоянный врач?

– Говорит: «Не играйте в карты. Не курите. Прежде всего покой, воздержание и самодисциплина». Этот дурень считает, что мне полезно жить в деревне и выращивать цветочки. Если бы я мог следовать их советам, я был бы другим человеком. И ни в каких советах не нуждался, – отвечал Вардес с раздражением.

– Конечно, мсье, жизнь должна быть полной, но не следует путать удовольствия с разгулом, который разрушает тело и калечит душу.

Вардес отвернулся со скукой. Он устал от подобных сентенций. У него на лице ясно читалось: «Все это тысячу раз пережевано, старо как мир и бессмысленно, да, главное, бессмысленно».

– Сколько с меня? – произнес он вслух.

Расплатился с Дарио, и тот ушел.