Рецензия на книгу Мастер и Маргарита от Mariachi

Автор сего весьма разносторонне болен - у него кашель, насморк с температурой и тяжеловатый нервный срыв в одночасье - и его, как и впервые, в его же тринадцать от роду лет, когда рецензенту сему был кошмарно нужен друг, вывело странными и страшными порой дорогами и тропками к законченному некогда с таким отчаянием и трудом неким Мастером роману. Но автор сего выздоровеет, а потом его снова свалит - так это работает (спасибо, профессор), но роман...

Роман явился к рецензенту, когда был он сопливым (всё простуда – стояла нежно-вьюжная и жутко холодная Зима) подростком, и принялся веселить, утешать, воспитывать и учить – в первую очередь, разумеется, мыслить.

«Смешно! – воскликнули бы мы, - отзывался Михаил Афанасьевич, а с ним роман, о страданиях Марго от себя и от рецензента (рецензентки? Один леший – теперь уже филолоха!), и тот сиял чеширской улыбкой тому, как близок ему автор, а автор со строго-ласковой улыбкой качал головой и грозил пальцем: «Но мы этого не сделаем перед доведённой до отчаяния женщиной». Мог ли подросток продолжить своё озлобление? Ох уж эти странные компании.

Но Михаил Афанасьевич, а с ним роман, замечал: «Этот несуществующий и сидел на кровати», и мрачный, и вселенской тоскою вечно полный подросток хохотал на полдома. Марго шептала своё «Так, так. Вот я вас поцелую в лоб, и всё у вас будет так, как надо… В этом вы уж мне поверьте, я всё уже видела, всё знаю», и склонялась к измученному температурой подростку, и целовала его дуновением от жадности прочесть дальше едва не вырванной при переворачивании страницы в лоб, и подросток засыпал спокойно. Ну вышло так, что подросток был, как мессир, всегда один. Но не один, как мессир, никогда.

Вообще, у романа сего странные персонажи. Вот вам мессир Воланд, что так горько припечатывает после рассказа о белом плаще с кровавым подбоем, что «Да, было десять часов утра», что можно подумать, что ему больно о Бродячем Философе. А потом что? Выдумывание им, бывшим херувимом, себе бабушки? Или приписывание боли в расшибленном при падении с неба колене (не даром фольклорный чёрт хром, да вон ещё от Гефеста) «очаровательной ведьме»? Умница-Маргарита-то его раскусила, но грустно это, куда как грустно. И не особенно зло. Странно.

Или Бродячий Философ, сотканный из просветов правды, откопанных в чернильных сумерках евангелий? В какие это церковные овечьи ворота? Сыночек у батюшки Афанасия Булгакова, весь тогдашний Андреевский спуск возмутился бы, что городит.

Но знаете, что? Автор сего сейчас восстановил эту рецензию с совершенного ноля – всё потому, что он слишком благодарен этой книге, чтобы так вот это оставить. А если эта книга вырастила кого-то, кто остался ей благодарен и снова, вернувшись к ней через годы, чувствует себя пригретым из сугроба вынутым котёнком, то это, несомненно, живая книга. Где жизнь, критерии плохое/хорошее неуместны.

Баста. Ну, и аминь, коль угодно билингвизма.