Рецензия на книгу Белая гвардия от liu

“Полный мизерабль, как у Гюго”.

С самого начала чтения романа возникло ощущение неподготовленности. Вспоминая стремительность, с которыми проглатывались булгаковские “Мастер и Маргарита”, ”Собачье сердце”, “Записки юного врача”, вдруг столкнулась с непростым процессом, где как будто спотыкаешься на каждом шагу и всё какое-то очень муторное. Не скучное, потому что интерес был и не малый, а именно муторное. Очень особая стилистика, и, пожалуй, оправданная, ведь в итоге есть и живописность, и атмосферность, и интересная символика, и динамичный сюжет. Возможно, автор нарочно делал всё, чтобы чтение было неудобным, из серии “выйди из зоны комфорта”, ведь о каком удобстве может идти речь, когда происходят страшные события. Появившиеся впечатления угловатости и незавершённости перерастают в груз обречённости и суровой неизбежности.

Булгаков взялся за непростую задачу. Писать о Гражданской войне в Украине во многом было рискованно, нужен не только писательский талант. И вполне ожидаема неоднозначная критика: недовольство выражали и советская, и эмигрантская стороны. Смело это было ещё и потому, что Булгаков равнялся на Толстого с его “Войной и миром”, опирался на его традиции и не жалел сил на переклички, которые меня, впрочем, оставили равнодушной, повествование воспринималось независимо от этих связей. Показательна не только историчность, и если верить знатокам – очень точная, но и автобиографичность. Это целая гвардия прототипов, среди которой родственники, друзья, знакомые и просто известные личности, а это особенно цепляет, придаёт и трагичности, и шарма.

Вся книга – сплошная тревога, которой окрашены даже самые светлые немногочиленные моменты. “И в благосклонности тоже сказалась тревога”, или “Глянул в окно и убедился, что в окне нехорошо”. Но помимо тревоги, это ещё и кромешный хаос, из которого и читателю-то сложно выбраться, остаётся только с ужасом сочувствовать реальным людям из прошлого. Постоянное предчувствие панических атак, неразбериха царствует везде: и в головах, и на улицах, и в межличностных отношениях, во всём обществе. Органичен и пьяный угар, туманная погода, ночное время суток. Люди запутаны, дезориентированы, “сдуревшие”, информация распространяется в каком-то хромом режиме, искажается, попробуй разберись кто где, в чьих руках город, на какой стороне безопаснее быть. Сам Город, хоть он и не называется в романе, но однозначно является Киевом, становится отдельным персонажем: “Город жил странною, неестественной жизнью”. Город у Булгакова как один из основных концептов, среди которых ещё есть Человек, Дом и Мир. Но за концептосферой романа, сложной и замысловатой, лучше отправляться как минимум в Википедию.

Роман ещё и очень сценичен, и, конечно, это было идеальным решением превратить его в итоге пьесу “Дни Турбиных”, которая мгновенно получила отклик и от зрителей, и от критиков, и от власти. К сценичности добавляется музыкальность, ритмичность и звуки, которые готовы выпрыгнуть со страниц. Невероятное количество всяческих “тонк”, “бом”, “дзынь”, многочисленные повторения слов, восклицания, порой встречаются предложения – настоящие скороговорки. Музыкальность в часах, которые играют гавот, в проклятых лирах, которые воют в роще, в белых зубах пианино с партитурой Фауста, и гетманское министерство – оперетка, и вообще всё вокруг оперетка. Получается музыка нового образца, как в книге Дальше - шум. Слушая XX век.

Характерны и запахи: то мышами, то плесенью, то гноем, то смрадом человеческого тела в морге, болезненные и удушающие запахи. “Туманно-тоскливо в гнойном камфарном сытном воздухе спальни”. И изобразительность и стиль, временами неровный, в итоге впечатляют, это не только живописность, но колкость и юмор: прядь волос, танцующая над правой бровью; голова, красивая странной и печальной красотой давней, настоящей породы вырождения; бегущие секретари директоров департаментов – юные пассивные педерасты.

При желании можно закопаться в массе символов. Мне особо запомнились три. 1. Вездесущие часы, которые и в предметах, и в тех же звуках “тонк-тонк-тонк”, “бом-бом-бом”, и даже в лицах людей. Неизбежность и безразличная жестокость времени и самой истории. 2. Финальная пятиконечная звезда Марс, символ с привкусом коммунистического восторга, очередная неизбежность, в это случае нового режима. 3. Абажур, с которым автор настоятельно рекомендует ничего не делать. “Абажур священен”. Что-то вроде символа домашнего очага, последнего прибежища в обречённости. Остаётся только сидеть под абажуром и ждать. Все эти символы так или иначе отсылают к сменовеховству, к переосмыслению обречённой интеллигенцией советской власти, к размышлениям о новом этапе исторического развития, который стоит принять. Но нельзя не заметить в каких злобных красках писатель изображает пролетариев: уродливые, пошлые, безнравственные.

Прекрасно проработаны и персонажи, каждый из которых обладает сложным и неоднозначным характером, собственным голосом, эмоциональным фоном. Семья Турбиных – это семья самого Булгакова, во враче Алексее видится автор, раздражающий и яркий образ Тальберга, чьим прототипом является муж сестры Булгакова, который лично не замедлил дать ответ на свой узнаваемый образ в пьесе. Но мои самые горячие симпатии принадлежат Лариосику, который в какой-то момент спас положение своим появлением и вернул уже было потухший интерес к роману. Лариосик – потешный, умилительно наивный, странненький, очаровательный, не от мира сего. Я была готова по несколько раз перечитывать отрывки с его участием.

Тревожный, неоднозначный, фаталистичный роман завершается разнохарактерными снами персонажей, в которых в очередной раз Булгаков старается примириться с поражением своего класса интеллигенции, с неизбежностью победы коммунизма, с неотвратимостью истории, похожей на угрожающий острый меч…

“Но он не страшен. Всё пройдёт. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звёзды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них?”

#самсебедекан (5. Факультет Изобразительных Искусств)