Рецензия на книгу Камера обскура от liu

«Камера обскура» считается самым кинематографичным романом у Набокова. Он писал его во время бурного развития кино и вносил в повествование различные приёмы и эффекты нового искусства. По какой-то иронии получилось, что нет достойной экранизации, хотя оснований для её появления больше чем у той же «Лолиты», ставшей культовой по стечению обстоятельств. Этот же роман так и напрашивается на визуализацию динамикой развития, построением фраз и диалогов, описанной обстановкой и поведением героев, их психологией, да даже самим названием. Есть другая версия названия, американская, «Смех в темноте», но в ней теряется шарм, хотя смыслы и пересекаются, ведь камера обскура в переводе с латыни «тёмная комната».

Темнота же больше видится в значении слепоты, и само явление трансформируется на протяжении романа от слепоты нравственной и умственной к настоящей физической. Получился такой кармический символ: за то, что герой не захотел открывать глаза на происходящее вокруг него, он и лишился зрения. А одной из центральных идей считается обыгрывание присказки «любовь слепа». Фраза слишком однобокая и противоречивая, так как не может быть слепой настоящая любовь, слепыми могут быть похоть, страсть, влюблённость, именно поэтому на страницах этой книги и не встречается настоящей любви, только глупость, порочность и патология. Что-что, а патологии у Набокова выходят замечательно и ярко, его герои на грани нормальности цепляют и раздражают нервы, почти не вызывая сочувствия.

Кто вызвал сочувствие, так это дочка, ставшая жертвой измены и семейных перипетий. Приводит в крайнее замешательство и печаль этот разрыв между миром ребёнка и миром взрослых, которые оказываются феноменально эгоистичными, жестоко равнодушными, преступно слабыми и не способными если уж не одарить необходимой нежностью и любовью, то хотя бы защитить своё чадо от грядущих разрушительных процессов. Этим и многим другим, в том числе кинематографичностью, роман напомнил Люси Краун Ирвина Шоу. И там, и там у писателей получается из банального и знакомого всем сюжета сотворить настоящие жемчужины, вызвать ряд хлёстких эмоций и основательно увлечь повествованием. Набоков же особенно радует своим стилем, вышедшим за рамки русской традиции, при этом без кричащего копирования стилистики европейской или американской. Язык получается богатым и ярким, но не избыточным, не отягощённым кирпичами описаний, его описания – стремительны, автор выхватывает самое пронзительное, делает эффектные акценты. Осоргин написал об этом: «Иногда одно слово золотит всю страницу».

Главный герой – Кречмар (которого я по непонятным причинам как только не обозвала: и Кречетом, и Крачмером, и Крамером, и Кретчером). У Кречмара, искусствоведа и обладателя милой жены и дочери, наступил кризис среднего возраста, и все его неотступные мечты о молоденьких смазливых профурсетках достигли своего апогея. Вдруг обострился внутренний конфликт и усилилась двойственность, когда рядом с нежностью к жене расцветает жажда красавиц. Человек он довольно обыкновенный, достаточно образованный, обеспеченный, спокойный, добрый и не совсем уж глупый. Жизнь он вел не то, чтобы совсем уж серую, но в очень спокойных тонах, да и женился он «не то, что не любя, но мало ею (женой) взволнованной, женился просто потому, что так вышло...» И вот по воле случая и разыгравшихся гормонов, в голове этого обыкновенного человека происходит явное замыкание: выключается свет и сквозь маленькое световое отверстие камеры обскура он теперь видит только Магду, 16-летнюю соблазнительницу, меркантильную и чувствующую, как не упустить свой шанс.

В Магде уже видится образ будущей Лолиты: юность, порочность скрывающаяся за внешней невинностью, манипулирование. Но Магда мне понравилась больше, не с человеческой точки зрения, конечно, а именно как литературный образ. Это деструктивная личность, способная без каких-либо колебаний и угрызений совести мучить, преступно обманывать и разрушать чужие жизни. И тут не никаких оправданий бедностью, страданиями и тяжёлым детством, хотя оно было на самом деле, всё поведение этой девицы объясняется только дрянным характером, растущим из патологии. Этим же объясняется и её влечение к ещё большему проходимцу и гнусному человечишке Горну, не просто исподтишка издевающимся и смеющимся над Кречмаром, но получающим от этого извращённое удовольствие. Будучи художником, Горн словно всё вокруг превращает в карикатуру, он и сам карикатурен: «Он помогал жизни окарикатуриться». Вместе с Магдой они опошляли даже самые горькие трагедии и отношением в целом, и фразами вроде «Смерть – дурацкая привычка».

Совершенно порадовало появление образа писателя Зегелькранца, друга Кречмара, который становится чем-то вроде внешней силы, неумолимо и случайно влияющей на обстоятельства. Самому Зегелькранцу такая роль оказалась не по душе и не по силе характера, и не обладая крепкой нервной системой, он, пополняя патологический список, чуть ли не утопает в психозе и задаётся вопросом о безопасности своего писательского стиля «воспроизводить жизнь с беспрестанной точностью».

Эстетически приятна была сюжетная арка, когда увиденная в кино сцена в начале романа повторяется в финале уже в реальности.

Роман-впечатление с ощущениями как после добротного и увлекательного киносеанса с нарастающим до предела саспенсом, сосредоточенностью на символических деталях, врезающимися в память сценами.

#Добро1_2курс (1-й антидоп)
#добро_побеждает_зло