Хартмут Ланге

Серия "Иллюминатор" из библиотеки журнала "Иностранная литература" дает весьма любопытный срез современных текстов. Уже на страницах третьей книги я погружаюсь в бездну холокоста. Однако, из всего прочитанного новелла "Концерт" - это самое этичное произведение на эту тему.

Однажды, ожидая подругу, я решила зайти в большой книжный магазин. У кассы меня окликнули двое продавцов, которые явно скучали из-за отсутствия работы.
- Девушка, может быть Вам чем-то помочь? А то залы пустые, покупателей нет...
Раз им настолько нечего делать, то я предложила:
- Ребята, а подберите мне книгу! Она должна быть на тему холокоста, иностранного автора, умная, но при этом не тяжелая в чтение. Сможете мне угодить - куплю, сколько бы она не стоила.

Продавцы зависли на некоторое время, а потом принесли мне три варианта. Первый: книга лауреата Гонкуровской премии, повествование в которой идет от имени нацистской овчарки. Второй: пронзительная русская проза про Бабий яр. Третье: хроника иудейских войн. За время их поисков я сделала фокус и наугад достала несколько томиков с полки иностранной литературы. Уже аннотация второго издания походила на сюжет фильма "И все осветилось", а также упоминалось благословение книги от самой Линор Горалик. Забавная картинка на титульнике и небольшой объем. Я победила!

О чем эта простая история? О том, что холокост стал больше чем фактом истории. Это культурный троп, который воплощен на экране и бумаге бесчисленное количество раз - вспомните только фильмы "Список Шиндлера", "Пианист", "Мальчик в полосатой пижаме", "Жизнь прекрасна" и многое другое. Главная гуманистическая трагедия ХХ века. Жертва ницшеанского человека, дитя брезгливого европоцентризма и радикально правых идей. Возможно ли отдать долг, искупить вину перед еврейским народом? Мировые державы, казалось, сделали ему великий подарок - отдали мифологическую Землю обетованную. Однако и это обернулось новыми страданиями - затянувшейся войной с Палестиной и атаками террористов. Нет в этом даре абсолютного добра Но нет и тех, кто стал главной жертвой холокоста, перед которыми нужно склонять голову.

Режиссер Клод Ланцман в грандиозном документальном полотне "Шоа" продвигает идею, что те, кто выжил во время нацистской бойни, не могут говорить от имени мертвых. Они свидетели, а не жертвы. Их не потрошили на потеху солдат, не насиловали сутки напролет, они не угасали от голода в концлагерях и не задыхались в газовых камерах. Боль погибших не могут передать ни свидетели, ни палачи, об этом не расскажут документы и скудные останки. Когда союзники штурмовали концлагеря, нацисты уничтожали все упоминания о происходящим в этих стенах - тела, личные вещи, протоколы. Им казалось, что так мертвые будут лишены языка. Но они говорят. Языком искусства.

Остроумный поворот: в "Концерте" автор буквально дает слово мертвым. В его мире погибшие от рук нацистов еврейские интеллигенты остаются на земле между прошлым и настоящим. Они как при жизни встречаются на раутах, ведут долгие беседы, наслаждаются пищей и музыкой, разъезжают на такси и заводят знакомства. Уютный мир, в котором единственной травмой каждого является переживание собственной бесчестной смерти. Бывшие палачи пали ниц, и теперь искупление вины возложено исключительно на души жертв.

Главным образом, в новелле меня подкупила демистификация смерти. Здесь не вечный солнечный рай без теней и оттенков, не черная бездна или комическое сожительство с живыми, но удивительно гармоничное существование со своими экзистенциальными кризисами, бытовыми заботами, чувственными наслаждениями и философскими прорывами. Удивительно ясный микрокосм. Авторский стиль действительно выдающийся, аннотации не врут. В этой серии книг Хармут Ланге - первый автор, обладающий настолько изящным и лаконичным слогом, вкупе с эрудированностью и уверенным драматическим даром, что аплодировать ему хотелось после каждой страницы. "Путешествие в Триест" только подтвердило мои восторги по поводу авторского таланта, хоть и тема этой новеллы не была столь острой. Она представляет собой скорее бытоописание конца жизни, полное самодостаточной гордости и легкой ностальгии с нервозной горчинкой. Здесь царствует стиль, а не драма.