Алан Ислер рецензии на книги

#мстители-тюленчики_отдыхают

Давно поглядывала на эту книгу, и вот встреча состоялась. Не скажу, что это вещь из разряда must read. Но это однозначно хороший роман.

Мы в нью-йоркском доме престарелых «Эмма Лазарус».
Выбросьте сразу из головы осыпающуюся штукатурку, коридоры, выкрашенные в синий цвет, запахи кислой капусты из столовки и тлена из палат, ну или что там первым придёт на ум при упоминании такого заведения. Никакого обветшания и безнадеги. Дом престарелых почти как пятизвёздочный пансионат, а населяющие его старички своей живостью дадут сто очков вперёд молодым.

В стенах этого райского уголка жизнь кипит вовсю. Тут ставят на сцене «Гамлета», организуют комплоты для перераспределения ролей, охотятся за престижными апартаментами в местном пентхаусе, заводят любовные интрижки и даже крадут письмо Рильке в оригинале.
Вся эта движуха описана весьма комично, и к обитателям «Эммы Лазарус» постепенно проникаешься неподдельной симпатией. У каждого свои причуды, свой характер, но все они как будто объединены общим знанием, своего рода философией: они действительно полноценно проживают каждый день, четко осознавая при этом, что он может оказаться последним. И главное, строят планы, словно впереди ещё вся жизнь. Это на самом деле подкупает.

И все-таки, как ни бодрись, но большая часть жизни уже позади. И поэтому неудивительно, что любые события, происходящие в настоящем (особенно, если оно такое бурное, как в «Эмме Лазарус»), вызывают воспоминания из прошлого.
И вот парадокс. По идее (если мыслить стереотипами), жизнь - это молодость, а старость - что-то вроде доживания. Так вот у главного героя Отто Кернера, похоже, все наоборот. Жизнь в доме престарелых описана настолько красочно, что всей кожей ощущается, насколько он в неё вовлечён, насколько он Жив.

А в молодости, когда самое время жить, большой жизни и не было. Была одна яркая вспышка, как обещание чего-то значительного, как обещание самой жизни. Но так и осталась лишь обещанием. Отто Кёрнер не сумел добыть огня из этой вспышки. А не добыв, не сумел достойно принять это и продолжить Жить. Открывшиеся во время этого короткого проблеска вершины вскружили голову, а осознание неспособности достичь их не прекращало терзать его самолюбие, и развившийся внутренний конфликт определил во многом его поведение, поступки, отношение к близким и к самому себе.

К несчастью Отто, его личностные проблемы наложились на самый неудачный исторический период и повлияли на принятие решений, от которых зависела жизнь близких ему людей.

И вот на фоне почти комедийного настоящего в доме престарелых раскрывается личная драма Отто Кернера, глубоко захороненная в его прошлом.

#СВ1_1курс (Властвующее Средневековье)

Если, кто-то считает, что дом престарелых наискучнейшее место, в котором ничего не происходит, он никогда не был в «Эмме Лазарус». Какие нешуточные страсти кипят там вокруг театральной постановки «Гамлета»! Как терзаются любовными муками далеко не молодые постояльцы! Как организуют заговоры и планируют революции! Как любят, ненавидят и живут словно впереди ещё долгие-долгие годы!

Принц Датский отправился на вечный покой, рухнув на сцену посреди спектакля, престарелая Офелия капризничает, а новый режиссер вопреки мнению труппы переписывает самого Шекспира. Отто Кернер тем временем берёт в руки ручку, смотрит задумчиво на лежащий перед ним белый лист и вспоминает. Он хочет написать о далёком 1915 годе, о Цюрихе, первой любви, кабаре Вольтер, о встречи с поэтом Тристаном Тцара и о том, как возник и развивался дадаизм.

Получилось не о том. Дадаизм бессмыслен, он отрицает любую логику, его цель шокировать, а Отто нуждается в Цели. Именно так, с большой буквы. К чему бессмысленность эпатажа? Она не спасёт, не вытащит из бездны, в которую ты сам себя загнал. В жизни должна быть Цель, которой подчиняются все события. Нет случайностей, есть только пути, ведущие к ней. Поиску Цели, расшифровыванию тайных знаков Отто и посвятил последние десятилетия своей жизни. Остальное — декорации. Ведь если признать, что Цели нет, то смерть близких во время Холокоста, к которой он косвенно приложил руку и его собственное чудесное спасение, ворвутся однажды в сознание, утащат во мрак, разорвут сердце своей бессмысленной несправедливостью.

Удивительно, как держится человек за привычное существование. Евреев убивают, отстраняют от должностей, вводят для них специальные правила, всячески подчёркивая, что они люди второго сорта, а молодой Отто цепляется за своё положение и твердит, что всё временно, что скоро мракобесие закончится. Расплата окажется тяжёлой. И вот он много лет спустя в доме престарелых спорит о Гамлете, ищет Цель, замечает знаки.

Вспомнился Булгаков, «Мастер и Маргарита»:
«... кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
- Сам человек и управляет, — поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.
- Виноват, — мягко отозвался неизвестный, — для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?»

Да, управлять жизнью человек не может, но он может наполнить её смыслом, найти её Цель и попытаться исполнить, пусть даже Цель эта кому-то покажется смехотворной и мелкой.

В книге много дома престарелых, «Гамлета», театра. Мало жизни героя в юности, дадаизма и несчастной любви. В тексте промелькнёт ещё неизвестный, похожий на швейцарского буржуа Ленин, а философские размышления займут крохотную часть повествования. Читать будет тяжело, но после прочтения захочется думать и искать смыслы, как в книге, так и в собственной жизни.

Целая жизнь понадобилась отцу Мюзику для осознания того, что он делает что-то не так. Несколько случайностей, череда удач, длинная цепь снисхождения к самому себе – и вот он там, где есть: уединенный дом, одиночество и горчайшее чувство вины, вдвойне сильное потому, что ничего уже не исправить.

Эдмон Мюзик стал католиком почти случайно. В годы войны родители окрестили ребенка, надеясь, что у католика будет больше шансов выжить, чем у еврея. Так и случилось: маленький Эдмон остался в живых, чуть изменил свою еврейскую фамилию Мюзич на французский манер и стал священником, что, впрочем, «было всего лишь работой – не хуже и не лучше любой другой». В бога он никогда не верил и уж тем более не собирался лишать себя мирских радостей жизни. От благодарной возлюбленной отец Мюзик получил в пожизненное пользование прекрасный дом и необременительную службу. Музыкальная комната, богатейшая библиотека, соблазнительная рыжеволосая экономка – что еще нужно для приятного существования?

Но отца Мюзика все-таки настигло его еврейство. Не то чтобы внезапно – тревожные мысли и укусы чувства вины случались и раньше. Но нет никакого смысла отгонять их сейчас, когда жизнь подходит к концу. Отец Мюзик открыл дверь для вопросов, и они хлынули без всякого стеснения. Он стал католиком, чтобы выжить, но почему не вернулся в свою веру, когда опасность миновала? Как, когда католичество приросло к нему намертво, хотя он никогда в него не верил? Почему он был таким эгоистом? Тридцать лет он жил с Мод как муж с женой, пока ее дивные огненные волосы не поредели, а сама она не превратилась в крепко пьющую, отяжелевшую, припадающую на больное бедро женщину. Эдмон Мюзик не видел в том греха (может, его и не было), но почему он ни разу не подумал о Мод, которая всю жизнь должна была таиться, упустив возможность иметь настоящую семью, детей? Не то тревожит отца Мюзика, что он предал католичество, – оно и всегда было ему чужим. Главная вина, которую он на себе ощущает, - это предательство своего народа, всех тех евреев, которые страдали и умирали. Отступничество Эдмона Мюзика горше и страшнее еще и оттого, что бессмысленно: он отказался от своей веры и принадлежности ради ценностей, в которые не верил, которые всю жизнь были для него пустышкой, «просто работой» - удобной, комфортной, непыльной синекурой.

И вот сейчас он совсем один. Чувству вины дана полная воля терзать его: за красавицу маму, ушедшую сквозь печную трубу Освенцима; за бедную Мод; за весь еврейский народ, лишенный своих священных книг и рукописей, которые в изобилии хранятся в богатейших коллекциях католического мира. Отцу Мюзику некого винить, кроме самого себя. Был ли он плохим католиком? О да. Был ли он плохим священником? Надо подумать. Был ли плохим человеком? Нет, просто – человеком.

Роман на самом деле затрагивает много вопросов, связанных с католичеством, церковью и верой вообще. Злоупотребления служителей католической церкви, ханжество, добродушное попустительство – я не берусь обсуждать эти щекотливые моменты. Линия с неизвестными сонетами Барда прошла мимо меня, хотя вообще я люблю эту тему. Но здесь она показалась лишней. Для меня этот роман – о даром прожитой жизни, о неизбывном еврейском чувстве вины.

Самое время вообразить себя в театре. Пусть вас не смущает, что это всего лишь любительская труппа еврейского дома престарелых - страсти здесь разгораются вполне настоящие. Снисходительные улыбки зрителей, конечно, не совсем великодушны, но простительны: трудно воспринимать всерьез всех этих дряхлых ромео, расплывшихся джульетт и хватающихся за сердце гамлетов. Смешным и нелепым кажется то, что старики до сих пор обижаются, борются за режиссерское кресло и роли, ссорятся и даже влюбляются. Но если будете терпеливы и не покинете зал после первого акта, вас ждет награда. Вы увидите изнанку сцены, закулисье, тоннель в прошлое, объясняющий, почему так серьезен и поглощен своей ролью почтенного возраста актер.

Старость тоже когда-то была молодой: влюблялась в роковых красавиц, варилась в гуще событий, сидела с искусством за одним столиком, балансировала на стыке эпох. И совершала ошибки, да такие, что на всю жизнь. Выжить помогали лишь мысли о прошлом и убежденность в том, что все происходящее не случайность, но часть Цели.

Это очень хороший роман. Во-первых, он прекрасно написан - настолько, что иногда приходилось саму себя притормаживать, чтобы не упускать смысла, скользя по гладким, отточенным, остроумным строкам. Во-вторых, это неожиданный роман. Он сложнее и глубже, чем представляется сначала. Он таит внутри себя горькую начинку, которая проявляется тогда, когда вам кажется, что вы уже все об этой книге поняли.

О старости. О чувстве вины. О воспоминаниях. О прошлом. О предназначении. О комическом и трагическом. О жизни.

В неспешном течении походного времени я насладился романом Алана Ислера «Принц Вест-Эндский».
Это роман о жизни и воспоминаниях обитателя элитного дома для престарелых «Эммы Лазарус». В ещё большей степени это роман-отражение шекспировского «Гамлета». Это, конечно, не первый из прочитанных мною романов, основанных на творчестве великого драматурга, и даже не первый роман, основанный на наследии «Гамлета». Если помните, был ещё такой роман Джона Апдайка «Гертруда и Клавдий». Но здесь Алан Ислер не пытается переосмыслять шекспировскую пьесу на манер Апдайка и выворачивать её смысл наизнанку, он отыскивает сходные мотивы в реальной жизни главного героя – Отто Корнера.
Шексировская пьеса, её поставка в доме престарелых и вся жизнь Корнера идут в этом романе параллельно, постоянно перекликаясь друг с другом. Этими постоянными перекличками роман показался мне похожим на недавно просмотренный фильм «Криминальная фишка от Генри», где ограбление банка идёт параллельно постановке «Вишнёвого сада».
И вместе с тем по ходу романа идут непрестанные размышления над «Гамлетом», которые, видимо, имеют большое значение для автора: он вкладывает их в уста первого режиссёра пьесы, вернее, их читает 3-ий режиссёр Отто Корнер в записях Синсхаймера.
Но вот вопрос, который не даёт мне покою, зачем автор так быстро расправляется с режиссёрами, почему за Синсхаймером так быстро последовал Наум Липшиц? Следствие ли это непосильно груза работы над пьесой или просто так каждый в итоге вносил что-то своё в эту постановку? И заметьте, насколько быстро каждый новый режиссёр начинал проникаться симпатией к своему уходящему коллеге, по-моему, это тоже намёк на что-то…

Немного неясным осталось для меня, о каком в итоге предназначении и предопределении твердил в итоге главный герой. В чём оно в итоге заключалось? В том, что бы в итоге поведать свету историю происхождения термина “дадаизм”, или в том, что бы наставить на путь истинный Манди Датнер, которая была так похожа на его любовь юношеских лет – Магду Дамрош?
В поведении самого Отто Корнера есть многое, что позволяет угадать в нём принца датского, а отнюдь не Вест-Эндского, например, история о дурном обращении с его первой женой Метой, которая в итоге сошла с ума и погибла в концлагере. Чем не Офелия? Да и вся его юность – это история предательства самого себя и своего таланта поэта.
С другой стороны, роман представляется чрезвычайно красноречивой попыткой оправданий и извинений перед своим народом со стороны Отто Корнера, который до последнего уговаривал оставаться своих еврейских родственников в Германии. Интересно размышлять о его поведении в сравнении с поведением Хендрика Хефгена из романа Клауса Манна «Мефистофель». Чьё поведение в большей степени является предательством, того ли, кто до последнего верил в ложь и уговаривал поверить в неё всех своих друзей или поведение человека ни во что до конца не верящего и готового служить любому режиму, даже режиму, воюющего против его бывших друзей? По крайней мере, Отто Корнер выглядит гораздо более честным человеком. И каким бы это странным не казалось, в большей степени немцем, чем Хендрик Хефген. Но этот момент как-то слабо привязан к остальному сюжету, хотя появление таких подробностей в конце не может не шокировать и не проливать некий дополнительный свет на терзания этого обитателя дома престарелых.

Что мне ещё понравилось в этом дебютном романе 60-летнего автора, так это невероятно выигрышное соседство комического и трагического, как в жизни обитателей этого пансиона, так и самом описании этих приготовлений. Стиль этих описаний чем-то по своей ласковой фамильярности близок к стилю таких романов Кортасара, как «Игра в классики» и «Модель для сборки», вспомним тех же Калака и Поланко! Но знаете, от чего у меня застывала кровь в жилах, и бежали мурашки по телу? – Например, от невероятно убедительного превращения Тоски Давидович, которой шёл уже восьмой десяток лет, в Офелию. Или, например, от слов автора, что в этом театре не всегда Гамлет доживает до последнего акта! Понимаете, это моментально скачкообразно переводит нас с рельс юмористических на героический лад, соответствующий духу самой пьесы. И тут же после этого холодным душем – приход на этот спектакль детей обитателей «Эммы Лазарус», как будто бы они поменялись местами с родителями, вспоминая о том, как те приходили к ним на школьные спектакли.

Довольно симпатично и остроумно в ткань романа вплетены шутки основных героев насчёт возможной правки исходного текста пьеса с уклоном в сторону еврейских обрядов и существующих реалий их проживания в «Эмме Лазарус».

В общем, в качестве итога можно сказать, что это книга достойна того, чтобы её прочитали, но, наверное, необязательна для прочтения. Она написана хорошо, интересно, однако всё-таки без завораживающего или держащего в особенном напряжении сюжета. Не удалось избежать и влияния постмодернизма, но такое влияние не становится вещью в себе в рамках этого романа. Написано трогательно и временами мастерски, но роман определённо не смотрится монолитом и самоцветом огромной художественной ценности.