«Крейцерову сонату» я мысленно делю на две части: увлекательная завязка и куда менее увлекательное морализаторство на тему блуда, женщин и детей.
Название очень сильно притянуто. По факту, сама «Крейцерова соната» Бетховена становится при чём только в самом конце, когда её играет жена главного героя Василия Позднышева, которого эта композиция подталкивает на мысль о том, что музыка точно создана для разврата и вообще очень плохо. В звучании самой композиции, как и в истории её создания, ничего такого, что соответствовало бы сути произведения, ну честно не заметила. Может, не там искала – с музыкой у меня похуже будет, чем с литературой.
Очень долго сомневалась, читать или нет, однако в конце концов красивое название и обложка издания (я наступаю всё на те же грабли) от «Библиотеки классики» с репродукцией картины Альберта Эдельфельта «Урок пианино» 1884 года затмили впечатления от описания этой повести. По итогу, конечно, оказалось, что соблазняться всё-таки не стоило, а стоило заставить прозвенеть внутренний тревожный звоночек, сопоставив в уме словосочетание «истинная любовь» (из описания) и фамилию Толстой, но уже ничего не поделаешь.
Ладно, сейчас я немного утрирую под общим впечатлением от прочитанного. Начало повести Льва Толстого на самом деле интересное. По ощущениям оно даже напоминает то, что некогда вызывало наблюдение за Родионом Раскольниковым в процессе чтения «Преступления и наказания», вся часть упомянутой книги до совершения преступления включительно. Помимо прочего, завязка оказалась ещё и дополненной рассуждениями об институте семьи и брака, что очень удачно совпало с темой повторённого мной некоторым промежутком времени ранее материала для подготовки к поступлению.
В общем и целом, завязка смогла увлечь. Я даже начала питать расположение к герою и думать о мотивах, которыми он руководствовался, совершая преступление, которое многими страницами позже всё-таки будет описано особенно на уровне эмоций. Периодически мне даже приходилось соглашаться с его мыслями, ибо до определённого момента они были вполне безобидны и очень мне близки.
По крайней мере замечание, представленное выше, касается недолговечности любви. Хотя герой рассуждает об это чувстве скорее как о влюблённости (да и сама любовь как таковая в повести не встречается), с Василием Позднышевым я оказалась совершенно солидарна в том, что подобное чувство, как и всякое чувство, не возникает как пожизненный крест; что должен существовать и поддерживаться некоторый ресурс, необходимый для его подпитки, иначе оно, чувство, потухнет точно так, как рано или поздно потухнет небольшой костёр, разведённый в лагере на ночь. И ещё в том, что принципиальное стремление едва ли не насильно сохранить близкие отношения, когда оба партнёра приходят к кристально чистому пониманию, что их связь, они сами по себе как люди уже друг другу совершенно надоели, – тяжкая мука из области садомазохизма и часто вовсе не доводит до добра.
Согласитесь, родство мнений определённым образом может располагать одного человека к другому, и всякий не раз это на себе испытывал.
Так и случилось у меня с героем, что явилось признаком довольно неплохого начала. Это для толстовского-то произведения в ситуации глубокой неприязни к автору!
Первое время я воспринимала ситуацию, в которую попал Василий Позднышев, его глазами. Это было естественно и неизбежно. Однако краткосрочно.
Такой взгляд на произошедшие обстоятельства был выдержан ровно до того момента, пока с повествованием не случился хаотичный бред, как уже ранее упомянули в одной из рецензий на «Крейцерову сонату», «невротичного, больного человека, [который] не найдя [для] себя никаких радостей в жизни, свалил всю вину на ближнего».
***
Итак, в центре сюжета – убийство женщины её мужем, персонажем, который из приятного и располагающего в один момент превращается в отвратительного. А всё из-за вещей, которые он говорит, и качеств, которые показывает, будто бы даже гордясь ими: инфантильность, слабость, мелочность и переменчивость (особенно во мнениях и чувствах).
Что остро ощущается уже с самого начала, так это уверенность героя в том, что он – истина в последней инстанции, что бы он не говорил и как сильно бы одно не противоречило другому. Уверенность, сравнимая, наверное, лишь с упёртостью барана, бьющегося головой о стену. Причём совершенно не понятно, чего ради весь этот спектакль. И это раздражает до тошноты.
Не знаю, считается ли это изменой своему существу, но лично мне как-то вполне неплохо живётся в рамках совмещения уверенности, что я почти всегда права, и понимания, что в той же степени, как я права для себя, каждый человек может быть для самого себя по-своему прав и уж всяко имеет право на вполне законных основаниях формировать собственное мнение относительно чего бы то ни было.
Однако у Василия факт существования мнения, противоречащего его, вызывает какой-то неистовый порыв (чуть ли не буквально глаза горят, руки чешутся и колени трясутся, ага) тут же объявиться у негодяя или даже целой группы негодяев с целью всем всё доказать и передоказать, и всех во всём убедить. Не говоря уже о нелепой подтасовке фактов, вырванных из контекста, в угоду себе и своим доказательствам.
Какой-то юношеский максимализм, ей-богу, как расписался по глупости, так и продолжает жить – по глупости.
Забавна и одновременно отвратительна так же его нелепая безосновательная ненависть ко всему вокруг. Например, Позднышев испытывает ненависть ко врачам только потому, что они имею право _видеть_ его собственную жену, обследуя её, хотя он сам может словами через рот чуть ли не каждый вечер договариваться с ней и на куда большие вещи, а возникновение ревности на такой почве за исключением частных случаев и вовсе выглядит смешно.
Ещё смешнее выглядит то, как такую банальщину он прикрывает более веским, как ему кажется, предлогом – глубоко философским отступление о том, что тем самым доктора вмешиваются в здоровье его жены, в её природу (аналогично для ребёнка, хотя я так и не совсем поняла, с чем конкретно это связано), хотя даже для времени, когда женщины ещё не обладали такими же, как и у мужчин, возможностями по крайней мере на территории Российского государства, обращение к услугам врача было вполне естественным даже для них. Связывать это с нарушением естественного хода природы, ну, не знаю... Можно тогда уж сразу не мелочиться: лицо и руки не мыть, в реке не купаться, мясо есть исключительно сырым. Зачем естественный ход вещей нарушать, что-то дезинфицировать, готовить, лечить?
А потом ещё и куда более слепая ревность уже не связанная со врачами, но зато связанная с музыкой. Дурацкий принцип ревновать того, кого ненавидишь, к тому, кто пока даже не собирается ничего предпринимать, чтобы этого человека отнять. Ревновать только потому, что присвоил себе этого человека, несмотря на все тёмные чувства к нему. Ревновать только потому, что какие-то люди интересуются чем-то одним и показывают общность своих интересов в совершенно светлых намерениях, как будто бы это что-то противозаконное. Так и хочется сказать: «Да ты заколебал метаться из стороны в сторону, определись уже в своих чувствах и не мучай ни себя, ни её». А тут вдруг разворачивается такая драма о том, что вообще-то это жена виновата в его чувстве ревности, потому что она женщина, а они созданы, чтобы соблазнять. Драма, выжатая, что называется, из одной сопли. Да ещё и с убийством.
Ну вот не лень разве распыляться и тратить время на пустой звук собственных навязчивости и неразборчивости, нарушающих личное пространство всех и вся и действующих всем на нервы, когда можно заняться чем-то более полезным для себя же самого?
В общем, очень неприятный человек, не вызывающий никакого иного чувства по отношению к себе, кроме непрекращающейся тошноты от того, насколько же он на самом деле душный.
***
В конечном итоге получаем попросту странное откровение, не вызывающее никакого желания вернуться к данному произведению в будущем, чтобы, может, каким-то образом переосмыслить его. Хотя стоит заметить, что ненависть в браке – явление довольно распространённое, и из того, чем начал автор, могла бы выйти очень поучительная история, а не то, что вызывает тошноту от морализаторства, в своих оборотах доходящего до абсурда.
Мировоззрение, мнение, которым хотел поделиться автор и которое так и сочится из каждого слова, начиная где-то со второй трети произведения, ещё страннее, чем сама повесть. Именно об этом я говорю, упоминая абсурдность в предыдущем абзаце.
Это совершенно дурацкое, глупое отношение ко вполне естественному человеческому желанию, а также к женщинам, которые у Толстого то существуют якобы лишь для того, чтобы обольщать, доставлять удовольствие и сбивать с толку мужчин вне зависимости от того, чем они, женщины занимаются, то вообще сравниваются с курами, случайно совсем без надобности наделёнными лишними воображением и рассудком. В жене же главного героя, однако, на протяжении всего повествования каких подобных негативных черт не прослеживается, или, быть может, я как-то некорректно воспринимаю заботу о ближнем и попытки вести себя тихо и хорошо.
Не было бы впадения в такие крайности, возможно, получились бы даже красивые и в чём-то неплохие мысли, особенно в реалиях того времени. Но имеем то, что есть.