Книга Психотерапия, фокусированная на диалоге онлайн - страница 5

Терапия посредством инициации кризиса

Учитывая травматогенную природу психологической симптоматики, следует выделить одно из базовых положений рассматриваемой модели терапии: облегчение страданий от симптома, который выступает в качестве способа организации контакта в поле организм / среда, или его исчезновение лежит через восстановление процесса переживания травматического события. Другими словами, в процессе терапии мы инициируем кризис^[9], проживание которого ведет к восстановлению творческого приспособления и, следовательно, к исчезновению симптомов. Таким образом, я бы определил гештальт-терапию в качестве терапии управляемого кризиса (см. далее), а гештальт-терапевтов – как специалистов по проживанию кризиса. Более подробно особенности рассматриваемой терапевтической модели будут изложены в соответствующем разделе статьи. Здесь же ограничусь лишь анализом категории кризиса и описанием его значения для природы self.

Под кризисом обычно понимают «резкий, крутой перелом в чем-либо, тяжелое переходное состояние» либо «острое затруднение с чем-либо, тяжелое положение» [Большой энциклопедический словарь, 1998, с. 593]. При этом, как правило, понятие кризиса имеет негативную окраску и рассматривается как то, с чем следует бороться или, в лучшем случае, как нечто, что следует пережить и не возвращаться более. Конечно, в психологии признаются также развивающее и обновляющее влияния кризиса в жизни человека, но все равно с неизбежностью анализ проблемы кризиса заканчивается тезисом о необходимости его завершения проживанием. Хотелось бы ввести в анализ категории кризиса дополнительную коннотацию, а именно: кризис является необходимым условием оптимального функционирования self, a также единственным средством его развития, неважно, носит оно эволюционный или революционный характер. В связи с этим представляется важным ввести дополнительную категорию в рассматриваемую модель терапии – понятие управляемого кризиса, под которым следует понимать процесс трансформации self, специально инициируемый в терапии в целях восстановления способности к творческому приспособлению и переживанию жизненных событий.

Управляемый кризис предполагает фрустрацию паттернов self-парадигмы или травматической self-парадигмы. Неизбежная остановка типичных для клиента тенденций в поле рождает некоторое, иногда довольно значительное возбуждение. Оно часто маркируется самим клиентом как тревога^[10] и может подпитывать процесс инициированного таким образом кризиса. В более выраженном виде относительно терапии, в фокусе внимания которой находятся паттерны травматической self-парадигмы, эта модель выглядит следующим образом. Блокируя травматические self-паттерны, мы способствуем высвобождению возбуждения, релевантного переживанию травматогенного события. Другими словами, посттравматические феномены трансформируются в феномены острой травмы. Дальнейшие усилия сосредоточиваются на поддержании процесса переживания с сопутствующим ему восстановлением творческого приспособления. При этом терапия представляет собой собственно процесс проживания кризиса, который сама же терапевтическая ситуация и породила. Модель терапии приобретает следующий вид: инициация кризиса – поддержание процесса переживания кризиса – инициация нового кризиса.

Диалектика стабильного и динамичного в self

При описании понятия self-парадигмы неизбежно возникает вопрос: какие аспекты self являются более стабильными, выступая в виде некоторого его ядра, а какие – более динамичной надстройкой. Использование в формулировке этого вопроса терминов «ядро» и «надстройка» автоматически отсылает нас к структуре личности, что является методологически некорректным. Поэтому использование идеи соотношения глубокого и поверхностного в психическом функционировании self оказывается бесполезным. Правило «луковицы», согласно которому анализ психики должен начинаться с поверхности и далее продолжаться в глубь психического, неприменимо в рассматриваемой модели self. Итак, в self нет глубокого и поверхностного – все психические феномены, являясь формой контактирования в поле, всегда доступны для осознавания и, следовательно, для терапевтической работы. В некотором смысле (доступности осознаванию) все психические явления поверхностны по своей сути^[11].

Применительно к рассматриваемой модели self понятия глубокого и поверхностного должны быть заменены категориями более и менее стабильного. Таким образом, self-парадигма представлена функциональными паттернами, имеющими различную степень стабильности. Некоторые их этих паттернов остаются неизменными на протяжении довольно длительного времени, иногда всей жизни, определяя устойчивость психического функционирования, другие же, более лабильные, изменяются от контекста к контексту, способствуя обеспечению динамики self как процесса в поле.

Каким же образом формируется соотношение стабильного и лабильного в self? Как уже отмечалось, энергетическим источником, обеспечивающим формирование self-парадигмы и травматической self-парадигмы, служит блокировка возбуждения, направленного либо на конкретное действие, либо на обеспечение процесса переживания. Остановленное возбуждение и питает актуальные в момент остановки формы и способы организации контакта человека в поле. Получая такую энергетическую подпитку, текущие self-паттерны при условии остановленного процесса переживания приобретают сверхценность, фиксируясь в своем проявлении. При этом чем больше объем заимствованного в процессе возбуждения, тем стабильнее (или даже ригиднее) сформированные паттерны.

Описанный динамический механизм может также оказаться полезным при анализе проблемы психопатологии. Степень тяжести психических нарушений self определяется именно объемом блокированного хронической self-парадигмой возбуждения. То, что в современной клинической теории называется неврозами, предполагает остановку небольшого потока психического возбуждения, которая все же нарушает способность человека к творческому приспособлению. Тяжелая же психопатология обеспечивается «захоронением» значительного объема психической энергии, которая уже не может быть размещена витальным образом, поскольку переориентируется на сохранение жесткого каркаса травматической self-парадигмы. Собственно говоря, ригидность self-парадигмы, наряду с ее типом, проявляющимся в способе организации контакта в поле, мы можем рассматривать в качестве одного из основных критериев того или иного психического нарушения. Тяжелые психические нарушения вне зависимости от их формы оказываются гораздо более стабильными в своем функционировании, определяя трудности психотерапии, зачастую вплоть до практически полной резистентности к ней.

Изложенное до сих пор имеет значение для тяжести психических нарушений. Что касается форм психической патологии, то их разнообразие практически неисчерпаемо, поскольку неисчерпаемы и конфигурации замороженного процесса травматической self-парадигмы. Специфический дизайн self-парадигмы и определяет феноменологию соответствующего психического нарушения. Поэтому любые, даже самые детальные и скрупулезные, попытки классификации психопатологических форм следует считать редукцией реальной феноменологической картины.

Важно отметить, что хронологическая последовательность возникновения паттерна self-парадигмы не детерминирует степень его влияния на человека – относительно недавно сформированные паттерны могут оказаться гораздо более устойчивыми, чем давно существующие (как, например, в случае с острой тяжелой, но недавней травмой). Тем не менее будет справедливым сказать, что более ранние self-паттерны, как правило, более стабильны. Связана эта закономерность с тем, что формирующие self-парадигму факторы в раннем возрасте переживаются со значительно более высоким уровнем возбуждения ввиду отсутствия сформированного механизма дефлексии^[12], дренирующего излишек психического возбуждения.

Содержание этого тезиса, по всей видимости, требует более детального пояснения. В детском возрасте все происходящие с ребенком события воспринимаются им предельно серьезно, поскольку зачастую предполагают большую угрозу для его еще только формирующегося self. В начале жизненного пути – это угроза жизни ребенка, поскольку выжить самостоятельно для него невозможно, позднее – угроза утраты любви и уважения. Очевидно, что для психических процессов, развивающихся в релевантном этим угрозам поле, требуется огромное количество психической энергии. Поэтому и сформированные self-паттерны (исходя из логики описанного механизма их формирования) обладают, как правило, значительно более выраженной устойчивостью, или даже резистентностью к ежедневным изменениям контекста. С возрастом, с одной стороны, описанные выше угрозы становятся для человека менее ввиду большей возросшей его самостоятельности, с другой же стороны – увеличивается напряжение жизни. Появляется необходимость в механизме, который как предохранитель снижал бы напряжение в системе self. Так рождается способность к дефлексии.

Чаще всего дефлексия нагружается негативным значением, обозначаясь как форма прерывания контакта. Вместе с тем этот механизм играет также очень важную роль для процесса оптимального функционирования self, выполняя несколько задач. Во-первых, он содействует процессу осознавания – слишком выраженный очаг возбуждения, питающий интенцию в поле, попросту блокирует любую возможность осознавания, дефлексия же дает возможность снизить напряжение, позволяя интенции оказаться в зоне осознавания. Учитывая сказанное, следует констатировать большое значение дефлексии для терапевтического процесса, основным инструментом которого выступает осознавание. Во-вторых, данный механизм сохраняет способность к творческому приспособлению – действуя как предохранительный клапан, дефлексия препятствует угрозе блокировки системы self в режим травматической self-парадигмы (см. выше).

Таким образом, я бы предложил рассматривать дефлексию в качестве результата эволюции self, направленной на увеличение способности к творческому приспособлению. Однако, разумеется, дефлексия может и затруднять процесс оптимального функционирования self в случае, если сама «замораживается» в структуре ригидной self-парадигмы. Например, в некоторых случаях дефлексия-предохранитель может срабатывать даже при возникновении небольшого очага возбуждения, которое естественно туг же гасится, лишая тем самым self возможности развития. В этом случае дефлексия страхует self-парадигму от любых ее изменений, блокируя доступ к новым впечатлениям и ассимиляции нового опыта. Таким образом, появляется необходимость в инициировании управляемого кризиса в процессе терапии.

До сих пор я рассматривал блокирование большого объема возбуждения в паттернах self-парадигмы как фактор, определяющий различные психические нарушения. Однако стабильные self-паттерны несут также и адаптивную нагрузку. Так, например, обстоят дела с ценностями, которыми руководствуется человек, а также его убеждениями и мировоззрением, на которые он может опираться творческим образом в своей жизни. Естественно, что эти стабильные образования self сформированы еще, как правило, до появления способности человека к дефлексии и поэтому задействуют в своем функционировании значительный психический энергетический ресурс. Собственно говоря, этим и определяется их влияние на поведение и интенции человека. Более поздняя реконструкция ценностей и мировоззрения происходит уже на фоне сформированной способности к дефлексии, которая может быть проявлена в форме, например, цинизма.

Итак, сам по себе процесс блокирования возбуждения в процессе формирования self-парадигмы вне рассмотрения его условий не имеет негативного или позитивного смысла. Как уже отмечалось, self-парадигма – образование довольно естественное, на которое опирается процесс развития self. Более того, на механизме фиксации возбуждения построены и некоторые педагогические принципы, например, использование эмоциональной включенности человека для лучшей фиксации фактов, умений, навыков, необходимых в процессе обучения. С другой стороны, блокирование большого объема возбуждения внутри жесткой структуры self-парадигмы может определять развитие различных психических нарушений, вплоть до тяжелой психопатологии.

Говоря о терапевтическом процессе, релевантном диалоговой модели психотерапии, необходимо сказать еще об одной его особенности. Количество возбуждения, «похороненного» в self-паттерне, еще не определяет актуальности соответствующей проблемной зоны в процессе терапии. Более того, фигурой могут оказаться переживания по поводу self-паттернов, имеющих низкий энергетический заряд в своей этиологии, в то время как ригидные образования self, связывающие значительный объем возбуждения, – выступать фоном. Если следовать и далее метафоре поверхности и использовать дополнительную метафору «похорон» витального возбуждения, то процесс терапии превращается в прогулку по полю, где растут деревья, трава, светит солнце и время от времени встречаются надгробья в виде холмиков, под которыми похоронена витальность человека. Очевидно, что само это поле является метафорой self в целом. Ландшафт поля и представляет собой психическую феноменологию, которую современная клиническая теория относит либо к норме, либо к психической патологии. При этом в процессе терапии не следует забывать, что на этом поле есть и надгробные холмы, и витальные ресурсы, уже доступные человеку. Игнорирование последних делает нас заложниками тревоги и обрекает на истощение. Кроме того, регулирование процесса ревитализации, а также его последовательности лежит через выбор, осуществляемый клиентом и выступающий базовой ценностью рассматриваемой модели.