Книга Психотерапия, фокусированная на диалоге онлайн - страница 7

К анализу категорий контакта и диалога

Итак, что же такое контакт? Поскольку этот феномен даже гештальт-терапевты понимают по-разному^[15], попробую пояснить, что я подразумеваю под контактом. В обыденном понимании контакт – это феномен, описывающий разговор двух и более людей. Однако, как уже отмечалось в более ранних работах [И.А. Погодин, 2007], часто можно наблюдать ситуацию, когда люди разговаривают, но лично не присутствуют в этом разговоре. При этом речь говорящих не адресуется друг другу. А между тем существует значительная разница между «говорить-что-либо» и «говорить-лично-про-себя-лично-другому». Именно это второе словосочетание описывает семантическое поле категории контакта, лежащее в основе предлагаемой модели. Наверное, и вы иногда «ощущали своей кожей», что кто-то обращается лично к вам; при этом у вас возникают переживания, которые трудно передать словами, но которые ясно дают вам понять, что сейчас вы лично присутствуете в жизни этого человека. И наоборот, иногда вы все той же «кожей» ощущаете, напротив, что человек, говорящий с вами, произносит слова не для вас, а самому себе или просто в пространство вокруг. Эти две ситуации, равно как и ощущения, их сопровождающие, один раз пережив, спутать в дальнейшем невозможно. Я бы определил контакт в качестве ситуации и переживания, сопутствующего этой ситуации, при котором оба человека присутствуют в жизни друг друга.

Итак, одно из важных положений предлагаемой модели заключается в том, что личностные изменения, как и процесс переживания, возможны лишь при условии наличия контакта в этом «присутственном» его понимании. Self может функционировать в режиме творческого приспособления только в этом пространстве и посредством него. Таким образом, как уже становится понятным из сказанного, я рассматриваю контакт и как пространство, в кагором происходят терапевтически значимые изменения, и одновременно в качестве основного средства терапии.

Говоря о терапии, однако, следует отметить, что не всегда оба участника этого процесса оказываются одинаково готовыми к «присутствию-в-жизни-друг-друга». Можно ли говорить о наличии контакта в ситуации, когда один его участник (чаще это терапевт) пытается присутствовать в жизни другого (чаще это клиент), но не получает соответствующего комплементарного отклика? Разумеется, контакт или встреча (в буберовском ее понимании [М. Бубер, 2005]) в этом случае произойти не может, так как предполагает открытость друг другу обоих участников процесса.

Значит ли это, что терапия в данном случае не происходит? Думаю, нет. Для понимания этого тезиса следует ввести понятие, дополнительное к категории контакта, – интенции к контакту. Так, для того чтобы контакт состоялся, необходимо состояние готовности к нему, проявляющееся в способности человека появиться в нем. Зачастую клиенты, приходящие к нам, испытывают более или менее значительные сложности в контактировании. Это и понятно, поскольку симптом с позиции предлагаемой модели следует рассматривать как способ деформации контакта организма в среде. А терапевтический процесс, соответственно, развивается в направлении увеличения способности клиента к контакту и / или его выпрямлению. Фокусирование на симптоме с позиции этой модели, как уже читатель догадывается, перестает иметь большое значение. Исчезновения или уменьшения в проявлении симптоматики в этом случае хоть и важны, но все же выступают побочным продуктом процесса, в котором его участники (терапевт и клиент) совершенствуют свою способность к контакту. Терапия зачастую завершается тогда, когда клиент и терапевт оказываются свободными и готовыми к встрече друг с другом, используя при этом способы организации контакта, подчиняющиеся принципу творческого приспособления.

В целях обоснования диалоговой модели терапии, очевидно, необходимо после описания понятия контакта ввести в процесс анализа собственно категорию диалога. Существует множество исследований, посвященных проблеме диалога в современной психологии и философии. Однако в задачи настоящей работы не входит подробный теоретический анализ этого понятия. Ограничусь лишь констатацией используемой в диалоговой модели терапии дефиниции. Итак, под диалогом я понимаю процесс динамики ситуаций контакта двух людей, при котором одна ситуация контакта претерпевает трансформацию, превращаясь в другую. Поэтому использование категории диалога позволяет получить представления о способах организации контакта человеком в различных контекстах поля. Я использую в дефиниции диалога понятие ситуации контакта постольку, поскольку процесс контактирования принадлежит не людям, в нем принимающим участие, а самой ситуации. При этом ситуация контакта не может оставаться неизменной в течение какого-либо продолжительного периода времени. Таким образом, диалог является процессом развития контакта, в котором, собственно говоря, и происходит процесс переживания. При этом, естественно, диалог сохраняет актуальность всех описанных ранее характеристик понятия контакта и, разумеется, также подразумевает присутствие двух людей в жизни друг друга.

О переносе и сопротивлении

Рассматривая роль и значение диалога для процесса психотерапии, нельзя, однако, обойти вниманием феномен, имеющий важное значение для возникновения и развития психотерапии на протяжении всего времени ее существования. Речь идет о понятии переноса. Появившись в качестве центральной категории в психоанализе, трансфер довольно быстро перекочевал во многие другие направления психотерапии, которые возникали на протяжении всего XX столетия. Полагаю, что причина тому – удобство используемой в его основе метафоры. Проводя очевидные аналогии между актуальными феноменами контакта и историческим содержанием опыта контактирования клиента, разумеется, можно обнаружить некоторые любопытные закономерности. Осознание этих закономерностей приводит к инсайту, который лежит в основе терапевтического прогресса.

Кроме того, важно отметить, что сама по себе идея переноса не предполагала столкновения терапевта с необходимостью каким-либо образом переживать терапевтический контакт, что делало эту категорию для некоторых терапевтов весьма привлекательной. Большинство наиболее трудных ситуаций в терапии могли быть объяснены трансферентным процессом или комплементарным ему контртрансферентным. Разумеется, что при таком подходе места для диалога не оставалось вовсе. Однако важно отметить, что идея переноса внутри методологии психодинамической психотерапии была и остается чрезвычайно полезной, поскольку интерпретация переноса лежит в основе значительных психотерапевтических изменений. По крайней мере, принцип психического детерминизма, на котором основана методология психодинамической психотерапии, позволяет не только сохранять, но в дальнейшем культивировать и продуктивно эксплуатировать трансфер.

Какова же позиция диалоговой модели психотерапии по отношению к идее переноса? Как уже упоминалось, принцип психического детерминизма в рассматриваемой психотерапевтической парадигме был заменен феноменологией и концепцией прегнантности, в связи с чем историческая реконструкция просто перестала соответствовать новым методологическим положениям. Место метода свободных ассоциаций и их интерпретации в предлагаемой модели заняло феноменологическое сопровождение процесса контактирования в поле организм / среда, в связи с чем терапевтическая цель сместилась на ценность осознавания, впечатлений и нового опыта. Категория бессознательного была методологически трансформирована в понятие неосознаваемого в настоящий момент, поэтому необходимость в анализе прошлого опыта отпала. И, наконец, использование полевой парадигмы с необходимостью потребовало трансформации представлений о природе психического – личность с ее структурой была заменена представлениями о self как процессе организации контакта в поле посредством формирования фигуры на фоне, в связи с чем перенос, отсылающий нас к внутриличностной психодинамике, потерял свое значение. Таким образом, перенос просто не вписывается ни одним из своих аспектов в полевую диалоговую модель психотерапии.

Сказанное не означает, что концепт переноса плох, однако он принадлежит другой парадигме, где с успехом и используется. Имеющиеся в психоаналитической терапии средства – свободные ассоциации, интерпретация, правило абстиненции, позволяющее трансформировать перенос в невроз переноса, представления о влечениях, сопротивлении, конфликтах, защитах и т. д. позволяют с успехом использовать идею трансфера для достижения значимого терапевтического эффекта. В диалоговой, феноменологической по своей сути, психотерапии нет ни одного средства для ассимиляции продуктов, полученных в процессе терапии от использования идеи трансфера. Более того, как показывает супервизорский опыт, идея переноса зачастую используется в качестве способа избегания актуального напряжения в терапевтическом контакте. Невозможно одновременно и находиться в диалоге, и интерпретировать особенности контакта. И если в терапевтическом контакте появляются какие-либо трудности, то часто возникает соблазн приписать их переносу. Даже в случае, когда попытка эксплуатации переноса не имеет своей целью избегание контакта и переживания, используемая метафора оказывается совершенно бессмысленной. Что полезного для актуального контакта, являющегося основным инструментом и пространством терапии, от того, что обнаружена взаимосвязь актуального переживания и исторического содержания? Ее осознание можно использовать разве что для остановки процесса переживания. Осознание сходства отношений с папой и с терапевтом ничем не может помочь переживанию, происходящему в актуальном контакте.

Учитывая все вышеизложенное, я бы предложил рассматривать идеи контакта и переноса в качестве отличных способов относиться к терапевтической реальности. Описывая процесс психотерапии в терминах переноса, невозможно воспринимать его через призму контакта. Думаю, что трансфер и контакт, а также их методологическое противоречие суть отражение дуальной природы психотерапевтической реальности и, по аналогии с принципом дополнительности, используемом в физике уже более столетия, могут быть рассмотрены в качестве комплементарных друг к другу. Другими словами, принцип дополнительности применительно к терапевтическим отношениям может звучать следующим образом: одновременно отношения имеют и реальную, и символическую (перенос) природу, однако одновременно рассматривать оба аспекта невозможно.

Полагаю, что было бы логичным продолжить обсуждение методологических отличий индивидуалистической и полевой парадигмы, начатое рассуждениями о трансфере и его значении для психотерапии, анализом другой, более общей категории – сопротивления. Начать я хотел бы с небольшого методологического отступления.

Думаю, что именно с появления в психологической мысли концепции сопротивления и возникла психотерапия. Правда, одновременно с этим она покинула лоно науки. По какой же причине это произошло? С самого рождения психоанализа этот проект задумывался 3. Фрейдом как научный и одна из первых его работ носила название «Проект научной психологии». Однако общим местом в эпистемологии являются положения о верифицируемости и фальсифицируемости научной теории. Это значит, что некоторая совокупность утверждений является научной теорией и остается ею только до тех пор, пока ее положения могут быть подтверждены или опровергнуты [К. Поппер, 2005]. Если же эту совокупность высказываний невозможно опровергнуть или подтвердить, то в идеи, лежащие в ее основе, приходится только верить. В этом случае такая концепция имеет в большей степени отношение к религии, чем к науке.

Каждая теория в своем развитии рано или поздно сталкивается с фактами, которые вступают в противоречие с ее основными положениями или, по крайней мере, не могут быть объяснены ими. Тогда теория должна быть трансформирована, причем в этом процессе используются, как правило, два возможных альтернативных пути. Один из них предполагает замену прежней теории новой, более совершенной в смысле объяснительных ее возможностей и опирающейся на новые базовые утверждения и ценности. Это путь к появлению новой парадигмы или научно-исследовательской программы [К. Поппер, 2004; И. Лакатос, 2003]. Другой же путь ограничивается введением дополнительного положения (вспомогательной гипотезы), объясняющего причину обнаруженного расхождения фактов и утверждений теории. Такое положение часто обозначается как гипотеза ad hoc. Если сторонники теории злоупотребляют введением в каждом случае методологического рассогласования все новых вспомогательных гипотез, то теория довольно скоро раздувается до явления, которое уже не может вынести никакой критики и тогда либо умирает, либо превращается в предмет веры. Именно по такому пути, кажется, пошел психоанализ, выдвигая в качестве вспомогательных гипотез все новые конструкты. Именно в качестве такой гипотезы ad hoc я бы рассматривал постулирование трансферентных отношений, о которых уже говорилось.

Другой значительной вспомогательной гипотезой оказалась идея сопротивления. Тезисы 3. Фрейда о том, что «сопротивление – это все то, что препятствует аналитической работе» [3. Фрейд, 1997] и «нет такой деятельности, которая не могла бы служить целью сопротивления» [Р. Гринсон, 1994] не оставляли никакой, хотя бы мало мальской, возможности для фальсификации психоаналитической теории. Идея сопротивления в данных формулировках претендовала на универсальность, поскольку любая попытка ее критики рассматривалась сама по себе в качестве сопротивления («если возражаешь, значит сопротивляешься»). Такое положение вещей обусловило довольно стремительное заимствование концепта «сопротивление» вновь появляющимися направлениями психотерапии. Этого соблазна не избежали даже основатели гештальт-подхода, заимствовав концепт сопротивления в процессе формирования нового психотерапевтического направления, хотя и сместив акцент на процесс контакта. Таким образом, категория сопротивления трансформировалась в понятие о формах прерывания контакта. Однако на поверку сущностные представления о сопротивлении прижились даже в гештальт-терапии.

При описании базовых положений диалоговой модели психотерапии, представляемой в настоящей работе, с неизбежностью возникает важный методологический вопрос: каким образом рассматриваемая психотерапевтическая модель будет соотноситься с концептом сопротивления? Будет ли идея сопротивления принята в традиционном его понимании или заимствована с некоторыми предварительными методологическими трансформациями? Полагаю, что концепт сопротивления в диалоговой модели психотерапии вовсе не является необходимым. Более того, использование его противоречит основным принципам диалогового подхода, например, принципу децентрализации власти, постулированному в более ранней работе, а также теории поля и представлениям о self, лежащим в основе данной модели. И, наконец, идея сопротивления в полной мере перекрывается самим центральным конструктом модели – контактом. При этом очевидно, что конструкт «способы организации контакта в терапевтическом поле» несоизмеримо шире и богаче, чем сама по себе категория сопротивления. Таким образом, то, что принято называть сопротивлением или формами прерывания контакта, в диалоговой модели приобретает вид формы организации контакта. Иначе говоря, мы имеем дело не столько с прерываниями терапевтического процесса, сколько с его продолжением доступными в настоящий момент для клиента способами. Более того, сам симптом с этой позиции следует рассматривать не как способ прерывания контакта, а как форму его организации.

Разумеется, такое положение вещей уже не позволит терапевту в трудных для него ситуациях терапевтической сессии ретироваться, спрятавшись за спасительную идею сопротивления. Более того, мы окажемся избавлены от соблазна возможных злоупотреблений концептом сопротивления, лежащих в основе тоталитарных деформаций (достигающих своего апогея в психиатрической сегрегации), при которых человек, обращающийся за психологической помощью, может быть лишен в значительной степени своих прав. И самое главное, конструкт «способы организации контакта» предоставляет значительно больше ресурсов для терапии – акцентируясь на актуальном способе организации контакта, терапевт получает доступ к осознаванию клиентом желаний, которые этот способ реализует, а также к процессу переживания. Очевидно, что в процессе следования за способом организации контакта клиент и терапевт получают возможность к его трансформации в более подходящие формы контактирования, адекватные текущему контексту поля.